— Если действительно существует такая штука, как реинкарнация, я убеждена, что возвращусь на землю овчаркой.

Эвадна Маунт расстелила это псевдоторжественное вступление, будто миниатюрную красную ковровую дорожку, которая, не сомневался Трабшо, рано или поздно будет выдернута из-под ног ее аудитории.

Вот снова они все: сама Эвадна и полукругом перед ней (как широко известно, в такой позиции каждое твое слово ловится на лету) Трабшо, Том Колверт и пятеро подозреваемых, созванные последним по ее просьбе. Вот они снова все на съемочной площадке «Если меня найдут мертвой». Декорации давно заброшены, но еще не убраны. Она взирала на них, как дородная учительница воскресной школы, сидя будто в седле по-дамски на высоком трехногом табурете, заимствованном из бара, в окружении пустых бокалов из-под коктейлей и набитых окурками пепельниц: бутафории для главной сцены Коры — сцены, оказавшейся даже еще более главной, чем предвосхищала сама актриса. Высоко над их головами находился сложный осветительный помост, типичный для нынешних киностудий, весь в перекрещиваниях прожекторов и кабелей, труб и досок. А в каждом из четырех углов этого полного призрачных отзвуков ангара нес дозор полицейский в форме, тщась придать себе вид, будто он тут вовсе не для выполнения служебного долга.

Пока Эвадна по кивку Колверта не начала говорить, никто не обратился ни с единым словом, даже ничего не значащим словом, лишь бы скоротать время, ни к соседу, ни к соседке. Все протесты, главным образом формальные, были заявлены накануне, когда Колверт изложил идею кульминационного собрания, но категоричным отказом никто из пятерых ответить не осмелился.

Этот чуть жутковатый антураж дополняли еле слышные — с соседней съемочной площадки? Из буфета? — царапающие звуки граммофонной пластинки Веры Линн, поющей «Мы встретимся опять».

— Да, — подтвердила романистка, — овчаркой. Поскольку, правду сказать, ничто словно бы меня так не бодрит, как случай сбить в кучку стадо… нет-нет, мои дорогие, не обижайтесь, я не собиралась сказать «овец» — сбить в кучку стадо свидетелей и возвратить их на место преступления. Если быть с вами честной до конца, единственное, что мешает мне насладиться происходящим, как я могла бы при иных обстоятельствах, это тот факт, что жертвой преступления, ради раскрытия которого я здесь, была одна из моих самых давних подруг.

Но перейдем к нашим луковицам, как игриво выражаются наши друзья по ту сторону Ла-Манша. Не уверена, объяснил ли вам инспектор Колверт, что кроется за этим нашим маленьким собранием, но сама я готова ввести вас в курс дела без дальнейшего бэканья и мэканья. Вы, пятеро, сейчас здесь по той простой причине, что вы, пятеро, главные — вернее, насколько мне известно, вы единственно возможные подозреваемые в убийстве Коры Резерфорд.

Незачем говорить, что столь характерно безапелляционная констатация спровоцировала незамедлительный взрыв протестов.

— Это возмутительно, нет, просто возмутительно, — вскипела Леолия Дрейк. — В жизни меня так не оскорбляли!

— Инспектор, я настаиваю, — заявил Гарет Найт, — чтобы этому фарсу был немедленно положен конец.

Рекс Хенуэй тем временем пробормотал «реплику в сторону», обращенную к Колверту:

— Неужели это затрепанное бородатое клише, когда детектив берет за глотку подозреваемых на месте преступления? Инспектор, я знаю, как вы доверяете талантам мисс Маунт, но, право же…

— Успокойтесь, леди и джентльмены, успокойтесь. Если я сейчас определила вас как единственно возможных подозреваемых, то потому лишь, что мы — я имею в виду инспектора Колверта и присутствующего здесь моего друга экс-старшего инспектора Трабшо — пришли вместе к этому открытию с помощью элементарного, но победоносного метода дедукции.

Как вам всем известно, Кора Резерфорд отравилась, выпив шампанское из бутафорского фужера. Кора выпила из этого фужера, потому что как раз, когда съемочная группа и актеры отправились перекусить, режиссер фильма, Рекс Хенуэй, по наитию предложил ввести этот тонкий штрих в эпизод, штрих, про который знали только восемь человек. Естественно, сам мистер Хенуэй, так как идея принадлежала ему. Кора, столь же естественно, поскольку ей первой было сказано про новый штрих. Летиция Морли, ассистент мистера Хенуэя, которой положено знать все его решения, едва он их принимает. Вы, мистер Найт, так как именно вам предстояло быть партнером Коры в этом эпизоде. Вы, мисс Дрейк, так как волей случая вы разговаривали с мистером Найтом, когда Летиция сообщила ему об изменении в последнюю минуту. И еще мсье Франсэ, старший инспектор Трабшо и я, так как мы закусывали в буфете с Корой, и она не удержалась от соблазна рассказать нам.

Насколько мне известно, больше никто не знал и не мог знать, что она вскоре будет пить из этого фужера, из чего следует, что больше никто не знал и не мог знать об удобном случае подмешать туда цианид. Вот почему я взвешено и беспристрастно говорю, что вы, а вернее мы — единственные подозреваемые. Как ни взглянуть на это дело, как ни прокрутить его в уме, деться от этого гранитного факта некуда.

Или есть куда? Вот вопрос, который начал преследовать меня, чем дольше я вела свое расследование. Я, как полагаю большинству из вас известно, автор несметного числа бестселлерных «Ищи убийцу!», и то, что я намерена сейчас сказать, можно, конечно, счесть не более чем профессиональным закидоном, крайним следствием ловкости, с какой годы и годы мне приходилось жонглировать переплетенными сюжетными линиями, эксцентричными мотивами, хитроумными заключительными главами и даже пару раз вывертом на последней странице. Но если есть что-то, к чему я всегда относилась с глубоким скепсисом, так это оказаться, как вот сейчас, перед набором подозреваемых, из которых ни единый хотя бы на чуточку более подозрителен, чем другой.

Тут, полусъехав с табурета, она попыталась почесать задницу, движение, которое, при всей ее украдкости, было замечено ими всеми, хотя, естественно, только Трабшо понял его смысл.

— В моих собственных «Ищи убийцу!» такого не происходит никогда, — продолжала она, неуклюже, но полностью водворившись назад на табурет, — и почему-то мне не верится, что так может случиться в реальной жизни.

Ну, а битый-перебитый наименее подозреваемый? Однако уже давным-давно мы, авторы детективной беллетристики, поняли, что нам следует бросить этот примитивный трюк и искать новое. Мы поняли, что, если мы и дальше хотим зачаровывать наших читателей, нам всем следует завинтить наши фабулы покрепче на два-три оборота. Короче говоря, нам необходимо найти спасительный выход из порочного круга, который все больше губил привычные «Ищи убийцу!». В конце-то концов, если, как требует или требовала традиция, убийца — наименее подпадающий под подозрение персонаж, а читатель знаком с этой традицией и полагает, что она соблюдается, то наименее подозрительный персонаж автоматически становится наиболее подозрительным, и мы все — писатели и читатели равно — возвращаемся на первую клетку.

На несколько секунд она умолкла, чтобы перевести дух. Голос Веры Линн давно растворился в эфире, и единственным слышным звуком было слабое поскрипывание на помосте вверху.

И в этот же момент Колверт, чье нетерпение нарастало, хотя ему и не хотелось перебивать, обменялся раздраженным взглядом с Трабшо, который в ответ только пожал плечами, будто говоря: «Да-да, я знаю, но для меня это не ново и, поверьте мне, рано или поздно она все-таки перейдет к делу». Истолковал ли Колверт пожатие инспекторских плеч именно так или нет, он в любом случае предпочел предоставить романистке еще немного свободы. Сам же Трабшо, как ни привык он к манере Эвадны далеко уходить от темы, тем не менее с озадаченностью, настоятельно требовавшей поскрести в затылке, подумал, что на этот раз она слишком уж перегибает палку.

Пятеро же подозреваемых, вероятно от облегчения, что она пока еще не добралась до того, чтобы ткнуть обвиняющим перстом в кого-нибудь из них, даже не пискнули.

— Как я говорила, изменение читательских вкусов понудило нас, авторов «Ищи убийцу!», взяться за этот жанр под новым углом. Возьмем для примера один из относительно недавних плодов моих собственных усилий «Убийство без легкости». Если вы его читали, то, без сомнения, вспомните, что в первой главе сомерсетская полиция после звонка кого-то из местных сквайров находит в его фруктовом саду труп лондонского хулигана. Оказывается, что он и его сообщник в это самое утро были на ранней заре застигнуты в процессе ограбления дома. Разгневанный сквайр схватил первый попавший под руку дробовик и, сам того не желая, убил удиравшего молодого лондонского хулигана, чьи карманы действительно оказались набитыми пачками банкнот, забранных из стенного сейфа в библиотеке. Однако сообщнику удалось улизнуть с подлинным призом — бесценным Гейнсборо, предметом восхищенных пересудов в гостиных.

Как всегда в моих книгах, полиция, боюсь, проглотила сомнительные улики, которыми поболтали перед ее носом, не позаботившись даже хорошенько их нюхнуть, и принялась допрашивать обычный сброд лондонского Ист-Энда. И тоже, как всегда, Алекса Бэддели, моя сыщица, как вы знаете, почуяла неладное. А потому она хитро втирается в доверие к сквайру, узнает, что он часто наведывался во Францию в Ле Туке, где просаживал огромные деньги в баккара, и в конце концов устанавливает, что никакого сообщника не существовало.

Видите ли, это сам сквайр сбыл якобы украденного Гейнсборо скупщику краденного. Это сам сквайр нанял лондонского хулигана притворно ограбить дом, естественно, обещав поделиться с ним суммой страховки. И это сам сквайр хладнокровно застрелил злополучного юного негодяя, пока тот спасался запланированным «бегством».

Она обвела взглядом безмолвствующих подневольных слушателей.

— Так почему же я рассказала эту историю?

— Да, почему? — Трабшо, который пусть еще и не вышел из себя, но настолько дошел до предела, что это никакой разницы не составляло, не сумел удержаться от реплики.

— Я объясню вам почему, — загремела она под самый потолок. — Хотя в моем «Ищи убийцу!» полиция, расследуя, как она полагала, простейший случай грабежа, внушила себе, будто у них есть адекватный набор подозреваемых, только одна Алекса Бэддели сумела понять, что виновный принадлежал к совсем иной категории подозреваемых. Точно так же, стало мне ясно, должно быть и в данном случае.

Она подняла голос на одну-две зарубки, хотя в пустом павильоне он и без того гремел.

— В «Убийстве без легкости» преступник был не просто наименее подозреваемым из семи-восьми персонажей, которых полиция подвергла проверке. Наоборот, до кульминационной главы книги он вовсе даже не считался подозреваемым. И это тоже, полагаю я, характерно для нашего дела. Потому что в реальности вы, пятеро, были лишь пешками, ничего не ведающими пешками, хотя, как я полагаю, в одном индивидуальном случае — пешкой ведающей, в смертельной шахматной партии, которая разыгрывалась внутри этого павильона и за которой с самого начала стоял подлинный руководящий ум. Поэтому подошло время мне, как я и обещала, открыть вам всем личность этого руководящего ума, убийцы Коры Резерфорд.

Однако прежде чем она успела произнести следующее слово, Летиция Морли, чье жеребячье лицо вдруг посинело, исказилось, вскочила на ноги и в безумном рывке бросилась на Эвадну Маунт. В первый момент остальные подозреваемые и детективы только выпучили на нее глаза. А она использовала эту секунду ошеломленного бездействия, чтобы схватить Эвадну за оба плеча сразу и дать ей такого яростного пинка пониже спины, что та растянулась на змеящемся кабелями полу павильона.

В следующее молниеносное мгновение молодая ассистентка откинула свою фигуру назад с той же стремительностью, с какой фигура немолодой романистки была выброшена вперед, и тут же с помоста рухнул огромный прожектор. Полностью сокрушив табурет, с которого романистка произносила свои тирады, он разлетелся тысячью сверкающих осколков.

Несколько секунд ничего не происходило. Затем медленно, с трудом поднимаясь, стряхивая с себя фрагменты стекла и металла, сначала слишком ошеломленная, чтобы как-то среагировать, слишком задохнувшаяся, чтобы заговорить, Эвадна в недоумении уставилась на дымящиеся обломки.

— Черти полосатые в клеточку! — прохрипела она. — Он же предназначался мне!

Она обернулась к Летиции Морли. Та, больше всего похожая на малютку-девочку, которая только-только выскочила из ледяного океана и ждет, чтобы мама завернула ее в теплое мохнатое полотенце, стояла рядом с ней, бледная и дрожащая.

— Летиция, моя милая-милая девочка, вы спасли мне жизнь.

Не отвечая, Летиция указала дрожащей рукой на помост.

— Поглядите! О Господи, поглядите!

Запрокинув головы, они все увидели зрелище, от которого кровь стыла в жилах. В натянутой низко на лоб велюровой шляпе некое существо, с такой полнотой закутанное в длинный черный плащ — плащ безмерно широкий, не позволяющий узнать не только, кем оно является, но даже его пол, — пыталось с бешеным напряжением зверя в ловушке проложить себе путь через сложную паутину канатов и досок.

— Вот ваш убийца, инспектор! — вскричала Эвадна.

— Действуйте! — немедленно рявкнул Колверт на своих подчиненных. — Ну же, ну же, ну! Проверьте, все ли двери заперты! Нельзя допустить, чтобы этот преступник проскользнул у нас между пальцами.

И четверо полицейских в форме уже готовы были кинуться исполнять его распоряжение, но вдруг наводящий ужас звук разом остановил их всех четверых, как и остальных, кто находился в павильоне.

Это был вопль. Вопль, подобного которому никто из них в жизни не слышал. Гермафродитный вопль, парадоксально и basso, и falsetto.

Индивид в черном плаще застрял одной ногой в узкой щели между металлическими балками и пытался высвободиться, дергая ногу, дергая снова и снова, сильнее и сильнее, отчаяннее и отчаяннее, а затем последнее неимоверное усилие все-таки освободило ступню, но также заставило само существо одно мучительнейшее мгновение беспомощно закачаться над их задранными головами, а затем, раскинув руки, будто крылья гигантской летучей мыши, оно окончательно потеряло равновесие и со вторым, даже еще более кошмарным воплем рухнуло вниз на них.

Все кинулись врассыпную, и оно шмякнулось на цементный пол бесформенной грудой хрустящих костей.

Летиция Морли закричала. Филипп Франсэ побелел, Леолия Дрейк только-только что не упала в обморок на шею Гарета Найта.

Всего несколько секунд спустя Колверт и Трабшо вместе приблизились к безмолвной бесформенной куче. Заметив, что Колверт на миг заколебался, Трабшо один опустился на колени над ней. Стиснув зубы, он осторожно перевернул тело лицом вверх. Однако даже он, хорошо знакомый с ужасами, неотъемлемыми от рутинной полицейской службы, невольно отпрянул от зрелища, открывшегося его глазам.

Лицо, на которое он смотрел, такое приземление с такой высоты превратило в кашу из костей и крови. И все же не могло быть ни малейших сомнений в том, кому прежде принадлежало это лицо.