Уже несколько дней шли путники. Кончилось редколесье. Потянулась бесконечная травянистая степь, кое-где покрытая жидкими рощицами. Никто из карфагенян не представлял себе, что травы могут быть так высоки. Когда путники шли ложбиной, лишь по шелесту травы можно было догадаться, что впереди идёт человек. На равнине травы были ниже. Здесь головы людей то возвышались над зелёными волнами, то снова исчезали, и Ганнона всё время не покидало ощущение, что он плывёт.

На травянистой равнине паслось множество животных. Больше всего карфагенян заинтересовали звери с длинными и тонкими передними ногами и необычайно длинной пятнистой шеей. Их головы с короткими рожками и большими трубчатыми ушами поднимались даже над самой высокой травой.

— Не удивительно ли! — воскликнул Мидаклит. — На скалах близ Карфагена я видел рисунки древних людей. Один из них изображал точно такое животное. Тогда мне казалось, что это фантазия художника, но теперь я понимаю: когда-то эти красавцы бродили и на севере Ливии.

Диковинные звери были очень доверчивы. Они равнодушно смотрели на людей, нюхая верхушки трав. При этом они высовывали язык, длинный и круглый, как у змей.

— Закачай меня волны, — кричал Малх. — Если привезти эту тварь в Карфаген, можно разбогатеть, показывая её за деньги.

— Хорошо захватить хотя бы такую шкуру! — мечтательно произнёс Мидаклит.

Но о лишнем грузе не приходилось и думать. Может быть, потому эллин смотрел на невиданных животных с таким вниманием, словно желал навсегда запечатлеть их в памяти.

Карфагенянам довелось встретить и буйволов. У них было огромное мускулистое туловище, широкие копыта и длинные прямые рога. Глядя на этих мирно пасущихся животных, трудно было понять тревогу Бокха.

— Нет зверя опаснее буйвола! — говорил Бокх, уводя карфагенян подальше от стада. — В степи буйвол владыка. Ему здесь никто не опасен.

— И лев? — спросил Мидаклит.

Маврузий замолк и нахмурился. Видимо, он вспомнил о Гуде.

— Да, и лев! — сказал маврузий после долгой паузы. — Раз я возвращался с охоты и увидел буйволов. Они стояли кругом, а внутри этого круга металась львица. Разъярённый хищник взвивался в воздух, но всюду натыкался на острые рога. Круг постепенно смыкался. И тогда львица нашла смерть под тяжёлыми копытами. Буйволы втоптали её в землю. В стороне я наткнулся на львёнка, слепого и беспомощного. Это и был Гуда.

— Как же ты приручил его? — заинтересовался Малх. — Наверное, бил?

Маврузий покачал головой:

— Гуда знал только ласку. Я стал его братом. Мы с ним были всегда неразлучны, вместе охотились, спали рядом. Что с ним теперь? Не бросили ли его в море проклятые пираты?

Маврузий рассказал много других удивительных историй о львах. В дни, когда у хищников нет удачи на охоте и их мучает сильный голод, они подкрадываются к хижинам. Если дома мужчина, он отгоняет льва и преследует его, а если на месте одна хозяйка, она удерживает льва у порога и старается пристыдить, уговаривая владеть собой и не поддаваться голоду. Лев, как бы стыдясь своей слабости, поджимает хвост и тихо идёт прочь.

Мидаклит слушал маврузия, затаив дыхание. Он был далёк от того, чтобы не верить Бокху. «Мы так мало знаем о существах, которые нас окружают, — думал эллин. — Животным доступны благодарность, мужество, взаимопомощь. Но помимо того они обладают чудесными, таинственными качествами, отсутствующими у людей. Когда-нибудь человек проникнет в тайну поведения животных и многому научится у них».

— Я хочу приручить льва и сделать его своим другом, — внезапно молвил Ганнон. — Представь себе, я появляюсь в городе вместе с ним. Лучшего телохранителя трудно желать! А как приятно сознавать, что тебе послушен царь зверей!

Вечерело. В потемневшем небе красиво парили большие птицы. С завистью смотрел на них Ганнон. «Мне бы их крылья, — думал он, — догнать бы «Сына бури»…»

На землю спустилась ночь. Малх уже спал тревожным сном. Так всегда спят моряки, готовые по первому зову вскочить на ноги. Бокх растянулся на траве, прикрыв лицо краем плаща. Он дышал ровно, как ребёнок. Заснул и Мидаклит. Видимо, ему снился хороший сон, его тонкие губы что-то тихо шептали.

Ганнон пододвинул тюк материи, положил на него голову и погрузился в дремоту. Когда он открыл глаза, ему предстало удивительное зрелище: слева и справа мелькали огоньки.

Ганнон разбудил друзей. Молча смотрели карфагеняне на странные, внезапно появившиеся огни.

— Что это может быть? — первым нарушил молчание Мидаклит.

— Похоже на костры, — отозвался нерешительно Малх.

— Это костры чернокожих, — подтвердил Бокх. — Что-то их встревожило, и они переговариваются огнями.

Спать больше не хотелось. Тревога охватила людей.

Ганнон обратил взор к небу. По его краю шествовала огромная кровавая луна. Робкие звёздочки терялись, бледнея и вздрагивая, словно от страха, и поднимались на самую вершину небесного купола.

— Тиннит! — страстно зашептал Ганнон. — Мать всего живого! Вот моя грудь! Рази меня, только пощади Синту. Даруй ей свободу и счастье!

Мидаклит вспомнил поразившие его и Ганнона слова Бокха о том, что лев такой же человек, как и все, но только в шкуре. Раньше они казались ему наивным заблуждением. Теперь он понимал, что это древняя вера, остатки которой сохранились и у более развитых народов. Эта вера могла возникнуть в те времена, когда люди жили в степи такими же стадами, как животные, и ничем не выделяли себя от них.