Курия Гостилия, что на Форуме, медленно заполнялась. Сенаторы входили не спеша, здоровались и, подобрав белоснежные тоги, чинно рассаживались на мраморных скамьях по обе стороны прохода.

Консул Секст Элий Пет, созвавший сенат, уже был на председательском месте и внимательно наблюдал за тем, что происходило в правом углу зала. Жрец-гаруспик в остроконечном колпаке и его помощники склонились там над принесенной в жертву овцой. Из ее внутренностей жрец извлек печень и, поворачивая ее, тщательно вглядывался в очертания.

Если бы он по ошибке или злому умыслу пропустил какое-нибудь необычное утолщение или углубление, это не ускользнуло бы от ревностных глаз его коллег. Обменявшись с ними взглядом и приняв их молчание за согласие, гаруспик отложил печень, вытер руки протянутым ему полотенцем и, подняв над головой кулак, выкрикнул тонким голосом:

— Соизволено!

Консул встал, оглядывая курию ряд за рядом.

— Отцы-сенаторы! — Голос консула звучал торжественно. — Я созвал вас в курию для решения вопроса исключительной важности: в Рим прибыло посольство с известием о смерти царя Сирии Антиоха Эпифана… Будет уместно до обсуждения вопроса о назначении нового сирийского царя заслушать послов.

После паузы, предназначенной для раздумья и выражения иного мнения, если бы таковое существовало, консул крикнул:

— Впусти!

Прошло несколько мгновений, и в проходе, разделяющем курию, появился плотный человек в темном неподпоясанном хитоне. На вид ему было лет шестьдесят. Проседь в бороде, но очень живые черные глаза. Вслед за ним шли послы помоложе, тоже в темном.

Тиберий Гракх толкнул своего соседа Сульпиция:

— Опять Лисий!

Лисий неторопливо поднялся на возвышение. Несколько мгновений посол стоял со скорбно склоненной головой, потом поднял ее, словно бы усилием воли, и одновременно вытянул вперед ладони.

— Комедиант! — процедил Сульпиций, поворачиваясь к Тиберию.

— Взываю к вам, милостивые владыки Рима, — начал Лисий, — от имени осиротевшей Сирии, от несчастного малолетнего Антиоха, от погруженных в глубокий траур царских родственников и друзей.

Лисий замолчал, словно душившие его слезы не давали ему говорить, вытер лоб тыльной стороной руки и вновь заговорил, понизив голос:

— Перед смертью… перед смертью наш Антиох оставил власть своему сыну Антиоху. Но мы, царские родственники и друзья, ставим волю сенаторов превыше всего. Царем Сирии будет тот, кто угоден вам. Мы лишь возносим смиренную мольбу утвердить предсмертную волю Антиоха и обещаем сделать все, чтобы в царствование Антиоха, сына Антиоха, наша дружба с Римом стала еще крепче.

— Сенат рассмотрит вашу просьбу в надлежащем порядке, — объявил консул.

Подобострастно кланяясь, Лисий спустился с возвышения и направился к выходу с низко опущенной головой. Другие послы чинно следовали за ним.

Дождавшись, когда дверь за послами закрылась, консул вновь обратился к собранию:

— Чтобы мы могли решить вопрос с полным знанием дела и ответственностью, нам следует выслушать сирийца Деметрия, сына Селевка. Имеются ли у отцов-сенаторов возражения?

Отцы-сенаторы молчали.

— Тогда, — сказал консул после паузы, — послушаем Деметрия. Впусти его!

В зал вбежал Деметрий. Через несколько мгновений он уже был на возвышении рядом с консулом.

Копна черных волос, матовая бледность лица, мятущиеся, не находящие места руки.

— Я — Деметрий, — начал юноша взволнованно. — Я вырос здесь, в Риме, на ваших глазах. Вам известно, что мой отец, царь Сирии Селевк Филопатор, отдал меня в Рим, чтобы сенат и римский народ не усомнились в его верности. Успокаивая мое детское горе, он сказал мне напоследок: «Сын мой! Тебе не плакать надо, а радоваться. В Риме ты пройдешь школу справедливости. Тебя будут окружать честные люди, а не царедворцы, от которых можно ждать любого коварства». Поэтому он побеспокоился о завещании; ввиду моего малолетия он распорядился в случае своей кончины передать власть Антиоху, с тем чтобы после его смерти корону получил я.

Деметрий вытер вспотевший лоб.

— Царедворец Лисий, который стоит во главе посольства, уничтожил завещание и составил новое в пользу моего двоюродного брата Антиоха, скрепив его царской печатью, которой он распоряжался. Этот Лисий, втершись в доверие к моему любимому дяде, стал его главным советчиком и стратегом. Передавая власть Антиоху, сыну Антиоха, вы вручаете ее Лисию, человеку коварному и злонамеренному. Я живу в Риме много лет, и мне известно, что к вам обращаются как к «отцам-сенаторам». Разрешите назвать вас отцами, ибо в мире у меня нет никого, к кому я мог бы обратиться со словом «отец». Боги взяли к себе моего родителя Селевка. Злодейски убит мой дядя Антиох, которого, умирая, царь просил: «Будь Деметрию отцом!» Отцы мои! Не дайте восторжествовать коварству и беззаконию!

— Можешь идти, Деметрий! — произнес Элий мягко. — О решении сената тебе сообщат.

Юноша, всхлипывая, удалился.

— Приступаем к обсуждению, — возгласил консул. — Слово имеет цензорий Марк Порций Катон.

Все головы обратились к Катону. Он встал, но вместо того чтобы высказывать свое мнение, обратился к консулу с просьбой:

— Я прошу отсрочки, Элий! Я никогда не был в Сирии и хочу выступить после тех, кто ориентируется не по речам заинтересованных лиц.

— Разрешить! Пусть говорит потом! — послышались крики.

— Цензорий Марк Порций Катон, — произнес Элий торжественно. — Можешь выступить позднее. Слово имеет консуляр Семпроний Гракх.

С места поднялся сенатор невысокого роста, с прямой осанкой и выразительным лицом.

— Волчица вскормила основателей нашего города Ромула и Рема, — начал он проникновенно. — Можете себе представить, что было бы с этими младенцами, не отними их у зверя пастух Фаустул. Они ходили бы на четвереньках и выли бы, как их приемная мать и молочные братья. Деметрий усыновлен нашим городом, воспринял наши обычаи. Я с наслаждением слушал его латинскую речь. Я верю ему и призываю вас, отцы-сенаторы, вернуть Деметрию законную власть.

Консул достал список и прочитал:

— Консуляр Марк Юлий Брут.

— Отказываюсь от слова, — послышалось из зала.

— Претор Сульпиций Гал.

— Отцы-сенаторы! — начал Сульпиций Гал, оглядев зал. — Я согласен с мнением Тиберия Гракха. У нас есть поговорка: «О мертвых хорошо или ничего». Позволю себе нарушить это правило. Антиох, второй сын того Антиоха, который называл себя Великим, сразу же после разгрома сирийцев был послан к нам заложником. Незадолго до кончины Селевк вытребовал у нас брата, послав вместо него своего сына Деметрия. Став вскоре царем, Антиох начал войну с Египтом и едва не вступил в Александрию. Нуждаясь в деньгах, он разорил все храмы своего царства. Устроив в честь нашего посольства пир, он скинул одежды и плясал голым. Теперь подумаем, какую силу имеет завещание такого царя?

Зал загудел.

— И еще! Станем на место юноши. Отец дал его нам заложником. Он остался заложником и при своем дяде. Если мы его не отпустим, он будет заложником при своем малолетнем брате. Это абсурдно.

В зале послышался смех.

— Слово имеет Гней Октавий, — объявил консул.

— Отцы-сенаторы! — начал Октавий. — Мы принимаем заложников, чтобы обеспечить выполнение условий мира. А выполняются ли эти условия? Мне стало известно, что в сирийском войске, осаждавшем Иерусалим, было тридцать шесть слонов. А ведь мирный договор с Антиохом Великим не разрешает иметь ни одного. Из другого источника я знаю, что у сирийцев — двадцать боевых кораблей вместо десяти разрешенных. Вот о чем надо подумать, прежде чем назначать царя.

— Слово имеет консуляр и цензорий Марк Порций Катон, — объявил консул.

— Мы умеем усмирять царей, — проговорил Катон решительно, — а делать между ними выбор не научились. Перед нами двое. Один — девятилетний мальчик, за спиной которого толпа воспитателей и родственников. Другой — юноша в расцвете сил, воспитанный у нас в Риме и изъясняющийся по-латыни не хуже, чем вы. Два оратора высказались в пользу Деметрия. Ты, Сульпиций Гал, начитался греков и доказываешь от противного, как какой-нибудь софист. Нет спора, что Деметрия обошли. Для него это несправедливо, для Рима же справедливо то, что выгодно нам.

Катон повернулся к Гракху.

— Ты, Семпроний Гракх, советуешь избрать Деметрия потому, что он воспитан в Риме и знает римские порядки. Боги всеблагие! Впервые слышу столь наивную речь! Ты приводишь в пример младенцев, вскормленных волчицей. У меня на вилле рабыни кормят грудью породистых щенков. Пока еще ни один из них не заговорил.

Зал грохнул от хохота.

— Будет ли зверь, — продолжал Катон в наступившей тишине, — благодарен державшим его в клетке? Оказавшись в Сирии, Деметрий выпустит когти из своих мягких лап, и мы, кого он льстиво называет отцами, ощутим их недетскую силу.

Катон перевел взгляд на Октавия.

— Ты, Октавий, сообщил о нарушении сирийцами договора, однако колеблешься в выборе царя. У меня же нет никаких сомнений. Уничтожить под наблюдением наших послов незаконно построенные корабли и перебить слонов легче теперь, пока правит ребенок, а потому я полагаю, надо утвердить этого ребенка царем. Думаю, мы не ошибемся, если во главе посольства поставим Сульпиция Гала, имеющего опыт обращения с азиатами. Вторым послом логично назначить консуляра Гнея Октавия.

Катон грузно опустился на скамью.

— Все мнения высказаны, — заключил консул. — Я ставлю на голосование предложение утвердить царем Деметрия, сына Селевка. В том случае, если оно не получит большинства голосов, царем будет Антиох, сын Антиоха.

Курия мгновенно заполнилась голосами и шарканьем ног. Сенаторы, поддержавшие предложение, отходили в правую сторону зала, несогласные — в левую.

Через несколько мгновений стало ясно, что Катон одержал решительную победу. Второе предложение — о составе посольства — было принято единогласно.