Многие знания – многие печали

Нариман в сопровождении десятка вооруженных человек шел по территории анклава, направляясь к бывшему пруду, осушенному четверть века назад. Здесь был устроен схрон. Когда-то на поверхности возле пруда стоял небольшой флигелек. Немногие знали, что из него вниз ведет лестница, оканчивающаяся металлической массивной дверью. За этой дверью бывали только работники администрации парка Поклонной горы: ранее там находилась служебные помещения. Нариман не знал, каким служебным надобностям могли служить пять великолепно отделанных жилых комнат, но после Заражения они неоднократно использовались для высокопоставленных заражённых их анклава. Вначале в них проживала дочь хозяина бункера, потом его сын, потом брат. Потом была ещё череда таких же. После каждого помещение тщательно чистилось, смывалась кровь, поскольку чаще всего приходилось убирать мутировавшего высокопоставленного отпрыска непосредственно в схроне.

Теперь в схроне жил брат Наримана – Камиль Фархатов, которого сделали звёздным героем и объявили умершим. О том, что герой жив, знали всего три человека. Первое время Камиль глушил алкоголь канистрами, опустился, перестал стричься и бриться. Потом несколько пришёл в себя, стал строить планы и прожекты, видя себя ни много ни мало вождём большой общины заров. Нариман готов был сделать что угодно, лишь бы отправить взрывоопасного героя куда подальше от Соколиной Горы.

Нариман шёл по неширокой тропе между деревьями, прислушиваясь к звукам. Бойцы сопровождения скользили спереди, справа, слева и сзади, в любой момент готовые к бою.

«А ведь здесь не раз и не два решалась судьба Москвы, – подумал вдруг Нариман. – Тут встречали крымских ханов, отсюда они грозили Москве; здесь ожидал, когда откроют ворота Москвы, польский королевич Владислав; ждал и так и не дождался ключей от ворот Москвы Наполеон… Может, и сейчас это место будет поворотным в истории? Камиль что-то придумал, поэтому так настаивал на встрече. Уж в чём в чём, а в интригах он силён. Это не пропьёшь».

За размышлениями Нариман незаметно подошёл к низкому зданию. Бойцы рассредоточились по периметру. В здание с ним вошёл только его личный телохранитель.

– Подождите минуту, – скорее понял, чем услышал Нариман и остановился, наблюдая с верхней площадки лестницы за происходящим.

Телохранитель спустился по ступенькам и постучал: три коротких, два длинных и ещё три коротких удара, о чём-то стал разговаривать с охраной, находящейся в переходе к жилым комнатам. Потом он махнул рукой Нариману: можно спускаться.

Брат лежал на диване, одетый в восточного типа атласный халат. «Откуда он тут? Сейчас такого материала не изготавливают, а старая материя уже вся должна истлеть!» – удивился Нариман, но спросил другое:

– Зачем ты меня звал, Камиль? Знаешь же, что не имею возможности часто приходить…

– Да ты, брательник, вообще бы не бывал, если бы не боялся моего буйства! Хочешь поесть? – Камиль указал на стол, где лежали овощи и куски жареного мяса. – Хотя… чтобы наслаждаться жизнью, как я, тебе надо снять противогаз! Вы все боитесь этого! Когда воевал с мутами, так был нужен! А тут заперли в этой вонючей дыре!

Нариман хотел дотронулся до виска, в который вдруг будто вонзился металлический стержень, но наткнулся рукой на резину противогаза. Попросил:

– Камиль, пожалуйста, давай не будем. И оставь эту лагерную терминологию.

– Ладно, не будем так не будем, – с легкостью согласился Камиль. – Пусть… мне повезло, других пристреливают. Но ты, брат, должен мне помочь! Я не хочу тут сидеть взаперти.

– Хорошо. Что ты предлагаешь?

– Взаимовыгодную операцию. Ты отправляешь танк к общине заров МГУ. Ваши захватывают здание, убивают их вождя и ставят вождём меня. Я стану помогать тебе, а ты мне. В МГУ имеются антенны дальней связи. А кроме того, там установлено оборудование прослушки.

– Откуда ты знаешь?

– Оборудование было смонтировано ещё при строительстве здания. С тех времён поддерживалось в хорошем рабочем состоянии. Да и перед заражением я получил информацию, что оно работает.

– А почему молчал?

– А ты бы вспомнил, когда бы осознал, что всё, кирдык, жизнь кончилась?! Только если бы раньше взяли антенны, то что бы с ними делали? Кто бы за ними присматривал?

– А община заров?

– Да какая там община заров! Их мало, здание большое. Если неожиданно подъехать на танке и напасть, можно перебить защитников, а остальные сами сдадутся.

– Но, насколько мне известно, их контролирует Крылатский. Прилетят на своём шарике и ничего от танка не оставят.

– Да тут главное просчитать время, чтобы перед грозой! В грозу они точняк не полетят. В грозу хана их шарику… – Он икнул и не закончил ругательства. – А классная рифма получилась, да, братуха?

Камиль поморщился и вернул разговор в прежнее русло – обсуждать сомнительные поэтические способности брата ему не хотелось:

– А танк как в грозу пойдёт?

– Нариман, да ты меня не слушаешь совсем! Танк должен уйти перед грозой, а когда гроза начнётся, с общиной уже всё будет кончено. Они будут уже наши вассалы. Вот смотри… – Камиль взял огрызок карандаша и прямо на столе стал рисовать схему.

Володька, Инга, Александр Лукашенко и его отец Григорий Евстафьевич сидели в Ротонде у Профессора на первом уровне. Все, кроме Володьки, которому не позволял противогаз, пили чай, заедая его малиной.

Григорий Евстафьевич отложил гитару, подсел к столу:

– А налейте-ка мне, Ингочка, тоже чашку чая. Только мне с молочком, я за эти годы так и не отвык от чайка с молочком, как у нас в Забайкалье пили. Хоть и чай уже не чай, а травяной сбор, всё равно люблю с молочком.

– А как же вы из Забайкалья оказались в Москве? – спросила Инга.

– Да очень просто, – Григорий Евстафьевич отхлебнул из чашки, вытер густые тёмно-русые усы. – Я как раз в этот момент с сыном, – он кивнул на Александра, завладевшего гитарой и наигрывавшего что-то медленно-задумчивое, – ехал в гости к тёще на Рязанщину. Да и застрял в Москве, когда вся эта зараза началась. Паника началась как раз в тот момент, когда мы с сыном прогуливались по Воробьёвым горам. Я привёз его сюда показать МГУ, так как всегда мечтал, что сын будет учёным. Он тогда был малышом пяти лет. Вот я и решил с детских лет приобщить его к образованию, так сказать. Приобщил… – он хохотнул, вновь отхлебнул из чашки, вновь вытер усы. – Ничего сказать не могу, образование сын действительно получил. Первые-то годы многие доценты и профессора МГУ были ещё живы. Он и в технике, и в электронике, и в истории разбирается, тут уж Профессор постарался…

– Да, мальчик талантливый. – Профессор поставил чашку на стол. – Налей мне, Ингушка, тоже ещё чайку. Жалко, Владимир, что вы с нами почаёвничать не можете, хороший чаёк, из травок душистых…

– Не переживайте, Профессор, чаю я и дома попью. Не за тем сюда прилетели.

– Ну, за чем прилетели, всё успешно завершили. А не страшно было вам, душа моя, – Профессор повернулся к Инге, – подниматься на шпиль?

Инга рассмеялась:

– А я высоты не боюсь! С детства штурмовала вершины ЦКБ. А вы знаете, Профессор, если смотреть на вашу эмгэушную звезду с площадки шпиля, то она похожа на свернувшегося дракона?

– Нет, душа моя, я не знал. Я же сам туда никогда и не поднимался. Знаю только, что она была самой большой звездой в Москве, больше, чем рубиновые звёзды Никольской и Спасской башен. А теперь она единственная…

– А летать не боитесь? – Александр перебирал струны гитары, извлекая грустную тягучую мелодию.

– Люблю аэростат. Поднимаешься в небо и чувствуешь себя свободной. Такой простор! Раньше всегда завидовала птицам, потом всем тем, кто жил до катастрофы и мог летать на самолётах, вертолётах, космических кораблях… Это, наверное, у меня от отца, – Инга опечалилась. – Наверное, он уже никогда не вернётся…

– А скажите, душа моя, почему у вас позывной Штирлиц? – поспешил перевести разговор на другую тему Профессор.

Володька засмеялся:

– А это вопрос не ко мне, ответ там, – он показал рукой на Ингу.

Профессор повернулся к вновь улыбнувшейся Инге.

– Знаете, Профессор, мы с Густавом, когда были детьми, посмотрели фильм «Семнадцать мгновений весны», и Володя нам показался живущим, как Штирлиц, в стане врагов, в бункере. Мы так играли. – Инга раскраснелась, вспоминая годы детства. – Вы знаете, Володя стал выходить на периметр, когда ему едва исполнилось шесть лет. Со взрослыми, правда, с отцом, матерью или Константином Федоровичем. Для него специально подогнали баккостюм. Бункер как раз в то время разрабатывал костюмы на разные возрастные группы, чтобы дети бункера могли выходить на периметр. А нам с Густавом было года по четыре. Он нам казался взрослым и большим. Ещё очень смешил его костюм. Но мы ему очень сильно завидовали, нам хотелось иметь такие же костюмы. Вот так мы и подружились.

– Тот костюмчик мне достался от Антона Власова. Его только немного укоротили ремнями, он и сел как влитой. Антон Анатольевич и сейчас может свои костюмы отдавать детям, а в молодости и подавно. Кто видел его со спины, были уверены, что это подросток.

– Это ваш Левша-инженер? – спросил Александр.

– Он! Поседел только, а так всё такой же: маленький, худой, веснушки во всё лицо. Маленькая собачка до старости щенок, короче.

– Зато какой мастер! Всё в руках горит. Он очень много придумал для дирижабля.

– А кто полетит, определились? – Профессор потянулся за чашкой.

– Да нет, другие анклавы опять затеяли грызню. И это когда уже почти заканчиваем строительство! Из наших, решено, полетим я, Воронов, Инга, Густав. Мы уже в теории и на практике, на аэростате, провели учения. А вы же были на Готланде, Профессор? Расскажите! Я, конечно, изучаю ту информацию, которая у нас имеется в «Ломоносове», но живой рассказ всегда лучше.

– Знаете, душа моя, остров как остров, ничего особенного. Сто двадцать пять километров в длину и пятьдесят в ширину, чуть более пятидесяти тысяч жителей – в то время, конечно. Не торопясь, можно было объехать на машине за два дня. Солнце, море, пляжи. Единственный город острова – белоснежный Визбю. Попадаешь будто в тринадцатый век: крепостные стены, узкие улочки, двух– и трёхэтажные средневековые строения, покрытые белой, жёлтой, розовой штукатуркой. Черепичные крыши. И море роз: на клумбах, на стенах домов, розами украшены фасады, парки… От этого пьянящий сладкий запах везде. Но таким остров был раньше, а каков он сейчас, не знаю. Хотя думаю, что там нет того, за чем вы собираетесь.

– Почему нет? – встрепенулась Инга.

– Потому что чуйка, – за Профессора ответил старший Лукашенко. – Знаешь, дочка, что это такое?

– Знаю. – Инга задумчиво поставила чайник на стол. – У самой чуйка как у зверя лесного. Вот прямо сейчас сердце не на месте, будто что-то случиться должно…

Инга приложила руку к сердцу, а потом к виску, к чему-то прислушиваясь.

– Погоди-ка, сынок, – старший Лукашенко положил руку на плечо сына.

Александр отложил гитару, протянул руку и включил круговую видеокамеру, до этого нацеленную в сторону набережной Москвы-реки. Сразу же на мониторе появился танк. Он как раз шёл мимо Ботанического сада, приближаясь к зданию МГУ.

– Это анклав Соколиной Горы, – опознал машину Володька, – у этого танка очень характерный фартук – напоминает кабаньи клыки. Что он тут делает?

В этот момент танк ощетинился стволами и открыл огонь, продолжая движение.

– Ах вы гады! – старший Лукашенко вскочил и схватил шашку, лежавшую на стуле.

Все вскочили – Инга подхватила арбалет, Володька – автомат, Александр – портупею с пистолетом и шашкой – и бросились к выходу.

– Постойте! – Профессор выдернул из ящика стола связку ключей, потом переключил какие-то тумблеры. – Теперь пойдёмте.

Они вышли из Ротонды, но Профессор повёл их в сторону, противоположную лестничному пролёту, по которому все обычно поднимались в Ротонду и спускались вниз. Он приблизился к обычной двери, каких с этой стороны площадки было несколько, подобрал один из ключей на связке и отрыл дверь, за которой оказалась маленькая кабина лифта.

– Так будет быстрее.

Профессор приложил к кнопке большой палец, и двери открылись. Лифт с трудом вместил четверых вооруженных мужчин и девушку с арбалетом. Профессор вновь приложил к кнопке большой палец, двери закрылись. Где-то что-то зажужжало, и лифт пошёл вниз, набирая скорость. Через несколько минут они уже были внизу, но не в вестибюле главного здания МГУ, а еще ниже.

– Если будет возможность, выманите их из танка, – оба Лукашенко, сразу как вышли из лифта, подались в сторону, – мы попробуем в обход.

Профессор закрыл створки лифта, прикоснувшись к кнопке большим пальцем, потом запер на ключ дверь и повёл всю компанию по переходам. Внезапно одна из боковых дверей открылась, и появилась необыкновенной красоты девушка.

– Василиса, выведи людей в сектор «К»! Я обратно, буду следить за ситуацией через камеру и координировать действия. Стар я уже, воевать не могу. Удачи нам всем!

– Пошли за мной, я выведу вас прямо к месту, – Василиса тряхнула кудрями и побежала вперед.

Они бежали за девушкой по каким-то переходам, поворачивая то направо, то налево.

– Танк в десятке метров от «К», – раздался в «ухе» голос Профессора, когда они уже выбежали на лестничный пролёт.

– Это сектор «К», – пояснила Василиса.

– Инга, наверх! А я посмотрю, что тут… – Володька осторожно вышел в помещение сектора.

Василиса скользнула следом.

– Васька, ты где шлындришь? Бери быстрее! – черноглазый парнишка сунул ей в руку лук. – Носить за тебя должен, что ли?

Володька огляделся. Очевидно, это был первый этаж. Окна были заложены мешками с песком, но там и сям виднелись смотровые щели.

Николаев приник к одной из них. Танк действительно находился в нескольких десятках метров от здания, ближе подойти ему мешали завалы. Он остановился, но продолжал стрелять, впрочем, практически не причиняя вреда.

– Нам бы их как-то выманить из танка! – прозвучал в «ухе» голос Александра.

– Подожди, я переключусь на частоту Соколиной и узнаю, что им надо.

Было слышно, как Профессор защёлкал какими-то тумблерами. Наступило недолгое молчание, потом вновь раздался голос Профессора:

– Дело швах, ребятки, они пришли, чтобы захватить антенны и поработить нашу общину. Надеются захватить сектор, – в голосе Профессора послышался смешок, – а потом пробиться к центральному сектору, техническим этажам и звезде. Но они не знают, что «К» выше земли не соединяется с главным зданием.

– Быстрее разбираем! – в холл вбежал старший Лукашенко.

За ним двое молодых парней втащили ящик. Лукашенко откинул крышку и стал раздавать оружие. Часть общинников, в основном женщины, вооружившись, побежали на верхние этажи. Мужчины распределились на первом этаже, готовясь в случае вылазки отражать атаку. Очевидно, в танке поняли неэффективность стрельбы, наступила тишина.

– Они готовятся к атаке, – прозвучал голос Профессора.

Володька глянул в смотровую щель. Стволы не исчезли, но в танке чувствовалось какое-то движение. Потом его люки начали открываться.

– Открываем огонь, только когда покинут машину и будут на полпути к двери, – отдал команду Лукашенко. – Инга, выцеливай командира. Все будьте готовы к атаке.

Люди в ОЗК и противогазах, высыпав из танка, сразу рассредоточились полукольцом и, прикрываясь грудами камней, кинулись к входной двери в здание. Практически сразу раздался воющий звук, слышный даже в здании. Володька взглянул в смотровую щель: завалы камней мешали обзору.

– Молодец девочка! – похвалил Профессор. – Арбалетная стрела нашла свою первую жертву. Будьте осторожны, сейчас они очухаются.

И действительно, ошарашенные бойцы Соколиной Горы сначала не поняли, что произошло, а потом открыли бешеный огонь по верхним этажам.

– Как отстреляются и побегут, начинаем! – отдал приказ Лукашенко.

Общинники дождались, когда нападающие побежали к зданию.

– Огонь! – крик Лукашенко потонул в грохоте оружия.

Залп для нападавших был неожиданностью. Они остановились и залегли. Тут же вновь раздался воющий звук, его перекрыли второй, третий, четвёртый. Инга разила врагов беспощадно и быстро. Она давно придумала и использовала воющие стрелы. Муты боялись громких звуков, поэтому её оружие сеяло не только смерть, но и панику в их рядах. Володя услышал крики и понял, что арбалетные стрелы метко разят нападавших.

– Ваши стрелы, девочка моя, оказали на захватчиков неизгладимое впечатление. Они запаниковали и собираются отступать – решили, что жизнь дороже…

По всему было видно, что атака захлебнулась. Нападавшие, не ожидавшие, что их встретят огнестрельным и арбалетным огнём, начали отступать к танку.

– Всем внимание, прекратить огонь! – раздалась команда Лукашенко.

И тут же раздался крик:

– И-и-и-и-и-иех!

Володька наблюдал, как позади нападавших вдруг появился младший Лукашенко с тремя крепкими «студентами», одетыми в черные комбинезоны. Они с ходу врубились в ряды отступающих, махая шашками.

– Да как же их много! – голос Профессора выдавал волнение. – Александра окружают. Двое ранены!

– Открывайте быстрее двери! – Володька и Лукашенко подскочили к дверям, возле которых возились четверо молодых «студентов», разбаррикадируя вход. Как только путь оказался свободен, группа защитников под предводительством Лукашенко-старшего выскочили из здания и бросились на помощь Александру.

– Штирлиц Гаргару. Мы на подлёте. Держитесь!

– Вперёд! Ура-а-а! – кричал Лукашенко, врубаясь в окружавших Александра противников. Его шашка мелькала, нанося удары направо и налево, разрубая снаряжение и убивая врагов наповал.

Володька чуть отстал от остальных, стреляя одиночными. «Ещё попаду в своих… Автомат в такой мясорубке малоэффективен!»

Он обернулся и увидел, что танк разворачивается, собираясь стрелять по «студентам» и Лукашенко. Вскинул автомат и, целясь в смотровые щели танка, нажал на спусковой крючок.

– Штирлиц, сзади!.. – голос Инги в «ухе» дрожал.

Володя не успел среагировать, и кто-то сзади прыгнул ему на спину. Он резко подался вперед, приседая. Человек в ОЗК и противогазе перелетел через него и ударился о землю. Но тут же подскочил и вновь бросился на него. Прыжок был остановлен автоматной очередью.

– «Шарик»! – радостно закричала Инга.

Двое вражеских стрелков целились в аэростат. Тот пронесся над танком, выплюнув на него горючую смесь. Оба стрелка вспыхнули, как свечки. Аэростат развернулся, из люка свесилась чёрная фигура, и вниз полетели арбалетные стрелы.

Володька увидел, что трое бойцов, прячась за камнями, пытаются скрыться. Он прицелился и выстрелил. Один из бойцов упал. Высокий, продолжая бежать, обернулся и выстрелил в ответ. Какая-то мощная сила толкнула Володьку в грудь, он не удержался на ногах и упал.

– Штирли-и-и-и-иц! Володя-а-а-а-а! – в «ухе» бился голос Инги.

Николаев открыл глаза. Над ним низко плыли неизвестно откуда взявшиеся грозовые тучи.

– Штирлиц! Рядом! – голос Инги вновь вонзился в ухо. Володя перевернулся на живот, и вовремя. Напротив него был враг: тот, высокий, в новом ОЗК. Автомат зачастил, выплёвывая пули. Высокий рухнул, пробитый насквозь в нескольких местах.

Володя поднялся и, постанывая от боли в отбитых ребрах, пригибаясь, перебежал к упавшему высокому. На его поясе голосом Камиля Фархатова рация требовала Первого. Этот голос Николаев узнал, несмотря на треск и помехи.

– Первый слушает. – Володя старался говорить тихо, рассчитывая, что Фархатов его не узнает.

– Что там у тебя происходит?! Сколько тебе раз, долдон, говорить: рацию не выключать?! Что ты там про аэростат талдычил? Он не полетит, не видишь, тучи идут, ливень сейчас начнётся? Ты антенны взял? – Фархатов захлёбывался в истеричном крике.

Со стороны Москвы-реки донёсся рокот голосов. Володька сунул рацию в карман и тут только сообразил, что казалось ему таким необычным: чуть сбоку справа на лицевом щитке зияет маленькая круглая дырочка, а по щеке на шею сочится кровь.

По плечам ударил ливень. Николаев вздохнул и снял гермошлем, подставив лицо каплям дождя. Он не чувствовал никакого сожаления, вдыхая напоенный травами воздух.

– Володя, ты чего сделал?!

Он повернулся. На площадке перед сектором стояла в мокром комбезе Инга. По её лицу текли то ли слёзы, то ли струи дождя. Он молча протянул ей гермошлем. Она провела пальцем вокруг дырочки на лицевом щитке. Шагнула к нему, уткнулась лицом в грудь и зарыдала.

– Ну-ну, успокойся. Значит, судьба. Данаифар говорит, что, не заразившись, нельзя излечиться, – он гладил ее мокрые волосы и плечи. Но она всё рыдала.

– Ты где, долдон?! – вдруг ожила в кармане рация.

Инга отпрянула:

– Что это?

– Это я забрал у того, который прострелил мне щиток. А на связи почивший звёздный герой Камиль Фархатов. – Володька достал рацию из кармана, нажал на клавишу приёма и тихо сказал: – Я Первый, отбиваем атаку мутов. Выйду на связь позже, – нажал отбой и вновь спрятал рацию в карман разгрузки.

– Ой, Володя, смотри, – Инга провела рукой по его бронежилету, – тут застряло три пули!

Ливень прекратился так же неожиданно, как начался. В просвет между тучами ударило солнце, озарив окружающий пейзаж каким-то нереальным светом и перебросив через здание университета многоцветную радугу. Капли на ресницах и волосах Инги засверкали, как самоцветы. Она наконец-то улыбнулась, достала из кармана комбеза мокрый платок:

– У тебя на щеке глубокая царапина, – и осторожно промокнула кровь. – Пойдём, надо обработать рану и заклеить…

Обнявшись, словно боясь, что кто-то из них может исчезнуть, они пошли к зданию. Войдя в холл, увидели раскрасневшуюся Василису. Она бросилась к Инге:

– Ингуша, а я тоже попала! Я его убила!.. Ой, что это? – она испуганно прижала ладошку ко рту. – Заразились? И так же теперь?..

– Не переживай, Василиса, жизнь у меня на этом не закончилась. Прорвёмся! Женюсь наконец-то! – он притянул Ингу к себе. – Ты выйдешь за меня замуж?

Инга вдруг покраснела до корней волос. Молчала и смотрела в глаза Володьке.

– Ты делаешь мне официальное предложение руки и сердца?

– Да. Я официально прошу твоей руки и твоего сердца.

Инга рассмеялась:

– Тогда я согласна.

– Ой, как здорово! – запрыгала от переполнявших её чувств Василиса. – Ура! То есть горько!.. Ну, чего вы не целуетесь, я видела в фильмах у Профессора, что надо целоваться! Хотя у нас и не положено… – она надула губки. – Все такие скучные! Ой, а меня Профессор послал за вами. Пойдёмте быстрее!

Она схватила Ингу за руку и потянула к выходу на лестницу.

Профессор ждал их в Шайбе. Он внимательно посмотрел на Володьку.

– Знаете, душа моя, только четыре вещи невозможно вернуть. Камень, если он брошен… Слово, если оно сказано… Случай, если он упущен… И время, которое вышло. Я не думаю, что вы упустили случай либо вышло время. Я полагаю, что у вас, душа моя, всё ещё впереди. Я открою вам секрет: я очень стар, мне за девяносто, я заражён уже более тридцати лет, но живу. Более того, я забыл о своих болячках, которые преследовали меня, поражая одна за другой. Верьте, что жизнь только начинается, и так же защищайте слабых или оказавшихся в опасности! Я горжусь вами, душа моя, и всегда окажу вам помощь и содействие… – Он обнял Володьку.

– Профессор, Володе надо обработать рану на щеке, – вмешалась прибежавшая с аптечкой Василиса.

– Полагаю, уже не надо. – Профессор показал Василисе на почти затянувшуюся царапину. – И это укрепляет меня во мнении, что у вас всё ещё впереди.

Василиса смотрела на щеку Володьки широко распахнутыми глазами, прижав ладонь ко рту.

– Ну что ты, маленькая, – Профессор погладил её по руке. – Бывает так в этом мире, что раны заживают быстро. Бывает…

В этот момент в вестибюле раздался топот, в Шайбу вбежал Густав, а следом за ним Гаргар.

– Володя! – закричали они одновременно.

– Что случилось? – вскинулся Профессор.

Оба оторопело посмотрели на него.

– Мутанты опять пошли в наступление? Непорядки с «шариком»? Или Мина мутировала? – Профессор строго смотрел на них.

– Да нет, всё нормально. Ничего такого нет, – Густав смущённо посмотрел на Профессора. – Мы только переживаем за Володьку…

– А переживать не надо. Он жив-здоров. Вон даже единственная царапина на щеке уже затянулась.

Вид у Густава и Гаргара был такой обескураженный, что Володька улыбнулся, подошел к ним и обнял обоих:

– Действительно, друзья мои, я жив и здоров. Даже женюсь. Инга уже дала согласие. Не переживайте так.

Инга вновь залилась краской, не в силах сдержать блеск глаз и счастливую улыбку.

В холл стремительно вошла закутанная в чёрное Мина. Она подошла к Володьке, крепко обняла его и произнесла только три слова:

– Добро пожаловать в семью! – Потом повернулась к Профессору, протягивая ему листок: – Это вам.

Профессор развернул листок, мельком глянул на него, сложил вновь и положил в карман на груди. Володька, находившийся рядом с Профессором, успел заметить размашистую подпись Константина Федоровича.

– Ящики мы выгрузили, Профессор. Распорядитесь, чтобы Лукашенко сразу занялся ими. А нам пора, там опять собирается гроза.

– Хорошо, не волнуйтесь. Танк мы загоним во двор.

Профессор кивнул Василисе, чем вызвал её неудовольствие, так как это означало: «Кругом марш. Лукашенко ко мне».

– Ничего, девочка, – Мина, притянув её к себе, распушила ей волосы. – Мы ещё не раз прилетим, не переживай. Беги, – подтолкнула к двери.

Профессор пожал всем руки и, тяжело опираясь на палку, двинулся в сторону лестничного пролёта. Володька теперь знал, что лестница, а потом коридор выведут Профессора в тот маленький лифт, который так долго был секретом для всех.

В «шарике» Николаев первым делом снял баккостюм: необходимости в нём больше не было.

– Надень! – Мина протянула ему бронежилет.

– Да что на высоте может случиться?

– Надевай!

Володька стал натягивать бронежилет, и тут в кармане баккостюма, брошенного в угол на ящик, ожила рация:

– Первый, Первый! Долдон, где доклад?

– Что это? – у Мины округлились глаза. Она подняла костюм.

– Тихо, подожди, Мина, – Володька достал рацию. – Я Первый.

– Почему не докладываешь?! Как там антенны?

– У нас проблемы с мутами. Доложу позднее. Отбой, – Володька выключил рацию.

– Что это? – Гаргар взял её в руки, покрутил.

– Это Камиль Фархатов, погибший герой Соколиной Горы. Он связывается с Первым – командиром нападения на МГУ, который меня чуть не укокошил.

– Так Камиль жив?!

– Очевидно, жив. Думаю, заразился и где-то схоронился. Но связь с Соколиной поддерживает, иначе танк не напал бы на «студентов». Кроме антенн, задумка была иной… Игорь, свяжись с Клёном по запасному каналу, скажи, что взяли рацию, на которой висит Камиль. Отнесёшь ему, когда прилетим…

Поднявшись в кабинет Ротонды, Профессор достал из кармана сложенный вчетверо листок бумаги. Сел за письменный стол. Не торопясь развернул. Перед глазами был хорошо знакомый твёрдый и решительный почерк: «Андрей Владимирович! Мы с вами уже давно не молодые люди, наше время истекает, я чувствую, что скоро мне предстоит уйти… Знаю, что с большой вероятностью на вашу общину сегодня будет совершено нападение. Простите, но я не имел возможности предупредить об этом ранее. Если вы читаете эти строки, значит, нам удалось его отбить и я не зря послал к вам Мину. Ну, теперь вас долго не побеспокоят, проверьте ящики, которые мы привезли, в них мой прощальный подарок. Как полетит на Готланд наш большой дирижабль, поставьте на трансляцию эту запись – слово Правды должно прозвучать. Засим прощаюсь с вами, когда-нибудь мы снова встретимся, но не здесь. Ваш Друг».

Письмо завершалось размашистой подписью Васина и оттиском его личной печати. Профессор посмотрел бумагу на свет: так и есть. Он сорвал печать, под ней была запаяна в крохотный пластиковый мешочек такая же крохотная карта памяти. Профессор извлёк её, вставил в разъём компьютера и поставил файл на копирование, наблюдая за тем, как пламя свечи пожирает тонкую бумагу. Немного поразмышлял о том, ждать ли ему эти девять дней или прослушать послание сейчас. Не пришёл ни к какому определённому выводу и, выключив компьютер, пошёл заваривать чай и думать.

Попивая душистый травяной сбор, Профессор решил, что прямого запрета прослушать запись немедленно письмо не содержит. Поднялся и направился было к компьютеру, но услышал зуммер домофона и увидел улыбающееся лицо Лукашенко-старшего.

– Профессор, мы теперь богачи! – закричал тот с порога. – Там в ящиках огнестрельное оружие. Всё новенькое!

Профессор в изумлении поднял бровь:

– Как новенькое?

– Ну, в смысле, не использованное! Старого образца, всё ещё в смазке. И патроны. Винтовки, калаши, два пулемёта. Наши два – и мы как раз закроем весь периметр! И ещё медикаменты, Александр их сейчас разбирает…

– А в коробке что? – Профессор указал на пластиковый контейнер в руках Лукашенко.

– Не знаю. Это вам. Тут надпись.

– Открой.

Лукашенко поставил контейнер на столик возле письменного стола, сорвал печати и открыл контейнер. Сверху лежал тонкий пуховый свитер серого цвета.

– Вот, Профессор, как раз то, что вам необходимо, – он вытащил его, встряхнул и положил на стол рядом с контейнером.

За свитером на стол легли носки, тоже из серого пуха, пара вязаных шерстяных тапочек. Напоследок были извлечены мягкие кожаные сапоги:

– Размер ваш. Тут что-то есть…

Лукашенко сунул руку в голенище и достал маленькую кобуру, быстро открыл и не удержался:

– Ну ни фига себе!

В кобуре лежал маленький пистолет, инкрустированный перламутром и черненым серебром.

– ПСМ – пистолет самозарядный малогабаритный.

– Почему ты так думаешь?

– Его невозможно спутать ни с каким другим. Видите, компоновка выгодно отличается от других пистолетов такого же назначения. А этот к тому же из эксклюзивной подарочной серии. Личное оружие нападения и защиты, эффективен на коротких дистанциях до пятидесяти метров.

Налюбовавшись, Лукашенко передал пистолет Профессору, сунул руку в другое голенище.

– А тут патроны. Ай да сапожки! Патроны 5,45 миллиметров также есть и в тех ящиках, что с оружием. А я-то всё гадал, для чего они? – Он перевернул сапоги и потряс. – Нет, на этом чудеса закончились. Больше ничего нет.

На стене ожил динамик:

– Отец, ты можешь спуститься вниз?

Лукашенко посмотрел на Профессора.

– Идите, идите, душа моя. Проследите, чтобы пулемёты установили уже сегодня.

– Сделаем.

Лукашенко направился к лестнице. Профессор проследил, чтобы электроника заперла дверь, проверил уровни разрядов в аккумуляторах солнечных батарей и включил компьютер.

«Шарик» подлетал к анклаву, когда вечерело. Опять распогодилось, и необычное для Москвы кроваво-красное солнце садилось за горизонт на западе, расцвечивая редкие облака в розовые тона. Володька вёл «шарик» и наслаждался воздухом и свободой. Настроение у его экипажа было разным. Густав и Мина были спокойны, будто ничего не произошло. Инга лучилась счастьем. Гаргар иногда горестно вздыхал. А Танька до сих пор время от времени хлюпала носом и пыталась вытереть слёзы, натыкаясь при этом на щиток гермошлема. Всем на борту было понятно, что она хоронила надежды, поэтому все из деликатности делали вид, что не видят её переживаний. Игорь, чтобы как-то поднять ей настроение, нахваливал её действия и дежурство на шаре, когда они все, узнав про ранение командира, рванули в здание МГУ, хотя и подозревал, что все её действия выразились в том, что она судорожно рыдала у люка, не имея возможности вытереть слёзы и сопли. За то, что оставили «шарик» на неопытную Таньку, он им уже вломил, потому и похвалы Игоря звучали в значительной степени как оправдание.

Как повелось издавна, до посадки они совершили круг вокруг анклава на предмет разведки расположения мутов. Сегодня всё было спокойно. Собиравшаяся гроза обошла анклав стороной. Мина разочарованно вздохнула, она всегда так вздыхала, когда ей не доводилось пострелять или посбрасывать горючую смесь на мутов. Не в пример другим женщинам, она любила охоту и обожала воевать, защищая свой анклав.

Первым, кто их встретил радостным лаем и бешеными прыжками, была сенбернарша Ямка. Пока аэростат снижался, она бегала по поляне, каждый раз сужая круг, словно угадывая место, куда должен был приземлиться аэростат.

– Ямка, Ямочка! – Инга высунулась из окна и помахала ей рукой.

Остановившаяся было собака вновь радостно рванула по кругу, лаем сообщая всем в округе, что вернулась её любимая хозяйка.

Володька сверху наблюдал, как она радостно бросилась к Густаву, первому спустившемуся на землю, чуть не повалила его, облизывая лицо, руки. Потом, очевидно, решив, что дань верности отдана, села, задрала морду и стала принюхиваться.

Между тем аэростат был закреплен. Инга, Таня и Гаргар стали спускаться вниз. Ямка вновь бешено заскакала, пытаясь облизать хозяйке лицо.

– Фу, Ямка! – прикрикнула на нее Инга, но тут же наклонилась, обняла собаку за шею, погладила по голове: – Собаченька моя! – чем вызвала у той ещё больший шквал радости.

Последним, убедившись, что аэростат полностью разгружен и закреплён, спускался Володька. Ямка, до этого время от времени нюхавшая воздух, уставилась на него немигающими желтыми глазами, как бы предупреждая, что постоит за хозяйку.

– Ты что, дурашка? – Володька протянул к ней руку. – Это же я!

Голос Ямке был очень знаком, но вот запах оказался совсем другой, поэтому она принюхивалась, осторожничая. Потом всё же решилась, сделала шаг, другой навстречу такому знакомому голосу, ткнулась носом в раскрытую ладонь.

– Ямочка, теперь тебе придется привыкать к Володе, – Инга потрепала собаку между ушей, и та успокоилась, видно, решив, что подумает об этом потом.

Впервые после посадки и сопровождения «шарика» в ангар Володька не пошёл в бункер. Кольнула мысль, что больше он никогда не попадёт в бункер, не поест супа, приготовленного матерью, не обнимет отца, теперь вся его жизнь будет сосредоточена на периметре… «Стоп, – приказал себе Николаев, – захочу супа, мама сварит и отправит на периметр. Захочу обнять маму и отца, они могут подняться наверх. Необходимые мне вещи принесут. НИЧЕГО НЕ ИЗМЕНИЛОСЬ!»

Знакомой дорогой – он бывал тут не раз и не два – вчетвером они пошли к коттеджу Вайсов, распрощавшись с Игорем и грустной Танькой. В гостиной их ждал ужин и Аиша. Увидев Володьку, она никак не показала волнения или изумления, никак не выразила своего отношения к его изменившемуся статусу, просто поставила на стол ещё один прибор.

С удовольствием постояв под душем – здесь воду не экономили, как в бункере, – Володя переоделся в одежду, которую принёс ему Густав из своего гардероба, и вышел в гостиную.

В гостиной на диване рядышком уже сидели его родители, чуть в стороне Клён о чём-то тихо беседовал с Аишей. Мама сразу бросилась к Володьке и обняла его. Он наклонился, пытаясь через лицевой щиток заглянуть ей в глаза. Её глаза были сухи, но лихорадочно блестели. Володька знал этот блеск, он появлялся только в тех редких случаях, когда Ольга испытывала сильные душевные муки, но держала их в себе, не позволяя выплеснуться наружу. Подошёл отец, обнял их обоих, похлопывая по плечам. Лицо отца было печально.

– Предлагаю всем сесть и обсудить ситуацию, – голос Константина Федоровича был сух и деловит.

Володька обнял маму и повел её к дивану.

– Не делайте таких похоронных лиц. Послушайте, что я вам скажу. Володя, покажи мне лицо, – Васин пересёк комнату и приподнял голову Володьки за подбородок, рассматривая со всех сторон. – Всё так, как я и предполагал. Мертвая вода оказала своё действие.

– Какая еще мёртвая вода? – встрепенулась Ольга.

– Володя после заражения попал под дождь. Поскольку атмосфера заражена, то и дождь тоже. Раньше такую воду называли мертвой. Она оказывала на организм заживляющее и укрепляющее воздействие. Прошу всех сесть, разговор будет долгим.

Он подождал, пока все не расселись.

– Рассказать я хочу вам вот что… – Константин Федорович обвёл всех взглядом, будто проверяя их внимание. Слышно было, как Ямка устраивается за дверью, вздыхает, что её не пустили в комнату. – Когда ты, Володя, обновил оборудование в МГУ, пришли данные со спутников. Все данные, начиная с момента заражения, – уточнил Клён. – Ахмад обработал их, отсеял по моему заданию и сверил всё это с результатами наших многолетних исследований и опытов. Максим, ты ведь помнишь, какие рейды мы отправляли в больницы и медцентры Крылатского района, как забирали то, что можно было забрать, и консервировали то, что забрать было нельзя… – задумчиво протянул Клён. – Именно этим мы заложили основу нашего выживания и наших исследований. Так вот, анализ всех этих данных подтвердил нашу теорию, что Вильман создавал свой вирус не против какой-то определённой народности или группы населения, а для выявления иммунных, то есть тех, чей организм вирус, проникнув в него, посчитает своим. Этим людям вирус не причиняет никакого вреда, хотя этот человек и является его носителем. Он даже усиливает иммунитет, что способствует укреплению организма. Таких людей очень мало. Но нам повезло – в нашем анклаве таких шесть человек. Полагаю, что иммунными являются Мина, Густав, Инга, а также вы, – он повернулся к семье Николаевых, – все. Полагаю, что таким является и Профессор в МГУ. Могу предположить, но не уверен, что и Лукашенки, отец и сын.

– То есть если я сейчас сниму гермошлем, то заражусь, но не мутирую? – Ольга требовательно смотрела на Клёна.

– Могу предположить, что это так. Понимаешь, Оленька, я не могу это утверждать со стопроцентной уверенностью. Даже если мы сделаем анализы крови, лимфы и прочего, то их показатели ничего не будут значить. Вы все знаете, что наша лаборатория давно исследует эту проблему. Были одинаковые показатели, например, у Густава и некоторых молодых людей, но те мутировали, а Густав – нет. Я думаю, что тут кроме генетики имеет значение и образ жизни, и образ мыслей.

– То есть вы хотите сказать, что чистый с грязными мыслями мутирует? – уточнил Николаев.

– Подозреваю, что да.

– А Кондор? – Мина подалась вперёд.

– Думаю, что если он не умер в бою, то жив до настоящего времени. Посмотрите на Профессора: до катастрофы он через день лежал на диализе, перенёс инфаркт, инсульт, а сейчас здоров в меру своего возраста, а ведь ему под сто.

– Почему же вы никогда не рассказывали нам об этом? – Инга требовательно смотрела на Клёна.

– Я пытался вас уберечь. Большие знания – большие печали!

Инга топнула ногой:

– Я каждую ночь приковываю себя наручниками к кровати, потом хожу с синяками на руках! Это так вы хотели меня уберечь?

– Ну, я, во-первых, не был уверен в своём предположении. Всё должно было быть подтверждено экспериментально. А во-вторых, что бы ты стала делать с этим знанием? Или Густав? Могу только предположить, что стали бы более безрассудными, уверовав в свою избранность.

– Почему же умерли мои дети? – мрачно спросил Густав.

– Потому, что твоя жена не была иммунной. Очевидно, этот иммунитет к вирусу не передается по наследству, если только оба супруга не окажутся иммунными.

– А наши дети? – Инга подошла к Володьке.

– Могу только сделать предположение, что они будут иммунными. Когда оба супруга иммунные, детям ничего не угрожает. Поживём – увидим. – Клён повернулся к Ольге. – Я знаю, Оленька, о чём вы сейчас думаете. Но есть такая японская поговорка, я дам её вольный перевод: «С бедой или радостью надо переспать три ночи и только потом принимать решение».

Они проговорили ещё очень долго. Подробно обсудили предстоящий полёт на Готланд, разработали несколько вариантов развития событий. Мать, отец и Клён ушли, уже когда ночь была на излёте.

У Клёна было ещё одно дело. Вчера, когда Игорь передал ему рацию и рассказал о нападении, они с Ахмадом успели связаться с Камилем от имени Первого, подключив диктофон. Сообщили, что антенны захвачены, а немногочисленная община «студентов» покорена. Камиль на радостях разболтал «Первому» об остальных планах Соколиной: похвастался, что теперь он единоличный руководитель общины МГУ, вождь «студентов» и хранитель антенн дальней связи. Радовался, что теперь у Горы будет навалом овощей и новых рабов: «Электорат должен вкалывать, как рабы на галерах». Из болтовни Клён сделал вывод, что руководство Соколиной Горы строит планы не только переманить или захватить специалистов Крылатского, но и захватить строящийся дирижабль, что обеспечит гегемонию этого анклава над всеми остальными. Сегодня Клёну предстояли непростые переговоры с руководителями других анклавов, чтобы восстановить равновесие.