10. Широким шагом
Мы оставили Михайлу Стадухина и беглых казаков на Яне осенью 1647 года.
Стадухин знал, что Студеное море не в каждом году пропускает с Яны на Индигирку. Пропустит ли оно будущим летом?
Не желая позволить Дежневу опередить себя, нетерпеливый Стадухин решил, не дожидаясь, лета, идти нартами на Индигирку, а с нее — на Колыму.
Дорогой ценой, отдавая по пяти соболей за каждую собаку и по соболю за нарты, он купил собачьи упряжки и в феврале 1648 года вышел на Индигирку с частью беглых казаков.
Перед уходом Стадухин поручил свой коч Василию Бугру.
— Лишь пройдет ледоход, лишь откроется в море заберега, идти тебе, Василий, со всеми твоими людьми на Колыму, — приказал он Бугру. — Идти вам с поспешением, — добавил Стадухин, садясь на нарты. — За леность и небрежение быть вам в великом наказании.
Сын боярский Василий Власьев скупил всех оставшихся на Яне собак, худших, чем доставшиеся Стадухину, и в марте двинулся на них на Колыму, намереваясь выйти к Средне-Колымскому зимовью. Он предпочел путь длиннее, но безопаснее.
Стадухин за семь недель дошел до Индигирки. Не слишком надеясь на своевременность прихода Бугра в Нижне-Колымский острог и зная, что там не достанешь леса для коча, Стадухин построил судно на Индигирке и много раньше Бугра и Власьева пришел на нем в Нижне-Колымский острог. Но как ни торопился Стадухин, а прибыл на Колыму месяцем позже ухода с нее кочей Дежнева. Стадухин был взбешен. Он тотчас же погнался бы за Дежневым по морю, но наскоро сшитый коч потек. Пока возились с кочем, наступил август. Начались заморозки. В море появились льды. Уж стало поздно думать о морском поиске.
Однажды в ветреный августовский день, когда рассеялись туманы, а над головой курлыкали отлетавшие журавли, Стадухин стоял у причалов, приглядываясь к двум кочам, подходившим с моря. В одном из них он признал свой коч, порученный Бугру. Торговый человек Михайла Леонтьев, стоявший у причалов рядом со Стадухиным, радостно вскричал:
— Батюшки-светы! Никак мой коч идет!
Никогда не отличавшийся солидностью фигуры, Леонтьев совсем извелся, больше года дожидаясь прихода с Лены своего коча, груженного хлебным запасом и другими товарами. Но радость Леонтьева скоро уступила тревоге. Он не видел на коче ни своего приказчика Максима Усольца, ни его покручеников. С коча сошли Василий Бугор, Артемий Солдат, Павел Кокоулин. На втором коче подошли Ерофей Киселев, одноглазый Шалам Иванов и другие беглые казаки.
— Доброго тебе здоровья, приказный! — приветствовал Бугор Стадухина. — Дошли благополучно. Шли, как ты и приказал, с великим поспешением.
— «С поспешением!» — насмешливо повторил Стадухин, не скрывавший одолевавшей его досады. — Ледостав на носу, а ты еле доволокся! Раделец мне, тоже!
— Где мои люди?! — истошным голосом возопил Леонтьев. — Где мои товары?!
Бугор удивленно посмотрел на щуплого торгового человека.
— Не Михайла ли ты Леонтьев? — степенно спросил Бугор.
— Он и есть! — нетерпеливо ответил купец.
— Так знай, добрый человек, многие твои люди богу души отдали.
— Вы убили их, разбойники!
— Эк, что сказал! Да как твой язык повернулся возвести на нас такую напраслину? — возмутился Бугор.
— Собака попусту лает, да и то дурная, — сказал Кокоулин, сплевывая.
— Да коч-то у вас мой! — вскричал Леонтьев.
— Твой коч простоял зиму в заморозе в море у Хромой речки. Мы взяли его, когда шли мимо, июля двадцатого числа, — ответил Бугор.
— И ни души на нем не было, — прибавил Артемий Солдат, круглое честное лицо которого выражало крайнее неодобрение Леонтьеву.
— А как мне знать, что не вы их порешили? — не унимался Леонтьев.
— И вот как: читай-ко эту грамотку, — сказал Бугор, достав из-за пазухи листок бумаги. — Мы нашли ее в коробе на твоем коче.
Леонтьев развернул бумагу дрожашими пальцами.
— «По-кру-ченики при-казчика Мак-сима Усольца, — начал читать Леонтьев прерывавшимся голосом, — Андрюшка Колоб, да Елфимко Мокрошуб, да Власко Козица, оцынжав и неминучую смерть ожидая, оставляем коч…» Ах, нехристи! Шкурники! — кричал Леонтьев, прервав чтение. — Оставляют коч! А товары!
— Дай-ко я прочту. Так мы скорее разберемся, — сказал Стадухин, взяв грамотку у Леонтьева.
— «…оставляем коч, хлебный запас и товары на волю божию, — читал Стадухин. — Поволокемся одними нартами на Индигирку-реку. А Максим Усолец, сам-семь, ушел на нартах для рыбной ловли в Хромую речку и не вернулся; погиб ли, не ведаем. А из покручеников, что остались здесь, в заморозе, на коче у товаров, из семи человек умерло четверо. Добрые люди, кто найдет товары, дотянуть бы вам их к зимовью. А хозяин им Михайла Леонтьев».
— Ну? Где же наша вина? — спросил Бугор, глядя в глаза Леонтьеву. — Не в том ли, что коч тебе дотянули?
— И не такие уж худые люди твои покрученики, как ты сказал, — проговорил Стадухин, отдавая бумагу торговому человеку.
Но Леонтьев не успокоился, пока не вынудил Бугра и его товарищей выдать ему долговые кабалы за хлебные запасы. Беглые казаки обязались уплатить Леонтьеву после возвращения с Анадыря шесть сороков двадцать четыре соболя. Свой коч Леонтьев отобрал.
Стадухин обосновался в старом зимовье, что стояло ниже острога на Русской протоке. Хлебные запасы Леонтьева помогли дружине перезимовать.
Весной 1649 года ледоход наделал немало бед. Лед затер и раздавил один из кочей Стадухина.
— Ледоход кончается, — сказал казакам Стадухин, сидя в землянке.
Коптивший сальник чуть освещал фигуры Бугра, Казанца, Киселева и других казаков, сидевших на лавках и нарах вокруг Стадухина.
— Чтобы и нынче не испоздать, — продолжал Стадухин, — нужно выйти в море дня через два.
— Мы готовы, — ответил Бугор. — Хоть завтра.
— «Хоть завтра»! А на чем пойдете? — спросил Стадухин, уничтожающе смерив взглядом Бугра. — Поиск будет дальний. Пойдем в места новые, неизвестные. В такой поход нельзя идти на одном коче. Второй коч надобен.
— Купим коч у торговых людишек, — предложил Ерофей Киселев, мужик хитрый и изворотливый.
— Умен ты, Ерофейка, как погляжу! — Стадухин говорил с нескрываемым раздражением. — Пока ты на печке дрых, я уж не единожды пытался купить коч. Нипочем не продают.
— Не продают? — С нарт поднялся высокий, костлявый мужчина и подошел к Стадухину.
Сальник осветил глубокие складки его лица, маленькие прищуренные глазки и сильно развитую нижнюю челюсть, заросшую рыжеватой бородой. Это был Юрий Селиверстов.
— Не продают? — повторил он с выражением глубокого презрения на наглом и грубом лице. — Плевать! Заберем коч силой! Дешевле будет.
Вокруг захохотали.
Стадухин колебался. Ему не хотелось отвечать за похищение коча. Но необходимость спешить и страх, что Дежнев опередит, решили дело. Стадухин согласился.
Оставалось выбрать, чей же коч похитить.
— У этого ощипанного гусака Михалки Леонтьева коч не из важных. Мы его знаем, — сказал Бугор.
— У Кирилки Коткина коч много лучше, — заметил Ерофей Киселев.
— Парус у него знатный, новый, — поддержал Ерофея Иван Казанец. — Вот будет рожа у этого пройдохи Коткина!
На смуглом рябом лице Казанца промелькнуло подобие улыбки.
Сказано — сделано. У беглых казаков уж был опыт кражи кочей.
Через два дня тридцать человек стадухинцев вышли в море на двух кочах. Бугор был поставлен кормщиком коча Коткина.
— Не везет нам с крадеными кочами, — сказал старик Пуляев, обращаясь к своему приятелю, одноглазому Шаламу Иванову. — На первом, щукинском, погиб Иван Редкин. Колупаевский коч отобрал Власьев. Что-то с этим будет?
— Ох, грехи! — ответил Шалам, презрительно оглядывая коч. — Не украли, так взяли, а ворами стали.
Семь суток шли кочи Стадухина, не спуская парусов. Миновали остров Айон. Остался сзади и мрачный утес — нос Эрри.
За носом встретилось множество больших плавучих льдин. На некоторых льдинах лежали моржи, и Стадухин не мог удержаться от соблазна поохотиться.
Зверобои не кололи спавших моржей, зная, что у них кожа собрана в упругие складки, не пробиваемые носками. Расставив носошников и забочешников, Бугор приказал «отпрукать» моржей. Промышленники будили моржей криком и бросали в них куски льда.
Моржи просыпались. В этот момент Селиверстов, Казанец и Баранов вонзали в зверей свое оружие.
Разъяренные звери защищались клыками и ластами. Селиверстов добил моржа, в шкуре которого уже торчало несколько носков. Второго моржа удалось убить Бугру. Остальные звери ушли в воду.
— Эй! Лед сзади! — крикнул Иван Казанец, когда распаленный охотой Бугор еще не успел выдернуть рогатины из туши зверя.
Бугор оглянулся. Огромные куски ледяного поля окружали коч.
— Все на коч! — крикнул Бугор.
Оставив убитых моржей, промышленники поспешили на коч, схватили шесты и весла. Напрягая все силы, люди пытались спасти коч.
Бугру не повезло. Льды сжали коч. Услышав треск ломавшегося дерева, люди поняли, что коч гибнет.
— Руби мачту! Парус на лед! — кричал Бугор. — Выноси оружие! Муку!
— Вот те на! — проговорил Евсей Павлов, худощавый парень с землистым цветом лица и бегающими глазами. — Шли пировать, а будем горе горевать!
— Что ни шаг, то и спотычка, — пробурчал Ерофей Киселев, завидовавший, что не он, а Бугор кормщик коча.
— Кабы на коня не спотычка, ему б и цены не было, — возразил Казанец.
В суматохе крушения, когда еще была возможность что-то спасти, Казанец работал быстро, порывисто и сделал, пожалуй, больше всякого другого. Когда же все было кончено, он спокойно смотрел, как льдины размалывали остатки коча.
Придя в себя, Бугор оглядел ватагу. Все пятнадцать человек были на льду. Увы! Мало что удалось спасти из хлебных запасов!
В отдалении на большом разводье разворачивался коч Стадухина. Скоро он подошел к льдине, на которой ютились потерпевшие крушение, и принял их на борт.
Стадухин, разгневанный потерей коча, изругал Бугра, как мог. Обиженный и угнетенный неудачей, Бугор удалился в дальний угол кормы и сидел там молча, ни с кем ни слова.
Стадухину некогда было долго предаваться гневу. Теснимый льдами, он отошел назад, в сторону носа Эрри.
Осматривая берег и горный кряж, тянувшийся вдоль него, Стадухин увидел чуть заметный дымок. Кликнув своего писаря Ивана Казанца и Ивана Баранова, Стадухин указал им на дым.
— Идите и приведите языка. Буду ждать три дня.
Казанец переглянулся с Барановым. Оба воина молча пошли сряжаться.
Стадухин неслучайно выбрал этих людей. Он знал и Казанца, и Баранова. Худощавый, жилистый Казанец служил писарем поневоле. По духу это был отважный воин и сметливый прирожденный охотник. Немногословный, несколько хмурый с виду, он проявлял спокойствие и отвагу в бою, а в поиске был хитер и дерзок.
Иван Баранов, участник первого морского похода Дежнева, отличался упорством. При неудаче он лишь стискивал зубы, играя желваками на скулах, и тотчас же обдумывал новый способ добиться цели. Он редко не достигал ее, будь то преследование зверя или выслеживание противника.
На исходе третьих суток разведчики привели двоих связанных коряков. У Казанца была рассечена щека, а зипун пропитан кровью.
— Наша взяла, хоть рыло в крови, — проговорил он, сбрасывая зипун.
Старый казак Иван Пуляев, опытный лекарь, занялся ранами Казанца. Ему предстояло лечить и раненного в бедро Баранова.
Коряки смотрели гордо и старались не выказывать страха.
Стадухин приказал развязать их.
— Далеко ли Анадырь-река? — спросил Стадухин.
— Не слыхал о такой, — ответил старый коряк, желтое лицо которого было испещрено морщинами.
— Какая река? — спросил молодой коряк с белыми, блестящими зубами. — Вот камень-утес, — коряк показал на горный кряж, — конца ему не знаем.
— Об Анадыре-реке спознал? Где Погыча-река? — добивался Стадухин.
— Не слыхали, не ведаем, — ответили коряки, разводя руками.
Стадухин видел, что они не лгали.
— Прошлый год здесь прошли кочи. Такие, как этот. Семь кочей, — Стадухин отсчитал семь пальцев. — Видели их?
— Видели, — ответили коряки.
— Где они?
— Две больших байдары, как твоя, разбило море. Близко отсель разбило.
— Где люди?
Пленные долго молчали, переглядываясь. Однако, осмелев или устрашась сказать неправду, ответили:
— Наши люди побили их здесь, на земле. Не всех. Остальные жили у моря. Куда ушли, не знаем.
К великому удивлению коряков, Стадухин не убил их после этого признания. Он стал допрашивать их об остальных кочах.
— Куда ушли те пять кочей?
— Туда, — старый коряк махнул рукой на восток.
— Что слышно о них от оленных людей? Оленные люди приходят оттоль.
— Не слыхали, — ответили оба коряка.
Отпустив не нужных ему больше коряков, Стадухин стал думать, что делать. Большая часть хлебных и рыбных запасов погибла с кочем Бугра. До Анадыря, видимо, далеко. Льды заступили путь. Кто знает, пропустят ли они коч этим летом!
После долгого раздумья Стадухин встал, хмурый, но по-прежнему твердый.
— Решил я вернуться, чтоб вы напрасной смертью не померли, — сказал он своим людям.
Седьмого сентября под проливным дождем Михайло Стадухин добрался обратно на Колыму.
Что ни день, то новые хлопоты и огорчения одолевали беспокойного Стадухина. Целовальник Кирилла Коткин с торговыми и промышленными людьми, совладельцами угнанного коча, потребовал возмещения убытков. Трудно было ублажить этих крикливых людей, угрожавших судом.
Стадухин все же кое-как угомонил их. Одним он выдал заемные кабалы — расписки с обязательством уплаты после возвращения с Анадыря (Стадухин и не думал отказываться от похода на эту реку). Других он принял к себе в дружину, как имевших паи и право участия в дележе будущей добычи «рыбьего зуба». Главная же досада была от другого. Пока Стадухин бесплодно терял время в морском поиске, казаки Семен Мотора и Никита Семенов выведали от ходынцев о сухом пути с Колымы на Анадырь.
Семен Мотора набрал до сорока охочих людей, чтобы идти на Анадырь через горы. В отряд Моторы перебежали от Стадухина некоторые беглые казаки — Артемий Солдат, Шалам Иванов, Павел Кокоулин. Мало того, Мотора получил наказную память от приказного Василия Власьева!
Лицо Стадухина покрылось красными пятнами, когда он услыхал обо всем этом. Тут было от чего взбеситься. Не хватало, что Дежнев, возможно, уж на Анадыре. Какой-то Мотора, которого Стадухин считал тупицей, будет приказным на Анадыре, обогнав его, Стадухина, знатного землепроходца, имеющего наказ от самого воеводы. Не в дураках ли он, Стадухин? Все войско будет над ним смеяться, надрывая животы!
Была минута такого гнева, что Стадухин стал задыхаться и выкрикивал бессвязные ругательства. Несколько успокоясь, он пришел к Моторе и показал ему свой наказ от воеводы.
— Ты видишь, я приказный на Анадыре! — сказал он, тыча пальцем в бумагу. — Куда же ты лезешь со своим рылом!
Круглоголовый, слегка лысеющий украинец выслушал Стадухина, прибивая подметку.
— А на що мне, батько, твоя грамотка? Из нее сапога не зробишь. — Хитро прищурясь, Мотора посмотрел на Стадухина.
— Дубина! Тебе ж толкуют — я хозяин на Анадыре! Лишь под моей рукой быть тебе на этой реке.
— Який ж ты хозяин, коль Анадыря и не бачив? — Мотора глядел на Стадухина снизу вверх. Мелкие морщинки лучами разбегались от обоих глаз. — А я так гадаю, чи не Дежнев ли там хозяйнует! Що ж ты хочешь со своей грамоткой? Зимой прошлое лето кликать? — Мотора невозмутимо оглядывал сапог, точно любуясь своей работой.
— Дежнев! Такой же он самозванец, как и ты! — крикнул Стадухин, не в силах более сдержать себя.
Он кричал, ругался, грозил. Все напрасно. Чем больше он кипел, тем спокойнее отвечал упрямый Мотора. Стадухин плюнул, пообещал разгромить Мотору в пути и пошел к приказному Василию Власьеву. Однако сын боярский не забыл дерзости Стадухина на Яне и наотрез отказался отменить свою наказную память, выданную Моторе.
Половина зимы прошла в ссорах между стадухинцами и моторовцами. Доходило до драк.
Перед уходом с Колымы Стадухин наказал Юрию Селиверстову дождаться лета в Нижне-Колымском остроге и с первым же кочем отправиться в Якутский острог с его, Стадухина, отпиской и образцами моржовой кости.
В конце февраля отряд Моторы, состоявший из сорока человек, и несколько более многочисленный отряд Стадухина двинулись вверх по Малому Анюю на некотором расстоянии один от другого. Враждуя меж собой дорогой, мешая друг другу, они тем не менее упорно продвигались по неизвестной и малодоступной горной местности.
