ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Перед рассветом дежурный офицер стражи по приказанию короля обязательно распахивал полог палатки, расположенный всегда строго с юго-восточной стороны, и солнечный луч попадал в помещение вместе с утренней прохладцей. Карл имел завидную привычку вставать очень рано и приучил к тому же своих рыцарей и придворных.
В этот памятный и неординарный день он встал даже раньше обычного, вместе с тем самым солнечным лучом, что, поднявшись из-за далекой лесной полосы в землях бодричей, проник в палатку и осветил королевское ложе. И это несмотря на то, что вечером король лег спать довольно поздно из-за затянувшегося разговора с лучшими своими воинами, которым предстояло уже утром выступать на турнире. Разговора этого потребовал граф Оливье, рассказав, как неприлично вел себя герцог Трафальбрасс во время испытания Божьим судом.
Мало того что погибли оба оруженосца Трафальбрасса, внешне настолько сильные и опытные в сравнении с противниками, что невозможно не усмотреть в их гибели Промысел Божий. Следовательно, сами небеса доказали, что Сигурд лжец. Но герцогу такого доказательства не хватило, и он повел себя совсем неподобающим рыцарю образом. Не умея сдерживать порывы буйного нрава, герцог еще и выскакивал в ристалище, обвиняя в предвзятости герольда, и в конце концов ускакал, не выслушав приговора, чем попросту оскорбил назначенного королем судью, а, следовательно, и самого короля.
— Он — дикарь, Ваше Величество, хотя и хороший воин, — настаивал на своем граф Оливье. — Дикарь-конунг, которому только возглавлять дикарей-викингов в грабительском морском походе, а вовсе не герцог и не рыцарь. И я думаю, что нашим рыцарям просто зазорно вступать в состязание с таким необузданным и невоспитанным человеком, как Трафальбрасс. Выставил себя в меле, показал искусство, наряду с простолюдинами… И за глаза ему этого хватит! Это уже слишком высокая для него честь! Ему не место там, где будут демонстрировать свое мастерство лучшие из лучших. Ведь каждый турнир в моем понимании — это не только состязание в воинском искусстве. Это еще и состязание в благородстве, в честности, в высоком духе!
Карл молчал и в раздумье постукивал себя по отвороту сапога плеткой. Это была новая привычка короля, появившаяся всего несколько дней назад вместе с самой плеткой, изделием мастеров из Старгорода, преподнесенной королю Алкуином. И граф Оливье успел заметить, что точно такая же привычка внезапно, как болезнь, поразила многих придворных, которые стали бегать по лавкам Хаммабурга в поисках похожих плеток, чтобы при случае повторять королевские жесты. В Хаммабурге таких не оказалось, и слуги были срочно отправлены на поиски в Старгород, поскольку сами придворные в момент проведения турнира не имели времени на такую поездку.
— В этом ты, любезный друг мой, не прав… — не согласился с мнением воспитанника монсеньор Бернар. — Я прекрасно понимаю, как красиво звучат слова о высокой рыцарской чести, но я также понимаю и другое. Отказывая Трафальбрассу в праве на участие в джаусте, мы проявляем неуважение всему королевскому дому Дании. Это первое, и немаловажное. Мы не должны уподобляться родственникам Готфрида. Оскорбляя других королей, любой король унижает королевское достоинство вообще, в том числе и собственное. Точно так же, как оскорбляя постороннего вельможу, вельможа оскорбляет и себя. Второе, на чем я хочу заострить внимание, тоже не менее важно. Наша рыцарская репутация! Сигурд у всех на глазах показал, какой он прекрасный боец. Он сумел не просто победить, но убить трех наших рыцарей в меле. Хотя лично мне в ристалище больше понравился князь Ратибор. Но о Ратиборе в народе не говорят, считая его чужим. Более того, многие видят в нем потенциального врага, потому что аварские набеги высосали всю кровь у тех, кто живет чуть южнее. Но вести об этом доходят и до северян. А вот о Сигурде говорят на каждом углу. Он стал среди саксов почти героем. Он и сам себя чувствует таким, потому что по своему скудоумию и зазнайству не понимает разницу между рыцарями, участвующими в меле, и теми, кто составит костяк турнирных зачинщиков. Любой из них выглядел бы в меле ничуть не хуже Сигурда. Бог с ним, с Сигурдом. Но этого же не понимает, к сожалению, и народ. И если мы не допустим его завтра в ристалище, то все местные простолюдины, которым недоступны высокие рыцарские помыслы, посчитают, что король после меле испугался за своих хваленых рыцарей. И не допустил Сигурда только по этой причине.
Карл посмотрел на майордома, что сидел чуть в стороне, скромно не вступая в разговор, пока его не спросят.
— А ты что скажешь?
— Я как раз собрался, Ваше Величество, высказать приблизительно схожую с монсеньором Бернаром точку зрения, но исходя совсем из других соображений, — сказал дю Ратье.
— Дело здесь не в соображениях, а в существе вопроса, — даже при том, что дю Ратье поддержал Бернара, королевский дядюшка майордома традиционно недолюбливал, и потому непременно старался поворчать при каждом его выступлении.
— Тем не менее я думаю, что мои соображения заинтересуют короля, — настаивал на своем дю Ратье. — Они основываются на донесениях осведомителей. И потому я хотел бы, Ваше Величество, чтобы с ними были ознакомлены все, вплоть до зачинщиков турнира.
— Ты выскажи свои соображения, дю Ратье. А потом мы решим, кого следует с ними знакомить, — решил Карл, понимая, что время уже позднее. — Наши зачинщики сейчас отдыхают и набираются сил. Не стоит их беспокоить по пустякам.
— Я повторяю, мои осведомители сейчас снуют везде, где только можно услышать разговоры о перспективе установления добрых отношений между франками и саксами или, наоборот, как этому помешать. И если в начале турнира все разговоры сводились к точке зрения, которую поддерживают эделинги Кнесслер и Аббио, более того, часто упоминалось и имя Видукинда как сторонника мира, хотя последний и не присутствует на турнире, то сейчас появилось много недовольных действиями эделингов.
— Недовольных? — переспросил король. — Ты хочешь сказать, что простым саксам не слишком понравилось, что я стал покупать пропитание для армии у Кнесслера, вместо того, чтобы забирать его бесплатно у крестьян?
— Да, Ваше Величество. Примерно так и обстоит дело. Находятся люди, которые обвиняют Кнесслера в желании обогатиться и забрать себе больше власти, чем он может проглотить. Много и других недовольных. И я связываю это с авторитетом, который приобретает на турнире герцог Трафальбрасс. Сам Аббио отметил, что у Сигурда появилось такое большое количество поклонников среди рыцарской молодежи саксов, что это не может не вызвать подозрения. Мессир Аббио предполагает, что отдельными эделингами, ориентированными на союз с Данией, ведется работа по срыву всех возможных переговоров и потому умышленно превозносится Сигурд. Насколько я знаю, и Кнесслер тоже обеспокоен этим. Он даже специально отрядил вооруженных людей из местных жителей в охрану всех ближайших дорог от провокаций, направленных на срыв турнира и последующих после него договоренностей.
— Это все?
— Нет, Ваше Величество. Помимо этого я располагаю сведениями, что неспокойно на юго-восточной границе. Оживились лютичи, которые тоже дружат с Готфридом. Он помогал им и сорбам в войне против Годослава. Нынешней зимой Годослав совершил стремительный поход по землям лютичей и нанес им несколько сокрушительных поражений. Кажется, он умудрился дать семь сражений за шесть дней, и все выиграл. Сейчас лютичи хотят воспользоваться сложным положением Годослава и захватить часть его земель по Лабе. Собирают дружины и покупают наемников в Дании, Норвегии, Швеции и в Аварском каганате, и финансами им помогает Дания.
— Бедный Годослав… — король слегка зевнул. — Со всех сторон на него сыплются неприятности. Мало того, что мы к границе подошли, еще и Готфрид желает что-то ухватить, а тут и лютичи ножи точат! Но давайте выясним сначала один вопрос и только потом вернемся в лютичам. Так что же с Сигурдом? И какое он имеет отношение к славянам.
— Если наши рыцари не проучат его или откажутся с ним драться, несравненно возрастет авторитет датчан, Ваше Величество, и это может скверно отразиться на нашей внутренней политике в Саксонии, — сделал резюме дю Ратье.
— Слышишь, Оливье? — Карл по-прежнему поигрывал плеткой. — Таким образом, наш турнир перерастает в серьезное политическое мероприятие. Надеюсь, ты не будешь настаивать на продолжении войны в Саксонии только потому, что этот негодяй отвратительно себя ведет?
— Ваше Величество, господин дю Ратье располагает теми данными осведомителей, которые были у него до проведения ордалии. Но я уверен, что результат Божьего суда существенно изменит положение вещей, и от Сигурда отвернутся самые верные его приспешники из среды саксов.
— Это только предположение, — тут же возразил дю Ратье. — Мы должны опираться только на факты, которые имеем обсуждать. Если завтра утром у меня появятся другие данные, я буду готов согласиться с доводами уважаемого графа. Но пока об этом говорить рано.
Граф в ответ только руками развел. Его аргументы высокого рыцаря оказались бессильны перед прозой политической целесообразности. Впрочем, против нее граф Оливье не протестовал, потому что понимал отлично — турнир и был организован с учетом политического воздействия. Его возвращение из плена оказалось удачным предлогом, которым король не преминул с успехом воспользоваться. Не будь этого возвращения, нашелся бы другой повод. Не отыскался бы сам, его стоило придумать. Это граф Оливье понимал прекрасно.
— А что касается рыцарей, — продолжил Карл, — то я согласен с шевалье дю Ратье. Надо пригласить нашу славную пятерку и поставить перед фактом — они должны не просто побить Сигурда, но сделать это показательно! Пусть стражники пригласят рыцарей!
Королевский дядя передал приказание офицеру стражи, а сам Карл попросил шевалье дю Ратье пересесть поближе.
— Ты, майордом, сильно печешься о Годославе, но почему-то пропускаешь мимо уха очевидную направленность действий против нас.
— Как, Ваше Величество? — не понял майордом.
— Очень просто. Если лютичи вместе с сорбами сумеют собрать достаточно сил, если они наберут достаточное количество наемников, если саксы останутся по-прежнему ненадежными, то мы, углубившись в земли бодричей, в которые к тому времени уже войдет Готфрид, получим войну на четыре фронта. С севера нам будут противостоять даны, с востока — бодричи, с юга разрежут наши коммуникации лютичи, с запада ударом в спину нам будет постоянно угрожать Саксония. Да и вагры во главе с князем Бравлином немедленно поднимут голову, чтобы вернуть потерянное за последние годы. Или я чего-то не понимаю?
— Но я об этом и говорил, Ваше Величество, — попытался оправдаться дю Ратье.
— Не совсем об этом… — не согласился король. — А обязан был говорить только об этом. Потому что положение становится настолько серьезным, что его нельзя пускать на самотек. И первым нашим противошагом станет устранение Сигурда и поднятие авторитета франкского оружия. Причем произойти все должно красиво и эффектно, чтобы вызвать восхищение публики. Датское оружие непременно должно быть завтра унижено! Не просто побеждено, а именно унижено… Нам настоятельно необходимо продемонстрировать это местным саксам…
— Об этом, Ваше Величество, вам лучше говорить уже не со мной, а с зачинщиками… — встал и поклонился майордом, одновременно отвечая королю и приветствуя пятерку рыцарей во главе с герцогом Анжуйским.
— Мы сейчас поговорим с ними об этом, а вы подумайте о втором противошаге.
— О втором, Ваше Величество?
— Война на четыре фронта не нравится ни мне, ни вам, надеюсь. Что можно сделать в этом случае? Полагаю, следует кого-то из предполагаемых врагов сделать союзником. Возможно, этим союзником должны быть сорбы, возможно, лютичи. А лучше всего… Лучше всего, если мы сумеем миром договориться с бодричами. Понимаете мою мысль?
— Не совсем, Ваше Величество. Ведь именно против бодричей направлен наш нынешний поход.
— Это так… Но постарайтесь понять, кого из противников легче всего привлечь на свою сторону? Посоветуйтесь с аббатом Алкуином. И доложите мне свои соображения.
— На свою сторону привлечь, естественно, легче всего того, чье положение самое серьезное.
— Чье положение на данный момент самое серьезное?
— Я понял, Ваше Величество. Годослав… Если Годослав дтанет нашим союзником, даже саксы не смогут пальцем пошевелить, не получив в будущем войну на два фронта.
— Правильно… Но посоветуйтесь с Алкуином. Он опытен в делах политики и, как правило, мыслит в нужном направлении…
* * *
Ночью король видел дурные сны. Его рыцари один за другим бесславно выбывали из турнира, и побеждал их конечно же злобный, хохочущий почему-то окровавленным ртом, потрясающий окровавленными же рогами своего шлема Сигурд. Это уже походило на кошмар, хотя вчера вечером во время разговора ни один из зачинщиков с королевской стороны не усомнился в своих возможностях стать победителем и ни один не принимал всерьез герцога Трафальбрасса. Больше подсмеивались друг над другом, обещая один другому кучу сюрпризов, чем беспокоились о возможности одолеть знатного дана. И тем скорее обеспокоили Карла, чем успокоили, хотя явно стремились к последнему.
— В седле он сидит, как большая бочка в винном подвале, такого копьем выбить трудно, — единственный кто оценил противника Жофруа Анжуйский, самый сильный, опытный и надежный из зачинщиков, к тому же лучший специалист именно по копейному бою. — Чтобы выбить такого из седла, ему следует попасть в голову, но голову он хорошо прикрывает щитом. Значит, следует приложить немало искусства, дабы стать победителем. А вот мечом,> как я сегодня заметил, Сигурд владеет слабовато. Сильно бьет, всем весом, как кузнец в кузнице по наковальне или скорее как мясник на бойне… Но совершенно не оттягивает клинок и потому проваливается после удара вперед. Так можно не с равным рыцарем биться, а только пехоту с коня рубить. Да и то если сам из седла от собственного удара не вывалиться умудришься. Главное, не дать ему в первых трех схватках добиться успеха. Тогда Трафальбрасс проиграл!…
Первые три схватки, как и полагается, копейные. За меч берутся, если эти три схватки не выявили победителя. Но даже выбитый из седла воин, допускают правила, имеет право драться мечом и пеший. Если может…
А ночью королю привиделось, что ни один из его рыцарей не может…
И потому, интуитивно желая прервать наваждение, он проснулся среди ночи, обеспокоенный тем, как будет проходить главный турнирный день. Лежа в постели, Карл вспоминал вчерашний разговор, и тревога его нарастала. Зря рыцари так беспечно относятся к силе ударов герцога Трафальбрасса. Зря…
Король лежал, не поднимаясь, то проваливался в небытие, то на мгновения возвращался в явь, а сны снова окутывали его своим туманным покрывалом, не давая полностью возвратиться в ясный разум. И единственное светлое пятно забрезжило уже перед полным пробуждением, когда первый солнечный луч готов был заглянуть за откинутый полог — королю привиделся готовящийся к схватке где-то в отдалении сияющий рыцарь на белом коне… Необыкновенно высокий и сильный рыцарь, приехавший издалека. И даже под доспехами, даже под глухим шлемом, король, как показалось, начал узнавать племянника…
Считая, что такой конец вполне его устраивает, и опасаясь опять увидеть неприятные грезы, Карл сел, знаком отослал трех девушек, традиционно согревавших его в постели, и позвонил в колокольчик, требуя подать воду для умывания. С этого звона обычно начинался его день.
* * *
Дабы, по возможности, избавить тяжело вооруженных рыцарей от небывалой для этого времени года дневной жары, решено было начало турнира перенести на более ранний час. Об этом накануне объявили народу герольды.
Король уже готовился отправиться в свою ложу и приказал подать коня, когда в палатку зашел майордом дю Ратье.
— Извините, Ваше Величество, у меня нежданная весть. У нас сегодня предвидятся гости, и я не посмел составить дневной регламент, не посоветовавшись с вами.
— Кто-то приехал на турнир? — резко поднял глаза Карл. Перед ним, как призрак, сразу возник образ сияющего рыцаря на белом коне.
— Нет, Ваше Величество, не на турнир. Брат короля Норвегии ярл Райнульд Трюгвассен находится в наших землях с частным визитом, но тем не менее просит его принять неофициально. Я самостоятельно не взял на себя ответственность за назначение времени аудиенции. Все-таки, норвежская корона является союзной Дании, и мне трудно сформулировать ваше отношение к королевскому брату.
— Что за частный визит у ярла?
— У него какие-то серьезные проблемы в семье. Мне кажется, он не в состоянии сам справиться с ними и хочет попросить вашей помощи.
Карл кивнул. Он всегда был сердобольным человеком, если ему позволяли обстоятельства быть таким, и не отказывал в помощи, если помочь это в его силах.
— Королевские семьи должны по возможности иметь добрые отношения друг с другом, даже если государства и не дружат. Но у нас расписан весь день. Как быть?
— Как вы прикажете, Ваше Величество.
— Вот что… Пригласи Трюгвассена в мою ложу на турнир.
— Простите, Ваше Величество, но мне показалось, что ярлу не очень хочется, чтобы его присутствие в вашей ставке стало публичным. Именно потому он и просит о неофициальной встрече. Я думаю, дело здесь снова в герцоге Тра-фальбрассе. Трюгвассен не хочет, чтобы Сигурд доложил своему королю о вашей беседе.
Карл на секунду задумался и при упоминании о Сигур-де помрачнел.
— Я оставляю свое приглашение в силе. Если оно не устраивает ярла, это уже его личные проблемы. Другого времени я ему выделить не смогу. Он правильно заметил, что встреча должна быть неофициальной. Если бы он приехал в составе посольства конкретно ко мне, разговор был бы иным. Итак, решено… Если ему это необходимо, пусть принимает мои условия. Жду его в ложе на берфруа. Так и передай!
Шевалье поклонился.
— Заодно задай ему ничего не значащий вопрос… — добавил Карл. — Как себя чувствуют норвеги, состоящие на службе в ближайшем окружении Годослава.
Шевалье поклонился еще раз. Он вопрос хорошо понял.
Королевская кавалькада выехала привычным маршрутом по дороге, оцепленной франкскими пехотинцами, и не сворачивая на соседнюю, чтобы полюбоваться виселицей. Теперь в свите Карла не было ни его рыцарей-зачинщиков, чувствующих свою значимость, ни зачинщиков со стороны саксов, славян и сарацин, желающих её доказать, и от этого кавалькада выглядела менее пышной и торжественной. На освободившиеся места в королевской ложе претендовали другие придворные, но Карл всегда был разборчив в ближайшем своем окружении и не всех допускал на короткую дистанцию. По правую руку от него ехал граф Оливье, демонстративно не украсивший свой шлем новыми перьями после того, как проиграл старые королю, по левую — дядя, монсе-ньор Бернар. Оливье хмурился. Графу не нравилось его нынешнее положение маршала. Графа слишком сильно раздражал Сигурд, которому уделялось столько внимания, хотя, даже при самом беспристрастном взгляде на вещи, его стоило просто посадить в «рекомендованные» рыцари, чтобы наблюдал турнир не с лошади, а с ослиного седла, укрепленного на бревне, и чтобы на него указывали пальцем. Графу хотелось принять в турнире личное участие, что, впрочем, казалось невозможным, когда в ристалище такие блестящие бойцы, как Жофруа Анжуйский.
Бернар, пристроившийся по другую сторону от короля, по привычке ворчал. Даже не на кого-то и не для кого-то, а для удовлетворения собственной потребности в этом скромном невинном занятии. За неимением более подходящего, выбран был объект традиционный — погода, по прихоти которой начинать турнир пришлось на два часа раньше. Карл в разговоры не вступал, был задумчив и время от времени поднимал голову, озираясь по сторонам. Не видя на дороге незнакомого рыцаря, он искал хотя бы белого коня. Но взгляд его постоянно падал на вороных и гнедых, которых, как известно, в лошадином царстве большинство, и даже высокий каурый жеребец под высоким же всадником, что проскакал не к ристалищу, а в сторону города, заставил короля вздрогнуть. Присмотревшись, Карл узнал волхва Ставра, имя которого часто приходилось слышать в связи с драматическими событиями вокруг турнира. Очевидно, у бодрича были какие-то более важные дела, нежели наблюдение за схватками.
Берфруа приветствовали короля криками, хотя невозможно было понять, кричат от радости и восторга или от желания пошуметь, выказывая монарху таким образом свое одобрение или, наоборот, неодобрение.
Король взошел в ложу, приветствуя зрителей поднятием руки и улыбкой, чем вызвал, как всегда, шум еще больший, и осмотрел ристалище. Теперь оно приняло иной вид, чем в первые два дня. Справа от короля были выставлены пять палаток зачинщиков с красными шарфами, слева пять палаток зачинщиков с синими шарфами. Именно им предстояло открывать турнир. Напротив королевской ложи, вдоль всего длинного ограждения ристалища, выстроились готовые к поединкам рыцари со стороны. Их, к удивлению Карла, оказалось меньше, чем ожидалось. Слишком, должно быть, много было получено ранений и ушибов в меле. И никто не хотел пробовать силу в первенстве с сильнейшими, не чувствуя в себе достаточно для этого сил и здоровья.
Что-то принесет этот день?
Карл волновался…