Глава 6
«Nigra Sum Sed Formosa!»
(«Я черна и прекрасна!»)
1168 год, Французское Королевство, Овернь
Ему было холодно. Очень, очень холодно. Никогда это ощущение не пронизывало его с такой ясностью и отчетливостью. И все вокруг словно замерло, застыло. Даже кровь в жилах больше не могла литься горячей красной струей. Вместе с чувством холода пришло неприкаянное, разрывающее сердце одиночество. И впервые в жизни Жанно захотелось выть как волку на луну. Раньше иногда он чувствовал себя несчастным, что-то в его жизни его не удовлетворяло, ему казалось, что кому-то другому везло гораздо больше. Но только в этот момент он понял, насколько мир, в котором он жил, был теплым и уютным. Он был не один, он был окружен другими людьми, никогда его не бросали в беде, всегда приходили на помощь. Недаром слуга командорства Жиль поговаривал, что «малец в рубашке родился». Слеза, неожиданно горячая, обожгла щеку. Но усилием воли Жанно взял себя в руки. Он не имел права отступать. Это было его испытание. Он с трудом двинулся вперед, вспоминая день, вернее ночь, с которой все началось. С тех пор прошло пять лет, но он как сейчас помнил все происшедшее тогда.
«Пол сдвинулся за исчезнувшим в глубине рыцарем. Мальчик выбрался из укрытия. Осторожно ступая и боясь дышать, он подошел к распятию. И движимый странной, неподвластной собственному контролю силой, повернул на себя основание. Отверстие в полу открылось, призывая мальчика последовать за рыцарем в черную, страшную, но притягивающую словно магнитом неизвестность… Не думая об опасности, он нырнул вниз и уже скоро нагнал Эммерика. Тот шел вперед не останавливаясь. Мальчик уже почти бежал следом. Глупый, он даже не задавал себе вопрос: слышит ли его Эммерик или нет? Словно возможно было не заметить преследования. Но Эммерик как ни в чем не бывало продолжал свой путь, а Жанно следовал за ним. Внезапно стены перед ними раздвинулись, и они оказались в освещенной огнями масляных светильников пещере. Она казалась огромной, но точно о размерах было трудно судить, света было недостаточно, чтобы осветить ее полностью. И только в этот момент Эммерик обернулся. Жанно застыл на месте. Эммерик молчал, Жанно не решался промолвить ни слова. Из сумрака выступил Амори и обратил взгляд своих черных непроницаемых глаз на Жанно.
— Ты знаешь, почему ты здесь?
— Н-нет! — ответил тот, запинаясь. Он уже проклинал себя за столь неуместное любопытство, и тот сон, который до сих пор не давал покоя его маленькому сердцу, вернулся. Мальчик побледнел и задрожал.
— Тебе страшно?
— Д-да.
— Почему?
— Я нарушил… я не должен был следовать за Эммериком, — забормотал Жанно, — простите меня, я готов понести любое наказание, я никому не скажу…
— Никому не скажешь что? — насмешливо произнес Амори, а Эммерик внимательно наблюдал за обоими.
— Что я видел, — окончательно растерялся Жанно.
— А что ты видел? — так же насмешливо произнес Амори.
— Н-не знаю, — честно ответил мальчик.
И именно в этот момент он почувствовал на себе чей-то внимательный взгляд. Он показался ему знакомым. Он, сам не понимая, что делает, отстранил Амори и шагнул вперед. Свет становился все более ярким. Как зачарованный он прошел вперед и наконец встретился с глазами той, которая внимательно его рассматривала. И далеко не сразу он понял, что перед ним была небольшая каменная статуя, возвышавшаяся на простом постаменте из белого мрамора. Но никогда бы он не отважился сказать, что перед ним был простой камень. Она была живой и неживой одновременно, и еще она была абсолютно, потрясающе черной.
По какому-то наитию Жанно склонился перед ней в глубоком поклоне и почувствовал легкое дуновение ветра. Дурманящий, нестерпимо сладкий аромат разлился в воздухе, и у Жанно закружилась голова, потом резкий, разрывающий ушные перепонки звук разрезал воздух. Он попытался было зажать уши руками, но тело не слушалось его, ноги стали ватными, он закачался и упал. Последним, что он видел, был все тот же странный взгляд статуи.
Очнулся он уже наверху. Он не помнил, как пришел в себя в небольшой камере на каменном полу. Жанно оглянулся и расплакался. Он не ошибся, он нарушил закон и видел то, что ему не следовало видеть. И теперь наказан… Подросток плакал все сильнее. Дверь камеры отворилась, и на пороге появился Эммерик.
— Ты пришел в себя? — как ни в чем не бывало спросил он.
— Д-да, — дрожа, ответил мальчик и, собрав все свое мужество, стараясь выглядеть как можно более достойно, сказал: — Простите меня, я не предам вас!
— Нет, не предашь, — спокойно подтвердил Эммерик, — но пока ты останешься здесь и будешь ждать.
— Что меня ожидает? — вырвалось у Жанно.
— Сначала ты должен многое узнать, Жанно, и многому научиться. А потом ты сам сделаешь свой выбор.
— Мой выбор?
— Да, твой выбор, и он будет непростым, это единственное, что я могу тебе обещать…
Жанно задрожал и вернулся в настоящее. Холод и неприкаянное одиночество продолжали сжимать его сердце. Но он упрямо продвигался вперед. Он поклялся, что пройдет это испытание, и должен был выполнить свою клятву. Но самое странное, что испытывали не только его тело, но и душу. Физически он был готов ко всему. Он выдержал семь дней голода, он продержался один в пещере отшельника, он прошел через коридор, на каждом повороте которого его ожидала смерть. Он считал, что был готов ко всему. Наконец в конце коридора, одетые в черное люди подали ему чашу, которую ему предстояло выпить до дна. Напиток жаркой волной прокатился по всему телу. В отдалении послышался стройный хор мужских голосов:
— Ты в начале пути! Иди вперед и не бойся!
Этот звук становился все сильнее и сильнее:
— Ты в начале пути… Ты в начале пути!!!
В голове внезапно помутилось, и он перестал чувствовать свое тело. Вот тогда он впервые испугался. Его сердце продолжало оставаться слабым человеческим сердцем. И страх до конца не покинул его. А ведь именно от страха он должен был избавиться в первую очередь. Внезапно пол под ногами оборвался. Юноша закачался и, потеряв равновесие, полетел вниз… Смертельная тоска пронзила душу, и в мозгу промелькнуло последнее: она отвергла меня!»
* * *
Язычки пламени, играющие в печке, и светящийся циферблат кухонных часов были единственными источниками света в малом салоне. Кася словно зачарованная наблюдала за медленно угасающим огнем и размышляла. Печка и часы были не только единственным источником света, но и единственным источником шума. Касю никогда не окружала столь оглушающая тишина. Ей, привыкшей к грохоту большого города, было странно слышать только три звука: потрескивание печки, тиканье часов и еще собственное дыхание. Екатерина Дмитриевна, уставшая от переполненного событиями дня, поднялась в спальню раньше обычного, оставив дочь в одиночестве. Лорд Эндрю по своему обыкновению дремал рядом с входной дверью. Впрочем, его отдаленное присутствие, с одной стороны, успокаивающе действовало на Касю, с другой, и это было еще важнее, не мешало думать. Тем более что проблема, которая занимала все ее помыслы, была чем угодно, но только не простой задачкой с одним неизвестным. Все окружающее теперь казалось зыбким и нереальным.
Мир, в который она попала несколько дней назад, ей показался абсолютно спокойным и уютным. Здесь все друг друга знали, здоровались, справлялись о делах, настроении, здоровье, детях и т. д., каждый старался быть другому приятным и, самое главное, полезным. И вдруг этот теплый кокон превратился в свою полную противоположность. И проблема состояла в том, что среди просто милых и милейших жителей и гостей их небольшой деревушки находился один, а может и несколько, который имел не очень привлекательное хобби: отправлять себе подобных в путешествие в один конец.
И орудие было оригинальное: не известный никому отравляющий газ. Ее даже передернуло. От многого можно было защититься, но уберечься от проникающего повсюду, струящегося неслышно и убивающего незаметно было почти невозможно. Комиссар Бернье был прав: вычислить такого человека чрезвычайно сложно. «Месть тамплиеров!» — настойчиво завертелось в голове. Почему комиссар заговорил о мести тамплиеров.
И этот мэйл, найденный в компьютере Марка Периго. Сначала Кася хотела поговорить об этом с матерью, потом решила не пугать ту без надобности. Итак, после телефонного разговора с нотариусом Екатерина Великая переполошилась. А если узнает, что за филантропической организацией стоит, судя по всему, один из самых крупных мафиозо Бразилии, то ее реакцию предсказать будет трудно. Тем более Раймон был союзником этого самого картонного Молиноса и его кукловода Феррейры. Не они же его убрали: даже в этих кругах не принято так разделываться с нужными людьми.
Но самое главное, это письмо подтверждало главное подозрение комиссара Бернье. Все эти убийства каким-то образом связаны с ее замком. Это во-первых, а во-вторых, он явно надеялся на ее помощь, поэтому и дал в ее руки эту ниточку. Легко сказать, надеялся. Только каким образом она может ему помочь? Она сама бродила словно в потемках. Куда ни ткнешься — полная мистическая белиберда. Только результатами этой потусторонней нелепицы были два вполне реальных трупа. А также вполне недвусмысленное предупреждение, что опасность может грозить и им самим. Нет, на самотек это дело пускать она не собиралась. Только какими сведениями она располагала? Список ее достижений особой полнотой не отличался. С полной уверенностью она могла утверждать, что убийства совершил один и тот же человек или одни и те же люди. Это во-первых, а во-вторых, все указывало на связь преступлений с замком Грезель. А если продолжить логический ряд, то что было самым интересным и загадочным в истории замка Грезель? Сокровище тамплиеров? Но ни в одной легенде ни о чем подобном не говорилось. Зато все в один голос твердили о таинственной Черной Королеве. Вот с нее и следовало начать.
Вспомнила, что давно не просматривала электронную почту. И Алеша, и ее сорбоннский учитель Даниэль Кинзлер уже должны были ответить на ее вопрос о Черных Мадоннах. Она не ошиблась. Алеша ответил, что в самое ближайшее время постарается собрать побольше информации и сразу же напишет. А Даниэль Кинзлер вообще пошел самым коротким путем: «Дорогая Кася, рад вашему письму и рад, что вы остаетесь тем же неутомимым и любопытным исследователем, которым я вас знал раньше. С удовольствием прочитал ваше письмо и искренне порадовался вашим новостям. Насчет Черных Мадонн могу сказать, что всегда относился к этому культу с восхищением и преклонением. Но думаю, лучше меня об этих мистических фигурах прошлого расскажет вам мой большой друг Поль Феро. Оставляю вам его телефон и советую: договоритесь прямо о встрече. Живет он совсем недалеко от вас, и, если у вас есть машина, отправляйтесь прямо к нему. Тем более живет он в месте, овеянном славой одной из самых знаменитых Черных Мадонн, Черной Девы Рокамадура. Где еще, как не у подножия небольшой деревянной статуи, поклониться которой стекаются паломники со всего света в течение стольких веков, услышать подлинную историю Черных Мадонн!»
Она перечитала письмо сорбоннского профессора и решительно набрала номер Поля Феро. Договориться о встрече оказалось проще простого. На следующий же день, предупредив мать, она ехала по извилистым дорогам Лота. Невысокие пологие горы сменились холмами и возвышающимися то там, то сям скалами. Пейзаж был великолепным. Не случайно импрессионисты любили эти места, и англичане до сих пор не были согласны с потерей как Аквитании, так и Перигора, граничившего с Лотом. Чего стоили только загадочные и причудливые пещеры и обрывающиеся внезапно пропасти. Иногда ей казалось, что в этом краю совершенно не было никакой необходимости строить храмы. Природа это сделала гораздо лучше людей. Но и люди не захотели оставаться в стороне.
Проехав по пологим унылым каменистым холмам и небольшой равнине, она повернула в сторону Рокамадура. Перед ней открылся знакомый вид, от которого всякий раз перехватывало дыхание. Словно из-под земли выросла высокая скала, к которой, вопреки всем законам архитектуры и здравого смысла, прилепился средневековый городок с бог знает каким чудом зацепившимися за отвесную каменную стену великолепными храмами, замком и домами. Издалека все это напоминало совершенно причудливое кружево или ласточкины гнезда. Только в отличие от птиц создатели Рокамадура летать не умели.
Всякий раз, увидев причудливое средневековое сооружение, Кася думала, что это полный архитектурный абсурд, но каков результат! Даже современные фантасты отдыхали. Этот невероятный вертикальный город напоминал вызов средневековых архитекторов всем законам здравого смысла и земного притяжения в придачу. Какой же смелостью, а может быть, гениальным безумием надо было обладать, чтобы решиться построить эту застывшую в камне песню, этот гимн, посвященный одной-единственной святыне: Черной Деве Рокамадура.
Поль Феро уже ждал ее в указанном месте. Был он невысоким, жилистым, с остреньким носиком и светлыми, песочного цвета глазами. Поинтересовавшись, как она добралась, он перешел сразу к делу.
— Даниэль предупредил меня, что вас интересует история Черных Мадонн. Насколько давно вы занимаетесь этим вопросом?
— Сравнительно недавно, — призналась она.
— Да, Даниэль сообщил мне, что вы стали хозяйкой замка Грезель, — с многозначительной улыбкой произнес Поль и после небольшой паузы добавил: — Или, как называют его местные жители, Бьерцэнэгро.
— Так вам известна эта легенда о Черной Королеве? — удивилась Кася.
— Конечно, но каких только легенд не существует в наших краях.
— Вы думаете, это только красивая сказка?
— Все может быть, — уклончиво ответил на ее вопрос Поль Феро, — но пойдемте к нашей Черной Деве и по дороге поговорим.
— Хорошо, — согласилась Кася.
— Что вы знаете о Черных Мадоннах?
— Это статуи Девы Марии черного цвета или иконы, на которых лик Мадонны крайне темного оттенка. Долгое время утверждали, что этот цвет вызван случайными причинами: чадом горящих свечей например. Теперь доказано, что они изначально были созданы именно такими.
— Хорошо, только давайте сразу отделим иконы от скульптур, потому что это явления совершенно различного порядка. Чудотворные иконы с ликом темного цвета — это одно, а скульптуры — совершенно другое. Иконы повторяют одну византийскую икону, принадлежавшую, по преданию, перу Святого Луки. У них своя история, и я ею никогда не занимался. Меня всегда интересовали скульптуры. Потому что, согласитесь, они чрезвычайно странные и необычные.
— Это точно, — согласилась Кася, — больше похожи на идолов, нежели на произведения церковного искусства. Такое ощущение, что они не христианские, а какие-то более древние.
— В этом вы не ошибаетесь, поэтому церковь всегда относилась к ним с подозрением, а протестанты вообще уничтожали как исчадие ада.
— Тем более они черные, — вставила Кася, — странный выбор для светлоликой Богородицы.
— Вспомните оптику, что мы называем черным? — спросил, улыбаясь, ее собеседник.
— То, что мы не видим, — ответила она.
— Вот именно, то, что мы не видим. Тогда почему бы и нет: Черная Мадонна — представительница невидимого. Это именно то, что мы и привыкли называть прикосновением к сверхъестественному.
— Это, конечно, интересно, но разбирался ли средневековый человек в оптике? — с сомнением ответила Кася.
— Почему бы и нет. А что мы, собственно говоря, знаем о Средних веках? Какие они, средневековые люди? Более примитивные по сравнению с Возрождением и Новым временем или совсем другие? И я отвечаю на этот вопрос очень просто: совершенно другие. Средневековая цивилизация — это погибнувшая Атлантида, скрывшаяся в беспощадном море времени.
— Я никогда так не думала, — честно призналась Кася, для которой это был всего лишь один из этапов развития человеческой цивилизации.
— То есть для вас история человеческого общества всегда развивалась по нарастающей, и средневековый человек во всем похож на нас, только более примитивный, вроде недоучившегося второклассника?
Вопрос был явно на засыпку, и умудренная опытом собственных ляпов Кася предпочла промолчать.
— Никогда не было никакого линейного развития. Поэтому и рассматривать Черных Мадонн как простых идолов мы не можем. Это вовсе не робкое и неумелое начало христианской религиозной скульптуры, это нечто другое, более универсальное и загадочное. Вам никогда не приходило в голову, что это Великое Послание иного мира, это символ, и он должен рассматриваться как символ. И средневековый человек его чувствовал и понимал гораздо лучше нас. Он привык жить в мире символов и идей и не нуждался в эстетических нормах, чтобы услышать этот призыв.
— Вот, например, почему средневековые люди построили Рокамадур?
Кася огляделась. Действительно, почему?
— Не было другого места, вы думаете? — тем временем отвечал на собственный вопрос Поль Феро. — Как бы не так. Места было сколь угодно, но построили храмы и замок именно здесь. Потому что именно здесь был священный источник. Большинство Черных Мадонн появлялись рядом с уже известными и почитаемыми с древних времен целебными источниками. Даже когда их с процессиями относили в близлежащие церкви, скульптуры каким-то чудом возвращались на место, где были найдены, заставляя верующих строить часовни, а потом и целые храмы в самых неудобных местах. Пример перед вашими глазами: Рокамадур. Построить чудом держащийся за отвесные скалы вертикальный город ради какого-то источника, скажете вы…
Феро, как и положено опытному рассказчику, выдержал эффектную паузу, давая возможность своей слушательнице переварить информацию.
— Задумайтесь, а ведь с точки зрения средневекового человека это очень даже логично. Вода, это школьное и занудное H2O, две молекулы водорода, которого хоть завались во Вселенной, и одна более редкого и драгоценного кислорода создали это чудо, которое называется жизнь. И для человека что может быть драгоценнее жизни и ее прародительницы: Древней Богини-Матери? Поэтому Рокамадур — это символ, это ода жизни. И все в нем говорит языком символов, только надо уметь их читать.
— Например?
— Пример? Пожалуйста: к часовне Черной Мадонны ведет лестница. Сейчас в ней двести шестнадцать ступеней. Но раньше, несомненно, было только двести десять.
— Почему двести десять? — удивилась Кася. — Потому что связано с цифрой семь.
— Вы догадались, у вас есть опыт разгадки символики цифр?
Кася вместо ответа только осторожно кивнула. Но большего ее собеседник не потребовал. Он, казалось, только этого и ждал и радостно пустился в объяснения:
— Дело в том, что число ступеней варьировалось, но так как вначале к дому каноников вели сто сорок ступеней, то логичным было бы предположить, что к часовне Черной Мадонны вели семьдесят ступеней. Строители тогда с особым трепетом относились к магии цифр.
— Но почему цифра семь? — переспросила Кася.
— Число семь — гептада, было всегда символом мироздания: семь небес, семь планет, семь печатей Апокалипсиса. Семь — всегда являлось особым магическим. Оккультным, мистическим числом. Да, — внезапно спохватился Поль, — я совершенно забыл самое главное: высота всех Черных Мадонн составляет примерно семьдесят сантиметров, и в создании скульптур использованы пропорции семь к трем.
— Семьдесят сантиметров? — переспросила Кася. — То есть все Черные Мадонны примерно одной и той же высоты? В этом есть особый смысл?
— Конечно, — с энтузиазмом подтвердил Поль.
— А может быть, просто-напросто имелся неизвестный эталон, на который ориентировались все создатели Черных Мадонн?
— Не знаю, — признался Феро, — но все не так-то просто. Вы не учитываете тот факт, что в двенадцатом веке плюс ко всему стали активно перекрашивать в черный цвет уже имеющиеся полихромные скульптуры. Так разноцветные Мадонны стали все сплошь черными.
— Но откуда она все-таки взялась, эта Черная Мадонна? — задала Кася главный вопрос.
— Первая гипотеза: это египетская Исида. Возможно, во Франции недалеко от найденных Черных Мадонн находили и каменные таблички с иероглифами. Отправлявшиеся в Крестовые походы рыцари вполне могли быть посвящены в тайные мистерии сохранившихся вопреки всему культов Исиды. Исламу, как и христианству, далеко не сразу удалось искоренить языческие культы.
Кася вспомнила статую Исиды, держащей на коленях Гора.
— Действительно, похоже, — согласилась она, — но это может быть и фригийская Кибела, тем более ее культ еще более странный и скорее всего более древний.
— Совершенно с вами согласен, — закивал ее собеседник, — тем более ее тоже часто представляют с ребенком на коленях.
— Только у ребенка совсем взрослое лицо и тело, — улыбнулась Кася, — как и у детей, которых держат на коленях Черные Мадонны.
— Потому что ребенок — это человечество. Кибела — Великая Мать богов. Она требует от своих служителей полного подчинения.
Кася задумалась. Кибела, эта странная богиня, требовавшая от своих служителей абсолютного забвения себя. В безумии радостного экстаза ее жрецы наносили себе и друг другу кровавые раны. Неофиты же оскопляли себя, принося свое мужское достоинство в жертву Богине. Они словно уходили от мира обыденной, повседневной жизни, предавая себя в руки страшной, мрачной богини.
— Мы заговорили о Кибеле, но не забывайте и Артемиду, которая тоже требовала от своих служителей полного подчинения, и ее, как и Кибелу, всегда сопровождали дикие звери, и она тоже была владычицей гор, лесов, зверей и покровительницей плодородия. Или Персефону, статую которой в некоторых регионах закапывали осенью и откапывали весной, это символизировало пробуждение природы. И пожалуй, мы забыли одну из самых главных: Гекату.
Кася только кивнула.
— Богиню мрака, ночных видений, с факелом в руках и змеями в волосах… — задумчиво пробормотал Феро, — она может сделать человека счастливым и отнять все, она помогает покинутым возлюбленным, стоит на пороге жизни и смерти. И в то же время часто олицетворяет силу земли, она светлая и темная одновременно. Странное сходство с Черными Мадоннами, не правда ли. И кстати, согласно древнему обычаю, Гекате всегда поклонялись на перекрестках, принося в дар яйца. И одной из Черных Мадонн из небольшого местечка Новес было принято поклоняться таким же образом. Прихожане раскладывали яйца на перекрестках. Да всего не перечислишь. Вы знаете, как иногда называют себя франкмасоны?
— Нет, — после недолгого размышления ответила Кася. То, что франкмасоны претендовали на родство с тамплиерами, она знала, хотя и никаких фактических доказательств этому не было.
— Они называют себя сыновьями Вдовы. Конечно, легендарный основатель масонства архитектор храма Соломона Хирам был сыном вдовы, конечно, это название указывало и на Изис, которая тоже была вдовой. Можно вспомнить и евангельское воскрешение сына вдовы в Наине. Не буду всего перечислять. Но Вдова — одетая в черное женщина, в первую очередь это до странности напоминает Черных Мадонн! Но впрочем… — Он остановился и замолчал, как опытный артист выдерживает паузу перед концом монолога. — Я думаю, мы наговорили уже немало. Одно точно: это Древняя Богиня-Мать, все порождающая и поглощающая, когда беспощадная, когда милосердная, дарующая и отнимающая, но всегда оставляющая надежду на воскрешение. Поэтому Черная Мадонна — это и ночь с мраком смерти, и свет с ожиданием возрождения…
Кася уезжала из Рокамадура, переполненная таким количеством информации, что недели не хватит, чтобы все расставить по полочкам. Получалось, что вокруг Черных Мадонн было такое различное количество самых разных культов и суеверий, что сразу не разберешься. В Тулузе, в соборе Нотр-Дам де Дорадэ, существовал обычай давать роженицам пояс, которым была опоясана наряженная в золотые одежды фигура Черной Мадонны. Этот пояс облегчал роды. Как не вспомнить пояс египетской Исиды. Большинство Черных Мадонн находились в гротах и в подземельях, словно намекая на связь с богинями плодородия и подземного мира, такими как Персефона и Геката. Не говоря уже о мрачных и тревожных скандинавских богинях плодородия, таких, как Фрейя. Недаром в том же Рокамадуре рассказывали легенды, что раньше в одной из пещер приносили человеческие жертвы Черной Матери Сулеве. Именно сельские жители, жизнь которых находилась в прямой зависимости от капризной природы, никак не могли освоить идею грамоничного и правильно устроенного мира. Для них все находилось в зависимости от этих архаических Богинь-Матерей, покровительниц плодородия, стоящих на границе жизни и смерти, света и мрака. Они их не пугали, даже скорее наоборот, они единственные могли реально помочь и облегчить трагическую непредсказуемость их судьбы. И христианство приспособилось к ним со своим культом Всеобщей Богоматери, впитавшей в себя черты многих Древних Богинь.
Итак, получалось, что сами Черные Мадонны стояли на перекрестке дорог, где смешивались воедино скандинавская, египетская, фригийская, греко-римская и христианская религиозные традиции. Поэтому так усиленно боролись с этими остатками язычества протестанты, которые и светлоликую Богоматерь-то принимали с трудом. Что уж тут говорить о темноликих, тревожащих ум и душу идолообразных Черных Мадоннах. Поэтому немногие из них выжили в период Нового времени. «Вот тебе и темные Средние века, относившиеся с большим уважением и терпимостью к наследию прошлого!» — возмутилась про себя Кася. Хотя тут же одернула себя, вспомнив костры, на которых успешно сгорела большая часть античной мудрости.
Так кто она, эта Черная Мадонна: египетская Исида, ассирийская Астарта, Церера, фригийская Кибела, скандинавская Фрейя, греческая Артемида? Она по-настоящему прониклась всем увиденным и услышанным. Вспомнилась простая и столь царственная осанка небольшой скульптуры из черного дерева, к которой приезжали, а то и приходили поклониться за многие тысячи километров. Теперь, после вдохновенного рассказа Феро, Кася гораздо лучше чувствовала и понимала это кажущееся иногда примитивным искусство Средних веков. За внешней простотой и понятностью всегда скрывался глубокий смысл, особая символика. Средневековый художник как бы следовал примеру Бога, который за внешне простыми словами Евангелий скрыл всю тайну мироздания. Оно было многослойным, многоступенчатым, это искусство. И самый простой человек, и самый интеллектуально развитый могли найти в нем свое. Средневековому художнику и в голову бы не пришли квадраты Малевича или изыски авангардистов. Самым замечательным в искусстве Средневековья было это сочетание простоты и изысканности, всем понятного и мистического. Каждый находил в нем свое.
Кася отдавала себе отчет, что это-то как раз и трудно понять современному разуму, сильно «испорченному» культурой Возрождения. Еще на школьных уроках этики и эстетики ей прочно вбили в голову, что искусство в первую очередь связано с категориями прекрасного и безобразного. Хотя это ли главное? Тогда в поэзии важен только ритм, Босха надо надежно куда-нибудь запрятать и вообще от многого отказаться. А для средневекового человека важнее всего были идея и символ.
Что-то ее заносит. Важным было другое, то, что ей не давало покоя. Одна идея настойчиво вертелась в голове: в XII и XIII веке Европу охватила настоящая лихорадка Черных Мадонн. Это движение было настолько сильным, что привычных светлоликих Мадонн перекрашивали в черный цвет. Хотя ни Христа, ни других святых никто в черный цвет перекрашивать не торопился. Черными были только Мадонны, и как ни странно, именно это время соответствовало созданию и расцвету ордена рыцарей Храма.
И оставался последний, самый главный вопрос: какая связь существовала между тамплиерами и Черными Мадоннами? И с другой стороны, какое отношение ко всему этому имела эта странная Черная Королева из легенды, рассказанной Арманом?..
