Андриск лежал в трюме со связанными руками. Все шло, как по маслу, и вдруг под ногами разверзлась пропасть. По приказу царя его схватили и бросили в трюм. Можно было ожидать самого худшего: его выдадут ромеям и, как преступника, пригвоздят к кресту.

Андриск пошевелился, и крыса, наблюдавшая за пленником, отскочила в сторону. Зверек был таким же остроносым и острозубым, как царский секретарь Филарх, заманивший его в ловушку. «С каким бы наслаждением я размозжил ему голову», — подумал Андриск.

Рядом за перегородкой послышалось падение чегото тяжелого, возня, сопение и визгливый выкрик: «Отпусти! Что ты делаешь?» В ответ кто-то раскатисто захохотал.

Прошло еще несколько мгновений, и открылась крышка люка. В отверстие свесилась чья-то голова и вслед за нею рука с ножом. На Андриска с видимым сочувствием смотрел старик с лицом кирпичного цвета, обросшим седыми космами.

— Выходи, Филипп! Ты свободен! — крикнул он.

Андриск не заставил себя ждать. Он подбежал к лесенке и, поднявшись на несколько ступенек, протянул вверх связанные руки. Незнакомец, человек огромного роста и могучего телосложения, полоснул по веревкам ножом.

И вот они стоят, прижавшись спинами к перилам. Потирая ладонями отекшие кисти, Андриск слушает рассказ освободителя, судя по проницательному взгляду и твердым чертам лица, человека умного и решительного.

— Меня зовут Николаем. Я служил на царском корабле твоего отца Персея. Когда же ромеи сожгли наши македонские суда или увели их к себе, перешел на службу к Селевку, а затем к Антиоху. Меня уже считают сирийцем. Когда Деметрий, бежав из Рима, оказался в Тире, я стоял там на починке. Мне выпала честь отвезти царевича в Лаодикею, где его с ликованием встретил народ. Тогда он нам казался орлом, а теперь всем известно, что это пьяный петух. — Он вытащил свиток папируса с обломанной царской печатью и, протянув его Андриску, сказал: — Вот письмо, которое Филарх должен был вручить ромеям.

Андриск взял папирус и, быстро пробежав его глазами, прочел вслух:

— Примите задержанного в Антиохии самозванца, объявившего себя Филиппом…

— Самозванца! — громко расхохотался моряк. — Сам он самозванец. Антиохийцы уверены, что ромеи убили царевича и вместо него подсунули какого-то пьянчужку. Тебя же я сразу узнал. Помню тебя мальчишкой, как ты по верхней палубе носился.

— Так это был ты, — нашелся Андриск, лихорадочно соображая, что еще мог делать ребенок на верхней палубе. — Ты удержал меня, когда я хотел забраться на деревянную статую на носу.

— Это была статуя Артемиды! — подсказал Николай. — И судно по статуе называлось «Артемидой». Крупнее этого корабля никто не строил, кроме сиракузян. Говорят, на нем Эмилий Павел привез в Италию свою победу над Персеем.

— А мы куда путь держим? — поинтересовался Андриск.

В глазах у моряка блеснули искорки.

— В Остию! Выполним царский приказ. Этого Филарха я связал. Вредный человечишка. Пусть прохладится в трюме. А в Остии мы его сдадим ромеям, расписку получим, как положено. А там куда прикажешь, государь. Я перехожу к тебе на службу.

— Путь у нас один! — произнес Андриск, вскидывая голову. — В Пеллу!

«Публий Сципион Полибию желает радоваться!

И вот я на земле Африки, которую вы, эллины, называете Ливией. В день моего приезда развернулась ожесточенная битва между нумидийцами и карфагенянами. Мне посчастливилось наблюдать за нею с холма. Я ощущаю себя Зевсом, следящим с Иды за сражением троянцев и тех давних ахейцев, возглавляемых Агамемноном. И так нее, как Зевс, я не питал симпатии ни к одной из воюющих сторон, а только любовался боем, как захватывающим зрелищем.

Два дня спустя меня, как внука Сципиона, принял с распростертыми объятиями Масинисса. Легионы в Испании получат слонов! Но я не верю, что это будет способствовать успеху. Наш консул — человек жестокий, алчный и непорядочный. Он, как я убедился, ведет беззаконную войну ради собственного обогащения. С местными жителями он обращается как палач. Все это не кончится добром.

А потом я побывал в Карфагене и любовался красотою и многолюдием этого великого города. Осматривая городскую крепость с ее великолепным храмом, искусственную гавань, заполненную торговыми судами, я все время вспоминал связанные с Карфагеном великолепные главы твоей «Истории». Вот бы кому быть сейчас рядом со мной!

Карфагеняне, услышав мое имя, проявили несвойственное им гостеприимство. Они умоляли меня выступить посредником при заключении мира с Масиниссой. Мне кажется, что и он готов пойти на мировую. Но этого ему наши не позволят. Я слышал, что вскоре в Карфаген во главе посольства прибудет Катон.

Будь здоров. Твой Публий».