ГЛАВА 39
Агнесса не скоро пришла в себя. Трудно сказать, почему так получилось: не то таким глубоким и продолжительным был ее обморок, не то так подействовало лекарство, которое мать силой влила в ее рот. Но когда она очнулась и открыла глаза, не могла понять, где находится. Ее окружала серая темнота. Отчетливо слышалось цоканье лошадиных копыт и чувствовалась тряска. «Мы, что, едем? А что тогда там, дома?» – пронеслось в ее голове.
– Он! – воскликнула она. – Стойте!
– Агнессушка, родная, что случилось? – раздался над ней чей-то женский голос.
– Кто вы? – с испугом спросила она.
– Я твоя мама! – она отодвинула занавеску. – Ты что, не узнала меня?
Девушка посмотрела на нее.
– Куда мы едем? – взволновано спросила она.
– Успокойся, ты же со мной. Мы теперь никогда не расстанемся.
– Куда мы едем? – настойчиво повторила она.
– Золотце мое, едем в Париж!
Мать произнесла эти слова с пафосом и в ожидании бурного восторга дочери посмотрела на нее такими глазами, в которых можно было прочитать: «Я так тебя осчастливила!» Но каково ее было удивление, когда родная дочь заявила:
– Я не хочу ни в какой Париж! Я хочу домой.
От таких слов герцогиня позеленела.
– К тому преступнику, которого ты защищала? – с негодованием выпалила мать.
Агнессу материнский тон не напугал. Она храбро бросилась на его защиту.
– Никакой он не преступник. Преступники – твои рыцари.
– Почему они мои? – ее слова были полны сарказма.
– Я требую остановиться, – продолжала настаивать дочь, приподнявшись.
– Зачем? – не отступала мать.
– Хочу вернуться домой, – упрямо повторила она.
– Ты что, пешком решила возвращаться домой? – мать с недоумением посмотрела на нее.
– Да, – с вызовом бросила она, спуская ноги на пол.
Это не на шутку встревожило герцогиню. Она давно заметила, что решимость была одной из черт характера дочери.
– Ты открой окно и посмотри!
Мать сама приоткрыла его и посмотрела. Вдали тянулась темная полоса леса. Перед ним – поле с торчавшими дудками, желтой травой и стаями птиц, перелетавших с места на место. И ни одного строения не видать. Мать отстранилась, и Агнесса посмотрела в окно. В отчаянии она опустила руку.
– Ну как, останавливаться? – с издевкой в голосе спросила мать. – Может, еще с волками подружишься.
Агнесса ничего не ответила, уткнулась в угол и заплакала.
Выдержав какое-то время, мать подвинулась к ней.
– Родненькая ты моя, моя золотая доченька! – она нежно гладила по ее роскошным волосам.
Эта ласка тронула девушку. Она повернулась к матери и обняла ее.
– Ну успокойся, успокойся, – продолжала уговаривать ее мать, – все пройдет и забудется.
– Не забудется, – она приподняла голову.
– О, так у тебя… любовь! – вырвалось у матери.
– Не знаю, – тихо сказала Агнесса.
– Поверь моему опыту, любовь приносит… одни несчастья.
– Значит, я твое несчастье? – она отчужденно посмотрела на мать.
Та потянулась к ней и обняла ее.
– Что ты, что ты! Я только сейчас поняла, какое ты для меня счастье! Теперь я тебя никуда не отпущу. Я хочу наверстать то время, которое не была с тобой. Мы едем в Париж! Там столько всего прекрасного! И везде мы будем вместе.
– И все же я хочу домой.
– Съездим мы и домой. Я буду делать все, что ты захочешь. Но давай сначала поживем в Париже. Как тебе надоест, поедем в Водан. Надеюсь, к тому времени твой преступник будет осужден и тебе будет стыдно за помощь, которую ты ему оказала.
– Никогда! – воскликнула дочь с жаром. – Слышишь, никогда!
– Так кто же он, которого ты с таким отчаянием защищала?
– Граф Тулузский, Раймунд!
– Граф Тулузский? – сказав, мать даже отстранилась от дочери.
– Да, граф Тулузский! – не без гордости произнесла она.
– Так он хуже… преступника!
– Это почему?
– Потому, что он беден как церковная крыса.
– Ну и пусть, – с азартом выпалила она, – зато он такой прекрасный человек! – последние слова она произнесла, устремив взгляд в темную даль окна, и таким удивительно-мечтательным голосом, который убедил мать, что дочь попала в беду.
– Милая, – она опять прильнула к дочери. – Но почему мы, женщины, такие доверчивые. Стоит нам услышать ласковые слова, и мы сразу распускаем нюни. Нет, – патетически воскликнула она, – я не позволю своей дочери совершить ту ошибку, которую совершила ее мать. Нет! Ты должна покорить Париж!
* * *
Епископ Герен, поздно вечером вернувшийся в Париж, узнал о том, что его спрашивал король, и утром, едва рассвело, уже был в его приемной. Он хорошо знал короля. Короля – святого. Короля – работягу. И он не ошибся. Король появился в ранний час в своем любимом халате и в домашних тапочках на босу ногу. Ничего королевского в нем не было. Но почему-то от этого он стал ближе и дороже епископу.
– А, это ты! – произнес он, увидев скромно дожидавшегося епископа.
– Я, сир, я.
– Пошли, – просто сказал король, кивнув виконту, который, как всегда, приготовил ему стопку бумаг.
– Много? – участливо спросил Герен, кивком головы показывая на только что принесенные бумаги.
Король отодвинул от себя бумаги, сел поудобнее в кресле.
– Мессир епископ, что вы можете мне сказать об ордене Бедных рыцарей Христа и храма Соломонова?
Видно, что вопрос застал епископа врасплох. По дороге к королю он думал, зачем потребовался ему. Но что речь может зайти о рыцарях, ему даже не приходило в голову. Находясь далеко на юге, они редко были в поле зрения. Ведя скрытную жизнь, этот орден не давал повода вести о нем какие-либо разговоры. Вопрос возник неспроста. Но что ему сказать? Король понял, о чем задумался его епископ.
– Да, – в раздумье произнес король, – человек часто не видит, как вода подтачивает камень. А когда он падает ему на голову, бывает поздно.
Епископ понял, что речь идет о чем-то серьезном. Но о чем?
– Бедные рыцари, говорите… – он усмехнулся, – по-моему, они не такие уж бедные. Были когда-то…
Веселые искорки, мелькавшие доселе в королевских глазах, исчезли. Теперь на епископа смотрел требовательный, посуровевший взгляд. Он заставил епископа напрячь весь ум.
– Когда-то, – заговорил Герен медленно, собираясь с мыслями, – на юге Франции появилось движение катаров, которое боролось за чистоту веры. Оно заявляло, что материальный мир – это порождение дьявола, и принялось обличать духовенство как его защитников.
– Я знаю, – заговорил король, – тогда по призыву папы был организован крестовый поход для борьбы с этой ересью.
– Верно, сир. В нем приняли участие и тамплиеры. Но вот тут начинается их большая тайна. С одной стороны, они бились с ересью, с другой – его руководство якобы вступило в сговор с катарами. Те, предвидя свое поражение, передали им святую чашу Грааля и много других драгоценностей. Но достоверно этого никто не знает. В свое время магистр ордена Бертран де Бланшфор нанял немецких шахтеров, чтобы они вырыли ему много разных тайных убежищ, о существовании их знают только магистры, которые передают эту тайну друг другу.
– Я должен сказать… – король поднялся и прошелся вдоль стола.
У него опять свалился тапочек, и епископ увидел узкую костистую ступню. Король нагнулся и надел тапочек.
– …они умеют хранить эту тайну. Об истинном состоянии их богатств не знает никто.
Он вернулся на свое место, так и не сказав, что хотел. Герен, набравшись смелости, спросил:
– Сир, мне думается, что не за этим историческим воспоминанием вы меня пригласили.
Король рассмеялся.
– Конечно!
Но вдруг он опять стал серьезным.
– Они объявляют нам тайную войну.
Герен заерзал на месте.
– Войну?
– Да, войну. Они пытаются перехватить у меня Тулузу.
Епископ даже привстал:
– Вот как! В чем выражаются их действия?
Король опять поднялся, просунул ноги поглубже в тапочки. Поднялся и Герен, но Людовик приказал ему сидеть.
– Они знают все о наших действиях, а мы о них – ничего. Они, оказывается где-то разыскали старшего сына почившего графа с целью… для тебя понятной. – Людовик посмотрел на епископа.
– Да, сир, чтобы потом потребовать, в знак благодарности, сие сенешальство. А если он заупрямится? – спросил Герен.
Король взял лежавший сверху лист, посмотрел его и вернул на место:
– Есть много способов его заставить, вплоть до подделки и сердечного приступа.
Герен согласно кивнул головой. Король почему-то посмотрел на дверь. Она была плотно закрыта. Потом, повернувшись к епископу, сказал:
– Да. Потом судись с ними. Так вот, чтобы этого не случилось, Герен, мне нужен человек, который бы имел возможность информировать нас об их намерениях. Вы не можете помочь?
Герен задумался.
– А что если через папу? Они имеют с ним, насколько мне известно, тесные связи.
Король поправил упавшие на глаза волосы:
– Вы знаете, честно сказать, я папам не очень верю.
Герен понял его. Папа Иннокентий IV когда-то выдал королевские планы похода в Африку, за что король жестоко поплатился.
– Есть у них граф Боже, правая рука магистра. Но за последнее время он теряет доверие Жака де Молэ. И стал посматривать в сторону Жоффруа де Шарнэ.
– Что можно, Герен…
– Я понимаю.
– Вы слышали, что готовится свадьба Альфона и Констанции? – спросил король.
– Да, слышал.
– Не удивились?
– Нет. Ваш ход даже одобряю. Хитрец вы, сир!
По лицу короля было видно, что он доволен такой оценкой.
– И еще. Как я говорил, жив старший сын графа Тулузского, но мы сыграем свадьбу скорее, чем он объявится, – продолжил король.
– А что с завещанием? – спросил Герен.
– По-моему, его нет, – ответил король.
– Такого не может быть!
– Оказывается, может. Оно исчезло!
– Все ясно. Постаралась для родного сына. Господи! Сколько на свете грехов!
В глаза епископу внезапно ударил солнечный зайчик. Герен прикрыл глаза рукой и посмотрел, кто с ним играет в детскую игру. Оказывается, начищенный настенный канделябр, заигрывая с проснувшимся светилом, пославшим ему свое первое утреннее приветствие, передал его Герену. Он улыбнулся.
– Что с вами? – удивился король внезапному изменению выражению лица собеседника.
Герен глазами показал на канделябр, и сир получил свою порцию. Он понял епископа и тоже улыбнулся. Потом с горечью произнес:
– Счастлив тот, кто познал детство.
Герен понял короля.
Они какое-то время помолчали, каждый думая о чем-то своем. Нарушил молчание король:
– Герен, а что, если мы попросим папу, чтобы он обязал тамплиеров принять участие в предстоящем походе на север Африки?
Герену стала ясна его цель. Отобрав у них кусок в объеме Тулузы, он бросает им живца, чтобы смирить их раздражение.
– Думаю, сир, мысль правильная. Я встречусь с папой.
