Глава двадцать вторая

В понедельник утром, после первого урока, с улицы донесся оглушительный визг мегафона. Сомнений и быть не могло: это моя мама. Я подбежала к окну. Во дворе кучка народу маршировала по кругу. С плакатами. Они устроили пикет. Мегафон снова взвизгнул, и мама закричала: «Гой-гой-гой!», а остальные пикетчики – я надеялась, что это были родители остальных учеников, – продолжили: «Брачный курс долой!»

Очевидно, это и была ее «прекрасная идея», на которую ее вдохновило папино упоминание о Элизабет Кэди Стэнтон. Серьезная забастовка на снегу.

Если бы это была не моя мама, я бы решила, что это круто. Атак…

– Это твоя мать? – Возле меня оказалась Кэлли Брукс и скривила губы с очевидным презрением.

Я совершенно не намеревалась показывать ей, сколь глубоко униженной я себя чувствую.

– Да, моя! А твоя где? Почему не пришла на помощь?

Кэлли отвела взгляд и разгладила свой свитер с ромбиками на животе.

– На работе, – пробубнила она. – Но петицию она подписала. Письмо отправила.

– А… – Больше мне нечего было сказать, ни с агрессией, ни как иначе.

Пикетчики ходили перед школой целый день. Когда директриса начала зачитывать послеобеденные объявления, ее услышали и на улице, потому что там тоже висели динамики. В ответ они врубили мегафоны на полную и заглушили ее голос.

Когда прозвенел последний звонок, мама и Сибил Хаттон, президент Ассоциации родителей и учителей, остались обсуждать свою победу, так что я все равно поехала домой на велике.

Там меня ждало сообщение на автоответчике о том, что мои контактные линзы готовы. Они больше не были нужны мне для выступлений. Но поскольку я уже оплатила их, то решила, что можно и забрать. Папа вернулся домой рано, так что я взяла его машину и поехала в торговый центр, где располагалась «Оптика».

Припарковавшись, я по грязному снегу поперлась к входу. Оказавшись в стеклянном вестибюле, я принялась брыкать ногами, чтобы скинуть грязь с кедов. Подняв голову, я увидела Марси. Она стояла в самом торговом центре и смотрела на меня через дверь.

Вот дерьмо. Первый понедельник месяца. Она сегодня делает ногти. Как я могла забыть?

Возможности избежать встречи с ней не было. Набрав в легкие побольше воздуха, я потянула на себя дверь. В нос мне ударил запах корицы из лавки с кренделями.

– Привет, Мар, – сказала я, хотя собиралась назвать ее Марси.

– Привет, Фион. Как дела?

Хотя я была уже не на промозглой улице, а в теплом помещении, я все равно потуже запахнула куртку.

– Да так, пришла за контактными линзами.

– А. – Она натянула лямки сумки повыше на плечо. – Я думала, ты очки любишь носить.

Я повернула руку ладонью вверх:

– Я заказала их две недели назад для выступления. Забрать-то все равно надо.

– Да, Ге… – Мар осеклась, потом заговорила вновь. – Я слышала, что ты больше не участвуешь. – Она смотрела в сторону, вверх, куда угодно, только не на меня.

Я фыркнула:

– Мои потуги все равно и участием-то нельзя было назвать.

Молчание. Лишь рождественская инструментальная музыка лилась из динамиков. Я понимала, что Мар гложут сомнения – не рассмеяться ли? Меня от этого наизнанку выворачивало. Моя подруга, какой я ее знала, либо рассмеялась бы вместе со мной, либо велела бы «не говорить так, потому что сама попытка достойна уважения». Желание враждовать с ней совершенно меня покинуло. Все, с меня хватит.

– Слушай, Марси… Насчет Гейба…

Она сделала шаг в мою сторону и протянула руку:

– Ты себе и представить не можешь, как мне стыдно, что я у тебя за спиной… И что эгоисткой тебя назвала. Просто я слишком переживала из-за того, что не могу говорить с тобой о Гейбе.

Я тоже шагнула к ней:

– Нет, Мар. Это мне стыдно. Я действительно была эгоисткой. Эгоцентричной свиньей… Ты все верно сказала. Я же на него никаких прав не имела. Я лишь фантазировала. Воображала. А Гейбу Вебберу никогда дела до меня не было, да и не будет. А ты ему небезразлична. Мне надо было за тебя радоваться. Я понимаю, что ты лишь защитить меня хотела.

У Марси глаза налились слезами, и они побежали по ее идеальным, как персики, щекам.

– Это так, Фиона. Я не хотела причинить тебе боль. Прости меня.

– И ты меня прости! – Я тоже разревелась, и мы обнялись.

Спешащие по своим делам покупатели недоуменно смотрели на нас. Наплакавшись, мы с Мар решили остаток дня провести вместе. В салон ей надо было только через полчаса, поэтому она посидела со мной, пока окулист рассказывал, как надевать и снимать линзы и сколько часов в день их можно носить.

Потом мы пошли в маникюрный салон, и Марси в знак примирения предложила оплатить мне французский маникюр. Я, также в знак примирения, согласилась. Должна признать, что благодаря специалисту мои неровные и некрасивые ногти стали как… как у всех девчонок, как сказал бы мой папа.

Пока ногти сохли под ультрафиолетовой лампой, я рассказала подруге о том случае, когда папа, напившись, спросил, не лесби ли я.

Она хохотала так, словно ничего смешнее со времен бомб-вонючек человечество не придумало.

Это снова была моя Мар. Блин, как я по ней скучала.

После маникюра мы пошли в фуд-корт. Мар взяла диетическую колу. А я обычную. Мы отыскали столик по чище.

– Должна тебе кое-что сказать, – объявила она между глотками.

Я притворно удивилась:

– Что ты с Гейбом Веббером встречаешься? Как ты могла?

Она склонила голову набок и вскинула бровь:

– Ха-ха. Жутко смешно. Нет, кое-что другое.

– Что?

Я все никак не могла отвести взгляд от своих модных ногтей. Моя рука со стаканчиком и соломинкой казалась такой взрослой. Я вообразила, будто держу хрустальный бокал, отвела мизинец и сделала маленький глоточек, как английская королева. Я хотела рассмешить Мар.

Но она вместо этого объявила:

– Джонни Мерсер хочет тебя отыметь. Серьезно.

Я резко сделала большой некоролевский глоток. Поперхнулась и забрызгала все вокруг. Кока-кола пошла носом, и если вам это удовольствие незнакомо, скажу, что оно скорее похоже на пытку. Пузырьки газа как будто режут слизистую. Я одной рукой зажала нос, другой одновременно схватила салфетки. А Марси сидела и ржала.

Я вытерла лицо и стол. И майку. И пол.

– Блин, Мар, ну ты и выражаешься.

– Вообще-то, он приятный парень. Ты что думаешь?

– О чем?

– О том, чтобы с ним встречаться.

Я посмотрела на Марси так, будто она только что объявила мне, что она инопланетянка, что скоро за ней прилетит корабль и что она зовет меня с собой.

– Ты шутишь. – Это была скорее мольба, чем утверждение. Я вспомнила, как Джонни сказал мне у костра, что я ему нравлюсь. А потом написал записку. И хотя я радовалась, что он не испытывает ко мне отвращения… – Нет, меня этот вариант не интересует, – сказала я.

– Просто позвони ему. Хоть раз. Фион, говорю тебе, он отличный парень. Помнишь ту свою выходку? С объявлением, когда он взял вину на себя? Ты знаешь, что у него из-за этого огромные неприятности были?

– Что? Нет! Он сказал, что все нормально.

– Ну, естественно, не станет же он тебе жаловаться, что у него проблемы из-за тебя. Фиона, ты ему очень нравишься.

Джонни – еще один, помимо Мар, человек, с которым я повела себя дерьмово после того, как он попытался меня защитить.

– Насколько серьезно ему влетело?

– Ему целый месяц приходилось после школы сортировать и подшивать бумаги директрисы, чтобы вернуть тебе Айпод с колонками. По-моему, сегодня как раз последний день.

Я поставила стаканчик:

– Что?

– Более того! Она заставляет его пойти на курс типа-личностного-роста-плюс-борьбы-с-гневом. К тому же он платный! Можешь в это поверить?

Я уперла локти в стол и положила голову на ладони:

– Нет, не могу. Блин, Мар, мне так паршиво. – Я распрямилась. – Я заплачу за курс. И пусть он возьмет себе этот Айпод с колонками.

Мар махнула рукой:

– Не возьмет. Я знаю. Такой он человек, Фион. Вот Гейб… Гейб бы взял твои деньги. А Джонни – нет. Ни за что.

Я схватила салфетку и принялась медленно рвать ее на кусочки:

– Почему я только сейчас об этом узнаю? Ведь это уже целый месяц длится?

– Он заставил меня поклясться, что я никому не скажу. Да и мы с тобой не разговаривали, так что… Не говори ему, что я тебе разболтала, ладно? Он и мне-то признался лишь потому, что в прошлый раз из-за этого не смог пойти на танцы. Готова спорить, иначе никто и не узнал бы. Он ни разу не пожаловался, Фиона. Я думаю, для него это вообще радость, потому что он делает это для тебя.

У меня опять возникло чувство, будто меня изнутри наполнили пчелами, как тогда, когда Тодд узнал, что я помешана на Гейбе. Как будто мое тело было из светящегося оптоволокна, как в отделе с причудливыми лампами, и кто-то вдруг провел по мне рукой.

Больше всего это было похоже на безграничный, неодолимый ужас, возникающий, когда что-то угрожает твоей жизни.

Я смяла обрывки салфетки в твердый комок.

Марси наклонилась ко мне:

– Да ладно, разговор по телефону-то тебя не прикончит.

Всего один раз. Ты сама говорила, что он прикольный. Если тебя смущают его габариты, – сказала Марси, – то я, честно говоря, удивлена. – Она сделала глоток. Я знала, что эта ее пауза была вызовом – подруга ждала, что я начну это отрицать.

А я не стала.

Она принялась тыкать соломинкой в кубики льда:

– Понимаешь, Фиона, иногда как раз красивые парни относятся к женщинам как подонки. И в них ничего, кроме внешности, нет. Поверь мне.

Погодите-ка. Она уже второй раз бросает такой темный намек.

Что, в раю с Гейбом не все так идеально? Следует ли мне принять это приглашение и расспросить подробнее? Нет, как-нибудь в другой раз. На сегодня с меня драматизма хватит.

– Да, но начинается-то все с внешности.

– Но Джонни же не страшный! Он просто… рослый. А глаза у него очень красивые. И надо признать, что и голос соблазнительный. Но самое главное, Фиона, он человек хороший. Вдумчивый, чуткий. И чувство юмора у него есть, и мозги.

Я не могла не приколоться. Ну как упустить такую возможность?

– Если он тебе так нравится, выходи за него зааааамуж!

– Я уже за ним замужем – поэтому и знаю, какой он, – парировала она.

– А если серьезно, – спросила я, – ты сама стала бы с ним встречаться? В смысле, если бы была свободна? – Я старалась не произносить имя Гейба вслух.

Марси задрала подбородок и заявила:

– Конечно. Без тени сомнения.

Это прозвучало почти искренне. Как будто она действительно согласилась бы гулять с Джонни Мерсером.

– Но дело в том, Фиона, что ему нравишься ты, – снова сказала подруга. – Ладно, я с ним хотя бы потанцевать могу. Знаешь, у него вообще-то весьма неплохо получается. – И она игриво задвигала бровями.

– Ладно, – сказала я. – Намек ясен. Джонни Мерсер – достойный чувак. Отлично. Я чувствую себя как пятиклассница. Может, передать ему записку через тебя. Ты, кстати, знаешь, что он-то мне послал записку на математике? И сложил мячиком, не иначе. Нас случайно в младшие классы не перевели? Ты что так ухмыляешься?

– Нам кажется, что дама чересчур строптива.

Я швырнула в нее мокрую от колы салфетку – нарочно промахнувшись, конечно же.

– Иди в жопу, шекспирка.

Хихикнув, Марси громко допила то, что осталось от колы.

– Похоже, тебе в кайф меня мучить, да? – спросила я. – Мстишь, что ли?

Она стихла и поставила стакан:

– Нет. Ни в коем случае.

– Почему ты так добра ко мне?

– Потому что мы друзья.

Когда мы с Сэм сидели в сарае, она говорила то же самое. Так что я поняла, что мы правильно разрешили нашу проблему.