Книга: Свидание в Санкт-Петербурге
Назад: 12
Дальше: 14

13

Лядащев сидел в углу гостиной, почти спрятавшись за штору, и прилежно смотрел в окно, то есть старался быть незаметным и до времени не участвовать в разговоре, который вел Саша. Софья вежливо отвечала, а сама все косилась на Василия Федоровича, о котором столько была наслышана, и недоумевала, почему он появился в ее доме.
Саша вел странную беседу, вопросы задавал как бы между прочим, после каждого ответа Софьи хмурился, словно она никак не могла угадать, что от нее требуется. И добро бы спрашивал о ней самой. Но Сашу куда больше интересовало не то, что она видела и чувствовала на маскараде, сколько поведение Никиты: с кем он встречался во дворце, что говорил да куда смотрел. И уж совсем не понравился Софье вопрос: «А о чем вы беседовали с Никитой, когда он вез вас с маскарада?»
Не будь здесь этого господина, Софья, конечно, ответила бы на все вопросы без утайки, да и что утаивать-то, подумаешь, тайны мадридского двора, а если на балу человека убили, так в Петербурге редкий день обходится без убийства — сходи на Пустой рынок, еще не то услышишь. Саша быстро, словно оценивающе глянул в сторону Лядащева.
— Почему вы меня об этом спрашиваете, Александр Федорович? — не выдержала, наконец, Софья. — Не проще ли справиться у самого Никиты? Поймите, мне неприятно, я как на… следствии, — добавила она неожиданно для себя.
Саша сделал неопределенный жест. О любом другом Софья подумала бы, что он беспокойно заерзал на стуле, но для светской, непринужденной позы Саши надобно было подыскать другое выражение.
— Дело в том, Софья Георгиевна, — сказал вдруг Лядащев, отрываясь от окна, — что Никита Оленев пропал три, — он оглянулся на Сашу, тот кивнул, — три дня назад при невыясненных обстоятельствах.
— Как пропал? Этого не может быть! — Софья стремительно сорвалась с места и вышла из комнаты.
Саша и Лядащев переглянулись, у первого даже появилась надежда, что вся эта глупость с исчезновением друга разъяснится сейчас самым простым и естественным образом.
Софья вернулась назад очень скоро, села на кончик стула и строго посмотрела на Сашу.
— Я к маменьке ходила. Вчера казачок был от Оленевых. Меня дома не было, я в парке с Николенькой гуляла. Казачок справлялся, нет ли у нас барина, а записки никакой не оставил.
Лядащев чуть заметно кивнул, и Саша подробно рассказал Софье все, что ему было известно об этой истории.
Софья слушала его нахмурившись. Она и мысли не допускала, что с Никитой могло вот так, ни с того ни с сего случиться что-то страшное, однако тут же поняла, что весь разговор с Сашей надо словно вывернуть наизнанку. Как только Саша мысленно поставил точку, Софья быстро сказала:
— Я знаю, куда он поехал.
— Он вам сказал? — подался вперед Лядащев.
— Нет… Когда мы ехали с маскарада, мы говорили совсем о другом. Никита хотел развеселить меня, но это у него плохо получалось. Против воли мы все время возвращались к убитому. И знаете, Никита как-то философически об этом говорил. — Видно было, что Софья сама удивилась, что вспомнила эти подробности. — Странно… Впрочем, нет, не странно. Никита всегда видит то, на что другие не обращают внимания. Понимаете? — обратилась она к Лядащеву.
Тот неопределенно кивнул, боясь спугнуть Софьин настрой.
— Никита тогда сказал, что в природе существует… как же он его назвал? Ах, да, закон парности. — Софья подняла два пальца. — Ну, в смысле пары каких-то событий. Например, никогда не видел, как лодка переворачивается. А тут мало того, что увидел, как люди в воду попадали, так в этот же день на твоих глазах опять лодка перевернулась. И с этим человеком то же самое. Никита увидел его на мосту в карете, а потом на этом диване… во дворце.
— Какой человек? — не понял Саша.
— Убитый. Купец… Гольденберг, кажется. Никита ему паспорт оформлял, потому и запомнил. Он потом на маскараде его встретил, и Никите показалось, что тот от него прячется. Но Никита сказал еще, что все это глупости, просто Гаврила заразил его мистицизмом.
— Гаврила — это?..
— Камердинер Никиты. Очень забавный и добрый человек. И еще я хочу сказать, — понизила Софья голос, словно стеснялась, — на маскараде этот закон пары был соблюден еще раз…
В гостиную с улыбкой вплыла Вера Константиновна с рабочей коробкой в руках, села в кресло и неторопливо принялась за шитье. На ней был немецкий наряд; чепец в кружевах, атласная, обшитая бахромой по подолу юбка, но все-таки в этом наряде проскальзывало что-то русское, допетровское. Она не собиралась принимать участия в разговоре и зашла только из приличия — что-то уж слишком засиделись гости с замужней дамой.
Разговор при ее появлении сразу прекратился, и все взоры устремились на рабочую коробку. Человеку свойственно вдруг замереть и тупо уставиться на какой-либо предмет, будь то огонь, вода или деловитые пухлые руки, быстро сшивающие куски ткани. Вера Константиновна почувствовала напряженность гостей и осведомилась вежливо:
— Не прикажете ли чаю аль кофею. — И видя, что гости молчат, все также напряженно в нее вглядываясь, добавила беспомощно: — Может, шоколаду?
Сошлись на чае, и Вера Константиновна ушла распорядиться. Лядащев тут же вернулся к прерванному разговору.
— Я не очень понял, Софья Георгиевна, смысл вашей последней фразы. Что значит закон пары соблюден еще раз?
— На маскараде был человек очень похожий на Никиту, — охотно пояснила Софья. — В маске их вообще нельзя отличить.
Показалось ли ей, или Лядащев первый раз изменил своему невозмутимому выражению лица и чуть-чуть нахмурился.
— Он был в таком же костюме?
— Ну не совсем в таком же, но… очень похожем, тот же берет, плащ… И этот двойник разговаривал с убитым… То есть тогда он был еще жив. — Софья запуталась в словах и беспомощно махнула рукой.
— Вы хотите сказать, что Оленев был одет на маскараде точно так же, как некий мужчина? Вы считаете, что Оленев сознательно это сделал? Он не объяснял вам — зачем?
Софье не понравился напористый тон Лядащева, очень не понравился.
— В чем это вы подозреваете Никиту? И какое вы имеете на это право? — Она встала и с негодованием заходила по комнате. — Никита вообще этого двойника не видел. Я хотела ему об этом сказать, но забыла. Я не думала тогда, что это важно.
— Костюм для Никиты в прокатной лавке брал я сам, — вмешался Саша. — Он мне ничего определенного не заказывал. Сказал только — поскромнее. И потом на его рост вовсе не просто подыскать костюм!
Софья задержалась подле Лядащева, весь ее вид говорил: ну вот, видите?!
— Допустим, это случайное совпадение, — задумчиво сказал тот, глядя мимо Софьи.
— Что значит «допустим»? В чем вы нас подозреваете? Вид у Софьи был до крайности возбужденный, ей и в голову не приходило скрывать свою обиду от Лядащева, она разве что ногами не топала, и он, опомнившись, обратил все в шутку.
— Простите, Софья Георгиевна. Это у меня привычка такая дурацкая, на все говорить— допустим. Встаю утром, смотрю в окно и говорю себе: допустим, идет дождь… Или, допустим, я пью кофе…
— Допустим, мы будем пить чай… Раньше про кофе надо было думать, — вмешался с улыбкой Саша, стараясь убрать с лица Софьи остатки озабоченности, и как ни в чем не бывало вернулся к прежнему разговору: — А скажите, Софья, вы упомянули, что в маске их не отличишь. Значит, вы видели двойника Никиты без маски?
— Да. Я танцевала, потом танец кончился, и я его увидела со спины в глубине зала. Конечно, я бросилась к нему. А мужчина снял маску и сказал: «Милое дитя…» Рядом стоял Гольденберг. Он сказал что-то по-немецки этому высокому, и они долго смеялись.
— Опишите, как выглядел двойник.
— Лицом он совсем не похож на Никиту. Вообще он неприятный человек, знаете… Такой насмешливый взгляд! Так смотрят люди, для которых все вокруг дурочки и дураки, один он умный. — Она помолчала, подыскивая слова, потом добавила: — Лицо очень бледное, и еще у него очень заметные руки… их помнишь…
Софья еще помнила мушку, приклеенную к подбородку, настолько большую, что в голову пришла мысль, что он прятал под этой мушкой шрам или порез — поранили, когда брили, помнила указательный палец с большим кольцом, этим пальцем незнакомец фамильярно взял Софью за подбородок, а она ударила по нему веером. Все эти подробности не хотелось рассказывать гостям.
— Теперь скажите, куда поехал Никита? — перешел Лядащев к своему главному вопросу. — Почему вы молчите?
Она еще размышляла: сказать не сказать, не повредит ли она Никите излишней откровенностью, и вообще — мало ли куда он мог отлучиться на три дня, почему обязательно— пропал?! — как Саша пресек ее колебания неожиданным вопросом:
— Он поехал к великой княгине Екатерине?
— А ты откуда знаешь? — Волнуясь, Софья зачастую обращалась к Саше на «ты», но потом возвращалась к прежним, несколько отстраненным отношениям.
— Догадался.
— Вот и я… догадалась. — Софья умоляюще посмотрела на Лядащева. Взгляд ее говорил — не навреди! Если узнал чужую тайну да еще такую деликатную — молчи. И корила себя, что проболталась.
— Никита был знаком с великой княгиней, еще когда она была невестой, — осторожно сказал Саша. — Собственно, он и не знал тогда, что она невеста. Познакомились по дороге из Германии в Россию.
Ответный взгляд Лядащева сказал, что он понял куда больше, чем услышал. Софья не знала, куда деть глаза; это ужасно, откровенничать с Тайной канцелярией, даже если Василий Федорович, как утверждает Саша, «хороший человек».
— Может быть, стоит поговорить с Анастасией? — обратилась она к Саше. — Во дворце ведь все все знают.
— Знают, да молчат, — неохотно отозвался тот. — Государыня и все прочие отбыли в Петергоф, а молодой двор отбыл в Царское Село. Вот и все новости.
Дверь деликатно скрипнула. Служанка принесла чашки, медный кувшин с кипятком и жаровню с углями. Вера Константиновна принялась сама готовить чай. Просто удивительно было, как легко Лядащев переключился на простые, обыденные вопросы. При этом он обращался в основном к Вере Константиновне: ах, у нее двое внуков, как это приятно, а у него только пасынок… да, он знавал ее сына Алексея, весьма приятный молодой человек. Незаметно разговор перешел на галерный и парусный флот. Вера Константиновна в этом мало понимала, Лядащеву тем более было глубоко наплевать на этот вопрос, но говорили они с упоением.
Как только интерес к русскому галерному и парусному флоту истаял, гости начали прощаться. Софья ждала, что Саша улучит минутку, отзовет ее в сторону и скажет что-нибудь такое, что не надо знать Лядащеву, или постарается ее утешить, подбодрить. Ничего этого Саша не сделал, сказал только, что заедет сразу же, как появятся новости. Его прощальная улыбка была скорее вежливой, чем сердечной.
«Он стесняется этого Лядащева, — подумала Софья, оставшись одна, — боится выглядеть мальчишкой…» Это было так похоже на Сашу, что она не огорчилась, но позднее ее стала тревожить другая мысль: Саша боялся показать ей, что дело с пропажей Никиты куда серьезнее, чем ей представлялось.
Назад: 12
Дальше: 14