Глава 14

У Версавела чуть не случился сердечный приступ, когда на следующее утро он открыл дверь кабинета номер 204.

– Что случилось? Неужели умер Картон? – со смехом спросил он.

Ван-Ин сидел за компьютером и неумело набирал какой-то текст одним пальцем.

– Нет. С чего ты решил, Гвидо? Просто жизнь прекрасна, и я решил наслаждаться каждой ее минутой, – весело ответил Ван-Ин.

Версавел аккуратно повесил куртку на вешалку и с подозрением взглянул на комиссара.

– Что же тогда? Вандекерхове предложил тебе работу?

– Ты никогда не догадаешься, в чем причина моего хорошего настроения, – усмехнулся Ван-Ин.

Версавел нервно покрутил ус и недоверчиво посмотрел на Ван-Ина. «Наверняка через несколько минут комиссар опять впадет в депрессию, и от его хорошего настроения не останется и следа», – со вздохом подумал он.

– У тебя хорошие новости? – выдвинул он новую версию.

– Хорошие? Да они просто прекрасные, мои новости, Гвидо. Я был у врача.

– У врача? Так я тебе и поверил! Да я скорее могу предположить, что ты с Вандекерхове вчера выпил и как следует повеселился.

Ван-Ин лукаво улыбнулся, нажал клавишу F7, чтобы сохранить документ, и откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди.

– Гвидо, мое сердце в полном порядке, а легкие могут перерабатывать шесть кубометров в час.

– Шесть кубометров чего? Воздуха или табачного дыма? – язвительно уточнил Версавел.

Ван-Ин встал и прошелся по комнате. В этот день он был как следует выбрит и даже надел чистую рубашку. Такого с ним раньше не случалось.

– Мы можем отпраздновать это знаменательное событие, – весело предложил комиссар. С этими словами он вынул из сейфа бутылку рома.

– Значит, ты абсолютно здоров? – с удивлением глядя на Ван-Ина, проговорил Версавел. – А как врач объяснил эти приступы?

Ван-Ин открыл бутылку колы и смешал с ромом.

– У меня язва, Гвидо. Ты можешь в это поверить? Язва желудка! Врач прописал мне вот это. – Ван-Ин указал на пузырек с таблетками, который стоял у него на столе. – Если я буду принимать это чудесное снадобье, то могу не отказываться от своих привычек, – торжественно сообщил Ван-Ин, сделал глоток рома и закурил.

– Наверное, у всех любителей выпить есть свой ангел-хранитель, – пробормотал Версавел.

– Что ты имеешь в виду?

– Тебе попался удивительный врач. Он смог определить, что у тебя язва желудка, даже не сделав рентген. Он достоин Нобелевской премии, – язвительно заключил Версавел.

– Ты совершенно прав, Гвидо, – радостно кивнул Ван-Ин. – А если завтра я еще и выиграю в лотерею кругленькую сумму, все мои проблемы будут решены.

– Как ты смотришь на то, чтобы выпить кофе?

– Нет, Гвидо. Вот как раз кофе-то мне и нельзя. Врач сказал, что мне нужно исключить две вещи. Кофе и чай, – улыбнувшись, возразил Ван-Ин. – Это чертовски вредные напитки. Но если ты совсем не заботишься о своем здоровье, это твое право.

Версавел закатал рукава своей рубашки и выключил компьютер, решив, что сегодня Ван-Ину он вряд ли понадобится.

– От наших немецких коллег до сих пор нет никаких вестей, – сказал он. – Готов поклясться, что в этом замешан Крус.

Ван-Ин вылил в стакан остатки колы и добавил туда пару капель рома.

– К тому же этот Джеррис – ненадежный человек, – презрительным тоном произнес комиссар. Судя по всему, он успел пропустить пару рюмочек до прихода Версавела.

– А тебе удалось что-нибудь узнать о «Ди-Сконе»?

За день до этого Версавел наводил справки в муниципалитете.

– Я не смог узнать ничего важного. По словам клерка, у этой фирмы безупречная репутация. Но он подтвердил, что они интересуются историческими зданиями.

– Все этим интересуются.

Ван-Ин облокотился на свой стол и зевнул. Сегодня он пришел на работу к половине восьмого и сразу же, с самого утра, начал праздновать радостное событие: доктор нашел у него язву желудка вместо какой-нибудь сердечной болезни, требующей строгого воздержания. Теперь он очень хотел спать.

– А как насчет Френкеля?

– Вот черт! – воскликнул Версавел. – Совсем забыл. Вчера, через пятнадцать минут после твоего ухода, я получил факс от Гронигена. Комиссар Джаспер Тжепкема решил изучить дело. Он пообещал сегодня же связаться с тобой. Военная полиция получила приказ разыскать его.

– Это хорошо, – пробормотал Ван-Ин.

У комиссара закружилась голова, и он пошатнулся. Из-за выпитого рома, духоты и усталости его развезло. Голова его клонилась вниз, глаза слипались.

– Не лучше ли тебе отправиться домой, комиссар? – спросил Версавел. – Ты спишь на ходу.

– Ни в коем случае, Гвидо, – отрезал Ван-Ин. Язык его заплетался.

– Давай я отвезу тебя домой. А потом сам все объясню начальству, – предложил Версавел. – Ты ляжешь спать, как следует отдохнешь. А завтра мы все обсудим.

– Хорошо, я согласен, но только при одном условии, Гвидо, – сказал Ван-Ин и хитро посмотрел на Версавела. – Позвони Ханнелоре и скажи ей, что у меня все в порядке. Передай ей хорошие новости по поводу моего здоровья. И еще попроси ее сегодня вечером прийти ко мне в постель.

– Как скажешь, комиссар.

«Так проходит мирская слава», – подумал он.

Комиссар Крус из судебной федеральной полиции высморкался в грязный, много раз уже использованный бумажный платок. Голова его кружилась. Он чихал, словно собака, нанюхавшаяся перца. Новый кондиционер только разгонял пыль, а воздух в кабинете оставался по-прежнему спертым и затхлым. И это неудивительно. На столе комиссара лежала кипа заплесневевших от времени досье, покрытых толстым слоем пыли. Пыль летала по комнате, словно пыльца над цветущим лугом.

Крус скомкал мокрый бумажный платок и бросил на стол, где лежала целая куча бумажных бланков. В отличие от своих коллег Крус использовал их только по прямому назначению, а не в качестве туалетной бумаги.

Шмыгая носом, комиссар сделал глоток чуть теплого кофе. Затем положил в рот мятную жевательную резинку, чтобы заглушить перегар.

За это утро он получил уже второй детализированный отчет из немецкой федеральной полиции. «Интересно, они всегда так быстро работают? Или все дело в том, что бельгийский премьер-министр и немецкий канцлер – близкие друзья?» – подумал Крус.

«Конечно, немцам неведом творческий полет мысли, как жителям Северного полюса неизвестен вкус ананаса. Но никому и в голову не придет обвинять их в небрежности, – насмешливо улыбнувшись, подумал комиссар Крус. – Педантичность и аккуратность у этого народа в крови».

Меньше чем за неделю немецкие коллеги составили отчет о последних днях жизни Дитриха Фиддла, перевели на голландский и переслали в полицию Брюгге. Кроме всего прочего, к этому отчету они прикрепили перевод личной переписки Дитриха Фиддла.

Крус опять начал чихать. В личной переписке Фиддла была информация о взрывчатых веществах и произведениях искусства. Хотя никакого отношения по роду своей деятельности к истории искусств Фиддл не имел. Дело прини мало совершенно новый оборот. На фоне новой информации убийство немца казалось чем-то второстепенным, не столь важным. И если эта информация просочится в прессу, Брюгге содрогнется и попадет в международный скандал.

Тыльной стороной ладони он вытер нос, придвинул к себе телефон и набрал номер Крейтенса.

– Доброе утро, сэр. Это комиссар Крус, – представился он.

– Доброе утро, комиссар, – ответил Крейтенс. Голос его, по обыкновению, был слабым и равнодушным.

– Я звоню по поводу убийства Дитриха Фиддла, – сказал комиссар.

– Да? И что же вам удалось узнать нового? – Крейтенс изо всех сил пытался показать, что он заинтересован в расследовании этого дела.

Позавчера помощник судьи принес Крейтенсу записку от комиссара Ван-Ина. Ван-Ин написал, что ему удалось обнаружить потенциального свидетеля.

– Из Германии поступила новая информация. Похоже, у нас серьезные проблемы. Дело оказалось гораздо сложнее, чем мы думали.

– Проблемы? А в чем дело, комиссар?

Разговаривая по телефону, Крейтенс рассматривал фотографии, лежащие на столе перед ним. «Будь прокляты эти гребаные немцы с их гребаной исполнительностью, аккуратностью и пунктуальностью», – со злостью подумал он. Крейтенс смог изъять фотографии, которые сделал Фиддл. Но что он мог поделать с толстым досье на Фиддла и запиской этой пронырливой задницы Ван-Ина?

Крус ощутил, что судебный следователь испытывает к нему почти физическое отвращение. Крейтенс был опасным человеком. С ним нужно было вести себя осторожно.

– В дневниках Дитриха Фиддла, которые переслали наши германские коллеги, мы нашли такое место: он писал, что его отец переправил «Мадонну» Микеланджело из Брюгге в Германию незадолго до освобождения, – сообщил он.

На том конце повисла напряженная тишина. Комиссар Крус терпеть не мог таких пауз посреди серьезного делового разговора.

Крейтенс шумно отхлебнул из чашки кофе. Такие звуки тоже раздражали Круса, но, по его мнению, это было все же лучше, чем тревожная тишина.

– Вам кажется, что эта информация – полная чушь? – снисходительным тоном спросил Крейтенс.

В ответ Крус тяжело вздохнул:

– Честно говоря, я и сам ничего не понимаю. Всем известно, что немцы переправили статую в Альтаусзее по приказу Гиммлера.

Он нарочно употребил слово «переправили», как будто со стороны немцев это была благотворительная деятельность, чтобы спасти произведение искусства.

– Конечно, сэр, но…

– Но что, комиссар?

Крейтенс закусил бескровную нижнюю губу. Лицо его исказилось от гнева. Он лихорадочно пытался найти слова, способные заставить Круса замолчать.

– Фиддл писал, что по приказу его отца пленные евреи сделали копию «Мадонны» Микеланджело, – продолжил Крус, он отодвинул чашку с недопитым кофе и стал судорожно искать бумажный носовой платок, который он бросил на стол. – И впоследствии американцы нашли не настоящую статую, как они думали, а ее копию в соляной шахте неподалеку от…

– Альтаусзее, – закончил за него Крейтенс.

Им овладели смешанные чувства. С одной стороны, он был просто раздавлен дурными известиями, которые сообщил ему комиссар Крус. С другой стороны, он испытывал невероятное облегчение и даже гордость. Целых пятьдесят лет «Мадонна» Микеланджело украшала церковь Богоматери, и никто ни о чем не догадался. И, если он сохранит свою тайну и сможет переубедить Круса, все так и останется. Его совершенно не заботила судьба оригинала.

– То есть, комиссар, вы считаете, что в церкви Богоматери все это время стояла копия? Неужели вы способны в такое поверить? Как только статуя была возвращена в церковь Богоматери, ее осмотрели лучшие эксперты Бельгии. Они подтвердили ее подлинность. Микеланджело изготовил всего две статуи. Если бы это была копия, даже профан сразу бы догадался.

Крейтенс старался, чтобы его слова звучали как можно убедительнее и произвели на Круса должное впечатление. Разговаривая с Крусом, Крейтенс задумчиво смотрел на снимок, на заднем плане которого был запечатлен лаконос.

– Послушайте, комиссар, – продолжал Крейтенс. – В нашем мире очень много людей со странностями. Кто-то утверждает, что видел лох-несское чудовище. Кто-то объявляет себя потомком династии Романовых. На следующей неделе в Брюсселе состоится прощальный концерт покойного Фрэнка Синатры. Все это вполне безобидные чудачества, к которым все давно уже привыкли. Почему же вы придаете такое значение записям этого Фиддла? Ведь, по сути, это то же самое.

«И дневник Анны Франк, по сути, то же самое», – чуть было не прибавил Крейтенс, но вовремя удержался. Круса подобные слова могли шокировать. Ведь он не был ревизионистом.

– Во всяком случае, записки Фиддла очень скрупулезны. Он даже упомянул имя еврейского заключенного, который изготовил скульптуру. Всю эту информацию очень просто проверить.

– Пусть это вас не волнует, – елейным тоном произнес Крейтенс. – Вы проделали просто колоссальную работу. Со своей стороны, клянусь вам, я сделаю все, чтобы раскрыть это преступление.

– Фамилия скульптора, сделавшего копию, – Френкель.

– Я это проверю, комиссар.

– В полицейском отчете написано, что Андриан Френкель был последним, кто видел Фиддла живым, – продолжал настаивать Крус.

– Удивительное совпадение, – нервно хихикнув, заметил Крейтенс.

«Чертов Ван-Ин наверняка послал Крусу такую же записку, как и мне. Эта сволочь дорого за это поплатится», – решил про себя Крейтенс.

– Ну, Френкель – довольно распространенная фамилия, – сказал он, стараясь, чтобы его голос звучал как можно спокойнее. – Но спасибо, что сказали мне об этом, комиссар. Мы обязаны проверить все.

– Конечно, сэр. Я сделаю все, что в моих силах, – пообещал Крус.

– Крус! – строго проговорил Крейтенс. Таким тоном он обычно разговаривал с мелкими правонарушителями. – Вам не надо предпринимать никаких шагов. Я все сделаю сам. Понятно?

– Конечно, сэр. Я понял. – Крус по собственному опыту знал, что с начальством лучше не спорить. Начальники в любой ситуации чувствуют себя в своем праве, и последнее слово всегда остается за ними. – Может быть, мне стоит временно придержать расследование? Отложить его на неопределенный срок? – елейным голосом спросил Крус, сделав вид, что испугался начальственного гнева.

От охватившей его ярости у Крейтенса закружилась голова. Как же ему хотелось сказать Крусу все, что он о нем думает! Поставить его на место. Но Крейтенс почувствовал, что хитрый Крус собирается заманить его в ловушку. Он был не так прост, этот Крус. Ничего не скажешь.

– Нет, это невозможно, комиссар. Ни в коем случае не делайте этого. – Крейтенс едва сдерживался. – Я хотел бы лично ознакомиться с дневником Фиддла.

– Как скажете, сэр.

– И еще я хотел бы увидеть все документы, связанные с этим делом. Включая копии, – сказал Крейтенс.

– Какие копии, сэр? – дрожащим голосом спросил Крус.

Настроение Крейтенса улучшилось. Крус явно чего-то испугался. И теперь с его стороны это не было притворством.

– Да, я был бы вам очень признателен, если бы вы прислали мне не только документы, но и копии с них, – повторил Крейтенс. Тон его стал приветливым, почти ласковым. Он даже решил сделать Крусу комплимент. Таким людям, как Крус, нравится, когда их хвалит начальство.

– У вас всегда все под контролем, комиссар. И я сэкономлю массу времени, если вы… Если вы сами перескажете мне все, что было в дневнике Фиддла…

Крус сделал глоток чуть теплого, остывшего кофе из кружки. Неожиданно в дверь постучали. В дверном проеме показалась голова инспектора Вермайра.

– Комиссар, помощник прокурора… – заговорил он.

Крус сердито замахал на инспектора руками, чтобы он поскорее вышел. Вермайр вздохнул и скрылся за дверью.

– Дитрих Фиддл родился 20 апреля 1935 года в Хальштатде.

– Хальштатд находится в Австрии, не так ли? – перебил его вопросом Крейтенс.

Крус просмотрел выдержки из дневника Фиддла. Хорошо, что он изучил все детали, связанные с этим делом.

– После войны Фиддл стал гражданином Германии, – пояснил он.

Крейтенс откинулся на спинку стула и закурил.

– Родителей Дитриха звали Франц Фиддл и Илс Вайс. Франц Фиддл был профессиональным военным и прошел через ад Первой мировой войны в Поперинге. Поперинге находится в Западной Фландрии. Он был награжден Железным крестом 1-й степени и в 30-х годах сделал неплохую карьеру в подразделении «Шторм». Фиддлу чудом удалось пережить «ночь длинных ножей», и в 1937 году он перешел в СС. Спустя два года его назначили начальником специального подразделения. Во время Второй мировой войны это подразделение занималось тем, что выискивало в Европе особо ценные произведения искусства. По приказу Гиммлера они занимались конфискацией произведений искусства из музеев и частных коллекций и переправляли в Германию. Франц Фиддл усердно исполнял свой долг. Он был культурным, образованным человеком с манерами настоящего аристократа. К тому же очень честолюбив. Если его требования беспрекословно выполнялись, то он был милым и обходительным человеком. Но с теми, кто отказывался добровольно отдавать произведения искусства, Фиддл вел себя жестоко и беспощадно. Он казнил около сотни русских, которые не захотели по доброй воле расстаться со своими коллекциями Фаберже.

– И что, об этом было написано в дневнике Дитриха Фиддла? – недоверчиво спросил Крейтенс. Подозрения его возрастали с каждой минутой.

– Не только в дневнике, – уклончиво ответил Крус. – Многое из того, что я вам рассказал, взято из доклада, который мне прислали наши немецкие коллеги.

– Понятно. Продолжайте, комиссар.

– В Хальштате ходили слухи, что Фиддл познакомился с капралом, который прекрасно разбирался в искусстве. Вы понимаете, о ком я говорю. Скорее всего, это знакомство произошло на фронте во время Первой мировой войны, когда фюрер был ранен в бою, и его отправили в полевой госпиталь недалеко от Брюгге. Фиддл несколько раз навещал его там. За это время он успел осмотреть Брюгге и с первого взгляда влюбился в этот город. После войны их дороги разошлись. Но в 1938-м Гитлер разыскал Фиддла и включил его в одно из своих специальных подразделений. Его сын Дитрих вырос вдали от ужасов войны, в небольшом городке. Франц Фиддл вскоре после рождения сына оставил свою жену и уехал в Южную Америку. Но он регулярно посылал деньги на воспитание сына. Дитрих окончил университет в Мюнхене и, как многие немцы после войны, стал крупным финансистом. Когда в шестидесятые годы во всем мире возник огромный спрос на услуги туристических фирм, Дитрих занял высокую должность в туристической компании «Киндерман». Благодаря ему «Киндерман» стала самой крупной турфирмой в Европе. Работа всегда была для Фиддла на первом месте. Именно поэтому он и не женился. Многие его знакомые утверждают, что «Киндерман» заменял ему и жену, и семью. Что же касается удовлетворения физиологических потребностей, то Фиддл каждую неделю пользовался услугами дорогих проституток. У него было достаточно денег, чтобы позволить себе это.

– Неужели немцы знают о личной жизни друг друга такие подробности? Слава богу, что мы живем не в Германии! – с искренним чувством воскликнул Крейтенс. – Похоже, они только и делают, что шпионят друг за другом.

– Но Франц Фиддл все-таки вел двойную жизнь. И ему успешно удалось скрыть ее от окружающих, – сообщил Крус таким тоном, словно ему стало стыдно за убитого немца.

Перед глазами Крейтенса опять промелькнули воспоминания детства. Ему вспомнился высокий офицер-эсэсовец в черной форме. Он не мог поверить, что этот добродушный человек, который приносил ему ананасы и вишню в шоколаде, мог расстрелять сотню ни в чем не повинных людей из-за каких-то яиц Фаберже.

– Ваш рассказ очень меня впечатлил, комиссар, – сказал он.

– Спасибо, сэр. Я совершенно уверен, что между статуей «Мадонна» Микеланджело и убийством Фиддла существует связь.

Крейтенс задумчиво перебирал фото, которые нашли в вещах Фиддла. Вся эта история смутила его. Франц Фиддл всегда говорил, что никаких злодеяний он не совершал и все это ложь и клевета. Но теперь Крейтенс очень сомневался в правдивости его слов. Многие злодеи были милыми и обходительными людьми. И то, что Франц Фиддл дарил ему подарки, ровным счетом ничего не значит. Беспокойство его росло с каждой минутой. Его отец всегда говорил, что Франц конфисковывал произведения искусства. Но никогда не вдавался в подробности о том, какими способами он добивался своих целей.

– Ваш рассказ произвел на меня огромное впечатление, комиссар, – повторил он. – Скорее всего, мы пошлем вас в Хальштатд с официальным письменным разрешением на сбор дополнительной информации.

«Если мы пошлем своего сотрудника за границу, все будут уверены в том, что мы тщательно проводим расследование убийства Фиддла», – подумал он.

– Но вам нужно будет подождать пару дней, пока я все улажу, – сказал Крейтенс. Тон его опять стал сугубо официальным.

Крус открыл рот от удивления. Неужели его пошлют в Австрию? В эту сказочно красивую страну? Он всегда мечтал побывать в ней. Правда, его жене не понравится то, что он один едет за границу. Но он как-нибудь сможет решить эту проблему.

– Это дело имеет огромное экономическое значение, – заметил Крейтенс. – И потому я хотел бы, чтобы вы соблюдали строжайшую секретность.

Крус улыбнулся. Теперь он понял, почему Крейтенс хочет держать это дело в секрете. Он явно намекал на городские власти.

Главной экономической отраслью Брюгге был туризм. А «Мадонна» Микеланджело – главная достопримечательность города, и потому туристы, приезжавшие в Брюгге, в первую очередь торопились посмотреть именно эту скульптуру. И неудивительно. Если вы приезжаете в Париж, то хотите увидеть «Мону Лизу». В Амстердаме туристов больше всего интересует «Ночной дозор» Рембрандта. Если же содержание дневника Фиддла просочится в прессу, туристической индустрии в Брюгге будет причинен огромный финансовый ущерб. Ради этого расследования их ведомству стоило отложить другие, даже очень серьезные дела. Ведь история с «Мадонной» угрожала экономической безопасности страны. Конечно, позиция Крейтенса казалась Крусу подозрительной. Но наверняка этому найдется объяснение.

– Вы можете рассчитывать на меня, сэр. Весь этот разговор останется между нами, – понизив голос, проговорил он. – Мы должны проверить всю информацию, перед тем как продолжать расследование.

– Это очень благоразумно с вашей стороны, комиссар. Ведь мы имеем дело не просто с убийством, а с подрывом экономики страны. Я считаю, что ни в коем случае не стоит сеять панику среди населения из-за дневника какого-то чудака, не так ли?

– Да, люди склонны верить всему, что написано в газетах, – согласился комиссар Крус. – Бог знает, как журналисты представят эту ситуацию, если к ним попадет информация из дневника Фиддла.

– Вы совершенно правы, комиссар. Я рад, что мы с вами друг друга понимаем. Пришлите мне эти материалы как можно скорее. А я, в свою очередь, буду держать вас в курсе расследования и обязательно сообщу, если узнаю что-нибудь новое.

– Я все понял, – сказал Крус и повесил трубку. Движения его были замедленными.

Инспектор Вермайр, который все это время наблюдал за Крусом сквозь стеклянную дверь, не мог понять, почему комиссар так радостно улыбается. Ведь еще несколько минут назад он явно был чем-то расстроен.

Инспектор Вермайр, смуглый, начинающий лысеть мужчина, постучал в дверь и заглянул в кабинет.

– Ханнелоре Мартенс хочет с вами поговорить, – сообщил он. – Я объяснил, что вы очень заняты, но она не пожелала слушать. Бродит по коридору, крутя задом, уже целых пятнадцать минут.

Вермайру было пятьдесят шесть лет. За глаза коллеги называли его крысой. Ни для кого не было секретом, что инспектор ярый женоненавистник. Знали все и о том, что у него дома собрана целая коллекция жесткого порно. Он начал собирать ее еще в 60-х годах во время массовой конфискации порнопродукции.

– Так пустите ее сюда ради бога! – крикнул Крус.

Вермайр, словно испуганный угорь, бросился из кабинета в коридор. Спустя минуту вошла Ханнелоре. Она сделала вид, что не замечает похотливых взглядов, которые бросал на нее инспектор.

– Доброе утро, мисс Мартенс, – поздоровался комиссар Крус, встал из-за стола и пошел ей навстречу.

Вермайр наблюдал, как Крус приветствовал Ханнелоре. «Ее жесты способны возбудить даже слепого евнуха, – облизнув губы, подумал Вермайр. – Она горячая штучка, ничего не скажешь».

– Ваш помощник сообщил, что вы очень заняты. Поэтому я постараюсь быть предельно краткой и не отниму у вас много времени, – сказала она. В ее голосе звучали язвительные нотки.

Мисс Мартенс была одета в элегантное облегающее черное платье. Это платье подчеркивало ее сексуальные формы и очень ей шло.

Крус галантным жестом предложил Ханнелоре сесть и вернулся на свое место. Он выбросил использованный бумажный носовой платок в мусорную корзину, стараясь сделать это как можно незаметнее. Ханнелоре в эту минуту нарочно не смотрела в сторону Круса и в задумчивости накручивала на палец прядь волос, собранных в конский хвост.

– Я хотела узнать у вас о том, как продвигается расследование убийства Дитриха Фиддла, – объяснила она.

Ханнелоре стояла возле стола Круса и была в эту минуту необыкновенно хороша. Крус опустил глаза, не в силах смотреть на нее. Чтобы как-то успокоиться, он сделал глоток остывшего кофе. И хотя напиток был почти холодным, он показался Крусу обжигающим, словно лимонная кислота, попавшая на открытую рану.

– Я послал вам отчет о вскрытии и список личных вещей жертвы, мисс Мартенс.

Он не стал посвящать в это Крейтенса. Если бы Крейтенс узнал, что Крус послал Ханнелоре отчет о вскрытии и список личных вещей, то у него возникли бы крупные неприятности.

– Да, комиссар, я все получила. Большое спасибо. Но я думала, что вы за это время успели связаться с немецкой федеральной полицией, – усмехнулась она. – И я думала, что вы передали фотографии работникам лаборатории.

– Фотографии! – Крус прикрыл глаза ладонью. – Я совершенно о них забыл. Вот идиот! Подождите секунду. Я позвоню Лео Ванмаэлю.

Он пододвинул к себе телефон. Свалить все на подчиненного, чтобы самому избежать ответственности, было типичным поступком всех бельгийских работников прокуратуры.

– Не стоит ему звонить, комиссар, – остановила его Ханнелоре. – Лео Ванмаэль сам даст мне знать, если на этих снимках обнаружит что-нибудь необычное.

«Вот сука!» – подумал Крус и от злости закусил нижнюю губу.

– Возможно, нам стоит послать кого-нибудь в Германию с письменным разрешением провести расследование на их территории, – как бы невзначай бросил Крус.

Если бы Крейтенс узнал, что Крус проговорился об этом Ханнелоре, он бы не стал на него сердиться. В конце концов, подобная поездка – дело совершенно официальное. Ханнелоре все равно рано или поздно узнала бы об этом.

– Вам сказал об этой поездке Крейтенс, не так ли? – спросила Ханнелоре. Она видела, что Крус что-то скрывает, и надеялась, что он случайно проговорится.

– Нет, – прищурившись, сказал Крус. – Почему вы так решили?

Ханнелоре не поверила ему. Как и многие полицейские, Крус совершенно не умел врать.

– Тогда почему вы сказали мне об этом именно сейчас, сразу после разговора с судебным следователем? – язвительно спросила Ханнелоре.

Крус посмотрел ей прямо в глаза и вымученно улыбнулся.

– Просто я подумал, что это хорошая идея. Согласитесь, в Брюгге по неизвестным причинам убит гражданин Германии. И если мы проведем небольшое расследование на его родине, то, возможно, приблизимся к разгадке. – Крус тщательно подбирал слова. Собственные объяснения показались ему очень убедительными.

Но Ханнелоре смотрела на него нахмурившись. Похоже, она была не согласна с ним.

– А что вы думаете насчет свидетеля?

– Какого свидетеля, мэм? Я вас не понимаю.

Ханнелоре наклонилась к нему, и Крус увидел ее грудь в широком вырезе платья.

– Я говорю об Андриане Френкеле. Он был последним, кто видел Фиддла живым, – сказала Ханнелоре.

Крусу с огромным трудом удалось подавить тяжелый вздох. Все знали, что у Ханнелоре с Ван-Ином роман. И потому Крус сразу же понял, откуда Ханнелоре узнала об этом.

Некоторое время он с удивлением смотрел на нее. Как такая красивая женщина могла связаться с этим пьяницей Ван-Ином? Это было для него загадкой. Они же абсолютно не подходят друг другу.

– Вы получили отчет? – спросила она напрямую. – Мне кажется, необходимо найти этого Френкеля и допросить его.

Крус понимал, что Ханнелоре совершенно права. Нужно разыскать Френкеля и как можно скорее снять с него показания. Но Крейтенс считал, что это не имеет никакого смысла, а начальству виднее.

– Вообще-то руководит этим расследованием Крейтенс, – ушел от ответа он. – Я думаю, он с радостью расскажет вам о том, как продвигается дело.

Ханнелоре скрестила ноги. Только теперь Крус заметил разрез на ее платье. В этом коротком, гораздо выше колена, платье Ханнелоре выглядела невероятно соблазнительно.

Наконец-то сложившаяся ситуация для нее полностью прояснилась. Ей вспомнился один случай. В те времена она была еще студенткой. У них на кафедре был профессор по криминологии по фамилии Дэмс. Его любимой латинской пословицей было: «Tacent satis laudant». Как и Тимперман, Дэмс был идолом всех студентов. Когда он читал лекции, аудитория была битком набита.

Однажды профессор принимал зачет у Торенса. Торенс тогда учился на первом курсе и очень волновался. Профессор поставил студенту двенадцать баллов из двадцати, когда он на трудный экзаменационный вопрос ответил: «Tacent satis laudant».

– Я могу еще чем-нибудь вам помочь, мэм? – спросил Крус.

– Нет, комиссар, – улыбнувшись своему воспоминанию, ответила Ханнелоре.

Крус же решил, что мисс Мартенс смеется над ним. Наверное, она заметила жадные взгляды, которые комиссар бросал на ее длинные ноги, и он поскорее отвел глаза. Когда Ханнелоре направилась к двери, Крус не стал ее провожать. В эту минуту он напоминал раненого ястреба.

– Удачного дня, комиссар, – сказала Ханнелоре.

– Ваши слова да Богу в уши, – равнодушным тоном проговорил он.

Он был очень зол на эту сучку. Когда Ханнелоре ушла, Крус позвал Вермайра и послал его за водкой в магазинчик за углом.