Книга: Маскарад со смертью
Назад: 17 «Лунная соната»
Дальше: 19 Полина

18
Ангел смерти

Солнце нестерпимо палило. Воздух накалился до такой степени, что обжигал легкие. Еще немного, и земля, казалось, превратится в вулканическую лаву, уничтожая на пути все, что выжило в борьбе с ярким августовским солнцем. Ставропольская степь в полдень замирала, и только стрижи очерчивали в выбеленном палящими лучами небе хаотичные зигзаги. Стайка куропаток, испуганная каретой, вспорхнула и полетела к видневшемуся вдалеке «Соленому» озеру. Высоко в небе, то замирая, то плавно взмахивая крыльями, парил, высматривая добычу, коршун.
Степь пробуждалась только вечером, когда мириады кузнечиков и сверчков начинали веселый и неповторимый трехчасовой концерт. В такие минуты благоухающий букет из шалфея, тимьяна и зверобоя приятно пьянил и дурманил. Иногда можно было отдохнуть в тени разбросанных у самой дороги зарослей дикого винограда. Казалось, чья-то заботливая рука специально вырастила его для удобства изнемогавших от долгой дороги путников.
Одинокий фаэтон, качаясь на ухабах, двигался по почтовому тракту, оставляя за собой клубы пыли. На пути ему изредка попадалась то заваленная сеном бричка, то телега, доверху нагруженная зерном.
Жара разморила обоих фельдъегерей, сопровождавших почту. Кучер в широкой соломенной шляпе клевал носом и, чтобы прогнать сон, время от времени громко вскрикивал одному ему понятное «но-го-да-гай!», щелкал кнутом над двумя лошадиными спинами, совершенно не причиняя никакой боли двум пегим труженицам. Старая казенная карета скрипела рессорами на кочках, качалась, издавая жалостливый, протяжный, похожий на стон роженицы звук.
С тех пор как по всей губернии при уездных почтово-телеграфных конторах стали открываться государственные сберегательные кассы, работы у почтовых служащих прибавилось. А тут еще участившиеся грабежи карет. Вот и сейчас на всем пути от Ставрополя до села Медвежьего надо было оставаться начеку и не расслабляться. Только вот следовать инструкциям было особенно тяжело после вчерашнего обильного возлияния по случаю рождения сына у молодого, еще безусого фельдъегеря Ярослава Тучкова, дремавшего сейчас на почтовых мешках. Его старший товарищ – Никита Трофимов спал с открытым ртом, то и дело сползая с деревянного, отполированного форменными штанами сиденья.
Согласно инструкциям, кучер в случае приближения каких-либо подозрительных конных или пеших лиц должен был немедленно оповестить находящихся в карете лиц. Считалось, что вооруженные револьверами системы «смит и вессон» курьеры могли отразить любое нападение – главное, вовремя успеть перезарядить пистолет. Но в дороге кобура, точно гиря, бесполезным грузом оттягивала мундир да стучала о деревянное сиденье на каждой кочке. Поэтому еще в самом начале пути оружие вместе с амуницией снимали и клали на опечатанный сургучом груз.
Никита проснулся от желания курить. Достал из кармана подаренный женой на двадцатилетие венчания серебряный портсигар, не спеша вытащил папиросу московской фабрики «Дукат», собираясь зажечь спичку, и, выглянув в окно, увидел на пыльной дороге одиноко стоящую даму в роскошном светлом платье. Широкая белая шляпа, украшенная розовыми цветами, удачно гармонировала с голубым веером, коим незнакомка часто и несколько нервно обмахивалась, призывая кучера остановиться. Изумленный увиденным, егерь протер глаза, но мираж так и не пропал. Да тут еще и возничий подтвердил видение и, как и положено, не останавливаясь, крикнул в слуховое окно:
– Ваше благородие, дамочка просит остановиться. Какие будут приказания?
– Стой, Петрович, заодно ноги разомнем. А то совсем отекли. – Трофимов толкнул спящего товарища, быстро надел ремень с кобурой и портупеей и, открыв дверцу, вышел из кареты. За ним, путаясь и застегивая на ходу амуницию, соскочил с подножки ничего не понимающий молодой отец семейства.
Дама и впрямь была красавица. Брюнетка с большими глазами и аккуратным, слегка вздернутым носиком, вероятно, еще не перешагнула порог тридцатилетия. Ангел, да и только. Возможность близкого времяпрепровождения с такой красавицей будоражила воображение и горячила кровь. Легкий ветерок качнул поля ее шляпы, обдав запахом знакомой брокаровской «Сирени» – любимых духов жены старшего почтового служащего. Но во всем остальном она разительно отличалась от начавшей рано стареть супруги. «Хорошее начало для адюльтера», – пронеслась шальная, как пуля, мысль.
– Извините, господа, что прервала ваше путешествие. Но случилась размолвка, и я вынуждена была покинуть экипаж одного бесцеремонного господина. Не могли бы вы помочь мне добраться до ближайшего населенного пункта, откуда я смогла бы доехать до Ростова.
– Несомненно, сударыня, мы поможем вам, тем более что нам по пути. В Медвежьем вы легко наймете извозчика, который и доставит вас на железнодорожную станцию Росшеватское, что в пятидесяти пяти верстах от уездного центра, – галантно таял в объяснениях Трофимов. – Прошу. – Курьер подал руку красавице, с тем чтобы помочь ей забраться в карету, но случайно зацепился нарукавной пуговицей форменного мундира за черные жемчужные бусы незнакомки, которые тут же горошинами рассыпались ей под ноги. Фельдъегерь смутился и, пытаясь извиниться за свою неуклюжесть, стал оправдываться, и в этот момент раздался легкий, похожий на звук новогодней хлопушки-конфетти выстрел. За ним прозвучал второй и третий. Дама стреляла, прикрываясь веером. Никита почувствовал толчок и, схватившись за дверцу кареты, ничего не понимающими глазами смотрел, как на его груди появляется и неумолимо увеличивается красное, мокрое и теплое пятно. Падая, он заметил, как с облучка свалился сраженный наповал кучер, а раненный в руку Ярослав с криком «Помогите!» бросился бежать в степь, от страха забыв о револьвере. Но из-за косогора появились всадники, быстро его догнавшие.
– Эх, смотры, Мища, какой молодой фараон. Мы сэчас тэбя как барана рэзат будэм. Или, может, ты хочэщь жит? – улыбаясь, тешился над пойманным юношей Рваный.
– Не убивайте меня. Я не полицейский, а простой почтовый служащий. У меня только вчера сын родился. Возьмите часы, они серебряные! Прошу вас! – умолял Ярослав, прижимая кровоточащую простреленную правую руку к груди, а левой передавая луковицу карманных часов.
– Э, нет, я с тэбя спэрва кроф твой поганый выпушу, а потом уже горло до конца пэрэрэжу. Но сначала ты станэщь на колэни и попросищь у Аллаха прощения. Становись, твар! – Рамазан забрал часы, достал кинжал и только хотел приставить его к горлу жертвы, как раздался выстрел. Фельдъегерь упал вперед, уткнувшись лицом в землю, и забрызгал кровью лицо Тавлоева.
– Не нужно устраивать балаган. У нас мало времени, товарищи. За работу. – Полина опустила браунинг.
Горец явно этого не ожидал. Он вытер рукавом чужую кровь и уставился на женщину. У нее были странные глаза, совершенно желтого, золотистого цвета. Такие глаза бывают только у кошек. В них не колышется пламя и не мерцает душа. От них холодеет под сердцем и веет дыханием смерти. Только что она легко расправилась с тремя крепкими мужчинами. «Пожалуй, лучше с ней не шутить», – пронеслось в голове у Рваного.
– Рады видэт такой красывый и смелый дама, – криво ощерился беглый каторжник, но комплимент остался без ответа.
Она встретилась взглядом с Евсеевым и отчего-то на миг смутилась, но, быстро справившись с собой, деловито предупредила:
– Поторопитесь. Я видела казачий разъезд у развилки, да и бусы рассыпались у самой кареты. Надо бы собрать… Мы не должны оставлять следов.
А коршун все парил в небесах, то замирая, то поднимаясь в высь. На земле он уже видел свою добычу.
Назад: 17 «Лунная соната»
Дальше: 19 Полина