1

Борьба между Суммо и Антти возобновлялась заочно, стоило им открыть глаза. Один судорожно вскакивал с постели и бежал в сторону душа, по пути прихватывая гантели и энергично размахивая ими. Другой вяло шарил рукой по столу и нажимал кнопку будильника, чтобы, оттолкнувшись от нее, откинуться назад на подушку, прикидывая, сколько сейчас может быть времени, есть ли у него еще минутка-другая. Ну, конечно же, есть. Разве стоит в этом сомневаться? Даже не глядя на циферблат.

А потом, открывая вентили смесителя, первый обливался в душе холодной водой, растирался полотенцем, смывая с рук привкус металла гантелей и пудовой гири. А второй долго-долго сидел на краю ванны, накинув на плечи пушистое махровое полотенце и зажав концы его между ног. Он грел руки в гейзере теплой воды, стараясь продлить потоки теплого сна и плавно перетечь из одного состояния в другое. Как опытный серфер; ведь еще пару минут назад ему снилось, что он скользит по воде к песчаному пляжу, и теперь он хотел как-то продлить волну или хотя бы перескочить с одной перины на другую. А если говорить начистоту, хотел ускользнуть от реальности, утонуть в пучине забвения, снова погрузиться на самое дно сна.

Суммо предпочитал пригрезившемуся финскому солнцу свежевыжатый сок из апельсинов, который выпивал залпом, закусывая по пути сочными кусочками сельдерея. Антти же долго пил кофе, растягивая удовольствие и привыкая к отрезвляющей горечи реальности. И пока второй вновь валился на диван и листал журнал «Хоккей», до последнего откладывая момент выхода в водоворот жесткой реальности – мол, слабым не место в открытом море. Первый уже растягивался на циновке, выполняя йогический минимум для позвоночника. Вдыхал полной грудью, надевал ботинки и все так же с зажатым в легких воздухом – опять йогическое упражнение – с головой нырял в открытый мир.

2

Улица с трамвайными шпалами походит на реку, подернутую рябью. Первый стремился ее преодолеть поскорее, лишь бы не опоздать, лишь бы течением не увлекло. Вот он уже стоит в трамвае номер два с газетой в руках, пытаясь в мутных строках бюллетеня «Нижний Хутор – Коммерсант» выловить рыбку покрупнее. Второй плывет по течению, полностью отдавшись его власти, – и будь что будет. В толстом пуховике, похожем на пенопластовый спасательный жилет, с опухшим ото сна лицом он занимает жесткое, как плот, боковое сиденье – моя, мол, хата с краю, ничего не знаю. Кажется, он видит в стекле свой недосмотренный сон. А за окном проплывают то кремль, то набережная, то памятник Пупсоннену-Тутсоннену.

Наблюдать в трамвае – дело занимательное. Вагон тарахтит, как кинопроектор, а вагоны шуршат, как выпавшая кинолента. Окна, как кадры из семейного альбома, – можно показывать слайды на серых стенах хрущевок и панелек Нижнего Хутора.

Я люблю, сидя во втором маршруте, представлять себя зрителем допотопного кинотеатра с тапером-водителем и живым аккомпанементом колес. Кондуктор надрывает мой билетик, и я тут же попадаю в ритмично-динамичный мир Дзиги Вертова, вижу пассажиров сразу в нескольких ипостасях: юность – молодость – зрелость – старость. Или в других сочетаниях.

Всего несколько кадров на пленке, немного света, попавшего на лица сквозь тусклые окна, – и вся жизнь человека как на ладони. Взять хотя бы собранного Суммо Хаппонена и рассеянного Антти. Их тоже можно представить и в юности, и в зрелости и в старости.

Один будет тихо доживать в своем поместье и умрет от болезни Альцгеймера. А второй вряд ли протянет долго. А все потому, что время имеет хитрое свойство: растягивается для счастливого и довольного и сжимается для того, кто испытывает частые и сильные стрессы, кому не хватает позитивных эмоций.

Вот Антти стремительно выскакивает из трамвая, потому что знает: через минуту подойдет автобус. А следующего ждать целых пятнадцать минут. Но как Антти ни спешит, автобус уходит у него из-под самого носа. А вот Суммо, кажется, никуда не спешит. Он вроде бы должен опаздывать и на автобус, и в школу, и в институт, а теперь вот в банк. Но везде успевает, даже раньше приходит, поскольку умеет обходиться со своим временем. Суммо, похоже, и по жизни вообще никуда не торопится, потому что время его слушается. Он еще молод, и ему кажется, что он всё успеет. Время для него – ресурс неограниченный, его еще навалом. Суммо и в детстве никуда не спешил, но повсюду приходил почти на полчаса раньше, будь то певческий кружок или автобусная остановка. Такой вот парадокс времени.

3

Очень правильный начальник Суммо и нерадивый подчиненный Антти вели непрерывную, непримиримую борьбу друг с другом и с обстоятельствами. Жесткую борьбу по принципу «кто кого». Один – за стабильную власть и порядок везде и во всем, другой – за безвластие и анархию. У кого окажется крепче воля и сильнее мотивация? Кому хватит сил и терпения обустроить всё вокруг по собственному видению и желанию?

Суммо – младший из трех братьев влиятельного семейства Хаппоненов, и ему как самому молодому и горячему невтерпеж всё вокруг обуздать, устроить и упорядочить. Он жаждет приумножить то, что нажил клан Хаппоненов, то, что построил старший брат Вессо и вытряс у кредиторов и должников средний брат Тряссо. Суммо хочет доказать авторитетным братцам, что тоже не лыком шит. Что он своим рождением и своей жизнью как бы подводит итог, суммирует все труды и старания Хаппоненов. Суммо во всем, даже в поездках на трамвае, старается подражать старшему брату Вессо. На этом, уверен он, империя Хаппоненов только сэкономит.

Антти же, наоборот, не прибавляет, а вычитает. Он – воплощенный минус: постоянно стремится уйти, спрятаться от этого мира, уклониться от его методов воспитания и принуждения. Конечно, Антти как разумный человек знает, что трудиться и приумножать ресурсы хорошо, поскольку это созидание. А наслаждения и леность неизменно связаны с убытком и разрушением. Этот постулат лежит и в основе морали, и в основе любой религии, и даже в основе поэзии. Антти прекрасно это знает, но ничего не может с собой поделать.

Ну не желает Антти вкалывать на империю Хаппоненов. Категорически не желает, и всё тут! У Антти налицо врожденный порок мотивации к труду, хотя есть опасение вновь оказаться на социальном дне и стать предметом осуждения для близких и дальних родственников. Как ни парадоксально, Антти боится крутых санкций начальства лишь потому, что боится молчаливого осуждения матери.

В общем, Суммо и Антти являют собой плюс и минус как на шкале добра и зла, так и в системе координат высокого и низкого.

Я так и представляю, как Плюс с флюсом небольшого живота, упитанный и розовощекий, приходит на работу в свой кабинет за пятнадцать минут до начала рабочего дня, где все в идеальном порядке, где каждый листок в своей папочке, а каждая папочка на своей полочке. И секретарша с круглой попочкой приносит ему зеленый тонизирующий чай без сахара, чтобы никакая мелочь не отвлекала шефа от работы и от планов империи Хаппоненов наложить лапы на обе полусферы земного шарика.

А другой, Минус с носом, уже с утра бледный и изможденный, идет к кофе-машине, наливает в кружку кофе, сдвигает в кучу разбросанные на столе бумаги, уже запачканные шоколадным печеньем.

Впрочем, Суммо Хаппонен не дает вечно опаздывающему Антти допить кофе. Уже голосит звонок-сирена: самое время собираться на линейку, поднимать флаг и петь гимн империи Хаппоненов.

– На первый-второй рассчитайсь! – командирским голосом лейтенанта Олави кричит клерк Суло.

– Перекличка прошла, а вы опоздали, товарищ Антти. И Год лиот штрафа никуда не денетесь.

4

Избежать штрафа Антти даже не надеется, потому что в обязанности пронырливого финансиста Суло как старшего по отделу входит докладывать обо всех опоздавших. Он со штрафов, налагаемых на недисциплинированных сотрудников, получает прибавку к зарплате.

И вот уже клерк Суло с недовольным видом, будто Антти своим опозданием попрал его самые святые и нежные чувства, зовет виновника к Хаппонену.

И Антти мешкая – непрерывное сопротивление буржуазному порядку и всякой власти у него уже в крови – идет к Суммо. Осторожно приоткрыв дверь, он ступает на ковер большого босса. Ковер сегодня необычный – красный, как огонь в преисподней, с новой щетиной-ворсом, жесткой и колючей. А вчера был зеленый и мягкий. За ночь успели поменять. Антти это чувствует сразу, потому что, собравшись второй раз позавтракать, он снял ботинки и по рассеянности забыл надеть.

– Заходи, заходи, – подбадривает его шеф. – Заходи и рассказывай, почему снова опоздал. Что там у тебя на этот раз стряслось?

К такому повороту Антти готов и не готов. Вроде бы он уже привык оправдываться, а с другой стороны, приходится каждый раз измышлять нечто новое. Говорить, что прорвало трубу стояка, что сломался ключ в замке – это всё как-то банально. Говорить, что старуха Рухья переходила дорогу и ее сбила машина, а пока не приехала скорая, он не мог оставить истекающую кровью бабушку – тоже некомильфо.

И тут – как всегда, в последний момент, – когда нога уже ступила на красную дорожку просторного кабинета, придумался сюжет похлеще, чем у Тарантино, и Антти ляпнул, что у него пропала жена. И что он всю ночь ее искал.

– И не нашел? – от удивления Суммо даже рот открыл.

– Почему же?.. Утром нашел… – Антти мямлил, подбирая слова, а сам думал, что если Суммо с ним разговаривает, а не велит сразу писать заявление, то и на этот раз ему удастся избежать увольнения, к которому он, впрочем, давно был готов и подсознательно стремился. Он даже подготовил речь, в которой, среди прочего, посылал Суммо Хаппонена ко всем чертям.

– И где?

– В ванной, – нашелся Антти. Ну тут уж, как водится: чем абсурднее оправдание – тем лучше.

– А что она там делала? – Суммо аж привстал со стула, словно сам собирался заглянуть в эту ванну.

– Известно что! Подмышки брила! – выпалил Антти.

– Так где же она была всю ночь? – спросил ошарашенный Суммо.

– Торчала в «Спасательной шлюпке». Проплакала всю ночь на плече у какого-то забулдыги. И вспотела от духоты. Сами знаете, в «Спасательной шлюпке» уже которую ночь идет концерт-панихида по погибшему Рокси и народу там – не протолкнуться.

– Зачем же она брила подмышки? – Суммо всё пытался подловить подчиненного.

– Провоняли, говорит, от сигаретного дыма. Сами знаете современных девиц. Дымят, как паровозы. А с нами они до тех пор, пока мы терпим их выкрутасы. Вот и я долго терпел, что она была влюблена не в меня, а в Рокси Аутти. А со мной была только потому, что Рокси Аутти мой друг.

– Так она тебе изменяла? – Суммо даже покраснел.

– Не знаю… – Антти равнодушно пожал плечами. – Теперь трудно сказать. Но они с Рокси как-то по пьяни договорились вместе убежать. Может, они собирались рвануть сразу после панихиды?

5

Зачем Антти это сказал, он сам не понял. Рокси Аутти был его другом, а жена ушла совсем по другой причине. С нею он сошелся в студенческие годы в общежитии, потому что она неплохо готовила. Но как только вопрос встал об обязанностях Антти, о том, что он должен хоть немного постараться и поискать работу, их брак зашатался, как табурет со сломанной ножкой.

А когда жена забеременела и ее начало тошнить от круговерти забот, Антти решительно отправил ее на аборт. Потому что от одной мысли, что у него заведутся дети, его тошнило сильнее, чем беременную.

С тех пор Антти относился к женщинам, как к мясу. И с каждой новой женщиной, с каждым новым поцелуем в мясистые губы в его сердце будто появлялся новый островок гнили. Тоска и уныние все больше одолевали его тело и мысли. В институте, на философском факультете, Антти очень интересовался поэзией и философией. Зачитывался до дыр в штанах Кантом, Делезом и Жижеком, пока в один страшный момент не понял, что не может больше читать эту ерунду, что просто не в силах продраться дальше первой страницы – не хватает силы воли и ясности ума. Тоска и уныние, спеленавшие сознание липким скотчем, проникли и в святая святых. К тому же в то самое время нелепо погиб его любимец Жиль Делез. Жил себе, жил, а потом сломался и выбросился из окна, превратившись в котлету, в «тело без органов», в кровавую лужу. Антти решил в память о Делезе заглянуть в любимую книгу «Анти-Эдип», но ни черта там не понял. Липкая лента повязала сознание, тоже превращая в котлету. Медленно, но верно. Уже тогда Антти пришел к выводу, что философия не для него. Впрочем, как и брак, как и дети. Антти ушел из института, как когда-то из семьи, и нанялся в контору к Хаппонену, чтобы заведовать котлетами и другими товарами, уложенными в коробки и заклеенными скотчем.

В задачу Антти как мерчендайзера входило раскладывать товары Хаппоненов по полкам в правильной последовательности, учитывая и цветовую гамму. Чтобы домохозяйки их побыстрее растаскивали по гамакам своих авосек.

А сейчас Антти подумал, что его снова и снова вызывают к Суммо на ковер, но не увольняют лишь потому, что уж больно Хаппоненам интересно, какой креатив он проявит и как на этот раз извернется. Это было офисное многоборье – прятки, головоломки, загадки, «веришь-не веришь» и так далее – новый вид спорта, который скоро включат в олимпийскую программу.

Порой Антти даже казалось, что по вечерам все семейство Хаппоненов собирается в ресторанах и пабах у парка «Дубки» – «Дубровнике» и «Дублине» – и рассказывает смешные истории про своих работников, разделывая при этом стейки с кровью, аккомпанируя себе вилками и ножами по тарелке. И Суммо его держит не только потому, что хочет перевоспитать, но еще и потому, что он, Антти, является поставщиком самых смешных и нелепых историй. Антти представил, как дрожит от смеха тройной подбородок Тряссо и как всем своим грузным телом сотрясается Вессо, когда Суммо рассказывает им про своих подчиненных.

– Вот так дела, – Суммо со вздохом развел руками. – Значит, ты не спал всю ночь.

– Не спал, – не соврал Антти.

– И пил?

– И пил, – снова сказал правду Антти, и лицо его сделалось болезненно бледным. – Но сейчас мне даже хуже, чем вчера.

– Отчего же так? – поинтересовался Суммо. – Оттого что ушла жена, или оттого что погиб друг?

– Нет… Это общее состояние духа. От всего сразу, от путаницы в мыслях. – Антти без приязни оглядел просторный офис шефа с итальянской мебелью и идеальным порядком.

6

Суммо, что называется, много о себе понимал, и ему доставляло неимоверное удовольствие наблюдать за чудачествами подчиненных. Но как бы ни презирал он Антти за все его слабости, а Антти – Суммо за суетное стремление к богатству и власти, смерть Рокси Аутти была причиной более чем уважительной. Рокси был любимым финским музыкантом Суммо, и поэтому он больше склонен был поверить Антти, чем усомниться в его резонах.

– Ну, ладно, – приговорил Суммо, взвесив все за и против. – Ты меня убедил, и я, пожалуй, сегодня тебя отпущу.

– Спасибо… – выдохнул то ли расстроенный, то ли обескураженный Антти. Мол, не в этот раз, так в другой. Представится еще повод.

– Потому что семейная ситуация у тебя на этот раз не из лучших, – объяснил Суммо, а сам подумал:

«Нет, он у меня просто так не соскочит, не отвертится. Я его всё-таки переделаю и заставлю честно на меня трудиться».

– Спасибо, – снова сказал Антти, собираясь уже драпануть.

– Благодари не меня, а многоуважаемого Рокси Аутти. Больше него я люблю только Мадонну.

– Спасибо, – в третий раз ответил Антти, а сам подумал, что смерть Мадонны тоже можно будет в свое время использовать как повод.

– Но прежде чем идти домой, сделай для меня, пожалуйста, хорошее дело, – тормознул его Суммо. – Сходи в заречный гипермаркет «Детский мир и рыбки» и посмотри, как там выложен наш товар. Всё ли на своем месте. А потом уж возвращайся домой и скорби по своему другу-кумиру и по своей неверной жене.

Стремясь приумножать богатство империи Хаппоненов, Суммо, вдобавок к магазинам «Копеечка и тарантасик», заложенным его старшим братом Вессо, запустил гипермаркеты, набитые едой и повседневными товарами для среднего класса, под общим брендом «Детский мир и рыбки».

А в привесок к складам и производствам Тряссо, Хаппонена-среднего, открыл производство быстрого питания. В «Детском мире и рыбках» можно было купить еду на любой вкус и цвет, от индийской до тайской. Дома ее оставалось только разогреть в микроволновке.

– Сделаю, – кивнул Антти, удивляясь, как этот расчетливый толстосум поверил нелепой небылице.

– Только, смотри, качественно всё разложи. И нашу колбаску, и курятину, и сыр-каламбур (почему-то все Хаппонены называли камамбер каламбуром). Ну, короче, сам знаешь. Я в выходные пошлю своего лучшего супервайзера Суло все проверить.

На всякий случай Суммо, наученный горьким опытом, решил озадачить пройдоху Антти поручением. Пока тот разберется с «Детским миром и рыбками» в заречной части Нижнего Хутора, пока потом стервец доберется по пробкам к себе, в Верхний город – считай, весь день и ухнет.

Но Хаппонен не знал, что Антти недавно переехал из Верхнего города в «Дом» из-за резко подешевевших там квартир. И теперь Антти несколько раз в неделю спускался в этот круглосуточный гипермаркет-аквариум за «Золотом Лапландии» и хлебом с отрубями.

Все продавцы и уборщицы, и охранники уже знали Антти в лицо и здоровались с ним. А по ночам он еще любезничал с ночными кассирами.

И вот теперь, направляясь домой, мерчендайзер Антти думал, сразу ли ему зайти в «Рыбки» или дождаться ночи, когда народу поубудет.

«Загляну, но только на минуточку, по ту сторону иллюминаторов, – опять обманул Антти то ли Хаппонена, то ли себя самого. – Прикуплю бутылочку холодненького пивка».

7

По пути домой, развалившись в полупустом трамвае, Антти не без удовольствия раздумывал, что вот опять выкрутился и обвел вокруг пальца Суммо, запудрил-таки мозги акуле бизнеса. Несколько лишних дней на службе не повредят его безалаберной жизни. Он ведь, как и прежде, ничего не будет делать, а денежки пусть то капают, то текут тоненькой струйкой.

И уже спустя двадцать минут – днем пробки небольшие – Антти добрался до гипермаркета «Детский мир и рыбки». Но вовсе не для того, чтобы проинспектировать выкладку хаппоненовских товаров. В этом продуктовом раю он рассеянно бродил в поисках пива со скидкой, чтобы, схватив пару бутылок, поскорее выбраться из лабиринта коридоров и отсеков с кают-компаниями.

«Странно, – сокрушался Антти, – почему считается модным развлекаться в таких центрах и всей семьей ездить сюда по выходным? Неужели люди такие болваны, что не понимают, как это пошло и даже низко?»

Работа в торговых и развлекательных центрах ему не нравилась. В гипермаркете слишком шумно и дымно, слишком много музыки и навязчивой рекламы.

«Девушкам не нужны слова, им нужна еда, – прочитал он на рекламной растяжке. – Набей холодильник сервелатом, замани ее».

Под сервелатом, видимо, подразумевалась рекламирующая копченую колбасу полураздетая девица, то ли Хилья, то ли Вилья, с накачанными ботексом губами и неживым из-за пластики лицом. Ни рыба, ни мясо, как и сам сервелат.

А если мясо или рыба, то обработанные специальным химическим раствором, чтобы долго еще выглядеть презентабельно, как некоторые пенсионеры, начавшие уже тухнуть изнутри. Или пережаренные в солярии, словно малолетки, мечтающие попасть под разделку на стол к мажорам куры-гриль. Или колбасы и сосиски, на восемьдесят процентов состоящие, как те трансвеститы, из трансгенной сои.

Как противны ему были и склизкий маринад, и мертвые тушки цыплят! Он брел среди полок с залежавшимися продуктами, с ГМО и прочими вредными добавками, с полуфабрикатами и фаст-фудами, с заменителями-канцерогенами, с пищевыми консервантами и красителями, с загустителями, эмульгаторами, стабилизаторами, антиокислителями, ароматизаторами и прочим дерьмом. Какой только отравой не кормили людей буржуины Хаппонены ради своих сверхприбылей! Как только не консервировали свои товары, чтобы те подольше не портились!

«Мертвечина тянется к мертвечине! – буркнул Антти и поморщился. – И тощий заяц, и вяленый лещ, и сизая утка, и тухлый сазан. А вокруг еще вредные китайские игрушки и безделушки из мертвого пластика».

Антти вдруг поймал себя на мысли, что Нижний Хутор с легкой руки дельцов Хаппоненов и мэра Мерве все больше превращается в помойку, в полигон бытовых отходов для вредных термоядерных продуктов и залежалых, никому не нужных в благополучном мире товаров. Кетчупы, майонезы, лапша «Доширак», резиновые жвачки, йогурты, быстрорастворимое пюре, чипсы и картофель «фри», ядреные шипучки и искусственное мороженое, мясные обеды без мяса, но с соевыми добавками, – от всего этого, не ровен час, можно сойти с ума. Можно заболеть расстройством почек и желудка, циррозом печени и раком поджелудочной, если срочно не начать бороться с этой клоакой, убивающей все живое вокруг.

И тут за большим антиударным оргстеклом Антти увидел детскую комнату, где в тот момент играли в привидения Хаакки и его вновь обретенный сын Иллки.

Антти с завистью глядел на то, с каким дурацким видом носится Хаакки за сыном. Сидел ведь мужик всю жизнь дома, и тут на тебе – продолжение рода.

А еще Антти подумал, что у него совсем никого нет. Да и родился он, должно быть, ребенком-привидением. Потому что им и в детстве никто не занимался. Всем известно, что детей приносят духи, но иногда они приносят таких детей, которые вроде бы и есть в мире, а вроде бы и нет. Детей-обманок. Детей, которые с детства не чувствуют радости, не видят любви и презирают всех и вся вокруг. И имена таким детям дают обманчивые, чтобы духи не забрали их обратно в свое царство. Имена-заклинания. Вроде имени «Антти».

8

Уже перед самым выходом из магазина Антти заметил на козырном месте, у кассы, выложенный стопками посмертный альбом Рокси Аутти «ПРОROCKЪ».

Антти вспомнил, как страстно Рокси мечтал выпустить диск. Он не раз говорил, что его вот-вот собирается записать в своей студии местный шоумен Артти Шуллер.

– Он обещал мне ротацию на радио. Но это, видимо, будет уже после того, как меня сожрут ротаны и солитеры.

– Ротаны, – пояснил тогда Вялле собравшимся, – это такие рыбы, которые пожирают икру других рыб, а солитеры – длиннющие паразиты, которые живут даже внутри своих собратьев по виду.

Взяв в руки свежеиспеченный диск, Антти брезгливо поморщился. «Ловко же сработал этот улыбчивый шельмец Артти Шуллер. И альбом выложил на самом видном месте, и рекламу хорошую сделал, и баннеры растянул».

Ясно: теперь, после трагической и непонятной гибели Рокси, все захотят купить диск музыканта, ставшего легендой Нижнего Хутора. А доходы наверняка рекой потекут в сейф Артти Шуллера. Потому что у Рокси и родных-то нет. Всю жизнь он прожил со старенькой матерью, нигде толком не работал, писал музыку и тексты, а периодически штопорил в «Спасательной шлюпке».

Пока была жива мать, он еще как-то пытался ее успокоить и одно время числился «индивидуальным предпринимателем», продавал мусор в лавке «Все по 36 рублей». Матери же говорил: «Я не могу нигде больше работать. Я музыкант и поэт. Мое призвание – творчество».

А когда мать умерла, у Рокси сорвало все тормоза, и он уже приходил в «Спасательную шлюпку» со своими бутылками и своим штопором. Да уж, всё, что Рокси мог бы заработать для матери, теперь потечет в карманы Артти.

9

Антти достаточно было минут пятнадцать постоять у выхода, чтобы подсчитать возможные прибыли Артти. Диски улетали, как пирожки на Масленицу. Длинная очередь вытянулась к кассе, и почти у всех покупателей в корзинках и тележках лежал альбом «ПРОROCKЪ».

В конце концов Антти не выдержал и тоже прикупил диск. Во-первых, надо же почтить талант друга. А во-вторых, разве протест Антти сделает погоду на этом рынке?

Добросовестно отстояв очередь, Антти поставил перед Кассе корзинку с диском и парой бутылок «Золота Лапландии». Лучезарно улыбнулся, протягивая скомканную и перекрученную, словно тот солитер или лента Мёбиуса, пятитысячную купюру.

– Хорошо выглядишь, Антти! – улыбнулась ему Кассе. – Поди, опять послал начальника подальше и поглубже?

– Нет, просто получил очередной оплачиваемый отгул и собираюсь провести прекрасный вечерок за бокалом темного пива под песни Рокси, – сказал Антти сущую правду. – Не хочешь присоединиться и славненько повеселиться?

– И хотела бы, да не могу, – погрустнев, ответила Кассе. – Напарница уволилась, и мне, пока не взяли новую, приходится вкалывать в две смены.

– Вот те раз! – удивился Антти. – А с чего это вдруг ушла твоя напарница?

– Ты же сам знаешь, как водится у Хаппоненов. Работа тяжелая и ответственная, а платят сущие гроши.

– Да уж, знаю, – тоже погрустнев, кивнул Антти. – Сам всё время собираюсь уволиться, да силы духа не хватает. Не то что твоя напарница.

– Впрочем, если работать в две смены, копеечку на жизнь наскрести можно, – добавила Кассе, когда Антти собрался спросить девушку, как она вообще справляется и не боится ли с устатку обсчитаться не в свою пользу.

10

После гипермаркета Антти, несколько обескураженный наглостью буржуев, поплелся по кривым улицам Нижнего Хутора. Ему вдруг очень захотелось зайти в «Спасательную шлюпку» и пропустить там бутылочку-другую пива «Золото Лапландии». Но, с другой стороны, что ему делать в кабаке без друга Рокси?

Антти вспомнил, как они в последнюю ночь сидели с друзьями в «Шлюпке», а Рокси, как всегда, каламбурил и смеялся.

– Скажи, Рокси, где твоя рана-дыра?» – спросил, насмеявшись до слез, сантехник Каакко.

– А с чего ты взял, что у меня вообще есть рана?

– Мне Ювенале сказала, что в твоей душе рана-воронка. Черная дыра, которая страшит тебя, заставляет бояться и одновременно затягивает, как омут. А всем известно, что Ювенале никогда не ошибается и не врет, – настаивал Каакко, у которого была собственная дыра.

– Да, подружка Ювенале в яблочко угодила. В моей душе действительно рана-воронка, что затягивает меня все глубже и глубже. Того и гляди, братцы, вся сила, вся энергия вместе с моей душой утекут, как сквозь решето…

– Понятно, – мрачно произнес Вялле, засидевшийся после работы за кружкой пива. – Она как лунка. Тянет так, что ты боишься ее до дрожи в поджилках.

– Точно! – ухмыльнулся уже пьяный Рокси. – Она тащит меня вон из жизни, в небытие, в смерть. Но, к счастью, в моем сердце смерч, что зовется духом, и он удерживает мою душу, поднимая ее все выше и выше в небо. Не знаю, куда меня вынесет в следующую секунду.

– Да ты гонишь! Ты просто напился и еле ворочаешь языком. Ты гонишь, как пьяный тюлень своими ластами. Гонишь и проскальзываешь… – буровил пьяный в стельку Урко.

– Да, – соглашался Рокси. – Когда я пьян, я превращаюсь в такое же простейшее, как и ты. В губку, в мокрицу, в инфузорию-туфельку, в губчатый энцефалит, в грибную плесень, что разъедает меня целиком, как реагенты Мерве разъедают зимой лед и кожу туфель Кайсы. Я утрачиваю себя как личность и потому могу говорить откровенно.

– Признайся, Рокси, – исподтишка докапывался Артти Шуллер, – признайся, дружище… Однажды ты понял, что чем откровеннее ты выступаешь и ведешь себя, тем больше у тебя поклонников. Признайся, ты хочешь за свою откровенность получить лучшие рестораны, лучшие гостиницы и машины, лучших девочек. Причем задарма.

– Не задарма, а за свое дерьмо, – отвечал продюсеру Рокси. – Но когда я выворачиваю себя наизнанку, это не ради денег или славы. Я делаю это, потому что очень боюсь тьмы, которая наседает на меня со всех сторон. Но я не перестаю бороться. Каждую минуту сопротивляюсь, чтобы черная воронка не засосала меня. Не поглотила своей чернотой, ржавчиной и плесенью. Я борюсь, чтобы вместе со мной не ушел под землю и весь Нижний Хутор, что стоит на месте болот Мещеры.

11

– Раньше наш город был болотом, – утверждал Рокси. – А потом оно стало пересыхать.

– Это всё потому, что Хаппонены с разрешения Мерве стали вырубать леса. А там, где гибнут леса, высыхают реки, засаливается почва, а в итоге гибнет вся цивилизация, – заметил охотник Ласле. – А значит, скоро погибнет и наша финская цивилизация вместе со всем Нижним Хутором.

– Ты чувствуешь это, Вялле? Чувствуешь, что творится с Нижним Хутором? – обращался Рокси к местному рыбаку.

– В каком-то смысле он и сейчас болото, – мрачно кивнул рыбак, прежде отхлебнув пива. – Только песком его всё больше затягивает.

– Вот именно, – продолжал Рокси. – Всё когда-то пересыхает и исчезает в дыре небытия. И когда силы почти оставляют меня, мне очень хочется броситься с балкона или нырнуть в воду, пока она еще есть, чтобы раз и навсегда избавиться от черноты.

По вечерам, после выступлений в «Спасательной шлюпке», Рокси порой бросался с головой в открытое море ночи. А выбравшись, шел не домой, а в «Дом», где жила Кайса: дом-айсберг, дом-пароход, дом, похожий на антиковчег или корабль-призрак. Дом с пустыми глазницами, в которых зрачком отражалось заходящее солнце…

Когда Рокси влюбился, в доме-башне, кроме Кайсы, проспонсированной Хаппоненом, мало кто жил. Мало кто мог позволить себе квартиру в таком дорогом доме…

По ночам он играл, сидя на лестнице в подъезде или на общем балконе, свесив ноги вниз. Пьяный, полусонный, он смотрел вниз: а не пришла ли вода, не подступила ли она к самому днищу дома-корабля. Иногда люди видели, как он встает на парапет и раскачивается, балансируя на грани пропасти.

«Зачем ты это делаешь?» – спросил его однажды Артти, обеспокоенный доходами своего заведения.

«Просто проверяю, крепко ли я еще стою на ногах, – отвечал Рокси. – И не пора ли мне уже сдаться».

Рокси чувствовал, что корабль-дом стоит на мели похоти и алчности человеческой.

«А может быть, – рассуждал далее Рокси, – стоит прыгнуть в эту пропасть. Решиться и последовать своему року. А заодно и проверить, любит ли меня Бог. Подхватит ли он меня, как героя, прыгнувшего в огонь или в холодную волну. И перенесет ли на Ту Сторону. Чтобы чего-то достичь, надо решиться на отчаянный поступок, вроде как прыгнуть в пропасть. И уж если удастся выбраться, то все дороги будут открыты. И тогда я, следуя своему призванию, смогу дойти до границ души Кайсы и, удовлетворив ее, спасти мир».

А потом, сидя в «Спасательной шлюпке» или на скамье-плоту возле дома Кайсы, он гладил шершавый бетон стен, как Ювенале гладила волосы. Бережно проводил рукой по штукатурке, как капитан по обшивке своего лайнера, вновь и вновь натыкаясь на трещины.

12

В этот уже потрепанный «Дом» и вернулся Антти с альбомом «ПРОROCKЪ». Скинув ботинки, он прошел на кухню и отправил в холодильник одну из бутылок. Вторую он открыл сразу и выпил почти залпом. Уж больно душно и тошно стало ему в гипермаркете. Напившись, Антти уселся в кресло у окна. Как и все финны, он мог сутками сидеть у окна и созерцать небо, усыпанную снегом землю или подтаявшую ледышку финского солнца. Мог часами любоваться дождевыми узорами и разводами и часами же мог рассматривать таблицу в журнале «Хоккей» и прикидывать шансы финских команд: «Йокерита», ХИФКа, «Ильвеса», «Таппары», «Эссята», «Лукко» и «Кярпята».

Сняв с диска упаковку, Антти поставил его в музыкальный центр, а пленку аккуратно сложил. Он слушал песни все подряд. «Темный лес», «Шаман», «Побег», «Пустыня», «Одинокая река», «Я ухожу». Какие-то песни нравились, какие-то казались примитивными. А в каких-то Рокси пророчески предсказывал катастрофы, случившиеся в Нижнем Хуторе, – и пожар дома престарелых, и гибель интерната для умалишенных, и аварию на подводной лодке во главе с капитаном Каппой.

Антти вспомнил, как однажды к нему завалился подвыпивший сосед Каппа с половиной огромного арбуза и сказал, что его срочно командируют на подводную лодку. Точнее, призывают на секретные учения в Северном море. Лодка называлась то ли «Пуск», то ли «Пусть», то ли «Пульт». Капитан Каппа был под хмельком, и язык у него заплетался. Но, как бы там ни было, его, Каппы, теперь не будет дома несколько недель, а потому он торжественно передает соседу половину арбуза, которая похожа на подводную лодку в разрезе. Или на целую неподводную лодку. А жена Каппы, Психикко, как раз отправилась в отпуск к родителям в деревню, сажать тыкву и репу, и просила соседа приглядеть за мужем. Чтобы не вышло чего. И Антти обещал Психикко присмотреть. А теперь вот не знал, сообщать ей об учениях или не стоит. Беспокоить беспокойную или, наоборот, успокоить? А узнав, что подводная лодка пошла ко дну у берегов Норвегии и что водолазы спускались к ней, но не нашли никого в живых, Антти совсем растерялся. Как поделикатнее сообщить Психикко, что лодка «Пусть» затонула? Но Психикко сама все узнала еще раньше Антти и вернулась домой. Она рыдала на плече Антти, как и положено обезумевшей от горя женщине, потерявшей мужа и кормильца.

Когда Антти пытался в меру сил своих успокоить Психикко, ее муж Каппа всплыл из своего загула. Выплыл из квартиры Кайсы сухой, как ни в чем не бывало, чтобы занять у Антти денег и помянуть своих товарищей-моряков. И теперь уж промокнуть от водки и горя. Такая вот трагикомедия.

13

Но Рокси Аутти, в отличие от Каппы, не выбрался сухим, не выкарабкался из своей воронки. Странное дело: чем больше Антти слушал песни друга, тем глубже погружался в транс. А композиция «Пустыня» вообще была словно про него, про никчемного мерчендайзера Антти, у которого предел мечтаний – стать супервайзером.

«Я увидел, и мне стало жутко, – пел Рокси. – Я побежал от вас, ревность-зависть-алчность-злоба, сразу во всех направлениях: на Север-Запад-Восток-Юг. Я проваливаюсь от стыда в канализационные люки и барахтаюсь в этих стоках Туони, пока не достигну низовьев всех больших и малых рек. Места, где все реки времени пересыхают, как одна. Где их русла становятся узки, словно трещины в земле. Там нет ни воды, ни земли, только мрак да пустыня. Там души умерших превратились в тварей ползучих и гадов, которые закрывают выжженную пустыню и трещины, как дзоты, своими телами. Там морозостойкие кузнечики и мухи, цикады и тли, водяные жучки и землеройки попрятались по этим щелям, чтобы пережить засуху.

Там я оказался у трухлявого выворотня. Я прошел вдоль ствола и увидел в ветвях сундук. Возможно, Древо Мира и завалилось из-за этого сундука. Потому что сундук тот цвел и сверкал, он был огромен, словно золотая тыква.

И в сундуке том были засушенная утка и жареный заяц, копченая щука и вяленый сазан, пушнина, безделушки из кости, яйца Фаберже… И товары, товары, товары. Тысячи пустых и ненужных товаров.

А в самом центре этого мира, среди обрывков сухой травы и пожелтевших газет, среди старых образов и воспоминаний, алчность водила хоровод с мертвыми старухами. Танцевала и пела веселее всех, словно была там королевой. И ее глаза сверкали, словно бриллианты. Она плясала на остатках цветущего мира, там, где ничего уже не было, кроме теней уничтоженных мужчин и кроме гадов, ползающих у ее ног. Она водила хоровод, а я играл на гитаре точно так же, как сейчас. А что мне еще остается делать?»

14

Пожалуй, пришло время сказать о самом важном: о силе Рокси. Некий Рок двигал Аутти всё вперед и вперед, к неизведанному. И рано или поздно должен был вывести Рокси за пределы этого мира.

Из-за отсутствия ванны и должного ухода Рокси порой выглядел неряшливо. А из-за больших количеств алкоголя, который частенько заменял Рокси еду и кров, одеяло и матрац, лицо его было бледным и мятым, как после бессонной ночи. Казалось, что в его длинных сальных волосах живут усталость и мокрицы.

Но когда он, выйдя из-за искусственных кустов на сцену, доставал из футляра гитару или садился за рояль, все, в том числе женщины и снобы, забывали про его плачевное положение и неказистый внешний вид.

Когда Рокси играл, многим казалось, будто кусты возгорались сами, а камни оживали и начинали шептаться с папоротниками, будто в них вселился живой дух. Вот какая волшебная сила была у Рокси Аутти.

Сам он словно впадал в транс. Мог вдруг бросить рояль, вскочить с крутящегося стула и схватиться за гитару, чтобы извлечь из нее бешеную музыку. Со стороны в такие моменты казалось, что рояль с поднятой крышкой – приоткрытый гроб, а гитара – чьи-то мумифицированные останки.

15

Джазшаман – это не профессия, это призвание. И Рокси, следуя своему призванию, каждый день выходил в область богов, духов и демонов. Это в насквозь прокуренном баре Артти Шуллера знали все.

Он мог вдруг начать скакать на одной ноге или, если сидел, на ножке стула. А мог на том же стуле пуститься в круговую жизни, будто его гитара соединялась не со штекерным гнездом, а с иным миром.

Когда Рокси нежно брал и клал на колени свою гитару из ивняка, словно люльку с младенцем, а затем наигрывал что-то мелодичное, казалось, что он может успокоить все страхи и страсти мира.

Контрабас с перьями грифа в колках Рокси прижимал к себе с любовью, словно обнимал Мировое Древо. Щепотью перебирая три его струны, он искал точку входа в коридор между верхним, нижним и средним мирами. А четвертую не трогал.

Три струны символизировали для него три потока, три струи, три реки: жизни, смерти и небытия. А черный, мрачный рояль походил на Нагльфар, готовый хоть сейчас отплыть в долгий путь.

– Эта ось и есть главная тема во всех его произведениях, – пояснял знающий все на свете философ Аско, окутываясь облаками трубочного дыма. – Потому что он умеет прорываться с Земли на Небо и с Неба на Землю. И даже ниже, в подземный мир.

– Вот зачем ты, Рокси, берешь на себя миссию пророка, или даже самого Демиурга. А ведь это гордыня, воздев палец, увещевал музыканта священник Ряссанен. – Кто тебя уполномочил спасать мир? Или ты хочешь уподобиться Ною и Аврааму? Не гореть в огне и не тонуть в волне?

– Хотелось бы… – отвечал Рокси. – Ной спасал людей от потопа, Моисей – от жажды в пустыне, а Иисус – от холода равнодушия. Но их опыт мне не подходит. Я хочу спасти людей от черных дыр их собственных депрессий.

– Ты его не любишь, потому что с виду он похож на простого человека, – вступался за товарища Антти. – Но он, как и Иисус, может спускаться в бездну и возноситься на небо.

– Не кощунствуй! – предостерегал Ряссанен. – Бесноватый он и язычник к тому же.

– А чего ты к нему прицепился? – защищал друга Антти. – Или не видишь, что человек весь выложился на сцене и теперь выжат, как губка?

– Вижу, – соглашался Ряссанен. – Я никогда не говорил, что у Рокси нет таланта. Но он никакой не пророк, а просто музыкант и импровизатор Божией милостию.

16

И то правда: импровизатором Рокси Аутти был бесподобным! Сидел себе и импровизировал, для души, но божественно. То есть, как и Антти, почти ничего не делал. Но послушать эти его импровизации каждый вечер собиралось почти полгорода. Если честно, людям не было дела до дороговатого кафе Артти Шуллера. Оно бы на хрен никому не сдалось, если бы не божественная игра Аутти. Именно из-за нее «Спасательная шлюпка» стала вторым после лечебного сада Ювенале местом, куда приходили хуторяне, чтобы залить бушующий огонь прохладными водами или пустить все свои проблемы по волнам клавиш Аутти.

Под музыку Рокси и выпивка пробирала сильнее. И ветер для плохих дум казался шквалисто-встречным.

Если кому-то было слишком холодно, одиноко и печально, Рокси всегда разжигал для загрустившего бедолаги душевный компанейский костерок, распалив огонь с помощью клавиш-дров и рыжего факела гитары. Он играл для опечаленных с такой страстью, что казалось, будто вот-вот расколет, раздолбает колунами-пальцами рояль на мелкие щепки-лучинки.

Играя, он входил в такой раж, что уже не управлял своим телом. Руки его выкручивались, кисти сводило судорогой, губы начинали бормотать в такт аккомпанементу пальцев что-то невнятное и неразборчивое, словно Рокси Аутти не просто играл, но летел, парил над залом, держа в горсти похищенную душу печального слушателя.

В такие минуты счастливому бедолаге оставалось лишь сидеть, открыв рот, и ощущать перемену к лучшему. А возможно, и самому участвовать в преображении, плеская крепкое пойло на каменку чрева. Подлить масла, то есть спирта в огонь не вредно.

17

В общем, Рокси, как и Ювенале, был кудесником и целителем душ. В своем роде. Как и Ювенале, он являлся по первому зову страждущего и помогал всем без исключения. Стоило открыть дверцу кафе, словно крышку заветного музыкального ларчика, как Рокси Аутти выскакивал со своими мелодиями, словно чертик из табакерки.

Во время игры он мог в экстазе повернуть гитару и стучать в нее, как в бубен. Иногда он жонглировал душами слушателей так яростно, что из носа у него струилась кровь, а с висков пот. Потел он так, словно нырял в поток самого страстного бытия, а потом выныривал мокрым до последней нитки. А порой Аутти доигрывался до сильного жара и сухости во рту, словно побывал в областях небытия. Вот за такую самоотдачу, за безграничную преданность своему делу и людям все в Нижнем Хуторе и любили его.

– Этот Рокси – настоящий шаман, – говорили завсегдатаи «Спасательной шлюпки», – И гитарист первоклассный.

– Смеетесь, что ли? Да он лучший в мире шаманист! Если ему грустно – идет дождь, если весело – сияет солнце. Своей музыкой он может выпрашивать у духов неба, леса и реки любую погоду. Ведь стихи для своей музыки Рокси тоже сам пишет. Впрочем, кто его знает? Может, стихи и музыка приходят к нему во время транса и общения с духами?

В кафе-клубе Артти Шуллера «Спасательная шлюпка» Рокси играл на рояле, электрогитаре и контрабасе до поздней ночи, врачуя духовные болезни. И все это – за тарелку риса с рыбой или картофеля с мясом. Играл один сразу на трех инструментах за выпивку и закуску, как и положено шаманам.

А по-другому и быть не могло. Начни он продавать себя не за символическую плату, боги враз могли бы его наказать и отобрать свой дар. А то и в могилу свести.

18

Рокси сильно любил, и это давало ему силы играть дальше. А когда он играл, не только люди, но и ящеры, жабы, мокрицы, саламандры и скорпионы, слизни и змеи – все твари земные приходили или приползали, завороженные звуками, словно это был сам дух животворящий…

Все в кафе, кроме Кайсы, восхищались талантом Рокси Аутти. И Рокси, которого переполняла энергия жизни и любви, не мог этого не знать. Он понимал, что бытие, бушующее в его душе, недостаточно для Кайсы. И даже сотни миров, которые он изобрел, и еще тысячи, которые еще изобретет, если постарается, ее не удовлетворят. Ведь мало же ей песен, которые он для нее написал и которые напишет. Он видел, что вся его музыка, божественная, прекрасная, вся целиком, без остатка, уходит, словно вода меж пальцев, в расщелины холодных глаз Кайсы. И ничего не мог с этим поделать.

«Как часто, – подумал Антти в пустоту, – общаясь с друзьями и родными, мы им завидуем. Нам и в голову не приходит, что в любой момент можем потерять их навсегда».

Встав с кресла, Антти подошел к музыкальному центру, выключил его и взял в руки мертвую пластиковую коробочку.

«Моему верному другу и соратнику» было написано на картинке с пустыней. Конечно, Артти Шуллер мог поставить это посвящение для того лишь, чтобы обезопасить себя, если возникнут вопросы по поводу авторских прав.

Подойдя к окну, Антти вновь взглянул на темное небо, на морось и слякоть за окном. Вот уж который день после смерти Рокси Аутти небо не прояснялось, а дождь сыпал без перерыва, не в силах насытить землю.

Антти всё смотрел и смотрел на опустевший двор. Пейзаж, ясно, ничуть не менялся: детская площадка, гаражи, стиснутая домами полуразрушенная хоккейная коробка, трансформаторная будка… Сколько ни обживай это унылое и убогое пространство, всё равно в нем останется неизбывная тоска. Антти видел, как пожилая уже женщина, закутанная в пленку дождевика, подошла к мусорным бакам и начала что-то перекладывать из них в детскую коляску. Кто это мог быть? Сирка? Курве? Синника? Лахья? Рухья?

Сквозь стену дождя Антти увидел, как, протискиваясь между припаркованными машинами, к подъезду «Дома» подполз здоровенный джип. Хлопнув то ли дверцей, то зонтом – а может, это был гром? – из него выскочил Суммо Хаппонен. Обежав машину с уже открытым зонтом, Суммо помог выползти и Кайсе. А потом, проводив ее до подъезда, крепко прижал к себе и вроде бы даже поцеловал.

«Вот ведь сука! Едва кончился траур по Рокси, а они уже прилюдно обжимаются на том месте, где он пролил кровь. – Антти снова поставил диск и сделал погромче. – Пусть услышат, когда зайдут в дом».

Потом он достал блокнот, в который записывал своих личных врагов. Тех, с кем он собирался расправиться ради лучшей жизни в Нижнем Хуторе. Под именами нечестивца Мерве и всего семейства Хаппоненов Антти уверенной рукой написал «Кайса». А затем, подумав немного, добавил: «Ювенале». Механизм разрушения мира был запущен. Осталось только обстряпать это дельце. А потом вновь сесть в кресло у окна и наслаждаться, глядя, как мир схлопывается. А уж когда всё к чертям провалится, он найдет Рокси по ту сторону черной дыры. И вместе они еще повоюют.