Викинги говорили еще о чем-то, но Гаральд словно бы не слышал их доводов. Он восседал в своем, устланном тигровой шкурой, походном бамбуковом кресле, подавшись вперед и воинственно упираясь руками о коленки.

— Пока мы истребляли эгейских пиратов и африканских сарацинов, Магнус и Хардекнуд успели поделить между собой датскую и норвежскую короны и даже определили, кто и как будет владеть их наследством, — продолжил он свои рассуждения, причем таким тоном, словно уже сейчас решал: отправляться ему в поход против этих самозванных наглецов или еще немного выждать? — Как будто я вообще не имею права претендовать на трон своего брата, словно меня попросту не существует!

— Но ведь ты, конунг, сам говоришь, что все это время находился слишком далеко от Норвегии, — простодушно заметил Улафсон, отличавшийся прямотой и категоричностью своих суждений. — На любую корону всегда находятся десятки претендентов, и рассчитывать на то, что эту корону станут носить по миру, выискивая одного из них на полях сражений то ли в Сирии, то ли на Сицилии или во Фракии, — не приходится.

— Так что, может, уже пора думать о возвращении в нашу Норманнию, конунг Гаральд? — неуверенно спросил Гуннар.

— Теперь уже действительно пора, — согласился тот. — Однако договор требует, чтобы мы служили еще в течение почти полутора лет, то есть до конца следующего года.

— Значит, нужно повести себя так, чтобы византийцы были рады избавиться от нас еще до конца этого года, — хищно ухмыльнулся Гуннар.

— Вряд ли до конца года нам удастся подавить восстание, — молвил Гаральд.

— Или к весне следующего.

— Этим бунтовщикам торопиться некуда, они — не пришельцы, которые всегда стремятся как можно скорее навязать противнику главное сражение и добыть победу. Эти действуют на своей земле, поэтому будут бегать от нас, как зайцы. Вот увидите: они станут распускать отряды по домам и снова собирать их, некоторые отряды уйдут в горы, чтобы оттуда нападать на византийские гарнизоны и караваны. Они попытаются жечь наши корабли и взять под свой контроль судоходные реки. Я порой жалею, что в свое время наши конунги и ярлы не потрудились создать такие же отряды в Норвегии, чтобы действовать против датчан.

— Что ж, в таком случае придется еще какое-то время потерпеть эту пытку чужбиной, — вздохнул Улафсон. — Но теперь уж тебе, Гаральд, нужно быть, как никогда, осторожным.

— Ты — наш конунг конунгов, — поддержал его Гуннар. — Ты — наш король. Ты отстаивал норвежскую корону на поле сражения вместе с королем Олафом, а не Магнус. Поэтому никого другого мы не признаем. Да и нет в Норвегии воина и конунга более достойного.

Впоследствии Гуннар и Улафсон не раз вспоминали провидческие слова своего вождя. Петр Делян и командиры отдельных повстанческих отрядов действительно не торопились доводить дело до генерального сражения. Несколько раз случалось так, что византийцы спешно закладывали лагерь поблизости от лагеря Петра Деляна, намереваясь следующим утром, после отдыха, начать сражение. Но оказывалось, что основные силы повстанцев уже отошли, а в лагере жег костры и бил в барабаны небольшой заслон из стариков, раненых и больных бунтовщиков.

Эти добровольцы-смертники сосредотачивались в центральном лагере, в своеобразной цитадели, где встречали императорские войска редкими выстрелами из луков да несколькими брошенными копьями, а затем стойко принимали смерть от ненавистных греков, всячески демонстрируя при этом свое презрение к поработителям.

Частые переходы, которые нужно было совершать по горной территории, минуя селения с враждебно настроенными жителями и отбиваясь от действовавших из засад небольших групп повстанцев, изо дня в день изматывали норманнов. Точно так же, как изматывала их непривычная жара. Поэтому, как только византийские лазутчики донесли, что Делян собирает разрозненные отряды под городом Острово, принц Гаральд немедленно повел свои легионы туда. Вскоре туда же прибыла и византийская армия под командованием самого императора Михаила Пафлагона.

Накануне битвы император пожелал встретиться с командиром норманнов, на которых возлагал особые надежды.

— Ваши легионы должны действовать на том участке, на котором легче всего будет пробиться к вождю повстанцев, — без какого-либо вступления молвил император. — Вы должны прорваться к нему и захватить в плен или же убить на поле битвы.

— Я постараюсь вызвать его на поединок — пообещал Гаральд, однако император лишь снисходительно улыбнулся.

— На ваш вызов может откликнуться аристократ или рыцарь, даже простой воин, но только не этот проходимец, предпочитающий убивать моих воинов и чиновников из-за угла, из засады, выдавая при этом своих горлорезов за невинных крестьян, рыбаков или чабанов.

Выглядел император скверно: бледное осунувшееся лицо, коричневые круги под глазами, иссеченные, сильно поредевшие и уже почти седые волосы; непомерно разбухший, обвисающий живот… Трудно было предположить, что этому человеку всего лишь тридцать пять лет от роду, поскольку выглядел он на все семьдесят.

Перед встречей личный лекарь василевса предупредил норманна, чтобы постарался не нервировать правителя, поскольку тот и так уже находится на пределе сил. До недавнего времени императора донимали учащавшиеся приступы эпилепсии, а теперь еще и сводила со света другая неизлечимая болезнь — водянка.

— Если он вызов не примет, попытаюсь сразиться с ним на поле битвы. В честном поединке, один на один, предупредив своих воинов, чтобы не вмешивались.

— Норманны, насколько мне известно, никогда особым рыцарством не отличались.

— Верно, рыцарские турниры мы не устраиваем и битву в рыцарские поединки не превращаем. Но ведь и драться с царем тоже выпадает не каждый день.

— Да какой он царь?! — поморщился василевс. — Обычный предводитель грабителей, коронованный самозванец.

— И тем не менее коронованный, — твердо уточнил Гаральд. — Сколько их, точно таких же, правит сейчас по миру!..

— Так вот, после завтрашней битвы этот коронованный самозванец должен исчезнуть. Причем совершенно безразлично, каким способом вы этого добьетесь, конунг. Главное, постарайтесь прорваться к нему. Стратег Маниак рассказывал мне, что на Сицилии и в Южной Италии перед каждой битвой вы прибегали к каким-то хитроумным ходам, западням и уловкам, к которым прибегают воины-русичи. Неужели ко времени этой битвы полководческая фантазия ваша иссякла?

— Почему же? Есть один замысел, — проговорил Гаральд, приближаясь к покрытой воском доске, служившей императору картой, на которую уже были нанесены очертания повстанческого лагеря. — Нужно сегодня же взять лагерь в плотное кольцо, давая понять, что мы не намерены его штурмовать, а будем держать в осаде. Об этом Петру следует сообщить в послании и потребовать, чтобы он сдался без боя. Судя по всему, к длительной осаде повстанцы не готовы, что завтра же заставит их выйти из лагеря и принять бой.

— Мы это сделаем, — пообещал Михаил и тут же потребовал к себе писаря.

— Как только мы определим, где находится царь-самозванец, вы начнете наступление с трех сторон. Но это будет всего лишь отвлекающим маневром. А на главном, четвертом, направлении бросите на прорыв тысячный клин своих тяжелых конников, укрепив его изнутри тысячей арабских наемников-пехотинцев. Как только клин окажется на половине расстояния до самозванца, — подкреплял Гаральд изложение своего плана обозначениями на восковой схеме, — арабы оставят его, чтобы двумя волнами, полумесяцем, охватить местность, на которой расположился Делян. Их место сразу же займет легион викингов, который поведу я. Вместе с остатками легиона тяжелых конников мы пробьемся к этому непокорному болгарину, а там уж как сложится…

Уже спустя час императорские войска взяли слабо укреп-ленный лагерь повстанцев в кольцо и принялись обстреливать его из луков и катапульт, с которых, вместе с мелкими камнями, летели и кувшины с зажигательной смесью. В перерыве между обстрелами василевс посылал гонцов с посланиями, в которых требовал сдаться, угрожая, что будет держать лагерь в осаде, пока все бунтовщики до единого не вымрут от обстрелов и голода. И так продолжалось всю ночь. Только утром император отвел свои войска в долину, освобождая место для войска повстанцев. Болгары вызов приняли и, должно быть, даже оценили рыцарский жест императора, приглашавшего их к отрытой, честной битве.

Вот только ни выстроить свои полки, ни осмотреться на поле битвы византийцы им не позволили. Имея значительный перевес в силе, император Михаил решил один легион бросить на штурм почти опустевшего лагеря с тыла, два других отряда принялись наседать на войско повстанцев с флангов, осыпая при этом болгар градом стрел и копий. В центре император действовал, четко придерживаясь плана Гаральда.

— Эй, самозванец! — надрывал глотку конунг, когда, вклинившись между конниками, его, закованная в железо и прикрытая громадными щитами, варяжская гвардия стала мечами и секирами прокладывать себе путь к небольшой возвышенности, на которой с группой приближенных стоял болгарский царь. — Я иду к тебе! Вызываю тебя на поединок!

После этого лучники из окружения норвежского принца щедро осыпали холм дождем из стрел, пытаясь достать царя за барьером из щитов, и вновь слышался призыв к поединку.

Рослые, вооруженные секирами норманны из варяжской гвардии сами могли изрубить Деляна, но вместо этого они иссекли его окружение и, продолжая сражаться, очертили своими телами небольшой круг. Отбросив щит, Гаральд выхватил двуручный меч и принялся наносить такие удары, что худощавый жилистый предводитель повстанцев попросту не в состоянии был сдерживать их. После одного из таких ударов Гаральд применил свой излюбленный секретный прием: сделав полный разворот, во время которого на несколько секунд оказался даже спиной к противнику, он изо всей мощи врубился противнику в бок, так что чуть не рассек его пополам.