Следующие несколько дней мне было очень трудно сидеть спокойно и залечивать свои ноги, как мне полагалось; я могла думать только о своей встрече со Снежным Цветком. Даже Мама и Тетя были охвачены этим ожиданием и строили предположения о том, что именно нам со Снежным Цветком следует написать в нашем договоре, хотя ни одна из них никогда ни одного договора не видела. Когда паланкин Мадам Ван остановился у нашего дома, я уже была вымыта и одета в простую деревенскую одежду. Мама отнесла меня вниз, потом на улицу. Через десять лет, когда я буду выходить замуж, я совершу подобное путешествие к паланкину. Тогда я буду страшиться новой жизни, расстилающейся передо мной, и горевать от разлуки со всем тем, что мне знакомо. Но ожидая встречи со Снежным Цветком, я испытывала головокружение от нервного возбуждения. Понравлюсь ли я ей?

Мадам Ван открыла дверцу паланкина, Мама посадила меня внутрь, и я очутилась в тесном пространстве. Снежный Цветок была намного красивее, чем я себе воображала. Глаза у нее были, как две совершенные миндалины, а кожа бледная. Было видно, что она не проводила так много времени на улице, как я, в свои молочные годы. Прямо за ней висел занавес красного цвета, и на ее черные волосы падал розовый отсвет. Она была одета в шелковую рубашку небесно-голубого цвета с узором из облаков. Из-под ее штанин выглядывали туфельки, которые я сделала для нее. Она ничего не сказала. Возможно, она нервничала, как и я. Она улыбнулась мне, и я улыбнулась ей в ответ.

В паланкине было всего одно сиденье, поэтому нам пришлось потесниться. Чтобы сохранить равновесие, Мадам Ван села посередине. Носильщики подняли паланкин, и вскоре уже быстро шагали по мосту, который вел прочь из Пувэя. До этого мне никогда не приходилось сидеть в паланкине. У нас было четверо носильщиков, которые старались бежать так, чтобы паланкин раскачивался как можно меньше, но от задернутых занавесок, от жаркого дня, от своего собственного волнения и от странного ритма нашего движения меня тошнило. Я никогда не бывала далеко от дома, поэтому, даже если бы и выглянула наружу, то не знала бы, где нахожусь, и сколько нам еще предстоит путешествовать. Я слышала раньше о празднике Храма Гупо. Кто о нем не слышал? Женщины ходили туда каждый год на десятый день пятого месяца, чтобы помолиться о рождении сыновей. Говорили, что тысячи людей приезжали на эту ярмарку. Все это было за гранью моего понимания. Когда до меня начали доноситься новые звуки — звяканье колокольчиков на конных повозках, крики носильщиков: «С дороги!», голоса уличных продавцов, уговаривающих покупателей купить благовонные палочки, свечи и другие подношения, которые можно было возложить на алтарь в храме, я поняла, что мы достигли места назначения.

Паланкин остановился, и носильщики опустили его, сильно ударив о землю. Мадам Ван перегнулась через меня, открыла дверцу паланкина, приказала нам сидеть смирно и вышла. Я закрыла глаза, радуясь тому, что качка закончилась, и стараясь успокоить свой желудок, когда чей-то голосок высказал мои мысли вслух: «Я так рада, что мы остановились. Мне казалось, меня вырвет. Что бы ты обо мне тогда подумала?»

Я открыла глаза и посмотрела на Снежный Цветок. Ее белое лицо позеленело, как, мне думалось, и мое собственное, но в ее глазах было откровенное любопытство. Она заговорщицки втянула голову в плечи, улыбнулась с таким видом, который, как я скоро узнала, означал, что мы накличем неприятности на свою голову, потеребила занавеску и сказала: «Давай посмотрим, что там снаружи».

Ключом к совпадению наших восьми знаков было то, что мы обе родились в год лошади. Это означало, что мы обе тосковали по приключениям. Она снова посмотрела на меня, измеряя степень моей храбрости, которая, я вынуждена признать, совсем испарилась. Я глубоко вздохнула и быстро передвинулась на ее сторону паланкина. Снежный Цветок подняла занавес. Теперь я могла совместить лица и голоса, которые я слышала, но помимо этого, перед моим взором предстали удивительные картины. Люди Яо соорудили из ткани торговые палатки, украшенные колышущимися кусками материи, куда более разноцветными, чем те, что ткали Мама или Тетя. Мимо нас прошествовала группа музыкантов в ярких одеждах, направлявшаяся на оперное представление. Прошел мужчина со свиньей на привязи. Мне никогда не приходило в голову, что кто-то приводит свиней на ярмарку, чтобы их продать. Через каждые несколько секунд мимо нас проносили паланкины. В каждом из них, как мы предполагали, находились женщины, прибывшие возложить дары Гупо. По улицам сновали множество женщин — названые сестры, которые вышли замуж в разные деревни и могли в этот день встретиться вновь. Они были одеты в свои лучшие юбки и старательно вышитые головные уборы. Они стайками семенили по улицам на своих «золотых лилиях». Там было так много красивого, что надо было впитать в себя, и впечатление от этой красоты усиливал невероятно сладкий запах, который проникал к нам в паланкин, дразня мое обоняние и успокаивая желудок.

«Ты бывала здесь раньше?» — спросила Снежный Цветок. Когда я отрицательно покачала головой, она затараторила: «Я приезжала сюда с моей матерью несколько раз. Мы всегда здесь веселились. Мы ходили в храм. Как ты думаешь, мы пойдем туда сегодня? Наверное, нет. Туда слишком долго идти, но я надеюсь, что мы пойдем к ларьку, где продают таро. Мама всегда водит меня туда. Чувствуешь запах? Старик Цзо — он и есть владелец палатки — делает самое вкусное угощение в уезде».

Она была здесь много раз! Снежный Цветок продолжала тараторить: «Вот что он делает. Он обжаривает кубики таро, пока они не станут мягкими внутри, но твердыми и хрустящими снаружи. Потом он расплавляет сахар на большой сковородке на сильном огне. Ты когда-нибудь ела сахар, Лилия? Эта самая лучшая вещь в мире. Он нагревает сахар до тех пор, пока тот не станет коричневым, потом кидает туда обжаренные кусочки таро и поворачивает их там, пока они не покроются сахарной корочкой. Кладет их на тарелку и ставит на стол вместе с миской холодной воды. Ты не поверишь, до чего горячо таро в расплавленном сахаре. Оно может прожечь дырку у тебя во рту, если ты попробуешь есть его просто так, поэтому его надо взять палочками и опустить в воду. Крак, крак, крак! Так трещит сахар, когда он затвердевает. И когда ты вгрызаешься в него, ты сначала раскусываешь сахарную скорлупу, потом хрустящую корочку таро, а потом добираешься до мягкой середины. Тетушка должна отвести нас туда, ты согласна?»

«Тетушка?»

«Ты говоришь? Я думала, что ты умеешь только писать красивые слова».

«Возможно, я не говорю так много, как ты», — спокойно ответила я, хотя чувства мои были задеты. Она была правнучкой императорского ученого и знала намного больше, чем дочь простого крестьянина.

Снежный Цветок взяла меня за руку. Ее руки были сухими и горячими, ее чи пылала. «Не волнуйся. Мне все равно, если ты тихоня. Моя болтовня всегда приводит меня к беде, потому что я не думаю перед тем, как сказать, а ты будешь идеальной женой, которая всегда аккуратно выбирает слова».

Вы понимаете? В первый же день мы поняли друг друга, но удержало ли это нас от ошибок в будущем?

Мадам Ван открыла дверцу паланкина: «Девочки, пошли. Все готово. До нашей цели всего десять шагов. Будь их больше, я бы нарушила обещание, данное вашим матерям».

Мы находились недалеко от палатки, где продавали бумагу. Палатка была украшена красными лентами, двустишиями с добрыми пожеланиями, красными и золотыми символами двойной удачи и раскрашенными изображениями богини Гупо. Стол, стоявший у входа, был завален самыми яркими из товаров. Проходы с двух сторон давали покупателям возможность войти в палатку, защищенную от уличного шума и гама тремя длинными столами, стоявшими по сторонам. В центре палатки находился маленький стол с чернильницей, кисточками и двумя стульями с прямыми спинками. Мадам Ван сказала, чтобы мы выбрали лист бумаги для нашего договора. Как и всем детям, мне редко приходилось что-либо выбирать, пожалуй, только какой-нибудь овощ из общей миски после того, как Папа, Дядя, Старший Брат и все старшие члены нашей семьи уже воткнули свои палочки в блюдо. Теперь я была ошеломлена возможностью выбора, мне хотелось потрогать все, что было в палатке, в то время как Снежный Цветок, семилетняя девочка, была разборчива, демонстрируя свое хорошее воспитание.

Мадам Ван сказала: «Помните, девочки, сегодня за все плачу я. Можно выбрать только что-нибудь одно. У вас есть еще дела, поэтому не тратьте время зря».

«Конечно, Тетушка», — ответила Снежный Цветок за нас обеих. Потом она спросила меня: «Какая тебе нравится?» Я указала на большой лист бумаги, который из-за своих размеров казался наиболее соответствующим важности события.

Снежный Цветок провела указательным пальцем по золоченому обрезу. «Качество позолоты плохое», — сказала она. Затем подняла лист над головой. «Бумага такая же тонкая и прозрачная, как мушиное крылышко. Посмотри, как солнце просвечивает сквозь нее». Она положила лист на стол и посмотрела мне в глаза серьезным взглядом. «Нам нужно что-нибудь такое, что вечно будет указывать на совершенный характер и длительность нашего союза».

Я едва могла уразуметь ее слова. Она говорила на чуть ином диалекте, чем мы в Пувэе, но это было не единственной причиной моего недопонимания. Я была грубой и глупой, она была утонченной, и ее домашнее обучение выходило далеко за пределы того, что знали моя мать и моя тетка.

Снежный Цветок затащила меня в глубину палатки и прошептала: «Они всегда держали то, что получше, здесь». А потом своим обычным голосом: «Моя половинка, как тебе нравится это?»

Впервые меня попросили посмотреть — действительно посмотреть — на что-то, и я посмотрела. Даже своим непросвещенным глазом я могла заметить разницу между тем, что я выбрала на уличной стороне палатки, и тем, что выбрала Снежный Цветок. Ее лист был меньшего размера и менее яркой расцветки.

«Потрогай его», — сказала она.

Я взяла лист в руки — он казался очень прочным на ощупь — и подняла его к солнечному свету, как это сделала Снежный Цветок. Бумага была такой плотной, что свет проходил сквозь лист слабо, как красный отсвет.

В молчаливом согласии мы вручили бумагу торговцу. Мадам Ван заплатила за нее и за то, чтобы мы написали наш договор на столике в середине палатки. Снежный Цветок и я уселись друг напротив друга.

«Как ты думаешь, сколько девочек сидели на этих стульях и писали свои договоры? — спросила Снежный Цветок. — Мы должны составить самый лучший договор из всех». Она немного нахмурилась и спросила: «Что в нем, по-твоему, должно быть?»

Я подумала обо всем том, что предлагали Мама и Тетя. «Мы с тобой еще девочки, — сказала я, — поэтому должны следовать правилам…»

«Да, да, это все обычные вещи, — сказала Снежный Цветок чуть нетерпеливо, — но разве ты не хочешь, чтобы там говорилось о нас обеих?»

Я была не уверена в себе, а она, казалось, знала так много. Она бывала здесь прежде, а я нет. Она, похоже, знала, что следует включить в наш договор, а я лишь могла полагаться на слова моей матери и Тети, которые только воображали себе, каким должно быть соглашение. Каждое мое предложение было похоже на вопрос.

«Мы станем лаотун на всю жизнь? Мы будем всегда верны друг другу? Мы будем вместе заниматься домашней работой в верхней комнате?»

Снежный Цветок устремила на меня свой взор, такой же прямой, каким она посмотрела на меня в паланкине. Я не могла понять, о чем она думает. Я сказала что-то не то? Я сказала как-то не так?

Секунду спустя она взяла кисточку и обмакнула ее в чернила. Вне зависимости от всех моих сегодняшних промахов, Снежный Цветок еще по нашему вееру поняла, что моя каллиграфия не так хороша, как ее. Но когда она начала писать, я увидела, что она приняла мои предложения. Мои чувства и ее красивое изложение слились воедино, создав одну общую мысль.

Мы верили в то, что наши чувства, запечатленные на листе бумаги, будут длиться вечно, но мы не могли предвидеть всех жизненных перипетий, которые ожидали нас. Все же я помню многое из нашего договора. Как же мне не помнить? Его слова шли из моего сердца.

Мадам Ван с важностью наблюдала, как мы обе написали наши имена внизу на нушу. «Я счастлива, что вы заключили союз лаотун, — провозгласила она. — Как и в браке между мужчиной и женщиной, добрые люди сходятся с добрыми людьми, красивые с красивыми, умные с умными. Но в отличие от брака — этот союз особенный. Не допускается, — тут она позволила себе слегка хихикнуть, — никаких наложниц. Вы понимаете, девочки, что я имею в виду? Это союз двух сердец, который не могут разрушить ни расстояние, ни несогласие, ни одиночество, ни более высокое положение в браке, и в этом союзе не дозволяется другим девочкам — а позднее женщинам — встать между вами».

Мы снова прошли десять шагов до нашего паланкина. Так много месяцев ходьба была мучением, но сейчас я чувствовала себя, как Яо Нян, первая женщина с крошечными ножками. Когда она танцевала на золотом лотосе, казалось, что она плывет на облаке. Каждый мой шаг делал меня счастливой.

Носильщики отнесли нас к центру ярмарки. На этот раз, выйдя из паланкина, мы оказались прямо посреди рыночной площади. Чуть приподнявшись, я смогла увидеть красные стены храма, позолоченную резьбу и крышу из зеленой черепицы. Мадам Ван сунула нам по монетке и велела купить подарки, чтобы отпраздновать этот день. Если мне никогда не приходилось выбирать, то, конечно же, мне никогда не предоставлялась и возможность тратить деньги. В одной руке я сжимала монету, а другой держалась за руку Снежного Цветка. Я пыталась придумать, что захочет купить эта девочка, стоявшая рядом со мной, но вокруг было так много чудесных вещей, и от этого разнообразия у меня закружилась голова.

К счастью, Снежный Цветок снова взяла инициативу на себя, взвизгнув: «Я знаю, что нам нужно!» Она сделала пару поспешных шажков, словно собиралась побежать, но споткнулась. «Иногда я совсем забываю про свои ноги», — сказал она, и лицо ее напряглось от боли.

Должно быть, мои ноги выздоравливали немного быстрее, чем у нее, и я была капельку разочарована, что мы не сможем осмотреть столько, сколько нам — мне — хотелось.

«Мы пойдем медленно, — сказала я. — Нам не нужно осматривать сегодня все, потому…» «Потому что мы будем приезжать сюда каждый год, пока будем живы», — закончила за меня Снежный Цветок и сжала мою руку.

Что за зрелище мы с ней, должно быть, представляли: две половинки на своей первой прогулке, пытающиеся удержаться на упомянутой формы ногах, и только веселость хранит их от падения, да пожилая женщина в яркой одежде, покрикивающая: «Прекратите так себя вести, или мы сейчас же отправимся домой!» К счастью, нам не надо было идти далеко. Снежный Цветок потащила меня к палатке, где продавались принадлежности для вышивания.

«Мы с тобой — две девочки, и мы находимся в нашем дочернем возрасте, — говорила Снежный Цветок, в то время как ее глаза осматривали радугу разноцветных ниток, разложенных на прилавке. — Пока мы не выйдем замуж, мы будем сидеть в женской комнате, вместе ходить в гости, вместе вышивать, вместе шушукаться. Если мы тщательно все выберем, у нас останется такая память о сегодняшнем дне, которой хватит на долгие годы».

В палатке мы быстро пришли к соглашению. Нам понравились одни и те же цвета, но мы также выбрали и другие, которые были нам не по сердцу, но, тем не менее, подходили для того, чтобы вышить деталь листика или тень от цветка. Мы отдали наши монетки и вернулись к паланкину с покупками в руках. Когда мы были уже внутри, Снежный Цветок принялась умолять Мадам Ван доставить нам еще одно удовольствие. «Тетушка, ну, пожалуйста, отведите нас к продавцу таро. Пожалуйста, Тетушка, ну, пожалуйста». Сообразив, что Снежный Цветок пользуется этим почетным обращением для того, чтобы смягчить суровость Мадам Вам, и воодушевившись смелостью моей лаотун, я присоединилась к ее просьбам: «Пожалуйста, Тетушка, ну, пожалуйста!» Мадам Ван не могла сказать нет, когда по обеим сторонам сидели девочки, теребили ее за рукава и умоляли еще об одном сумасбродстве, как это мог делать только старший сын.

Наконец она сдалась, предупредив нас, что подобное больше не повторится. «Я всего лишь бедная вдова, и пустая трата денег на двух никчемных девочек нанесет урон моей репутации в уезде. Вы хотите довести меня до нищеты? Вы хотите, чтобы я умерла в одиночестве?» Она говорила все это в своей обычной резкой манере, но на самом деле, когда мы добрались до палатки продавца таро, там все было приготовлено для нас. Был накрыт низкий стол, рядом стояли три маленькие бочки для сидения.

Хозяин вынес живого цыпленка и показал его нам. «Я всегда выбираю для вас самого лучшего, Мадам Ван», — сказал Старик Цзо. Через несколько минут он принес специальный горшок, который снизу подогревался углем. Внутри кипел бульон, а в нем был имбирь, лук и разделанный цыпленок, которого мы только что видели. На столе стоял соус из имбиря, чеснока, лука и горячего масла. Нашу трапезу завершал свежий зеленый горошек, тушенный с цельными зубчиками чеснока, разложенный на деревянной тарелке. Мы ели с увлечением, выуживая палочками вкусные кусочки цыпленка, с удовольствием жевали и выплевывали косточки на землю. Еда была чудесной, но я все же оставила у себя место для таро, о котором Снежный Цветок упоминала раньше. Все, что она рассказывала, было правдой: и сахар трещал, попав в холодную воду, и таро хрустело у меня во рту, и серединка его была необыкновенно мягкой.

Так же, как я делала это дома, я взяла чайник и налила нам всем троим чаю. Когда я поставила чайник на место, то услышана, как Снежный Цветок неодобрительно втянула в себя воздух. Я опять что-то сделала неправильно, только не знала, что именно. Она положила свою руку поверх моей, поднесла ее к чайнику, и мы вместе повернули его так, что его носик больше не указывал на Мадам Ван.

«Это невежливо, когда носик чайника указывает на кого-нибудь», — мягко заметила Снежный Цветок.

Мне бы следовало устыдиться. Но вместо этого я чувствовала лишь восхищение воспитанием моей лаотун.

Вернувшись к паланкину, мы нашли носильщиков спящими, но громкий голос Мадам Ван разбудил их, и вскоре мы уже были на пути домой. Мадам Ван позволила нам сидеть рядом, хотя это и нарушило равновесие паланкина, увеличивая его тяжесть для носильщиков. Я оглядываюсь назад и вижу, какими мы были юными просто две девчушки, хихикающие по любому пустяку. Мы разбирали наши нитки, держались за руки, выглядывали наружу, когда Мадам Ван дремала, и наблюдали за тем, что проплывало за нашими окошками.

Мы были так увлечены, что ни одна из нас не почувствовала тошноты в раскачивающемся паланкине, который несли по ухабистой дороге.

Это было наше первое путешествие в Шэся и в Храм Гупо. На следующий год Мадам Ван снова взяла нас туда, и мы совершили наши приношения в храме. Она сопровождала нас в Шэся почти каждый год, пока не закончились наши дочерние годы. После того как мы со Снежным Цветком вышли замуж, мы каждый год встречались в Шэся, если позволяли обстоятельства, и всегда совершали приношения в храме, чтобы у нас были сыновья, всегда заходили к торговцу нитками, чтобы продолжать работать над своими вышивками в одной цветовой гамме, всегда вспоминали подробности нашей первой поездки и всегда приходили к Старику Цзо, чтобы отведать таро в сахаре под конец дня.

Мы добрались до Пувэя в сумерки. В этот день я совершила нечто большее, чем просто приобрела подругу вне моего родного дома. Я подписала договор, по которому я становилась половинкой другой девочки. Мне не хотелось, чтобы этот день заканчивался, но я знала, что это произойдет, как только мы доберемся до моего дома. Я представляла себе, как мы расстаемся, как носильщики уносят Снежный Цветок вниз по улице, и она лишь машет мне рукой на прощанье из-за развевающихся на ветру занавесок, а потом паланкин скрывается за углом. Но я узнала, что мое счастье еще не кончилось.

Мы остановились, и я вышла из паланкина. Мадам Ван велела Снежному Цветку выйти тоже. «До свидания, девочки. Я вернусь через несколько дней, чтобы забрать Снежный Цветок». Она нагнулась, ущипнула щеку моей половинки и добавила: «Веди себя хорошо. Не жалуйся. Смотри во все глаза, слушай во все уши и учись. Пусть твоя мать гордится тобой».

Как мне описать, что я почувствовала, когда мы обе остались стоять у порога дома? Я была вне себя от счастья, но я знала, что ожидает нас внутри. Как бы я ни любила свою семью и свой дом, я понимала, что Снежный Цветок привыкла к лучшему. А она не взяла с собой никакой одежды или других принадлежностей туалета.

Мама вышла нам навстречу. Она поцеловала меня, потом она взяла Снежный Цветок за плечи и перевела ее через порог. Пока меня не было дома, Мама, Тетя и Старшая Сестра хорошо потрудились, чтобы привести в порядок главную комнату. Вся рвань была убрана, висящая одежда снята с веревок, а тарелки расставлены по местам. Плотно утрамбованный грязный пол был подметен и обрызган водой — так он становился прохладнее.

Снежный Цветок встретили все члены моей семьи, даже Старший Брат. Когда подали обед, Снежный Цветок сначала опустила свои палочки в чашку с чаем, чтобы очистить их, но если не считать этого маленького жеста, который указывал на утонченность манер, которых моя семья не знала, она изо всех сил старалась скрыть свои чувства. Однако моя душа уже знала Снежный Цветок слишком хорошо. Она просто старалась не замечать плохого. На мой взгляд, она была явно устрашена тем, как мы живем.

Этот день был долгим, и мы устали. Когда пришло время идти наверх, у меня снова упало сердце, но женщины постарались прибрать и там. Постельные принадлежности были проветрены, весь беспорядок от нашей каждодневной работы был ликвидирован, вещи сложены в аккуратные стопки. Мама указала нам на таз с чистой водой, чтобы мы умылись, и на три комплекта одежды, два моих, один Старшей Сестры — все только что постиранные — для Снежного Цветка, чтобы она носила их, пока будет нашей гостьей. Я предоставила Снежному Цветку умыться первой, но она лишь слегка прикоснулась к воде, подозревая, как мне кажется, что таз недостаточно чистый. Ночную рубашку, которую я ей дала, она держала двумя пальцами, глядя на нее так, будто это была дохлая рыба, а не самая новая ночная рубашка Старшей Сестры. Она оглянулась, заметила наши взгляды, устремленные на нее, и, не говоря ни слова, надела ее. Мы забрались в постель. В эту ночь и все ночи, пока Снежный Цветок останется у нас, Старшая Сестра будет спать вместе с Прекрасной Луной.

Мама пожелала нам обеим спокойной ночи. Потом наклонилась, поцеловала меня и прошептала мне на ухо: «Мадам Ван сказала нам, что надо делать. Будь счастлива, малышка, будь счастлива».

Вот так мы и остались лежать рядом друг с другом, укрывшись легким одеялом из хлопка. Мы были совсем маленькими девчушками и, даже ужасно устав, никак не могли перестать перешептываться. Снежный Цветок расспрашивала меня о моей семье, я расспрашивала о ее. Я рассказала о том, как умерла Третья Сестра. Она рассказала о том, как ее третья сестра умерла от кашля. Она спросила меня о нашей деревне, и я сказала ей, что название Пувэй на нашем наречии означает Деревня Обыкновенной Красоты. Она объяснила, что Тункоу означает Деревня Лесного Устья. Когда я приеду к ней в гости, я сама увижу, что это так и есть.

Лунный свет проникал сквозь зарешеченное окно, освещая лицо Снежного Цветка. Старшая Сестра и Прекрасная Луна уснули, но мы со Снежным Цветком продолжали болтать. Когда мы стали старше, нам было велено никогда не обсуждать свои бинтованные ноги, потому что это неприлично и неженственно, и к тому же эти разговоры только разжигают страсть в мужчинах. Но мы были еще девочками и находились в процессе бинтования наших ног. Для нас это еще не стало воспоминанием, как сейчас для меня, а боль и страдание были живы в то время. Снежный Цветок рассказала, как она пряталась от своей матери и просила своего отца пощадить ее. Отец почти согласился, что приговаривало Снежного Цветка к жизни старой девы в доме ее родителей или к жизни служанки в чужом доме.

«Но когда мой отец начал курить свою трубку, — объяснила Снежный Цветок, — он забыл о своем обещании. Когда его голова затуманилась, моя мать и тетя привели меня наверх и привязали к стулу. Поэтому, как и тебя, меня перебинтовали на год позже». Это не означало — раз ее судьба была решена, — что она смирилась с этим. Нет, она сопротивлялась всему в первые месяцы, и даже однажды сдернула с себя все бинты. «Моя мать перебинтовала мои ноги еще крепче, чем прежде, а меня привязала к стулу».

«Нельзя бороться с судьбой, — сказала я. — Она предопределена».

«Моя мать говорит то же самое, — ответила Снежный Цветок. — Она отвязывала меня от стула только для ходьбы по комнате, чтобы мои кости сломались, или отпускала на горшок. Я все время сидела у зарешеченного окошка и смотрела на улицу. Я наблюдала за пролетающими птицами. Я следила за облаками. Я видена, как луна становится все больше, а потом уменьшается, словно тает. Так много всего происходило за моим окном, что я почти забывала о том, что происходит в комнате».

Как эти ее чувства напугали меня! Она обладала истинной независимостью, присущей знаку лошади, но только у ее лошади были крылья, которые несли ее высоко над землей, в то время как моя лошадь имела приземленный характер. Но это неприятное ощущение где-то в глубине желудка — что-то похожее на удары о стены, в которые была заключена наша предопределенная жизнь, — вызывало во мне внутренний трепет, который со временем превратился в затаенное стремление к свободе.

Снежный Цветок придвинулась ближе ко мне, так что мы лежали лицом друг к другу. Она положила свою руку на мою щеку и сказала: «Я счастлива, что мы с тобой — две половинки». Потом она закрыла глаза и заснула.

Я лежала рядом с ней, смотрела на ее лицо в лунном свете, ощущала легкое прикосновение ее маленькой руки к моей щеке, слушала ее дыхание, которое становилось глубже, и размышляла над тем, сумею ли я заставить ее полюбить меня так, как мне мечталось.