XV
Туда и привел.
На берегу их встретили Феликс и Норман. Они перенесли в баркас едва сохраняющих последние силы княгиню и ее служанку и пошутили по поводу того, что Олег с Шуриком слишком уж запыхались. В ответ получили нечленораздельную, вялую даже ругань.
Вчетвером мужчины взялись за борта и сняли грубоватую, но крепкую посудину с прибрежной мели…
Грести, грести, грести. Грести… Грести… Меняться. Грести, грести опять, снова меняться, укладывать изможденного Шурика передохнуть, проверять, действительно ли Норман в состоянии столько работать веслами без риска для здоровья, спорить, настало ли время сделать остановку. Грести, грести… Грести, меняться и опять грести, выхватывать из рук Нормана весла, грести, грести, грести…
К рассвету им удалось пройти вниз по течению Клязьмы почти сорок километров. Они добрались до устья Судогды, и погони уже можно было не опасаться. Здесь оба берега реки затянуты болотами, конным преследователям к воде и на километр не подступиться.
То ли проснувшейся, то ли очнувшейся княгине был изложен план дальнейших действий. Был он довольно прост: идти кружным путем по рекам к Великому Новгороду, где ее дожидается супруг. И наконец, были представлены все участники операции по ее спасению от насильного пострига в монахини.
Шурик этой чести был удостоен первым, потому что на его пальце, как и на пальце Олега, был перстень князя Андрея. «Очень помог супругу твоему, госпожа великая княгиня, у Переславля кмет Лександр. Больше всех помог», – объяснил Олег этот подарок. И это была истинная правда, потому что именно благодаря Шурику князь прорвался в город.
Получилось вот что. На десятом километре кучковской дороги, где Феликс и Шурик, покинувшие свой наблюдательный пост, обнаружили в быстро сгущавшихся сумерках князя Андрея, который приводил в порядок ушедшую с поля боя конницу. Посовещавшись между собой, они поняли, что князь не собирается немедленно спасаться бегством, а потому может быть полезен. Они открылись, воспользовавшись знакомством с боярином Олегом Владимировичем Волынским. Легенда была такой: прислал тот за ними, боярином Филодором Лучанином и кметем Лександром Джофичем, гонцов, звал «разделить тяготы ратные с князем доблести беспримерной», они спешили, да не успели к бою.
Смысл слов «доблесть беспримерная» князю Андрею до конца ясен не был, но придыхание, с которым они были произнесены, ему польстило, а в правдивости остальной части рассказа из-за многочисленных подробностей сомнений не было. К тому же чутье воина, проведшего жизнь в походах, больших и малых стычках, подсказало князю, что Филодор – того же сорта человек, что и боярин Олег Владимирович, а потому на военном совете в ночи ему было предоставлено весьма почетное место.
На совете Андрей Ярославич говорил, что нужно отбивать Переславль – там была семья брата, Ярослава Ярославича, которую он обещал беречь. Большинство старых владимирских бояр были против, говорили, что надо уходить в Кучков, но сильно они не спорили: все-таки стыдно им было. Надеялись старцы, что план не сладится, потому как ни князь, ни молодые дружинники, ни пришелец с Волыни, со странным именем Филодор, дельного не предложат. Но на беду очередь говорить дошла до оруженосца того самого Филодора, и оруженосец этот уверенно изложил интересную придумку с факелами, которыми можно напугать монголов, да и не стушевался, когда придумку эту в поначалу объявили ересью. Почтительно, как подобает младшему на совете, но настойчиво он объяснил, что если зажигать факелы один от другого и крепить их на шестах высотой в человеческий рост, «окаянные» подумают, что из леса выходит тысячное войско. И добился в конце концов своего: князь Андрей, уважительно покачав головой, изрек: «Кмет Лександр – умно лукав. В думцы ему пора».
В итоге все сделали именно так, как придумал Шурик, и именно поэтому Феликс был представлен княгине в качестве единственного, «чудесных качеств» воина, который в ночной атаке «добыл басурманина». Больше никто князю Андрею кровь на клинке предъявить не мог, так как ордынцы то ли перепугались, то ли предпочли не ввязываться в непонятный ночной бой и через верховья речушки Ветлянки поторопились уйти к основным силам, что расположились на правом берегу Трубежа, на холмах.
Шурик и Феликс были удостоены целования руки княгини, а потом она обернулась к Норману. Совершенно не думая, какие последствия это произведет, о нем Олег отозвался: «И рыцарь добрый, и многих стадиумов уч».
Норман был схвачен за обе руки и со знанием дела спрошен:
– Саламанка? Болонья?
Княгиня дозволила Норману сесть рядом с нею, и Олег решил, что наконец-то имеет полное право отдохнуть.
Когда он проснулся, непонятно было, сколько прошло времени – четверть ли часа, сутки ли: солнце по-прежнему висело над мачтой баркаса, а княгиня и Норман все еще сидели рядом. Он ей что-то рассказывал по-венгерски. Феликс и Шурик лежали на песке у воды и разглядывали служанку Анны Данииловны, которая занималась стиркой.
– Пойду помолюсь в тишине, – сказал Олег, особо ни к кому не обращаясь. В эпоху Средневековья эти слова были понятным для всех трансвременных экспедиций сигналом. Их произносили при хроноригенах, означала эта словесная формула, что говорящий собирается связаться со своим временем.
Феликс кивнул: мол, все под контролем. Олег забрал икону-коммуникактор и ушел в заросли молодого березняка.
Квира откликнулась ему и выглядела чрезвычайно озабоченной.
– Ты знаешь, вас очень серьезно обложили, – это было первое, что она сказала. Затем описала диспозицию противника: к северу от Клязьмы до села Рождественского все охвачено сильными разъездами, гонцы добрались аж до самых развалин Гороховца. По реке тоже выслана погоня, несколько больших лодок с сотней ратников, поровну монголов и русских, спустились уже почти до Ущерки, реки, которая текла не более чем в десяти километрах западнее Судогды.
– Может, вам на базу лучше вернуться, там отсидеться?
– Не, – поморщился Олег. – Нам надо успевать на север, пока Невский из Орды не вернулся. Потом поздно будет, закроют все дороги, а я князю обещал поскорее вернуться.
– Удачи, – пожелала ему Квира.
– Не лишнее, да, – буркнул вместо прощания Олег.
Теперь стало понятно, что по Клязьме дальше на восток плыть нельзя. Поэтому они двинулись на юг. Сначала поднялись по Судогде на веслах, пока позволяли берега, потом немного тащили баркас по-бурлацки, затем по полузаросшему волоку на Колпь, которая текла на юг, этой речушкой попали на Гусь, а спустившись по нему, вышли на Оку.
Это был большой круг, но Олег на Оке немного ощутил облегчение. В экспедициях в русское Средневековье он спокойнее всего чувствовал себя на широких реках. Русские – сухопутный народ, и умельцев тихо подобраться к тебе где-нибудь в лесу всегда стоит опасаться, а по водной части таких специалистов нет. Главное, чтобы стрела с берега до лодки долететь не могла, и можно не думать об опасности.
Никаких беспокойств и не возникало, а на четвертый день пути по Оке, в Муроме, когда-то столице крупного княжества, а теперь практически незащищенном городе, им по-настоящему повезло. У пристани обнаружилась настоящая новгородская ладья, небольшая, одномачтовая, около двенадцати метров длиной, с двумя платформами – на носу и корме, под которыми можно было устроить лежанки.
Хозяином судна был старый купец, с удовольствием согласившийся на сделку, так как уже два года не удавалось найти людей, способных управляться с ладейным парусом – после Батыева нашествия новгородцы стали гораздо реже появляться в муромских краях, а уж оседать тут отказывались напрочь. Такелаж и парус сильно обветшали, их нужно было менять, Олегу повезло найти ремесленников, которые под его руководством взялись изготовить новые.
Парусов решили сделать два: один простой, неприметный, «маскировочный», а другой «парадный», с аппликацией из двух букв – «А» и «К», как на стяге князя Андрея. Его Олег собирался поднять после пересечения новгородских границ, рассчитывая, что князю донесут о ладье с его символикой и он вышлет навстречу воинов.
На работы ушло два дня, которые княгиня с Гостиславой провели под охраной Феликса и Нормана в доме настоятеля одной из церквей, а на третий, с утра, Олег отправился на городской рынок. Муром дважды был разграблен во время нашествия Батыя, но затем присутствие епископской кафедры, защищенной ордынским ярлыком, дало городу возможность ожить и сохранить какую-никакую торговлю.
На рынке нашлись сарафаны, подходящие княгине по размеру. Олег купил их, а затем Анна Данииловна сама в сопровождении Гостиславы и Нормана отправилась тратить деньги. Впрочем, на ее вкус подходящего не нашлось, за исключением пары ковров да нескольких бочонков яблочного вина, так что к спущенной на воду ладье она явилась не в особенно хорошем настроении. Зато Норман был доволен: в лавке возле епископского двора он с величайшим изумлением обнаружил пергамен и купил весь запас, что был у купца.
Время текло размеренно, пока на городскую пристань не прибыл большой хлебный караван из Рязани. Вернее, пока хозяин одной из пришвартовавшихся барок не пересказал Феликсу и Шурику весть, «всем честным людям благую»: возвращается «от царя» Олег Ингваревич Красный.
Шурик насторожился: известна была версия, что этот князь, попавший в плен к монголам в 1237 году в коломенской битве в первое Батыево нашествие, выехал из Орды в 1252-м не один. Феликс собрался было спровадить говорливого купца подальше, но Шурик остановил товарища и получил новую порцию информации: вместе с рязанским князем шел из монгольских кочевий и владимирский, тоже с ярлыком на княжение. И что еще важнее было, решил владимирский князь, по словам рязанца, в пределы иных земель не заходить, а отправился прямо к Новгороду Низовской земли.
Имени владимирского князя купец не знал, и неудивительно: что ему до соседских дел. Но Шурику даже два и два не нужно складывать, чтобы понять: возвращается из Орды Александр Невский. И конечно же, он понял, что именно в тот момент, когда они будут проплывать по Волге мимо Нижнего в сторону Городца и дальше, к Ярославлю и Твери, там и окажутся весьма недружелюбные люди. Шурик немедленно бросился к Олегу, который пытался вербовать гребцов в традиционном для этого месте – у ближайшей к пристани церкви.
Дело это было непростое, поскольку Олег честно говорил, что возвращаться нанятым из Новгорода придется самим, а такая перспектива пугала почти всех, хотя плата сулилась немалая. В конце концов согласились плыть только четверо, а это было то же, что и ничего.
Олег осознал грозящую опасность с полуслова, поэтому отплыли они немедленно, полагаясь только на ветер. И следующие четырнадцать часов ладья разве что не летела – яхтсмен в Олеге выложился полностью. И скорость эта дорогого, как выяснилось, стоила. Феликс в одиночестве сидел на носу под предлогом, что ему нужно не переставая молиться Николаю-угоднику ради свежего ветра, поддерживал связь с Квирой. Когда на горизонте показались валы и башни Нижнего Новгорода, он отложил икону-коммуникатор в сторону, подошел к Олегу и шепнул на ухо:
– Обогнали. Еле-еле обогнали. Трубачи Невского в ворота входят.
Олег молча взял его за руку. Феликс принявший этот жест за знак благодарности, отстранился и удивленно посмотрел на напарника: мне-то за что спасибо? Но в следующую секунду он был подтянут к рулю ладьи, его хлопнули по плечу: работай давай! Олег лег около мачты и мгновенно уснул, успев подумать: «А собаки-то как надрываются в Нижнем. Точно чужаки в городе».
Его не будили, поэтому он открыл глаза, чувствуя себя совершенно отдохнувшим и в хорошем настроении. Когда же Квира доложила, что по реке погони нет, хотя Невскому уже доложили и о бегстве княгини из Владимира, и о ладье, отплывшей из Мурома, то стал просто счастлив. То, что они удачно проскочили Нижний, показалось ему хорошим знаком. Единственной проблемой были аккумуляторы для иконы-коммуникатора – их заряд иссякал.
Он сказал об этом Квире, а она, подумав, ответила, что будет поддерживать вормхоул-канал открытым со своей стороны, а коммуникатор на ладье пусть работает в спящем режиме, тогда до Новгорода должно хватить энергии. Они условились, что в случае опасности Квира или другой дежурный эпиго в ЦПХ спроецирует в поле зрения участников экспедиции условный сигнал – молнию особой формы, в виде знака зорро. Вызов на прямой контакт должен идти только со стороны Олега или его спутников.
Режим постоянного слежения совсем успокоил Олега. Теперь он мог думать о чем-то еще, кроме безопасности, и решился на социологический эксперимент, о котором давно мечтал. Суть заключалась в том, чтобы лишить человека из высшего общественного слоя привычного стиля взаимоотношений с окружающими. Разрушить ситуацию, где разница статуса определяет модель поведения всех и каждого, и создать другую, где статус – ничто. Олегу хотелось узнать, каков будет результат. Рабочая гипотеза состояла в том, что подопытный аристократ, даже если это будет самый высокомерный придурок, постепенно превратится в нормального человека. В первый же вечер, как только княгиня и Гостислава уснули, он проинструктировал спутников, что теперь следует общаться со служанкой Анны Данииловны как с обычной компаньонкой по турпоходу.
Гостиславу Феликс взял на себя. Он подстилал ей ковры, усаживая у борта, за трапезой выдавал порцию одновременно с остальными. Сам стал набирать воду за бортом и контролировать очаг. Следил, чтобы Гостислава хорошо высыпалась и наравне с княгиней получала теплую воду, чтобы помыться.
Норман занимался княгиней – она по большей части проводила время именно с ним. Выспрашивала его, как устроена жизнь в других землях, сопоставляла, видимо, со своими воспоминаниями о жизни при дворе отца, иногда соглашалась, иногда удивлялась. С особенным удовольствием слушала рассказы про родственные связи русских князей и о том, у кого сколько было детей. Ей только нельзя было говорить про умерших во младенчестве или раннем детстве, тогда она начинала плакать и ее приходилось битый час коллективно успокаивать.
Олег, сидя поодаль, прислушивался к их беседам, время от времени подбрасывал полезные с точки зрения эксперимента темы, например:
– Норм, ты про Петра и Февронью расскажи.
– Ага, – кивал тот и начинал рассказ в обычной своей манере, привязывая его к известным княгине персонажам: – В тот год, когда князь Роман Мстиславич, дед твой, Анна Данииловна, ходил в ляхи да и погиб там, в Муроме вокняжился Давыд Юрьевич. Его отец, кстати, врагом князей из твоего рода был, Андрею Боголюбскому помогал постоянно, но сейчас речь не об этом…
Потом следовала придуманная по заказу митрополита Макария в XVI веке сказка про православных святых Петра и Февронью, чьим прообразом были князь Давыд и его супруга Евфросиния. История про князя, болевшего проказой, которого вылечила девушка из простонародья, дочь бортника-древолаза. Про то, как он разменял власть на женитьбу на ней. Про то, как супруги всю жизнь жили счастливо, умерли в один день и даже после смерти не захотели быть порознь – наутро оказались в одном гробу.
Княгиня, кстати, сильно нахмурилась, когда Норман, пересказывая эту историю, упомянул, что, вылечившись в первый раз, князь отказался выполнить обещание в благодарность жениться на Февронье. А когда он дошел в рассказе до того момента, что после этого болезнь вернулась к Давыду, она погрозила кому-то невидимому пальцем: нечего, мол, девушек обманывать, поделом. Ближе к концу рассказа захлопала в ладоши: очень понравилось ей, что князь не согласился с требованиями муромских бояр, желавших, чтобы он «отпустил» жену-простолюдинку и уплыл с ней из города, оставив на время престол вакантным.
– Вот, Фил, видишь, – Олег сразу же пошел делиться достигнутыми результатами с Феликсом, стоявшим у руля на корме ладьи. – Я прав совершенно. Женская солидарность пересилила классовую.
– Ты – маньяк, – откликнулся тот. – Отдыхал бы, раз возможность есть. Вон как тебе битва тяжело далась. Нет, понадобился тебе этот твой эксперимент. А ты знаешь, кстати, что Саша придумал ее «княгиней Аней» называть? И ей понравилось.
Олег не поверил, и как только Шурик вылез из-под носовой платформы, где он спал после ночной вахты, его вызвали на допрос на корму. Выяснилось, что во время последней остановки, когда Олег и Норман отправились на охоту, а Феликс патрулировал окрестности, он объяснял княгине разницу между полным именем и ласкательным его сокращением. Варианты «Олежа», «Филя», «Норми» и «Саша» ей не понравились, а вот «Аня» и «Слава» – понравились очень.
Олег все равно сомневался, и тогда Феликс отправил Шурика, чтобы тот представил доказательства. Княгиня, накануне узнавшая, что такое родословное древо, теперь рисовала на листе пергамена многочисленных драконов. Под руководством Нормана, конечно. Драконы держали друг друга зубами за хвосты, показывая, как выглядит происхождение ее отца Даниила Романовича от князя Рюрика и создателя Священной Римской империи Оттона Великого.
– Княгиня Аня, – раздался из-за паруса голос Шурика, – боярин волынский собирается сегодня на берегу заночевать. Позволения… Повеления твоего просит.
– Как он тебя, Олег! – Феликс тихо хихикнул. – Ты, оказывается, собираешься на берегу заночевать? Один? Или нас с собой возьмешь?
А княгиня, по-видимому, была донельзя удивлена. Но не тем, что ее назвали Аней.
– Моего повеления? Зачем?
– Да, княгиня Аня, – повторил Шурик, чтобы у Олега не было повода подумать, будто Анна Данииловна не расслышала, как он ее назвал. – Не знаю, княгиня Аня.
Та немного помолчала, а потом нарочито громко произнесла.
– Передай, друг мой Лександр, боярину Олегу Владимировичу, что княгиня Аня ему себя вручила, и в его воле дорогу выбирать. Как надо, так и делает пусть.
Теперь уже Феликс не сдержался и захохотал. Олегу пришлось сходить «помолиться» в тесную каморку под кормовым настилом ладьи и узнать, есть ли поблизости на реке острова.
– Есть, – сообщила ему Квира. – Андрей, кстати…
Но Олег не дослушал, оборвал контакт. Самый большой самоцвет на ободе лежащей перед ним иконы-коммуникатора, изначально янтарный, только что ярко-красный, теперь стал фиолетовым. Это означало, что энергии осталось только на один, ну, может быть, на пару сеансов.
Остров, про который говорила Квира, находился у левого берега Волги напротив нынешней Кинешмы, у самой границы костромских земель. Олег, поразмыслив, решил, что выходка Шурика в конечном счете им пойдет на пользу: остановиться им здесь действительно стоило. Дело в том, что в Костроме княжил Василий, младший из Ярославичей, который на предложение брата, князя Андрея, вместе выступить против Орды отреагировал крайне враждебно: велел похватать владимирских купцов, бывших в тот момент в городе. Возможно, это было всего лишь демонстрация для монголов, чтобы ожидавшаяся карательная экспедиция обошла костромское княжество, но могло быть и наоборот. И непонятно, как этот князь себя поведет, если узнает, что через его владения плывет жена восставшего против Орды брата, а охраны у нее – всего ничего.
Они завели ладью в протоку у восточной оконечности острова, Феликс с Норманом отправились за реку в лес поохотиться, а Олег с Шуриком и Гостиславой занялись лагерем для полноценной ночевки. Поставили каркасы трех больших шалашей, стали покрывать их еловым лапником. Олег рубил, девушка носила ветки Шурику, а тот укладывал их в несколько слоев поверх жердей.
Олег, впрочем, не только рубил, но и внимательно наблюдал за княгиней, которую усадили на постеленный в сторонке ковер. Он довольно улыбнулся, когда ей стало явно не по себе: она встала, потом села, опять поднялась, снова опустилась на ковер, сдернула платок, что был у нее на голове, и растрепала на нитки. Когда в руках ничего не осталось, опять вскочила, схватила выпавшую у Гостиславы еловую ветку и… И замерла. Покрутила ее в руках, будто бы не понимая, что это и зачем, потом отнесла ее Шурику и вернулась на место. Поддернула подол сарафана, вроде собираясь сесть, но не села, решительно развернулась и пошла к Олегу за очередной охапкой лапника.
Кожа у нее потом была страшно исколота, и Олегу пришлось воспользоваться медтуеском. Он приготовил варево по рецепту, что был подсказан Урдину, и наложил мазь на руки княгини.
– Боярин Олег Владимирович, ты еще и лекарь? – Она была ошеломлена.
– Нет, – честно ответил он. – Да и лекарь тебе, к счастью, не нужен. Хватит меня… – и добавил после небольшой паузы: – …княгиня Аня.
Она расхохоталась и часто смеялась, когда стемнело, и все сели вокруг костра ужинать перепелами под разговоры и вино. Олег пересказывал новеллы из «Декамерона», а Шурик – несколько афанасьевских сказок. Потом собрался вступить Норман, но Олег разглядел на лице у Гостиславы нетерпеливое желание тоже что-нибудь рассказать, прямо сейчас, и остановил его:
– Гостислава Никулишна сказку нам припасла. Давайте выслушаем.
– Ага, – кивнула Гостислава и начала, сначала запинаясь на каждом втором слове, опасливо поглядывая на княгиню, потом все смелее и смелее.
Выяснилось, Гостислава взрослела среди дворни ростовского архиепископа и насмотрелась всякого. И рассказчиком оказалась просто великолепным. К середине второй истории Олег понял, что они присутствуют при рождении фольклорной истории, и хотел сказать Шурику, чтобы тот начал мемографировать. Но, к удивлению своему и немалому удовольствию, обнаружил, что тот уже занялся этим сам.
На последнем кувшине разговорилась и княгиня. Ее история была похожа по сюжету на «Сказку о попе и работнике его Балде», только вместо парня там фигурировала дворовая девчонка. Олег, после того как она закончила, долго слова сказать не мог и только вытирал слезы. Феликс, сначала не понявший смысл рассказа, потом, когда до него все-таки дошло, повалился на землю, держась за живот, а отдышавшись, только и выговорил смеясь: «Ну, девушки, ну, вы даете!»
Анна Данииловна сначала нахмурилась: для нее, княгини по роду, и для служанки одно и то же слово нашлось, но быстро отошла. То ли ласкательный суффикс «ушк» примирил ее с «девушками», то ли ее натуре понравилось новое, не как во дворцах и на дворне, обращение. Так или иначе она снова рассмеялась. И потом часто говорила о себе и Гостиславе в третьем лице: «Теперь девушки пойдут слушать боярина Нормана…», «Девушки тоже хотят порулить…», «Девушки устали, будут спать…»
Олег этими результатами очень доволен: надо будет поставить еще два-три таких эксперимента, сказал он себе, и будет вполне себе добротная докторская работа. А там, глядишь, недалеко и до член-корра Академии педагогических наук, главы секции по перевоспитанию жлобов.
От острова отплыли перед самым рассветом, а через пару часов увидели на левом берегу Волги два десятка всадников со стягом костромского князя. «На бреже!» – закричал один из них, но, когда Олег демонстративно отвернул на середину реки, от отряда отделились двое с запасными лошадями и быстро поскакали прочь.
– По нашу душу? – предположил Феликс.
– Угу, – согласился Олег. – Попытаются перехватить, думаю.
Сделать это люди Василия Ярославича попытались у Костромы. Волга, как константинопольская бухта Золотой Рог, была перегорожена цепью, не железной конечно, а из бревенчатых связок. Вдоль преграды курсировали несколько лодок, набитых ратниками.
– Разворачиваемся? – спросил Феликс.
Если бы ветер не был так силен, Олег бы с ним согласился. Но их ладья даже против течения шла с хорошей скоростью, и, перекинувшись с Феликсом парой слов по поводу дальнейших действий, Олег решил прорываться.
Княгиню и Гостиславу спрятали под кормовую платформу, ладью повернули к костромской пристани, и когда до берега оставалось чуть больше полета стрелы, Олег переложил руль и кораблик послушно развернулся. Под острым углом теперь он приближался к вершине дуги, что под воздействием течения образовала бревенчатая преграда.
Феликс перегнулся через борт и Шурику велел держать себя за ноги. В этот момент люди костромского князя смекнули, что собираются предпринять «злые», как им сказали, «люди из немец», и в сторону ладьи полетели стрелы. Но далековато было, к тому же лодки с ратниками Василия Ярославича сильно качало, поэтому стрельба вреда никому на ладье причинить не могла. У Феликса была возможность действовать расчетливо, и он одним движением разрубил веревку между двумя связками бревен.
– Есть! – крикнул он, и Олег развернул ладью по течению, уводя из-под удара. Если бы звено костромской «цепи» попало в их борт, а в каждом звене было по пять-шесть бревен, обшивка вполне могла треснуть. Но ладья была вертким корабликом, и пенный бурун, под которым Волга скрыла бревна, прошел довольно далеко за ее кормой. А ближайшей лодке с ратниками костромского князя не посчастливилось: ее перевернуло до того, как сидящие в ней люди осознали опасность.
После этого над волжской водой прокатились крики «греби!», «шустрее!» и разноголосая ругань. На ладью уже никто не обращал внимания – путь был свободен. Олег еще раз поменял курс, довольно скоро стены Костромы остались далеко позади на востоке, и Анну Данииловну с Гостиславой выпустили из-под платформы.
Однако примерно через час по берегу их догнал сильный конный отряд. У командира, видно, была задача следить за ладьей и держать в курсе князя: как только они поравнялись, в Кострому сразу же отправили гонца. Еще группа всадников помчалась на запад.
– В Ярославль, – обеспокоенно проговорила княгиня, показывая на них. – Князь Константин тоже не пришел на помощь мужу моему. И там опасность нам грозит.
Олега Ярославль не беспокоил, но не будешь ведь рассказывать княгине, что Константин Всеволодович ни Орде не друг, ни союзникам ее, что через пять ближайших лет ему придется сразиться с монголами, защищая свой город от переписчиков, присланных ханом Мункэ, и погибнуть. А Анну Данииловну просто-таки трясло, она впала в истерику и требовала разворачиваться, плыть в Галич или Вологду. Никакие слова на нее не успокаивали, и Олег даже растерялся. Они переглянулись с Феликсом: не дать ли ей снотворного ради пользы дела, но неожиданно вмешался Шурик.
– Знаю я верное пророчество, княгиня Аня, – сказал он. – Станет скоро князь Константин с дружиной своей и ярославцами на Туговой горе. Будет сеча великая, и славен станет сей князь среди людей на Руси. Не ворог он тебе, не будет беды, когда мимо поплывем.
На удивление княгиня мигом успокоилась и даже под вечер обсудила с Олегом, как вести разговор с ярославским князем, если доведется с ним встретиться. Решили говорить только правду, а буде зайдет речь о дальнейших планах князя Андрея, сказать, что все зависит от благополучного прибытия великой княгини в Новгород.
На следующий день ладья появилась в виду Ярославля. Олег велел сменить парус – вместо «маскировочного» на мачте появился второй, «парадный». Но все равно пару часов пришлось лавировать напротив города, пока с пристани не прибыл челн с боярином ярославского князя, который представился Ратибором-Михаилом и спросил, верна ли весть, что на корабле плывет супруга великого князя Владимирского. Когда ему это подтвердили, посланник немедленно объявил, что Константин Всеволодович даст пир в честь Анны Данииловны и просит ее сойти на берег.
Но княгиня отправиться в город категорически отказалась.
– Посмотрела на сарафан утром и подумала, что негоже супруге великого князя в таком виде к вассалу являться, – шепотом сказал Норман, когда они с Олегом вместе с ярославским боярином поплыли на берег. Олег согласно кивнул. Потом подумал и предложил:
– Может, купим ей что-нибудь?
– Нет, не надо, – помотал головой Норман. – Решит еще, что мы считаем, будто она сейчас плохо выглядит.
Когда их отвели к ярославскому князю, Олег сказал, что Анна Данииловна дала обет не показываться никому на глаза, пока не соединится с мужем. Константин Всеволодович поверил или сделал вид, что поверил, но был любезен, напоил вином и пересказал свежие новости. Главная была про Тверь. Князь Ярослав отбил от города передовой монгольский отряд, но, когда в пределы тверского княжества вошло все войско Неврюя, понял, что сил защищаться нет, и ушел на север. Куда именно, пока неизвестно. Тверь же разграблена, хотя и без особого остервенения, до сих пор монголы стоят в городе и его окрестностях.
– Теперь, если водой, то один путь – на Мологу, а потом волоками на Мсту, – сказал Норман, когда они, распрощавшись с князем, снова сели в челн.
– Да, – поморщился Олег. – И любому это понятно. И тому, что в Костроме сидит, и тому, мимо кого мы у Нижнего проплыли. И монголы поймут, как только какая-нибудь мразь им сообщит, что жена великого князя Владимирского с четырьмя всего-то охранниками в Ярославле была. А мразь эта, поверь мне, найдется завтра же.
Отплывали из Ярославля в темноте, чтобы у соглядатаев не было шанса понять, куда именно отправилась ладья – вверх по Волге или вниз, а может, вообще, на Которосль. Это ли помогло или что другое, только переход до новгородских волоков был совершенно спокойным. И быстрым. Здесь, в отличие от Оки и мест ниже по Волге, было много больших деревень, где почти всегда удавалось нанимать гребцов на один дневной переход и с их помощью проходить от заката до рассвета до полусотни километров.
Разговоры со здешними людьми тоже действовали расслабляюще. Они и слыхом не слыхивали ни о Неврюе, ни о том, что в низовских городах сменился великий князь. Здесь думали главным образом о том, где бы сделать такой волок на пути в Белоозеро, чтобы не надо было соваться на Волгу. Или о камне для храма в Устюге-Железной. Или о сотских, которых пора уже и миром выбирать, а не получать от князя.
В последний раз помощью местных они воспользовались на волоках между озерами в верховьях Песи, когда перебирались на мстинский приток Уверь. Дальше идти предстояло по течению, поэтому в дополнительных гребцах нужды не было.
Места здесь начались сказочные. Река текла по великолепному сосновому бору, чистому, почти без подлеска. Воздух был сладковатый, пряный – вовсю цвел вереск, которого здесь было великое множество. Все дышали полной грудью, а Олег расслабился так, что спал шесть часов вместо обычных четырех.
На рассвете 25 июля 1252 года он проснулся под дробный рокот воды.
– Опеченки, что ли, уже? Мы на Мсте?
– Ага, – откликнулся Феликс, – ветер северный поднялся, да и течение здесь сейчас дай боже.
– Что за шум это? – княгиня выглянула из-за паруса. Выглядела она обеспокоенной.
– Ничего страшного, княгиня Аня, – ответил Феликс. – Там река подземная есть. От нее и шум. Вода падает.
– Подземная?! – удивилась княгиня. – Как?! Под землей течет? А как же вода сверху падает, если под землей течет?
Отвечать ей не пришлось. Из-за поворота реки показался участок высокого берега, где среди слегка расступившихся сосен и берез виднелась сказочного вида пещера. С высоты в несколько метров по тесаным каменным ступеням из нее стекала вниз вода. Брызгалась, икрилась, переливалась.
– Вот так, – Олег кивнул в сторону водопада головой. – Такая вот это река. Понеретка называется.
Норман, усадив княгиню на носу ладьи, рассказал легенду о том, как на берегах этой реки во времена, когда еще не была крещена Русь, жили вольные люди – смелые, добрые и честные. Река, как и все реки, текла по поверхности земли. Но потом люди решили, что в мире стало много зла, что их земля, их дома в большой опасности, нужно уходить. И ушли они не в другие края, а под землю да и реку с собой забрали. С тех пор их души обитают в пещерах, и река там течет.
– Мы пойдем смотреть? – заинтересовалась княгиня, просительно посмотрела на Олега и добавила: – Пожалуйста…
Олег нахмурился, но не возразил. Совершенно бесчеловечно было бы отказывать в просьбе великой княгине Владимирской, которая научилась говорить «пожалуйста». Он пожал плечами, и Феликс повернул ладью к берегу.
Скоро Анна Данииловна сидела на корточках среди брызг на одной из террас и ласково поглаживала небольшую березку, которая чудом там укоренилась. Потом крикнула Феликсу, который тоже сошел на берег и стоял внизу, у кромки воды:
– Как чудо такое зовется, боярин!
– Водопад.
– Во-до-пад, – произнесла она по слогам. Встала и повернулась: – Красивое слово.
Платье на ней намокло, и Олег отвернулся. Взгляд его упал на сидевшую у кормового настила Гостиславу, совершенно бледную. Она, не переставая, беспорядочно водила сложенными пальцами между лбом, грудью и плечами.
– Ты что?
– От духов открещиваюсь, боярин Олег Владимирович! Страшно мне! Что-то вот здесь, – она положила руку на левую грудь, – внутри прыгает, как будто вот-вот наружу выскочит.
Олег усмехнулся про себя: Феликс вот наверняка бы проверил, как прыгает это самое «что-то». А сам только успокаивающе погладил девушку по голове и подозвал Шурика – вместе они стали крепить поклажу к конструкциям ладьи.
– Впереди пороги, Слава, надо все привязать, чтобы не растерялось, – попутно объяснил он девушке это занятие. И отвлекая ее от страшных мыслей про духов, которые не иначе как прямо сейчас должны появиться из пещеры и высосать из всех жизнь, обстоятельно рассказывал ей, что такое пороги и какие бывают узлы, что вообще можно делать с веревками, сколько еще до Новгорода плыть и про сам город.
Он рассказывал про сторожевую башню Немецкого двора, сильно отличавшуюся от остальных новгородских построек, потому что сложена из розового ракушечника, когда грохнуло что-то страшное. Гостислава ойкнула и упала на дно ладьи, а Олег поднял голову и увидел молнию в виде буквы «Z», медленно, как в мультфильме, растворяющуюся в совершенно голубом небе. И одновременно – выбегающих из пещеры вооруженных людей.
В первую секунду Олег помянул Квиру недобрым словом, но сразу и понял: она не виновата, что они попали в засаду. Врагов видеть она не могла, потому что они прятались под землей. А тревогу подняла, только когда они вылезли из пещеры наружу.
Затем сильный удар – большим камнем, скорее всего сброшенным сверху, – и Олег упал на колени. Слух отключился, картинка происходящего вокруг стала немой.
Гостислава беззвучно визжала, закрыв ладонями глаза. Норман с неслышными ругательствами лихорадочно тянул из-под скамьи зацепившийся за что-то колчан. Шурик недоуменно разглядывал стрелу, которая попала ему в не защищенное кольчугой предплечье. Феликс на берегу взвешивал в руке метательный нож и широко раскрывал рот.
Скорее всего, он кричал княгине, чтобы она прыгала вниз, что он ее поймает. Но та как завороженная смотрела на ратника в добротной пластинчатой кольчуге, который с десятка шагов хладнокровно целился в нее из лука, и не двигалась.
Попасть, правда, он не смог. Брошенный Феликсом нож зацепил ему кисть, и стрела улетела в реку. Следом за ней отправился и сам лучник – второй бросок Феликса был удачнее. Норман стрелял, и такого Олег еще не видел. Обе половины его тела существовали будто бы отдельно. Приставными шагами он бросал себя вправо-влево, но при этом его торс держался, будто на олимпийском турнире. Стрелы его летели тоже как на соревновании. Олег удержал его в поле зрения не более двадцати секунд, и за это время увидел семь выстрелов. И только одна стрела ушла в «молоко».
Такой противник напугал нападавших, целились оно плохо, так как каждый своими глазами хотел видеть, не присматривается ли страшный стрелок именно к нему. Но засада – это засада, а десятикратный численный перевес – это десятикратный численный перевес, поэтому к пятнадцатой минуте боя Феликс был ранен, Шурик получил вторую стрелу, а Олега еще одна ударила точно в нагрудную пластину, отскочила и упала, упершись острием в борт, а оперением – в палубу. Он наступил на нее, и древко переломилось.
Пропавший после контузии слух к Олегу не возвращался, но треск тонкой деревянной палочки все же возник в мозгу. Там образовалось что-то вроде древнего магнитофонного воспроизведения другого звука – противного всхлипывания, с которым стрела входит в тело.
И оно, это всхлипывание, заставило Олега выпрыгнуть из ладьи и рвануться вверх к княгине, перепрыгивая с террасы на террасу. Сейчас он схватит ее и швырнет вниз Феликсу, а потом…
