Глава 12
Восемь лет спустя
Человек создан для того, чтобы верить. Юноши верят, что старость – удел кого-то другого, отворачиваются от стариков, которые когда-то верили в то же самое. До вчерашнего дня Андрей верил, что дети, выросшие у него на глазах, не будут мутировать. Мутируют только алчные, подлые взрослые, рабы своих желудков и желаний.
В живущих на базе детей он вложил все лучшее, что было в самом и чего не было. У него осталось очень мало времени, вытекали последние песчинки в песочных часах его жизни. Вся надежда была на Макара, он самый старший, ему двадцать два, потому Андрей передал ему все, что знал и умел сам, чтоб он обучил младших.
Вчера Макар мутировал. Это случилось, когда они чинили двигатель одного из грузовиков. Палец Андрея на спусковом крючке не дрогнул. Катя, любившая Макара больше жизни, рыдала так, что у нее пропало молоко, и ее младшего взялась подкармливать Юля, несмотря на то, что собралась уже отлучать первенца от груди.
У Андрея давно не было собственной жизни, он был и жил базой, потому вникал даже в такие тонкости, как вскармливание младенца, когда у матери нет молока. Пока еще есть книги, но скоро их уничтожит время, тогда надо будет все записывать… Не ему, конечно, его дни сочтены.
Смерть Макара все перечеркнула. Ему было двадцать два! У него остались сыновья-погодки и красавица-жена Катя, та самая чернявая девочка, которую восемь лет назад усыновили Макс и Марина.
Накатила такая тоска, что хоть вешайся. Андрей почувствовал себя бессмертным богом, вынужденным смотреть, как умирают его дети. Если все они мутируют, когда им едва перевалит за двадцать, то не успеют ничему научиться и передать знания другим. Все его старания – осенняя листва на ветру.
Еще до того как поступить в университет, Андрей пытался разложить свою жизнь по полочкам. В двадцать шесть он планировал жениться. Через два месяца ему двадцать семь, а он чувствует себя старцем. Дубом, окруженным молодыми соснами.
«Скажи спасибо за то, что тебе дарована такая долгая жизнь. Ты должен попытаться что-то изменить, ты уже знаешь про Швецию, может, появились еще какие-то сведения», – твердил внутренний голос, который Андрей мысленно называл Миссионером. Циник ему возразил: «Поживи в свое удовольствие. Ты столько пашешь, что света белого не видишь. Когда у тебя в последний раз была женщина? Посмотри, какая Катя красавица…»
Тьфу, сволочь! Андрей пнул попавший под ноги камень и зашагал к ангару, где после тренировки его ждали приемные сыновья – одногодки Никита и Иван. Ваня к двенадцати годам окреп и перестал болеть, теперь, в шестнадцать, он был на полголовы выше Стаса, приемного сына Макса. Еще чуть-чуть, и Андрея догонит. Егор, который пришел последним, предпочитал быть со школьниками.
На лужайке под присмотром Юли и Кати ползали малыши. Четырехлетний Катин сын Макс смотрел на двухлетних девочек, как на головастиков. Самых маленьких девушки качали на руках. Эти дети родились здесь и не знают другой жизни. Одна из двухлетних малышек, Нина, шлепнулась на попу, и ей на голову легла принесенная ветром пятерня кленового листа. Малышка запрокинула голову и заливисто расхохоталась.
И тут в душе Андрея будто распрямилась пружина, которую сжимала, сжимала, сжимала каждая смерть. Он не имеет права умирать! И они, его дети, должны жить не двадцать, а хотя бы тридцать лет! Тогда у человечества будет надежда. Надо что-то делать, прогнуть реальность под себя, ведь получалось же до этого момента… Встретиться с Кириллом и вытрясти из него правду про Швецию и антивирус.
Чуть ли не бегом он направился в ангар, над которым стрекотал ветряк, распахнул деревянные ворота, поймал летящую над головой тряпку, которую Ваня метнул в Никиту. Парни дружно воскликнули «ой».
– Извини, Андрей, – пробасил Никита.
– Ничего. Я пришел сказать, что должен исчезнуть.
– Куда? – удивился Ваня. – Надолго?
– Не знаю. Мне надо встретиться с чистыми. Надо узнать, удалось ли их ученым найти сыворотку, продлевающую жизнь.
Парни переглянулись, их лица сделались злыми, будто Андрей помянул их злейшего врага.
– Они ж тебе писали, что ничего такого нет, – напомнил Никита. – Если бы было, они не сидели бы в бункерах!
– Если поговорить с глазу на глаз, может всплыть что-то интересное, – пытался сам себя убедить Андрей, вспоминал Швецию, которая все отдалялась и отдалялась.
Дети. Они всего лишь дети. Да и надо быть честным с самим собой: шансы что-то выяснить стремятся к нулю. А если чистый Кирилл уже забрал оставленные в августе карту Подмосковья и учебник по аэродинамике? Тогда придется еще полгода ждать. А этого времени нет, Андрей может мутировать со дня на день. После того как спас его в супермаркете, он видел Кирилла единожды, четыре года назад, когда умерла Таня. С тех пор он мог погибнуть…
Как бы то ни было, человек без веры – ходячий покойник. В желании подкормить свою веру даже закоренелый прагматик способен на любые глупости; возможно, этот поступок – именно такая глупость, но она – единственное, благодаря чему Андрей оставался живым. Он оценивал безрассудность своего бегства, но ничего не мог с собой поделать.
Он даже прощаться ни с кем не стал: девушки наверняка поднимут рев, начнут убеждать, уговаривать. Вообще, ему стоило еще раньше поговорить с чистым с глазу на глаз, тогда сейчас мучило бы только бессилие, а не чувство вины.
Попрощавшись с приемными сыновьями, Андрей отправился к Виктору. Он сейчас был на занятиях вместе с пятью ровесниками, Алисой и Егором. Присматривала за детьми Полина, ей было шестнадцать. Но выглядела худенькая, бледная девушка на тринадцать, не старше.
Виктор лепил из глины чашку и от усердия высунул кончик языка. Этот ребенок унаследовал от родителей самое лучшее: темно-рыжие волосы его вились не «мелким бесом», как у Тани, а волной. Разрез глаз – Танин, васильковый цвет – Андрея. Родись Витя десятью годами раньше, рекламщики разорвали бы его, уж очень он теле– и фотогеничен.
– Папка! – воскликнул Витя, бросил свое занятие и со всех ног рванул к Андрею, но вспомнил, что он уже большой, и заставил себя остановиться.
Андрей сел рядом на корточки, погладил сына по голове и проговорил:
– Витя, я сегодня уеду. Наверное, надолго.
Сын повесил голову, и волнистые волосы спрятали его лицо. Потом он тряхнул головой:
– Так надо?
– Да, постараюсь сделать так, чтоб больше никто не умирал.
Витька радостно покивал и не удержался, обнял Андрея.
Теперь предстояло проститься с Катей. С ней единственной Андрей мог говорить на равных. Потому что она тоже была пережитком прошлого, осколком погибшего мира. Подошел к девушке, взял ее за локоть, потянул в сторону, она кивнула, положила ребенка в коляску.
– Кать, присмотри за Витькой. Я уезжаю.
Приемная дочь вскинула смоляную бровь:
– Не буду спрашивать, куда, захочешь, сам расскажешь. Спрошу – надолго ли?
– Как получится: сутки, неделя, месяц. Хотелось бы вернуться побыстрее. И еще просьба: не говори никому, пока я здесь, а то поднимут вой. – Он поморщился. – Каждому расскажи, объясни… Мы в Мытищах установили антенну с усилком, я поеду на «бардаке», там есть рация. Связывайся со мной только в экстренном случае.
Катя кивнула, шагнула к нему, уткнулась лбом в его ключицу и пролепетала сквозь слезы:
– Возвращайся, пожалуйста. – Она вцепилась в куртку и не хотела разжимать рук. Все-таки заставила себя, отступила назад и уронила:
– Иди. Попрошу Полю, чтоб молилась за тебя. Удачи.
Андрей заглянул на склад, вооружился АК, взял шесть магазинов к нему и две коробки патронов – должно хватить. Подержал в руках старый добрый кхукри, отложил его в сторону и предпочел катану покойной Марины. Надел разгрузку, прихватил пять гранат. В «бардаке» была еще пара коробок патронов и одна – с гранатами. Нужно взять побольше еды. Или ну ее? Будет чем заниматься в городе – добывать пропитание.
Нет. Он должен найти удобную точку на возвышенности, защищенную от мутов, засесть там и следить за алюминиевым ящиком, который давным-давно положил для связи с чистыми.
Набив рюкзак консервами и прихватив соленого мяса, Андрей покинул дом и остановился на пороге. Грета, вымахавшая размером с дога, преградила ему путь, будто чувствовала неладное и не хотела отпускать. Андрей почесал ее за ухом, направился к воротам, захлопнул их, поставил в ноги канистру спирта, завел мотор «бардака».
Он обещал себе не оборачиваться, не выдержал, посмотрел назад, на кирпичную трехметровую стену, которую складывал собственноручно. Тех, кто ее строил, уже нет в живых. Андрей похоронил всех друзей и чувствовал себя вымирающим динозавром, полезным ископаемым, ходячей библиотекой. Он приходил на кладбище, как к себе домой. А ведь он не старуха-долгожитель, ему без малого двадцать семь!
Он все никак не мог уехать – его одолевало иррациональное ощущение, что он видит дорогие сердцу места в последний раз. Как больной кот, он уходил умирать в лес, подальше от человеческих глаз…
Вернуться бы! Еще раз взять на руки Витьку, утешить Катю, с Юлькой нормально попрощаться…
Нет! Вставил в шкив ручной стартер, повернул его, еще, и еще раз, и так до тех пор, пока не заработал двигатель. Аккумуляторы давно испортились, и каждый раз приходилось запускать мотор таким вот образом. Спасибо Максу, который передал знания, теперь Андрей знал о двигателях все и спешил научить мальчишек, Ваню и Никиту.
Андрей направил «бардак» на юг, заставил себя успокоиться, окинул взглядом родные места: красно-желтые пятна деревьев вдоль дороги, темные сосны… Он обязан попытаться хоть что-то изменить, иначе все, что он делает, бессмысленно. Люди уподобятся бабочкам-однодневкам, вся функция которых – размножаться.
Откуда-то он знал, что не вернется домой, это его последнее путешествие в Мытищи. Одно радует: он мутирует не на глазах детей, им не придется его убивать.
Даже унылые пейзажи промзоны: красно-белые трубы, ржавые туши корпусов, площадки с гниющими машинами на спущенных колесах – вызывали приступы жалости к самому себе, все это обидно было терять.
Возле мостов Андрей даже не сбавлял ход, «бардак» разбрасывал мутов, как кегли. До места он домчал за два часа. Затормозил возле клумбы, заросшей высокой, выгоревшей на солнце травой. Вышел, с автоматом наготове обогнул клумбу: трава примята только там, где он сам ходил, значит, никто не забирал его августовское послание. Андрей направился к ящику, раздвигая руками траву. Сел на корточки, обмирая, сунул руку внутрь: посылка на месте. От души отлегло. Они с Кириллом договаривались оставлять друг другу посылки и письма в конце августа и февраля. Проверялся ящик в начале следующего месяца. Сейчас – первая неделя сентября. Так что есть надежда встретиться с Кириллом со дня на день.
Андрей вытащил из рюкзака чистый белый лист и написал: «Нужно увидеться. Я жду неподалеку. Если подойду – не стреляйте, я с миром. Андрей». Появилось ощущение, что кто-то смотрит в спину, он медленно поднялся, повернулся вокруг своей оси, делая вид, что любуется небом, готовый стрелять в любую секунду. Вроде никого. Враг не стал бы таиться и уже давно уничтожил бы такую удобную цель.
Но откуда тогда чувство опасности? Шевельнулась трава, он прицелился туда, но последовал толчок сзади и слева – выстрел ушел «в молоко». Андрей упал, перекатился, ударив бросившегося со спины детеныша мутанта локтем в пузо; поджав ноги, вскочил. Детеныши мутов, было их больше семи, кинулись одновременно, но Андрей ушел вбок, выстроив их в одну линию. Ударил прикладом самого крупного детеныша, покрытого темно-серой шерстью, и снова сместился, перехватил АК и скосил очередью рыжего подростка, самого большого из всех. Мутант, которому на вид было не больше семи, вцепился в икру – ногу обожгло болью, Андрей рубанул его прикладом – клыкастый детеныш отпустил его и с визгом отбежал.
Он работал на автомате: приставным шагом двигался к машине, не давая стае маленьких мутантов окружить себя и стараясь выстроить их в одну линию. Осталось их пять штук, Андрей нажал на спусковой крючок, крутнулся, поливая пространство вокруг себя свинцом. Две девочки (или самки?) с визгом закувыркались на земле. Три оставшихся самца постарше предпочли ретироваться. Ударенный в пузо мут тоже уполз, подвывая.
Возле машины Андрей вышел из боевого режима, и правую ногу начало печь огнем. Он задрал окровавленную штанину: на икре отпечатались клыки, в четырех местах проткнувшие кожу. Маленький мутант пытался вырвать кусок мяса и преуспел: на пострадавшем месте наливалась гематома. Наступать на поврежденную ногу было адски больно. Андрей выпил пенталгин, пару лет назад просроченный, распаковал аптечку, обработал рану спиртом и перевязал.
Уже в салоне «бардака» он осмотрелся, его взгляд остановился на высотке, достроенной, но не сданной в эксплуатацию, что находилась метрах в трехстах отсюда. Машину теперь каждый раз приходилось заводить ручным стартером, поворачивая его, Андрей озирался, но мутанты не стали его преследовать, и сделать это удалось без труда.
В машине имелось четыре спальника. Андрей поставил «бардак» рядом с бульдозером во дворе новостройки, которую присмотрел минутой раньше. Распахнул поржавевшую дверь подъезда и принялся, хромая, подниматься по лестнице, где завывал ветер. На десятом этаже остановился, толкнул дверь, вошел в квадратное помещение без межкомнатных перегородок, запер ее на защелку, открыл огромное окно, вышел на балкон. Н-да, муты вряд ли сюда сунутся: еды нет, признаков жизни – тоже. А если дождь пойдет, лучше в «бардаке» пересидеть, туда они точно не пролезут.
Круглая клумба на кольцевой развязке, расположенная южнее, отсюда отлично просматривалась. Андрей поднес к глазам бинокль, но ящик не разглядел, его скрывала трава. Расстелил на полу спальник, сверху положил второй. Подумал, спускаться ли в машину за третьим, и решил не делать этого: очень болела нога.
Окна выходили на запад, и огромное оранжевое солнце плыло над горизонтом, растекаясь розовым светом по перистым облакам. Затемненное стекло делало его еще ярче.
Андрей растянулся на спальнике в обнимку с автоматом, подложив рюкзак под больную ногу. Полежав немного, он ощутил усталость и не стал спорить с организмом – пусть восстанавливается. Неизвестно, сколько предстоит тут торчать.
Разбудили его выстрелы. Он спросонья совсем забыл о раненой ноге, вскочил и от боли мгновенно проснулся. Прохромал к окну: пространство вокруг клумбы было залито светом фар. Чистые! Вот повезло!
Заверещала раненая собака. Как обычно, все окрестные животные собрались атаковать чистых. Вспомнилась картина из детства: огромная стая из сорок, ворон, грачей и воробьев гонялась за единственным синим попугайчиком, чтобы уничтожить чужака. Надев разгрузку, Андрей налетел на дверь, вспомнил, что запирал ее, повернул защелку и, щадя укушенную ногу, принялся спускаться.
Выстрелы зазвучали реже. Заработал пулемет бронетранспортера, смолк. Молодцы, чистые, отомстите за родину, уничтожьте мутантов, пока они еще маленькие! На ходу Андрей привязал на автомат белую наволочку. Распахнул дверь подъезда, включил фонарик, работающий от динамо-машины, принялся на ходу размахивать автоматом с белым флагом, закричал что было сил:
– Не стреляйте! Это я, Андрей!
Луч прожектора пополз по асфальту, пересек клумбу, метнулся к Андрею. Он поднял руку с автоматом, второй защитил глаза – яркий свет слепил. Грянул хриплый голос, усиленный громкоговорителем:
– Положи все оружие и подходи с поднятыми руками.
На миг Андрею сделалось страшно, но очень быстро пришло понимание, что чистым незачем уничтожать единственного человека, связывающего их с внешним миром.
Он выполнил просьбу. Повертел в руках пистолет, оставил на тротуаре. Так же поступил с гранатами. Катану решил оставить. Развернул руки ладонями вверх и двинулся к источнику слепящего света. Он ничего не видел, кроме прожектора. Налетел на ограждение, разделяющее полосы движения, ощупью двинулся вдоль ряда ржавеющих у обочины машин. От волнения он даже о боли забыл.
– Любое неловкое движение, и мы стреляем, – сказали уже без громкоговорителя.
Андрей по-прежнему не видел ни говорившего, ни бронетехники.
– Кирилл, это ты? – крикнул он, глядя вбок, в темноту, смотреть на прожектор было невыносимо.
– Кирилл погиб два года назад, – сказал кто-то совсем рядом, луч отполз в сторону, и Андрей увидел четырех человек, затянутых в резиновые костюмы, в противогазах. Все они целились в него. С брони МТЛБ спрыгнул пятый чистый, остановился в паре метров от Андрея, который стоял против света и потому видел лишь черный силуэт. – Меня зовут Андрей.
– Надо же, тезка.
Чистый шумно вздохнул и проговорил едва слышно:
– Ты удивительный человек. Скажу честно, я не очень тебе доверяю, но готов рискнуть. – Он махнул на «мотолыгу»: – Идем в кабину, ты ведь хотел поговорить? Нам небезопасно находиться на улице. Даже крысы нападают, а укус грызуна может вызвать разгерметизацию.
Тезка продемонстрировал доверие, повернулся спиной, полез на броню, сказал сверху:
– Только саблю придется оставить.
Андрей отстегнул катану вместе с ножнами и ощутил себя голым и беспомощным. Чистый тоже нервничал – волнение выдавали скованные движения. В кабине были еще четверо чистых, они замерли истуканами вдоль стен. Казалось, еще немного, и в наэлектризованном воздухе начнут вспыхивать разряды. Тезка уселся на длинную лавку под стеной, указал на место напротив. Другие чистые не шелохнулись.
– Ты единственный человек, который не проявляет к нам агрессию, – нарушил молчание тезка. – Только из-за этого я готов тебя выслушать. Итак, – он развел руки театральным жестом, потом скрестил их на груди, – чего ты от нас хочешь?
Андрей решил не лукавить:
– Мы поддерживаем технологии, необходимые при дефиците ресурса, потому можем быть вам полезными.
– Мы? – Чистый прервал его, потом спохватился. – Извини, продолжай.
– Ну да, наша… ааа… община. Ваши машины ездят на дизеле? – чистый кивнул. – Мы переделали бензиновые под этиловый спирт, потом что скоро дизель выдохнется, а спирт можно производить самим.
– Хммм. – Чистый хотел потереть подбородок, но вспомнил, что он в противогазе, и опустил руку. – Дизель при правильном хранении может не портиться лет пятнадцать-двадцать, нашему анклаву удалось сохранить несколько емкостей, но горючего осталось на год-два. А как вы решили вопрос с аккумулятором?
– Ручной стартер. Могу позже подробно расписать, что мы и как изменили в механизме. Раньше ж не было аккумов, а машины ездили.
– Ну да. – Чистый потер горло, закашлялся и объяснил: – Кашель – последствия жизни при низкой влажности. Мы все страдаем от бронхитов. Так что хотел именно ты?
Чистый начал немного притопывать.
– Мы сильно мало живем, – пожаловался Андрей, и чистый вздохнул разочарованно.
– Да? Сколько тебе лет?
Вопрос застал Андрея врасплох.
– Двадцать семь… то есть пока еще шесть.
Чистый кивнул, шланг его противогаза качнулся:
– Вот именно. Ты самый старый зараженный, которого я встречал. Думал, что ты давно умер и записки мне оставляет кто-то из молодняка.
Андрей махнул рукой:
– На мне целое поселение, наверное, поэтому судьба щадит меня. Но часы тикают, чувствую, что мне мало осталось. Это я к тому, что преемники цивилизации – вы, чистые. У вас ученые, ресурсы. Вы наверняка изучаете вирус… Самое большое ваше преимущество: у вас много времени, мы, зараженные, не успеваем учиться.
– Изучаем. – Чистый стал отбивать дробь ногой, посмотрел на одного автоматчика, на другого. – И пока поняли, что победить его невозможно, иначе мы бы уже бегали по поверхности без противогазов. – Он замолчал и перевел разговор в другое русло: – А где вы поселились? Вы ж, насколько я понял, развиваетесь, не стоите на месте?
– Где база, я не скажу, – вздохнул Андрей, – по понятным причинам. Вы ж не говорите, где ваш бункер. Но неужели за все это время вы не придумали не вакцину, нет, сыворотку, которая подарила бы хотя бы пять лет жизни?
Андрей не видел лица собеседника, но чувствовал, что тот нервничает все больше. Подумав с минуту, чистый сказал:
– Работы ведутся. Может, если бы в свое время спасали самых лучших и талантливых, а не самых богатых, дело двигалось бы быстрее…
С улицы донесся искаженный противогазом голос:
– Шестой, бункер на связи. Первый приказывает возвращаться с грузом.
– Вас понял, – ответил тезка и обратился к Андрею: – Кое-что есть. И самое обидное – мы не можем этим пользоваться, а вот вы – вполне. – Он поднялся, сместился ближе к люку, задрал голову, глянул вверх, словно ему не хватало воздуха. – Но ты ж понимаешь, ничто в этом мире не бесплатно. К тому же я не знаю, одобрит ли начальство мое решение…
Андрей потер виски. Ощущение было, словно он долго брел в абсолютной тьме, натыкался на стены, и тут вдалеке появился мерцающий свет. И непонятно, что это: выход или гнилушка болотная.
– Короче говоря, придется немного подождать, – резюмировал чистый и развел руками. – Будь моя воля, я поделился бы с тобой разработками, не раздумывая, и так приобрел бы союзников на поверхности. Не представляешь, насколько это важно.
– Расскажи хотя бы, что вам известно про вирус? Сколько живут зараженные в среднем?
– Кому как повезет. Кто месяц, кто – пять лет. В среднем три года. Зараженные дети доживают до восемнадцати-двадцати. Счетчик включается с шестнадцати, подростки не мутируют. Кто раньше созрел, тот и умирает раньше.
Катя… Выходит, ей тоже осталось недолго. Значит, надо добыть сыворотку во что бы то ни стало…
– Дело в том, – продолжил чистый, – что я еще не встречал таких, как ты. Восемь лет с момента заражения – это фантастика. Ты уникальный человек.
В салоне начало происходить странное движение: с брони передали какой-то баллон в черном мешке, автоматчики поставили его рядом с двумя другими баллонами. Тезка сказал:
– Это я к тому, что само твое существование для нас очень ценно. Если позволишь, я возьму образец твоей крови, чтобы посмотреть, почему вирус на тебя не действует. – Чистый проговорил как-то приторно, и Андрею показалось, что ему просто заговаривают зубы.
Пригласил в «мотолыгу», ездит по ушам… Если они правы и вирус на него не действует, то он действительно ценный экспонат. Ценный лабораторный экспонат, и отсюда надо поскорее выбираться. Он окинул взглядом кабину: у люка двое, один справа у стены, один ворочает черные мешки.
– Конечно, мне не жалко. – Андрей нарочито медленно закатал рукав и пошутил, кивнул на укушенную ногу: – Вон, видите, детенышу мутанта кровь сегодня уже сдал.
Итак, убивать они его не собираются. Или для них главное – его кровь? Лучше готовиться к худшему и думать о возможной близкой смерти. Вспомнились обескровленные дети во дворе, где они с Максом подобрали Нику…
Тезка зашел за спину, сделал вид, что открывает какой-то ящик. Андрей медленно повернул голову, потом вскочил, рванул чистого на себя, прижал спиной к себе, схватил за шланг противогаза, а сам прижался к броне.
– Неловкое движение, и он покойник, – предупредил Андрей, рассчитывая, что жизнь боевого товарища что-то для них значит. – Положили «калаши» на пол и пошли отсюда вон!
Тезка не сопротивлялся, замер истуканом. Автоматчики переглянулись и застыли, не зная, что делать дальше. Андрей тоже не знал. Впервые в жизни он понял, что чувствует террорист, захвативший самолет, – то же, что и загнанная в угол крыса.
– Он нужен нам живым, – проговорил заложник.
Уже проще. Чистые сложили автоматы и покинули кузов один за другим, и сразу же что-то шлепнулось на пол, закатилось под лавку и зашипело, как змея. Газ! Андрей задержал дыхание, попытался снять противогаз с чистого – он вцепился в резину, не желая расставаться с защитой, прижал его руками к щекам. Андрей вырубил его ударом в шею, стянул противогаз, надел его. Вдохнул, выдохнул. Голова закружилась, его повело, но сознание он не потерял. Поднял первый попавшийся «калаш», непослушными руками отстегнул магазин: полный, отлично. Прищелкнул его.
Теперь проще. Чистые оставили в его распоряжении «мотолыгу»! Надо уносить ноги. Запершись изнутри, Андрей уселся на место механика-водителя, сфокусировал зрение, чтобы прочесть двоящиеся надписи на щитке приборов, щелкнул кнопку стартера, затем – зажигания, и мотор заревел.
Андрей улыбнулся. Он провернул операцию, достойную Джеймса Бонда! А еще узнал, что с большой вероятностью он не умрет от вируса и что есть сыворотка, способная продлить жизнь его воспитанникам, если это не ложь, конечно. Поскольку идти на опыты он не собирался, Андрей крутнул руль – гусеничная «мотолыга» сдала задом, развернулась, разгоняя столпившихся вокруг чистых, и рванула по дороге в Мытищи, где будет проще затеряться среди других зараженных.
Конечно же, чистые расселись по машинам и устремились следом. Грохнул гранатомет, «мотолыга» аж подпрыгнула, накренилась и принялась крутиться вокруг своей оси – взрыв сорвал гусеницу. Стекла противогаза потели, голова кружилась, да еще и чертова машина вертелась. Андрей рассмеялся, скосил глаза на тело тезки, закатившееся под лавку и закрывшее выдохшуюся шашку.
Останавливать машину Андрей не стал, чтобы враги не могли к нему подобраться. Откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза, пытаясь сообразить, как выбраться невредимым. Но думать он не мог, мысли разбегались, и безумно хотелось одного – спать.
Заскрежетало переговорное устройство, и кто-то из чистых прохрипел:
– Игра окончена. Просто открой люк и сними противогаз. Тогда обещаю не тронуть людей на твоей базе. Узнать, где она находится, не составит труда.
– Я солгал, – через силу ответил Андрей, не открывая глаз. – Нет никакой базы. Я одиночка и очень хочу жить.
Он был уверен, что чистые не станут разыскивать базу и мстить детям. Им не нужны сложности, им нужен он один.
– Ты будешь жить. Мало того, у тебя есть возможность спасти человечество…
Андрей попытался рассмеяться, получилось жалкое кваканье:
– Чем? Да я мутирую завтра-послезавтра! Кстати, насчет сыворотки…
– Она есть, – с готовностью ответил чистый. – Мы отвезем ее твоим людям, если ты согласишься сотрудничать.
– Ложь. Наглая, дешевая ложь, – заплетающимся языком пробормотал Андрей, теперь уверенный, что сыворотки не существует. Думать было адски тяжело, словно он ворочал в голове многотонные глыбы.
Перед глазами расползались разноцветные круги, тело стало непослушным, объемным, будто его выпотрошили и набили ватой. Он приложил руки к щекам. То ли вдохнул слишком много газа, то ли повредил противогаз, когда стаскивал с чистого…
Бороться с усталостью не осталось сил. От того, что танк крутился, Андрея жутко тошнило. Пришлось останавливать машину. С третьего раза он попал по кнопкам. Полегчало, рвотные позывы прекратились, зато сил не осталось вообще. Он уронил голову на руки, сложенные на щитке приборов, закрыл глаза, и наступила темнота.
Когда он очнулся, перед глазами была голова чистого в противогазе. Три головы. Они то соединялись в одну, то разбегались и вертелись по кругу.
– Сву-олуочь, – проговорил чистый гулким нечеловеческим голосом и ударил под дых.
Боли Андрей не ощущал, он чувствовал только, что слабеет. Перед тем как потерять сознание, он увидел тезку без противогаза. Это был рыжий круглолицый парень со встрепанными волосами, совсем еще ребенок. Видимо, он раньше пришел в сознание и впустил боевых товарищей. Чистый в противогазе пытался утешить убитого горем парня.
Еще удар, и наступила темнота. Постепенно отдаляясь, голоса чистых стихли.
