XIV
– Как же я устал от этой бороды!
Феликс ожесточенно чесал подбородок, шею и щеки, заросшие почти до самых глаз черным кудрявящимся волосом. За полтора месяца после переброски борода получилась широкая, торчащая в разные стороны, совершенно разбойничья.
– Брадобритие, как говорил святой Феодосий Печорский, есть блудодейная ересь на соблазн и растление добрых нравов, к искажению полов ведущее, к содомскому греху, – лениво ответил ему Норман. – А с бородой, если верить тому старцу, твой облик подобен облику бога.
– Еще аргумент в пользу атеизма, – усмехнулся Шурик. – Ибо если внешний вид Феликса подобен облику бога или хотя бы одному из его обличий, то и облик бога подобен облику Феликса. А в таком случае лик бога должен быть ужасен. Помните, как от него вчера ребятишки в Юрьеве шарахнулись?
Феликс засмеялся и кинул в Шурика шишку. Тот поймал ее, подобрал еще две, сел по-турецки и начал жонглировать.
Олег вздохнул, пододвинул к себе икону-коммуникатор и начал вставлять в его обод янтари. Из всей четверки он один был мрачен. Теперь, когда они добрались до Владимира, откуда нужно было вывести жену великого князя, волей-неволей приходилось обращаться за помощью в центр, а это означало разговор с Андреем. Между тем три дня назад они разругались вдрызг: тот страшно взбесился, узнав, что Олег оставил без присмотра караван с княжеской казной. «Ты зачем вообще в эту экспедицию отправился? – Сазонов нервно расхаживал по своему кабинету и забрасывал вопросами: – Князю твоему помогать? Принцесс спасать? Или мы дело какое серьезное затеяли?»
Олег, конечно, возражал. Говорил, что после переброски в прошлое нужно жить в логике событий, в которые ты вовлечен. Напоминал, что не придерживаться этого правила нельзя, это ведь азбука хрономенталистики, а если придерживаться, то он, Олег, должен был выполнить просьбу князя, ведь иначе не мог поступить настоящий волынский боярин, присланный Даниилом Романовичем Галицким к зятю.
Андрей фыркал и снова подбрасывал Олегу риторические вопросы. Их цепочка неизбежно приводила к тому, что светлейший князь Голицын – наивный идеалист, его нужно не в прошлое по делам отправлять, а далеко в будущее, не ранее того времени, когда сделки оскорбительно заключать в письменной форме. Почему? Потому что обвести его вокруг пальца – плевое дело. А когда Олег выложил свой последний аргумент, сказал, что доверяет князю, и раз тот обещал половину выхода отдать за жену, то отдаст, а значит, и цель экспедиции будет достигнута, Андрей заревел нечленораздельно, разбил что-то увесистое и прервал связь.
– Я ему верю, – проворчал Олег, поворачивая икону-коммуникатор, чтобы собеседник оказался в тени между двумя елками и яркое солнце, заливавшее часть поляны, где они сидели, не растворило изображение в своих лучах.
Щелк – последний из аккумуляторов стал на место, но Андрей на связь не вышел. Между стволами елей несколько раз мелькнула зеленая искра, появляющаяся в случае, если коммуницировать с вызванным объектом не получается. Через несколько секунд перед Олегом предстала Квира.
На ней была маленькая маечка с зеленым семилистником и полосатые шерстяные гольфы. Может, и еще что-то на ней имелось, но ракурс был таков, что Олегу ничего другого видно не было. Сидела она на диване, точной копии того предмета мебели, который имелся у Андрея в рабочем кабинете, с той разницей, что он был покрыт шкурами. Как и кабинетный диван, он был хорошо известным и в некотором роде даже знаменитым предметом. Стоял он в усадьбе Андрея, в зале между кабинетом и кухней.
– А ты что там делаешь? Опять… – ни «здравствуй» у Олега не вырвалось, ни «о! а это ты!», вполне себе приличествующие моменту. Только «а ты что там делаешь?», приправленное похожим на укол ревности.
Спустя мгновение он поправился:
– Привет, Квира! Извини, не ожидал. Андрей на тебя, что ли, свой канал перевел?
– Рада видеть, Олег, – ответила она и громче, чтобы остальные услышали, добавила: – Привет, коллеги!
Феликс, услышав ее голос, рванулся к Олегу. Но уже на бегу вспомнил, как выглядит, и притормозил на полдороге, упал в горячий песок. А Шурик и Норман подошли и раскланялись. Квира внимательно, оценивающе даже посмотрела на Нормана. Потом поднялась и сделала книксен. На ней действительно были только маечка и гетры. Шурик вытаращил глаза, Норман покраснел, а Олег покачал головой и переспросил:
– Где Андрей-то?
– Не знаю, – пожала плечами она. – Позавчера принесся как метеор, злой, попросил меня за Робертом присмотреть и исчез.
– И все? – вопрос у Олега против воли прозвучал растерянно.
– Нет, – Квира покачала головой. – Освободил от других работ, велел только сканировать все вокруг вашего маршрута. И вообще оказывать всяческое содействие. У вас проблемы, говорят?
Ну да, проблемы, согласился Олег, в двух словах рассказал, как он подрядился доставить к князю Андрею его супругу, что осталась во Владимире, открывшем свои ворота монголам. Отодвинулся в сторону, чтобы Квире была видна панорама города.
Печальная это была картинка. После монгольского погрома 1238 года он так и не вернул себе блеск резиденции сильных князей. Наступившая всеобщая бедность, бегство значительной и наиболее деятельной части населения на Север, в Смоленск или в литовские владения не в лучшую сторону изменили город. Каменный детинец выглядел обшарпанным, как и стены Успенского собора. Церковь святого Георгия опасно покосилась, и никто не брался ее разобрать или поправить. Рисковать жизнью и очищать от копоти стены храма, по-видимому, тоже никто не соглашался, потому он стоял почерневшим. Атмосферу упадка дополнял пролом в городской стене, через который четырнадцать лет назад ворвались в город монголы.
– А Дмитриевский собор хорош, – заметила Квира. – Даже очень хорош, если на общем фоне…
Да, он выделялся свежей побелкой. Князь Андрей, после того как получил ярлык на великое княжение, не торопился, в отличие от своего отца, отсылать имеющиеся деньги в Орду – ни подарками, ни данью. На эти деньги и обновили храм, который Андрей Ярославич очень высоко ценил за резной убор.
Олегу захотелось рассказать об этом Квире, рассказать, как князь гордился сделанным. Она опередила его и развернула разговор к делу:
– Чем могу вам помочь?
С того места, откуда Олег и его спутники наблюдали за Владимиром, ему были хорошо видны Золотые, Иринины и Медные ворота. Все охранялись многочисленной стражей – монголы и русские, причем первые вели себя по-хозяйски, вторые робко жались в сторонке. Лучше всего охранялись Золотые ворота, выходящие на старую киевскую дорогу. На верхней боевой площадке, вокруг Надвратной церкви, прохаживались лучники, все исключительно ордынцы, а на нижней стояли русские ратники. Хорошо патрулировались и окрестности – около полутора сотен монгольских всадников, время от времени меняясь, разъезжали по предполью, удаляясь от города на четыре-пять километров, а то и дальше.
– Как вывести княгиню из города, я представляю, но вот как в него войти, пока понять не могу. Охрана очень серьезная, ночью все стены в огнях – стражник на стражнике. Короче, просканировать бы все по месту и по времени, понять распорядок патрулей, понять…
– Поняла, поняла, – прервала Олега Квира и отключила связь.
Потянулось ожидание. Сначала экспедиция убивала время тем, что идентифицировала и систематизировала оружие монголов для каталога, который придумал издать Норман. Потом это занятие прервала начавшаяся у Ирининых ворот суматоха. Монголы остановили телегу, груженную какими-то мешками, и начали оттирать от нее возницу – крохотного седоватого мужичка. Мужичок пытался было уцепиться за деревянные жерди тележного кузова, но его в конце концов спихнули. Мужичок кувыркнулся пару раз, с трудом поднялся на колени и заплакал.
Олег скрипнул зубами, Феликс выругался, Норман предложил отомстить, Шурик с этим предложением согласился, но до обсуждения деталей дело не дошло: на прежнем месте между елками возникла Квира – уже из центра, сосредоточенная и безапелляционная, отирающая руки от порошка из пралша:
– С городом вариант только один: у Серебряных ворот.
Олег слушал ее очень внимательно, временами качал головой – то ли восхищаясь планом, то ли сомневаясь в нем, затем отправил Феликса и Нормана искать в окрестностях что-нибудь вроде крепкого баркаса с мачтой, а сам вместе с Шуриком исчез в лесу на дороге к Боголюбову.
Под вечер к восточному въезду в город – каменной башне, представлявшей собой уменьшенную копию Золотых ворот, – приблизился небольшой караван, состоящий из трех телег и пяти вьючных лошадей. Впереди ехали два неимоверно толстых человека, одетые, несмотря на жару, в длинные, отороченные мехом охабни, один был в синем, другой – в красном.
– Что в возах, пузанье? – подошел к передней телеге стражник.
– Мед, рыба соленая, патока, да много чего, – ответил голосом Олега купец в синем охабне. – Царевы люди где?
– Татарове, что ль? – поморщился стражник. – Вертайте, пока не поздно. Все отберут.
– У нас грамотка есть от великого князя, – помахал в воздухе куском пергамена синий купец.
Стражника свиток не заинтересовал.
– Какого великого князя? – только и переспросил.
– Андрея Ярославича конечно! – купец, казалось, был крайне удивлен. – Он великий князь Владимирский! А каких ты еще великих князей знаешь?!
– Шибче отберут, – сплюнул стражник, потыкав древком сулицы в жирные животы и бока купцов. – Но как знаете. Воля ехать – езжайте. А про велицех князей разно говорят, но то не нам знать.
Он махнул рукой остальным, и они оттащили в сторону рогатки, которыми был перекрыт проезд.
От Серебряных ворот на запад шла главная улица Владимира-на-Клязьме – Большая. Она прорезала все три его части – Ветшаный город, куда они только что въехали, Печерний, центральную часть с детинцем, Новый – и заканчивалась у Золотых ворот. По ней и двинулись вперед.
– Пусто… Тихо… Мрачно… – пробормотал купец в красном охабне. – Квира что-нибудь говорила, как оно внутри?
– Говорила, Саш, что жутковато ей, – ответил другой.
Да, было жутковато: город казался совершенно пустым. На улице не было видно ни одного человека. Да что там не видно! Ни единого звука человеческого присутствия не было слышно, ни детских криков, ни старческого кашля. Ни-че-го. Собаки жались по подворотням. Им так не хотелось появляться на улице, что, когда рядом с осторожно высунутым из подзаборной щели песьим носом оказалась спрыгнувшая откуда-то кошка, не раздалось даже негромкого рыка.
Олег и Шурик проехали треть дороги до моста через ров перед Ивановскими воротами, отделявшим Ветшаный город от центральной части Владимира, как впереди, метрах в ста, из переулка вынырнул конный монгол. Посмотрел на них, развернулся и скрылся обратно.
– Сейчас приведет еще архаровцев, – сказал раздосадовано Олег. – Пора прятаться.
Они выпустили воздух из маскировочных костюмов, убрали их, сняли и спрятали под мешками на телегах охабни, кинулись в ближайший переулок и постарались скрыться в лабиринте ущелий между бревенчатыми оградами владимирских усадеб. Впрочем, монголы усердно их и не искали. Так, проскакали туда-сюда по Большой улице. Скорее всего, успокоились на том, что забрали обоз, решили, что купцы поняли новую правду времени и решили спасти хотя бы свои жизни. Это до поры до времени позволяется, пока не будет приказа сжечь город дотла, а детей и молодых женщин в степь увести.
Олег и Шурик решили дождаться темноты в мрачном сыром тупике между маленькой церковкой и массивными срубами хлебных складов. Здесь на всякий случай была активирована икона-коммуникатор, и ночной дежурный в центре, судя по голосу, явно скучающий, сообщил, что Квира пошла пару часов отдохнуть, но он готов «выдернуть, если что» экспедицию. Олег проинструктировал его, что эвакуацию можно начинать только после троекратного «спаси, господи», удостоверился, что собеседнику все понятно, и оборвал контакт.
Но помощи не потребовалось. По мере того как солнце опускалось к горизонту, жизнь во Владимире начала вылупляться из-за частоколов городских усадеб. Поскрипывали ворота, зашелестело сено, затопали копыта. Кто-то выплеснул помои. И вот разом на улице уже полно народу.
Олег растормошил задремавшего Шурика. Не спеша они снова направились в сторону Ивановских ворот, по пути прислушиваясь к городским разговорам. Выяснилось, что монголы на ночь собираются в детинце и только на стены назначают сильные дозоры, чтобы взбадривать русскую стражу. В самом городе после захода солнца монголы не появлялись, и горожане спешили заняться тем, что боялись делать в дневные часы.
Пока Олег и Шурик шли до Ивановских ворот, им предложили и яиц, и кур, и поросенка, даже пообещали «зелья заморского могутного». Но они только наняли с десяток провожатых с факелами и приблизились к страже у моста перед Ивановскими воротами с впечатляющим конвоем.
«Попробуем психическую атаку», – шепнул Олег Шурику. Он напыжился, как мог, высокомерно сказал страже, что прибыли к епископу с «наиважнейшем делом», назвал двух его тиунов, Афанасия и Егупа, описал для верности Егуповы бородавки. Пропустили одних, без факельщиков, вместо них старший караула определил провожатого из ратников, наказав спровадить гостей «до врат Ивакиной Анны».
«Ивакиной Анной» тут называли проездную башню детинца с надвратной церковью Иоакима и Анны. Она была ярко освещена двумя большими кострами, около которых обретались с десяток русских стражников. Одни спали, другие индифферентно разглядывали редких прохожих.
– К епископу! – объявил им Олег. – Бородавчатый Егуп нас с той стороны ждет. Окликните вратарей, пусть впустят нас.
Егуп был доверенным лицом князя, предательства от него ожидать не приходилось, но один из ратников покачал головой и подробно стал разъяснять, почему приказ Олега выполнить невозможно. В его речи было больше запинок и междометий, чем сути, однако было понятно: владимирская стража должна только следить, чтобы костры перед воротами не погасли. «Врата басурмане затворили изнутри и ночью ни за что не откроют», – резюмировал стражник.
Выслушав, Олег и Шурик отошли в сторону. С полчаса они негромко переговаривались, Шурик предлагал планы, как попасть за стену детинца, Олег методично опровергал эти предложения.
Их фигуры были хорошо видны в отблесках костров (они удалились ровно настолько, чтобы спрос не потерял контакт с предложением), и в конце концов к ним подошел разговорчивый ратник. Сказал, что в Рождественском монастыре, примыкающем к детинцу, татаровья нет, стена совсем обветшала и лазов там, что дыр в сети.
Про ветхую стену, отделявшую княжескую часть городской цитадели от придворного монастыря, Олег и сам знал. Князь Андрей показывал ему письма епископа, в которых тот жаловался на «запустение и оскудение владычной казны» и пенял князю: оружие покупает, а на ремонт «главной божией обители в стольном граде» денег не дает. Информация о том, что в монастыре нет монголов, была очень полезной, и стражнику достались две серебряные монеты.
На стук в монастырские ворота сначала никто не откликнулся, и Шурик даже сплюнул, решив, что их обманули. Но стоило им прибегнуть к тому же способу привлечения к себе внимания: постоять в пляшущем круге света от факела, закрепленного на входе, – как сбоку из темноты показалась сгорбленная фигура в монашеской рясе. Монашек вкрадчиво поинтересовался, не нужно ли чего. Выслушав просьбу, ответил, не удивившись желанию двух гостей повидать епископа среди ночи:
– Чужестранцы, конечно же, могут пройти к владыке.
Олег был уверен, что в этих словах обязательно должно быть какое-нибудь «однако», потому задал уточняющий вопрос:
– Что требуется, чтобы ворота обители божьей распахнулись для путников, прибывших издалека?
Монах наклонился еще ниже.
– Господь обязательно вложит в сердца чужестранцев нужную думу. Надо только прислушаться.
Олег издал неопределенный звук, который Шурику показался полувздохом, полусмешком, поискал за поясом и пересыпал в монашескую длань, высунувшуюся на звук серебра, горсть монет. Факел над воротами погас, в темноте негромко заскрипели дверные петли, и гостей гуськом провели внутрь.
– И сколько ты ему дал? – спросил Норман, когда они отошли подальше.
– Тридцать.
– Пошутить решил?
– Ну, вроде да.
– Думаешь, оценят.
– Не знаю, – ответил Олег. – Вряд ли. Думаю, не все тут этот сюжет знают.
Они не стали рисковать, пользуясь хорошо протоптанной дорожкой между монастырем и княжеской частью цитадели, а перебрались через стену в дальней стороне монастырского двора, где по обе стороны росли раскидистые ивы. Осторожно ступая, чтобы не побеспокоить монголов, сидевших около юрт, расставленных вокруг Успенского собора, добрались до княжеского дворца. Здесь, по информации Квиры, жила княгиня Анна Данииловна, супруга великого князя Владимирского Андрея Ярославича, дочь галицкого князя Даниила Романовича.
Выглянув из-за угла, Олег вздохнул с облегчением. Монголов среди стражи, охранявшей главный вход, не было. Он предъявил ратникам зажим для плаща, который Андрей Ярославич дал ему вместо пропуска, и их провели на верхний этаж здания.
Комната, в которую они попали, была ярко освещена – в подсвечниках по стенам и в небольших мисочках на полу горело множество свечей. В центре покоев в невысоком деревянном кресле, перед столом, на котором были расставлены шкатулки, инкрустированные чеканными пластинками – золотыми и серебряными, янтарными и стеклянными, сидела молодая темноволосая женщина в длинной, напоминающей тунику, шелковой рубахе, расшитой по ворота и подолу, на груди лаконично украшенной аппликацией из блистающей золотом ткани.
Олег и Шурик остановились в дверях. Начальник караула подошел к женщине, почтительно склонившись, что-то прошептал и вышел из комнаты. Женщина сидела неподвижно, будто не могла оторваться от содержимого шкатулок, потом обернулась.
У нее были темно-голубые, почти синие глаза, но при свете свечей они виделись совершенно черными. Взгляд казался спокойным, но все-таки княгиня нервничала, это было видно по тому, как она крутила перстни на пальцах, хватаясь то за один, то за другой.
Олег низко, в пояс, поклонился. Шурик повторил его движение.
– Говорят, вы от мужа моего прибыли?
– Да, госпожа великая княгиня.
– Как великий князь, в добром ли здравии? – она отвернула от них взор и снова начала без видимого смысла перебирать украшения в одной из шкатулок.
– Был таковым, когда мы расстались.
– Когда расстались и где? – княгиня говорила ровно, как будто расспрашивала управляющего о доходах фермы под Боголюбовом.
– У Переславля-Залесского, госпожа великая княгиня, не далее как пять дней назад.
Она резко встала, взяла в руки подсвечник, словно ей не хватало света рассмотреть лицо Олега, и подошла к нему вплотную.
– Не знаю тебя, боярин, – это было сказано сквозь зубы, от показного спокойствия княгини не осталось и следа. Она глубоко дышала, глаза гневно прищурились. – Ты кто таков?!
Олег молча протянул ей перстень – второй предмет, который ему дал князь Андрей.
– Сия вещица знакома мне, – вернула она перстень, внимательно его рассмотрев. – Есть ли еще что?
Олег наклонился, чтобы никто не мог его услышать, и проговорил несколько слов. Княгиня слегка покраснела.
– Да, было такое, – и усмехнулась. – Только, наверное, погибнуть ты должен, боярин, раз тебе такое ведомо.
– Я готов, госпожа великая княгиня Анна Данииловна, – опять поклонился Олег. – Однако спасти тебя не смогу. А мне великий князь именно это велел. Так что…
Договорить он не успел. Снаружи раздался сильный грохот, лязг оружия и стоны. Потом дверь резко распахнулась, как от сильного удара ноги, и на пороге показался богато одетый человек с окровавленным до рукояти мечом. Княгине он был хорошо знаком.
– Как ты смеешь входить без разрешения, Анисим Роща? – зло спросила она, опять усаживаясь за стол. – Или ты прискакал мне рассказать, что князь Александр пришел на помощь своему брату и в стольном граде богомерзких татар скоро не будет?!
– Монахиням пристало смирение, – бросил вошедший.
– Речь не о монахинях, я тебя об ином спросила, – повысила голос Анна, сильно, впрочем, побледнев.
– В монастырь ты отправляешься.
Тот, кого княгиня назвала Рощей, сделал несколько шагов вперед, давая возможность войти в комнату вооруженным людям, среди которых были монголы. Затем объявил: – Сейчас воплотят тебя в светлый ангельский образ.
– Мой муж меня отправляет монастырь? – подняла брови княгиня.
– Твой муж здесь не при чем, – теперь Роща рассмеялся. – Другие теперь приказывают.
– И кто же это?
– Все на нашей земле теперь делается по приказу царя земного. Великий князь Александр Ярославич был у царя Сартака, и ему отказана земля русская со всеми уделами. Твой муж больше не великий князь Владимирский, и лучше бы ему быть изгоем – эта судьба слаще, чем та, что у него теперь будет.
– А вы двое, – он глянул вскользь на Олега и Шурика. – Правильно делаете, что не вмешиваетесь. Будете послушны – спасете свои головы. Может быть. – И добавил громко: – Начинайте постриг!
По команде в комнату вошли мужчина в рясе, в котором Олег узнал игумена Рождественского монастыря Силантия, и две монахини. Они несли ворох черной одежды, предназначенной княгине, ужасного вида ножницы, какие-то книги и сосуды.
Дверь, чтобы впустить всех с поклажей, пришлось открыть настежь. Сильно потянуло сквозняком. Слышно было, как внизу заскрипели дверные петли – кому-то понадобилось выйти наружу, и под крышу княгининого терема ворвался настоящий вихрь, отчего все свечи разом мигнули. Стало совсем темно.
Олег пожалел, что даже у сотрудников Центра прикладной хрономенталистики перестройка зрения, позволяющая видеть в темноте, происходит не одномоментно. Он лишился одного из самых ярких впечатлений, какие только можно себе представить, на память ему остался только звук. Совершенно неповторимый. Возгласы Жанны д’Арк в бою у Жаржо, напоминали его, конечно, но отдаленно, примерно, как фырчание мотора вазовской «шестерки» из двадцатого века походит на рык двигателя «Мазерати Куаттропорте». Это был насыщенный, яростный женский вопль, за которым последовал звук падения тяжелого тела в доспехах и со стуком сыплющихся на пол стеклянных шариков.
Когда свечи снова разгорелись, хамоватый посланец Александра Невского уже лежал на полу с окровавленным лицом. Рядом с ним валялась самая большая из шкатулок княгини Анны, удачно попавшая Роще в голову.
Ратники, пришедшие с ним, рванулись к телу, но им никогда не приходилось бегать по полу, на котором рассыпаны бусины. Они поскользнулись, и если для одного все закончилось более или менее благополучно – он всего лишь сел на шпагат, выронил меч, схватился за пах и заскулил, то второму не повезло – его поймал на свой меч Шурик.
Но серьезной стычки не вышло. Остальные были деморализованы видом поверженного Анисима, наверное, нафантазировали себе вмешательство сверхъестественной силы, поскольку летящей шкатулку никто не видел, и драться не собирались. Монголы топали по лестнице где-то внизу, оставшиеся на ногах ратники Рощи усиленно делали вид, что зашли случайно, игумен же забился в угол и часто-часто крестился. И только одна из монахинь, неопрятного вида женщина с бледным лицом и злыми глазами, выставив перед собой ножницы, шла вперед.
Олег погрозил ей пальцем и отобрал режущий предмет. Она в ответ попыталась его укусить, но ей на зубы попал черевец. Монахиня отскочила в сторону, и больше им никто не мешал.
Вчетвером – на лестнице их догнала молоденькая девушка, служанка княгини Гостислава, – они спустились этажом ниже, перешли в галерею, соединяющую княжеский дворец с Дмитриевским собором. Из окон галереи было видно, как во дворе собиралась вооруженная толпа, чтобы блокировать все выходы из дворца и примыкающих построек – монголы времени даром не теряли. У входа в собор тоже расположились человек десять ордынцев.
Княгиня вдруг остановилась и заплакала. Олег посмотрел на нее и понял, что адреналин в ее крови нормализовался и она ужасно боится – и монголов, и неуютного Владимира, сильно отличающегося от городов на ее родной Волыни, и ночи, и еще черт знает, чего еще. И ей всего-то восемнадцать лет, хоть она уже два года замужняя женщина, обладательница звучного титула «великая княгиня Владимирская».
Олегу пришлось несколько раз проговорить дежурное «все будет хорошо» и ласково погладить ее по голове. И только тогда рука княгини, намертво, казалось, вцепившаяся в металлическую скобу, непонятно для чего вделанную здесь в каменную кладку, разжалась. Он поднял княгиню на руки, и они уже не пошли, а побежали вперед.
Выход из галереи привел на хоры собора, оттуда они спустились вниз и бросились к алтарным вратам. Навстречу им выскочил полуодетый человек и истошно завопил, размахивая перед собой руками:
– Бабенкам нельзя в алтарь!
Шурик с ходу врезал ему плашмя ножнами по лоснящейся физиономии, и он отлетел в сторону с той же скоростью, с какой бросился им наперерез. Но все-таки навредил: его вопль услышали снаружи. Монголы смекнули, что в соборе происходит неладное, и двери зашатались под ударами.
Княгиня, которую Олег в алтаре посадил на край престола, опять заплакала. Но сейчас его это уже не беспокоило. Он велел Шурику забаррикадировать изнутри алтарные врата, а сам, схватив факел, стал осматривать плиты, лежащие на небольших возвышениях.
– Не то… Не то… Загадили черти, не разберешь… Опять не то. Ага! Вот он! – Олег воткнул факел в горлышко какого-то металлического сосуда, уперся руками в гранитную плиту с надписью «Илия епископ» и, поднатужившись, сдвинул ее в сторону. Пламя факела сильно качнулось – снизу пошел мощный приток воздуха.
Из склепа в алтаре Дмитриевского собора во Владимире-на-Клязьме пролегал подземный ход. По словам князя Андрея, рассказавшего о нем Олегу, он вел под обрыв, на самый берег реки.
