Сегодня черноризец Прокопий рассказывал княжне о племенах русичей. Вообще он считал, что Елизавета слишком мала для того, чтобы вести с ней речь об устройстве земли Русской и ее племенах. Однако княжна сама попросила об этом монаха-книжника и теперь поражала вниманием, с которым вслушивалась в его рассказ.

— …Поэтому-то, дщерь моя, — произносил монах голосом проповедника, — каждый, кому суждено готовиться к судьбе правителя или правительницы… А ведь ты готовишься к ней, не так ли, княжна?

— Уже готова, — с завидной твердостью и осмысленностью заверила монаха Елизавета.

От неожиданности Прокопий замялся, но тут же пришел в себя:

— …Так вот, каждый должен знать, что волею Божией великую землю Русскую населяют племена: полян, сиверян (сивров), древлян, дулебов, тиверцев, уличей, кривичей, вятичей, дреговичей, радимичей, хорватов…

«Как же их много, этих племен! — поражалась княжна услышанным. — И все они — славяне есть, все русские. Но если все они славяне и все русские, тогда почему они… — племена? И почему у каждого из них — свой князь?»

— Что ж их так много-то, этих племен, если все они русские? — решается утолить свое любопытство княжна.

— Я ведь уже объяснил: волею Божией…

— А зачем это понадобилось Богу — дробить Русь на племена и княжества?

Монах оторвал взгляд от восковой доски, которую использовал для учебы княжеских дочерей вместо дорогого пергамента, и пристально всмотрелся в глаза юной княжны. Прокопий уже не раз ловил себя на мысли, что в этой юной особе слишком рано просыпается властная, но мудрая правительница. Что властная — в этом он уже не сомневался, только дай-то Бог, чтобы — и мудрая тоже. Правда, мудрость правителя не всегда порождает у него доброту, тем не менее…

— Воля Господа не поддается земному толкованию, дщерь моя, — пытался черноризец уйти от рассуждений на эту тему за покровительственной назидательностью.

— Наверное, так отвечают все церковные люди, когда не знают, как эту волю истолковывать.

Монах удивленно хмыкнул и покачал головой: «Неужели Руси суждено познать еще одну великую княгиню Ольгу?! Не слишком ли много для одной земли подобных властительниц? А может, юродивый ведун прав: Русь и в самом деле должна дождаться германки, которая станет судить и править на ней рукой твердой и немилосердной?!.» Вот только вся прелесть подобных предвестий в том и состоит, что никому из слушавших этого юродивого не дано будет познать правоту его прозорливости.

— А есть славянские племена, которые не называют себя русскими?

— Есть. Западные поляне уже давно называют себя поляками. За ними идут чехи, моравы…

— Тогда, может быть, нам следует объединить всех славян?

— У каждого племени — свой князь. Чтобы покорить его, нужно идти войной. Но пока ты будешь воевать в чужих землях, степняки или славяне-соседи захватят твою, которая уже осталась без войска.

На большую восковую доску монах нанес линии, пытаясь указать реки, которые служили естественными границами расселения племен, и при этом, княжество за княжеством, называл все те земли, которые были подчинены великому князю киевскому или каким-то образом зависимы от него. Причем все эти реки, озера и морские берега Прокопий чертил по памяти, возрождая в своем воображении творение некоего византийского картографа, над которым любил просиживать с большим удовольствием, нежели над Святым Писанием. Порой даже ловил себя на мысли, что, возможно, в нем умирает великий географ.

— Просто до сих пор не нашлось конунга, который бы подчинил все эти княжества одной короне, — вновь озадачила его княжна, неложными устами которой, очевидно, глаголила истина.

«Нет, действительно, почему так много княжеств? — размышляла тем временем княжна. — И если все они русские, то почему до сих пор не стали одним большим княжеством? Или большой империей, как Византия?»

О Византии княжне Елизавете, как сама она считала, известно было многое. Она пока еще ни разу не была в Константинополе, но уже полюбила его — огромный красивый город у моря, в который съезжаются купцы и принцы со всего мира. Купцы, рыцари и… принцы.

Сестры ее, Анна и Анастасия, уже ушли, а Елизавета осталась. Даже отойдя к окну княжеской читальни, из которого открывался вид на Печерские холмы и церковные купола, княжна по-прежнему внимала словам черноризца. Причем вряд ли Прокопий догадывался, что интерес этот зарожден норвежским конунгом конунгов.