– Расскажешь, где ты научился делать татуировку?

– Нет.

Селена никак не думала, что на следующий вечер Рован уже сам позовет ее к себе. Сейчас она держала костяную рукоятку иглы, застывшей над его запястьем, и не представляла, как справится со всем этим.

– Если ты не ответишь, я могу что-то сделать не так и…

Для большей убедительности Селена дотронулась татуировочной иглой до его загорелой мускулистой руки. Рован фыркнул, что вполне могло сойти за смех. Фэец попросил ее помочь восстановить узор в обожженных местах. В его просьбе Селена усматривала добрый знак.

– Ты у кого-то учился? Наверное, такое искусство передается от учителя к ученику.

– Да. – Рован как-то странно на нее посмотрел. – От учителя к ученику. У нас в военном лагере был командир, который на своем теле записывал количество убитых им врагов. Иногда запечатлевал и всю историю битвы. Все молодые солдаты восхищались им. Вот я и уговорил его обучить меня этому искусству.

– Использовав все свое легендарное обаяние?

– В общем-то, ничего особо хитрого тут нет. – Рован наградил ее полуулыбкой. – Просто заполни места, где у меня…

Селена взяла иглу, молоточек и прочертила еще одну кровавую бороздку.

– Хорошо. И глубина выбрана правильно.

Чернила Рована были смешаны с солью и железным порошком, иначе его магическая сила и бессмертное тело, на котором быстро заживали все раны, уничтожили бы узоры.

Сегодня утром Селена проснулась, чувствуя себя… очистившейся. Нет, ее горе и боль по-прежнему таились внутри. Но она хотя бы смогла свободнее дышать. Чем-то это было похоже на ощущения слепого, вдруг начавшего немного видеть.

Стараясь, чтобы рука не дрожала, Селена прочертила вторую бороздку, затем третью.

– Расскажи о своей семье, – попросила она.

– Вначале расскажи о своей, – сквозь стиснутые зубы ответил Рован. – Потом и до моей доберемся.

Похоже, она была способной к ремеслам. Первый раз держит в руках татуировочную иглу и действует почти безошибочно. Чувствуя благодушное состояние Рована, Селена решилась задать новый вопрос:

– А твои родители живы?

Вопрос был опасный; особенно если вспомнить участь его Лирии. Однако в глазах Рована не появилось ни горя, ни грусти. Он спокойно покачал головой:

– Когда родители меня зачали, даже по нашим меркам они были уже очень старыми. За несколько тысячелетий, что они прожили вместе, я был их единственным ребенком. Мне едва исполнилось двадцать, когда они ушли в Тот мир.

«Как странно фэйцы говорят о смерти», – едва успела подумать Селена.

– А у тебя, насколько понимаю, нет братьев и сестер? – спросил Рован.

Ниточка воспоминаний была совсем тоненькой. Селена говорила, не поднимая головы от своего занятия.

– Из-за маминого фэйского наследия беременность далась ей тяжело. Когда начались схватки, она прекратила дышать. Потом говорили, что ее и меня спасла воля моего отца. Не знаю, смогла бы она зачать еще одного ребенка. Думаю, родители решили не рисковать, поэтому… ни братьев, ни сестер.

Она ответила на вопрос, а вдаваться в подробности было совсем необязательно. И все же Селена добавила:

– Но у меня был двоюродный брат. Пятью годами старше меня. Мы с ним росли как родные. Защищали друг друга, хотя и дрались тоже.

Эдион. Вот уже десять лет она не произносила этого имени. Но она слышала о военных победах брата.

Затекшие пальцы заставили Селену отложить иглу и молоточек.

– Не знаю, как складывалась его жизнь. Не знаю, почему он оказался на службе у адарланского короля. Но… сейчас его считают опытным и смелым полководцем. Еще говорят, что отсутствие волнений в Террасене – тоже его заслуга.

Десять лет назад она непростительным образом подвела Эдиона. Имела ли она право винить его за избранный путь? Все эти годы Селена старалась вообще ничего не знать об Эдионе. Особенно о его «умиротворении» Террасена. В детстве он был беззаветно предан родному королевству. Селена не знала, какие потрясения ему пришлось пережить, чтобы все изменилось и Эдион пошел на службу к палачу их родины. Просто чудо, что судьба ни разу не столкнула их в стеклянном замке. Она не боялась, что Эдион увидит ее и мгновенно узнает. Она боялась, что он узнает, по какой дорожке она пошла. Он умел ненавидеть. Рядом с Эдионом, охваченным ненавистью, Рован выглядел бы учтивым придворным.

Фэец молчал. Видимо, думал над ее словами. А Селене было не остановиться.

– Знаешь, меня меньше страшит встреча с адарланским королем, чем с двоюродным братом.

Никакие слова, никакие поступки не искупили бы ее вины и перед Эдионом, и перед родиной. Она была молчаливой соучастницей уничтожения Террасена. Ее соотечественников убивали и отправляли в рабство, а она в это время…

– Передохнула? Тогда продолжай.

Селена послушно взялась за иглу. И вновь Рован поморщился, когда игла прочертила борозду под его кожей.

– Как ты думаешь, брат стал бы тебе помогать? Или увидел бы в тебе смертельного врага, которого надо уничтожить? У него под командованием армия, способная изменить ход любой войны.

При слове «война» у Селены внутри все похолодело.

– Не знаю, кому он на самом деле служит и как отнесся бы ко мне. Лучше об этом не знать. Никогда.

У них с Эдионом были одинаковые глаза, однако в родственном отношении она и он друг другу не ровня. Помнится, слуги и придворные любили поговорить о пользе союза Галатиниев и Ашериров. Сейчас эта мысль оставалась для Селены такой же смехотворной, как и десять лет назад.

– А у тебя есть двоюродные братья и сестры? – спросила она Рована.

– Предостаточно. Род Моры всегда был самым многочисленным, отчего каждая моя встреча с родней вызывает желание поскорее убраться из Доранеллы.

Селена улыбнулась.

– Ты бы с ними поладила, – добавил Рован. – Особенно с сестрами. Они тоже обожают совать нос в мои дела.

Селена сжала ему руку. Смертный взвыл бы от боли. Рован лишь усмехнулся.

– Надо же, какой ты разговорчивый, принц. Мне никогда еще не задавали столько вопросов.

Сказанное не совсем соответствовало действительности, однако не было таким уж преувеличением. Просто никто не задавал ей таких вопросов. А она никогда на них не отвечала.

Рован выразительно посмотрел на свое запястье и оскалил зубы. Больше для виду.

– Поторапливайся, принцесса. Я все-таки рассчитываю немного поспать.

Левой рукой Селена сделала весьма непристойный жест. Рован перехватил ее руку:

– Королевы так себя не ведут.

– Наверное. Но я не королева.

– Ты поклялась подруге освободить ее родину и спасти континент. – Рован не выпускал ее руку. – А до твоей родины тебе, получается, нет дела? Почему ты боишься заявить о своем прирожденном праве? Что тебя пугает? Адарланский король? Или тебе страшно увидеть жалкие остатки некогда блистательного двора?

Их лица были совсем близко. Селена различала коричневые крапинки в зеленых глазах Рована.

– Назови мне хотя бы одну убедительную причину своего нежелания занять террасенский трон. Всего одну, и больше я никогда не заговорю об этом.

Чувствовалось, Рован спрашивает не из праздного любопытства. Даже его дыхание подсказывало ей, что он действительно хочет это знать.

– Если я освобожу Эйлуэ и уничтожу адарланского короля, будучи Селеной, потом я могу отправиться куда угодно. А корона… моя корона – это тоже кандалы.

Для принцессы и наследницы она рассуждала на редкость эгоистично. Но она не лукавила. Помнится, Нехемия однажды призналась в схожем желании. Больше всего эйлуэйской принцессе хотелось стать обыкновенной девушкой и не ощущать на голове тяжесть короны. Знала ли Нехемия, как глубоко ее слова отозвались в душе Селены?

Судя по глазам Рована, фэец собирался ее отчитать. Но он лишь спросил:

– Как понимать твои слова: «Это тоже кандалы»?

Он разжал пальцы и, казалось, только сейчас заметил две тонкие полосы шрамов на запястье Селены. Он поджал губы. Селена выдернула руку:

– Ничего особенного. Память об Аробинне, моем хозяине. Он учил меня высвобождаться из цепей.

Это было полуправдой. Аробинн действительно учил ее высвобождаться из цепей. Но из кандалов, надетых на нее в Эндовьере, высвободиться было невозможно. Все ее ухищрения были бессильны, пока кандалы с нее не снял Шаол.

Селене не хотелось открывать Ровану эту страницу своей жизни. Со злостью и ненавистью можно справиться, но с жалостью… И говорить о Шаоле она тоже не могла. Ей было бы не объяснить Ровану, как Шаол помог ей воспрянуть, а потом снова разбил ей сердце. Тогда придется рассказывать и про Эндовьер, и про то, что однажды (когда – она не знала) она вернется туда и освободит всех. Всех рабов до единого, даже если ей собственноручно пришлось бы снимать с них кандалы.

Селена продолжила восстанавливать узор татуировки. Лицо Рована оставалось напряженным, словно он учуял ее полуправду.

– А почему ты не сбежала от Аробинна?

– У меня было две мечты. Первая – скрыться от мира и от моих врагов, но…

Трудно говорить о таком, глядя в проницательные фэйские глаза!

– Больше всего я хотела спрятаться от самой себя. Я убедила себя, что должна исчезнуть, потому что… Моей второй мечтой… даже тогда… было расправляться с людьми так, как расправились со мной. Оказалось, это у меня очень хорошо получается.

Рован молчал. Ждал продолжения.

– Если бы Аробинн меня выгнал, я бы или погибла, или прибилась к мятежникам. А если бы я выросла среди них, меня вполне могли схватить и казнить, как многих других. Или же я превратилась бы в клубок ненависти и с ранних лет убивала бы адарланских солдат везде, где попадались бы.

Рован удивленно поднял брови. Селена щелкнула языком:

– А ты думал, я все это выложу тебе еще в Варэсе или по пути в крепость? Уверена: у тебя таких историй гораздо больше, так что не удивляйся. Может, ты не выдержишь и мы с тобой опять будем колошматить друг друга до полусмерти?

Его глаза вспыхнули, как у хищника.

– Нет, принцесса. Драки окончены. Можешь говорить мне все, что угодно и когда угодно, но кататься с тобой по земле я больше не буду.

Селена снова взялась за иглу:

– Представляю, как твои друзья тебя обожают.

Рован по-кошачьи улыбнулся и взял ее за подбородок. Он не хотел сделать ей больно. Просто развернул лицом к себе:

– Во-первых, мы с тобою не друзья. Я по-прежнему тебя обучаю, и это значит, что ты по-прежнему находишься под моим началом.

Он чуть сильнее сжал ей подбородок:

– Во-вторых, кем бы мы ни были, у каждого из нас своя жизнь. Я об этом помню. Ты заслуживаешь того, чтобы я не лез в твою жизнь, но тогда и ты не лезь в мою.

Их лица находились так близко, что на какое-то мгновение дыхание обоих смешалось.

– По рукам, – сказала Селена.