40
Узоры смерти

– Ох и урожайный нынче год, Ефим Андреевич! Как Жиха порешили на Яблочный Спас, так дальше все наперекосяк и пошло; только подбирать и успеваем… что ни день, то новый труп. Вон, второго дня ни с того ни сего коммерсант на пруду застрелился. А каким гоголем ходил, а? Важный был, как Евгений Онегин! Смотрю как-то – идет, индюковатый такой, но все на нем чин чинарем: перчаточки белые, тросточка, сюртучок с галстуком и котелок… А как же без котелка-то? Без котелка никак нельзя, особливо когда жара под тридцать градусов… А я вам вот что скажу, Ефим Андреевич: вся эта интеллигенция и плевка не стоит. Вот возьмите и пошлите их на боевое задание, как нам с Фаворским давеча пришлось… Что ж, думаете, справятся они со злодеями-то? Нет! Назад такого драпу дадут, что о-го-го! – поминай, как звали! Одного я в толк взять не могу – ну кому этот аптекаришка не угодил? Жил хуже дворника: ни семьи, ни угла… а его хрясть и в самую животину ножичком, как кабана, – дымя папироской, рассуждал теперь уже коллежский секретарь Антон Филаретович Каширин. На груди его засаленного сюртука на георгиевской ленте серебром переливалась недавно полученная медаль за храбрость.

– Это вы, Антон Филаретович, верно подметили. Мотив этого убийства непонятен. Украсть у него – что с голого рубашку снять… Да и в аптеке о нем отзывались неплохо: «тишайший был человечек, безобидный; врагов у Петра Никаноровича не было, но и дружков закадычных тоже не водилось». Вот такую нам с вами задачку арифметического свойства душегубец и подкинул, – потягивая носом табак с подушечки большого пальца, сокрушался Поляничко.

Несмотря на распахнутое окно, в тесном помещении находиться было невыносимо и главным образом из-за тошнотворно-приторных запахов внутренностей мертвого человека, заполонивших комнату. От одного их вида могло стошнить. Именно это и произошло со следователем судебного департамента, имевшим неосторожность первым из всей следственной группы войти в незапертую дверь провизорского жилья. Уже четверть часа из дворовой уборной, то утихая, то снова усиливаясь, доносились раскатисто-гортанные звуки, которыми Чебышев, выворачиваясь наизнанку, «пугал» жильцов доходного дома.

…Провизор Савелов сидел на старом деревянном стуле, широко расставив ноги и удерживая окровавленными руками вывалившиеся из разрезанного живота внутренности. Он так и умер, удивленно рассматривая собственные кишки, через тонкие стенки которых было видно съеденную за ужином пищу. Кровь растеклась по комнате в три разных ручья, соединившихся в одно русло уже под самой дверью.

Первой обнаружила убитого молочница. Она, как обычно, рано утором принесла к порогу аптекаря крынку свежего молока и случайно обратила внимание на подернутый пленкой, буро-красный кровяной сгусток. Толкнув дверь, торговка остолбенела от представшего перед ее глазами ужасного зрелища и была не в состоянии пошевелиться. Страх сковал мышцы и начисто лишил женщину голоса, и она, испугавшись внезапно нахлынувшей беспомощности, потеряла сознание. На громкий стук упавшего тела выглянули соседи. Они-то и вызвали полицию.

В комнате все было перевернуто буквально вверх дном. Под этажеркой валялись книги самого разного содержания. Весь пол был усеян брошенными бумагами, белье растянутой гармошкой вывалилось из платяного шкафа, а письменный стол злобно скалился пустой чернотой выдвинутых ящиков. На его зеленой матерчатой поверхности виднелась стеклянная чернильница, держатель для перьев и несколько цветных карандашей.

Пытаясь снять картину преступления, фотограф многократно менял фокус объектива, перебирал пластины и, точно алхимик, жег в металлической воронке магний. Наконец он разобрал аппарат и покинул комнату. Прибывший доктор недовольно поморщился и, пересилив себя, потратил не более двух минут на осмотр покойника. Не скрывая брезгливого отвращения, он сорвал с неубранной кровати простыню и набросил ее на почившего провизора. Обращаясь к только что вошедшему следователю, медик проронил:

– Думаю, что причина смерти и так ясна. Что же касается времени совершения преступления, то, по всей вероятности, это произошло вчера, где-то между восемью и девятью часами вечера.

– Только что я окончил опрос соседей, и, как следует из их объяснений, они видели мужчину в надвинутой на глаза кепке, поднимающегося на второй этаж. Было это вчера вечером, приблизительно около четверти девятого. Особого внимания на него никто не обратил. Правда, дворник заметил, что одет он был в старый лапсердак и клеенчатый фартук, а в руках держал банку с крысиным ядом. Поднимаясь по лестнице, бормотал одно и то же: «Крыс, мышей травим – гривенник берем», – реабилитировал себя в глазах сыщиков Чебышев.

В это время у шкафа Каширин сосредоточенно перебирал вещи провизора. На полках стояли: тяжелая бронзовая статуэтка в виде готового взлететь со скалы оленя, несколько цветастых, с росписью под хохлому, чашек с блюдцами из разрозненных сервизов; пузатый заварной чайник с приветливой и доброй надписью «Рождество Христово»; пепельница с кнопкой из слоновой кости посередине, нажав на которую можно было запустить пружину, и дно, словно шторки, раздвигалось в разные стороны, отчего пепел и выкуренные папиросы проваливались в специальный бункер; пустой мутный графин с желтой от высохшей воды отметиной на боку и медицинские пустые пузырьки с приклеенными этикетками.

На полу сиротливо таращился единственным живым глазом в серую стену поломанный детский калейдоскоп, раздавленный чьей-то безжалостной ногой. Помощник начальника сыскного отделения поднял теперь уже бесполезную игрушку и, приложив на манер подзорной трубы, стал медленно вращать, а затем, полностью разочаровавшись, швырнул детскую забаву в угол.

На нижней полке на пачке журналов фривольного содержания под названием «Иллюстрированные анекдоты» покоился толстый фолиант в дорогом кожаном переплете с названием, выполненным золотой вязью на черной обложке: «Мир драгоценных камней». Каширин открыл книгу как раз в том месте, где была закладка, и, взяв ее в руки двумя пальцами, картинно продемонстрировал окружающим обнаруженную визитную карточку. Не сумев сдержать нахлынувшего волнения, он многозначительно проговорил:

– Кое-кто снова ухитрился опередить полицию. Правда, на этот раз нам придется подвергнуть это лицо форменному допросу. Полюбуйтесь, господа: Ардашев, Клим Пантелеевич, присяжный поверенный окружного суда.

– Вот вы, Антон Филаретович, и потрудитесь пригласить сюда господина адвоката. Он, вероятно, еще дома, но после обеда в суде должны начаться слушания по делу об оскорблении городского головы писателем Кургучевым. Насколько я знаю из газет, Клим Пантелеевич представляет интересы этого молодого сочинителя. Так что потрудитесь найти его до начала судебных заседаний, – по-свойски распорядился Поляничко.

– Доставлю с эскортом, быстро и в наилучшем виде, – с готовностью отрапортовал коллежский секретарь и твердым, чуть ли не строевым шагом вышел из комнаты, оставив за собой гулкий топот каблуков в пустом пространстве лестничного марша.

– Сдается мне, Ефим Андреевич, в этом преступлении имеется некий сакральный подтекст. Согласитесь, перед нами не банальное убийство, вызванное тривиальным противопоставлением отдельного индивидуума обществу, а демоническая антитеза библейскому альтруизму, обусловленная особым церемониальным обрядом, – подняв указательный палец вверх, красноречиво изрек Чебышев.

Поляничко собирался ответить, но нюхательный табак уже возымел неотвратимое действие, и старший сыщик губернии разразился однообразной, как хлопанье куриных крыльев, чередой чихов, прерываемых только словами: «Прости, Господи!» Хорошенько прослезившись, он удовлетворенно вытер рукой выступившие от умиления слезы и выдал трудно переводимую на иностранный язык фразу:

– Так-то оно так, Александр Никанорович, но ежели с кем такое случится, вот тебе и пожалуйста!

Заскрипели потревоженные ступени парадного, и белая простыня, накинутая на покойного, точно привидение, колыхнулась от сквозняка. Протяжно завыли несмазанные петли, и открылась входная дверь. На пороге появился Каширин. Следом за ним вошел присяжный поверенный.

У самого входа Ардашев остановился, внимательно рассматривая пол, стены, изломанные и перепачканные предметы обихода, будто высыпанные кем-то из опрокинутого мусорного ведра и раскиданные в беспорядке по всей комнате. Он еще ни к чему не прикасался, ничего не искал, он только стоял, смотрел и пытался представить себе, что делал в этой комнате человек, поисками которого он занимался уже второй месяц. Скользнув взглядом по лицам присутствующих, адвокат проронил:

– Да… Событие сие наиприскорбнейшее. Будет ли мне дозволительно осмотреть тело?

– Я не возражаю, – запросто согласился Чебышев.

– Какие уж тут могут быть запреты, – поддержал следователя Поляничко.

Доктор поднял простыню и пояснил:

– Судя по всему, покойный оказывал преступнику решительное сопротивление. Об этом свидетельствуют как следы изорванной одежды – рваный рукав, треснутые по шву брюки, – так и ссадины, синяки и кровоподтеки на теле. Скорее всего, злоумышленник нанес потерпевшему удар острым колющим предметом в живот и, не вытаскивая, потянул его на себя, вследствие чего разрезал несчастному брюшную полость до самого правого подреберья. Смерть наступила примерно между восемью и девятью часами вечера. – Врач, видя, что Ардашев отвернулся, прикрыл мертвеца материей.

– Итак, господа. Чем могу служить? – поинтересовался присяжный поверенный, поднимая с пола помятую трубу брошенного калейдоскопа.

– Как вы можете объяснить, что у погибшего найдена ваша визитная карточка? – скороговоркой выпалил Каширин.

Клим Пантелеевич продолжал рассматривать детскую игрушку, игнорируя полицейского.

– Потрудитесь, господин адвокат, отвечать на вопросы должностного лица! – взвизгнул легким нервным фальцетом «орденоносец».

– Хорошо. Но раз уж вы хотите прибегнуть к моему формальному допросу, то будьте добры сформулировать причину, согласно которой я должен буду ознакомить вас с конфиденциальной информацией, полученной мною в процессе сугубо личной беседы с моим доверителем, пусть и уже навсегда почившим.

– Да что же это такое, Ефим Андреевич, сколько же мне терпеть эти издевательства? – обиженно прогнусавил коллежский секретарь, пытаясь получить поддержку начальства.

– А я всегда вам говорил, что напрасно вы ссоритесь с Климом Пантелеевичем. Ничего хорошего из этого не выйдет. Вам, Антон Филаретович, как и мне, от дружбы с господином Ардашевым одна только польза. – И, обращаясь уже к самому присяжному поверенному, в теплой, товарищеской манере добавил: – Видите, Клим Пантелеевич, такая вот катавасия приключилась – сплошной лавиринф. Без вашей помощи нам никак не обойтись. Так уж не обессудьте, помогите старику спокойно до пенсии доработать.

– Я очень сожалею, но в интересах дела позволю себе на ваши вопросы не отвечать, поскольку это может повредить расследованию и преждевременно раскрыть мои планы. Но взамен этого я дам одно обещание: не позднее послезавтрашнего вечера я берусь представить вам человека, который отравил французов в поезде, задушил господина Жиха, ну и, в конце концов, вчера между восемью и девятью часами вечера совершил это тяжкое преступление. Естественно, я препровожу это всеми необходимыми доказательствами вины названного злоумышленника. Поверьте, я сделаю все, чтобы он не сумел уйти от заслуженного и справедливого возмездия. Однако я не собираюсь претендовать на лавры разоблачителя. Вам достанется право первым сообщить как своему начальству, так и вездесущим газетчикам об удачно законченном расследовании серии убийств, потрясших город. Итак, принимаете ли вы мои условия? – Поигрывая калейдоскопом, адвокат ожидал ответа.

В комнате воцарилось неприятное молчание. Первым не выдержал Каширин:

– Но отравителем французских ювелиров является покойный ныне артист Варшавского театра Аполлон Абрашкин. А его, как следует из показаний Евсеева, убил Рамазан Тавлоев. Вам также известно, что в убийстве Жиха подозревается все та же шайка во главе с почтмейстером. И с какой это стати мы должны верить вам, а не следствию…

Закончить коллежскому секретарю не дал Чебышев:

– Да и откуда, Клим Пантелеевич, мы можем знать, что вы не ошибаетесь в своих предположениях? Ведь дело по убийству Жиха уже направлено в суд и завтра начнутся слушанья. Знаете, я очень уважаю ваши методы расследования, но ведь, как говорится: «и на старуху бывает проруха». В случае вашего просчета мы потеряем время и в результате этого упустим убийцу, – торговался следователь. – Вот если бы у вас имелись какие либо доказательства, подтверждающие правильность ваших версий и вы могли сейчас их нам представить, тогда, вполне возможно, мы и согласились бы принять названные условия.

– Ну хорошо. Как вы помните, из письма, переданного мне через нотариуса, следует, что господин Жих купил у лица, выдавшего себя за курьера фирмы «Бушерон», некоторое количество брильянтов, не так ли, Ефим Андреевич?

– Да, да. Вы же мне это посланьице и передали…

– А где же, позвольте вас спросить, находятся эти драгоценности?

– Ну, возможно, у этой, как ее… у вдовы, – попытался быстро сориентироваться следователь.

– Нет, господа. Камни, принадлежащие семье Жих, спрятаны здесь. – Ардашев отвернул крышку трубки калейдоскопа и высыпал в ладонь целую горсть обработанных алмазов. – Из-за этих бездушных кристаллов убили отца и сына Делавинь, господина Жиха, артиста Абрашкина и бедолагу Савелова. Правда, злоумышленник недооценил выдумку провизора и не заметил расставленный мною капкан… Я попрошу вас сохранить этот факт в тайне до послезавтрашнего вечера, и, пожалуйста, не забудьте составить опись полученных брильянтов. Ну а после изобличения преступника потрудитесь передать драгоценности вдове – Кларе Сергеевне Жих. Надеюсь, теперь мои условия приняты?

Потрясенные холодным блеском камней, полицейские чины онемели и, точно китайские болванчики, согласно закивали головами.

– Вижу, мы договорились. Ну а я вынужден откланяться. Хотелось бы надеяться, что вчера вечером калейдоскоп сделал завершающий поворот и выбросил свой последний смертельный узор.