Часть шестая
Изумление мира
1137 год от Рождества Христова
Дверь открылась. Солнечный свет ворвался в лавку торговца шелком и заиграл на всех товарах. Осенний воздух заструился следом, неся с собой прохладу и уличный шум. Спотыкаясь, явился подмастерье. Из полумрака лавки, против света, он казался бесплотной тенью, которая, однако, громко всхлипывала:
– Мастер Жоффре, о мастер Жоффре!
Эмиль Вольстрап вышел из-за конторки, где занимался подсчетами. Его проводили взглядами два мальчика – итальянец и грек, продолжавшие перекладывать рулоны шелка.
– Что случилось, Одо? – спросил Эмиль.
Норманнский диалект, на котором он произнес эти слова, даже ему самому казался жестче.
– Что-то не вышло с моим поручением?
Тонкая фигурка прижалась к нему, уткнувшись лицом в одежду. Он почувствовал, как от рыданий содрогается тело мальчика.
– Мастер, – уловил он сквозь всхлипывания, – король умер. Эту весть передают по всему городу.
Вольстрап разжал руки и, отстранив мальчика, выглянул на улицу. Но сквозь решетки на арочных окнах много не увидишь. Дверь, впрочем, все еще была распахнута. Булыжник мостовой, дом с галереей на противоположной стороне, сарацин-прохожий в белых одеяниях и тюрбане, воробьи, копошащиеся над крошками, – все казалось Эмилю нереальным. Почему они существуют? Все, что он видел, в любой момент могло исчезнуть. Вообще все вокруг. Он тоже.
– Наш король Роже́р? Нет! – решительно произнес Эмиль. – Невозможно. Это ложь.
Одо замолотил руками в воздухе:
– Нет, правда! – Его тонкий голос сорвался. От смущения подмастерье слегка притих. Он глотал слезы и всхлипывал, пытаясь справиться с собой. – Так сказали гонцы из Италии. Он пал в битве. Его армия разбита. Говорят, что и принц тоже мертв.
– Но я точно знаю… – Вольстрап запнулся.
Он со страхом понял, что едва не предсказал то, что случится в будущем, благо вовремя спохватился. Неужели эта весть так потрясла его?
– Откуда люди на улице знают? Такие известия поступают во дворец.
– Г-гонцы… выкрикивали весть народу.
Звук, прорвавшийся сквозь шум Палермо, заглушил их. Блуждая меж городских стен, он вырвался в гавань. Вольстрап знал этот звук. И все знали. Погребальный звон кафедральных колоколов.
Несколько мгновений Вольстрап стоял неподвижно. Где-то вдалеке он увидел подмастерьев на их рабочих местах, осеняющих себя крестом, – католик клал кресты слева направо, православный – справа налево. До него дошло, что и ему следует сделать то же. Это вывело Вольстрапа из оцепенения. Он обернулся к пареньку-греку, самому рассудительному из учеников.
– Михаил, – приказал он, – беги поскорее и разузнай, что на самом деле случилось, да не мешкай, возвращайся!
– Слушаю, мастер! – отозвался ученик. – Они должны огласить новость на площади.
Грек убежал на улицу.
– Займитесь работой, Козимо, и ты, Одо. Забудь, зачем я посылал тебя, – продолжал Вольстрап. – Сегодня мне это уже не понадобится.
Разыскивая что-то в дальней части лавки, он услышал рокот, перекрывший звон колоколов. Не обрывки разговоров, песни, шаги, стук копыт, скрип колес – биение пульса города, а крики, стоны, молитвы на латинском, греческом, арабском, еврейском и целом наборе местных наречий – страх, объявший все окрест.
«Ja, det er nok sandt». Он заметил, что в мыслях невольно переключился на датский. Слух, вероятно, не ложный. И если так, то лишь ему одному ведомо, насколько это ужасно.
Догадывался Вольстрап и о причине событий.
Он вышел в маленький сад с бассейном в мавританском стиле. Дом был построен в те времена, когда Сицилией правили сарацины. Купив дом, Вольстрап приспособил его для торговли и для жизни – он не намеревался держать гарем, подобно большинству состоятельных норманнов. Вместо этого в недоступной прежде для посторонних глаз части дома оборудовали склад, кухню, спальни для учеников и слуг, помещения для разных хозяйственных нужд. Лестница вела на верхний этаж, где жил он сам с женой и тремя детьми. Вольстрап поднялся к себе.
Жена – маленькая смуглая женщина – встретила его в галерее. Несмотря на полноту и седину в темных волосах, она выглядела очень привлекательно. Он заглянул в ее зрелые годы, прежде чем вернуться в ее молодость и предложить ей руку. Это несколько нарушало законы Патруля Времени, но он прожил с нею долгую жизнь. Жена была необходима для соблюдения общественных приличий, для семейных отношений, для уюта домашнего очага и, конечно, для тепла в постели, поскольку по характеру Вольстрап принадлежал к однолюбам, а не к дамским угодникам.
– Что случилось, мой господин? – Ее вопрос прозвучал по-гречески.
Она, как и большинство уроженцев Сицилии, владела несколькими языками, но сегодня обратилась к языку своего детства.
«Как и я», – подумал Вольстрап.
– В чем дело?
– Боюсь, весть печальная, – ответил он. – Проследи, чтобы в доме не началась паника.
Она приняла католичество, чтобы выйти замуж за Вольстрапа, но сейчас, забывшись, перекрестилась по восточному обряду. Он по достоинству оценил цельность ее натуры, проявившуюся в этот момент.
– Как прикажет мой повелитель.
Вольстрап улыбнулся и, взяв жену за руку, сказал:
– Не волнуйся за нас, Зоя. Я обо всем позабочусь.
– Я знаю.
Жена поспешно вышла. Он проводил ее взглядом.
«Если бы века́ мусульманского господства не превратили женщин всех вероисповеданий в забитых существ, каким прекрасным другом могла бы стать Зоя», – неожиданно подумал он. Но она замечательно выполняла свои обязанности, ее родня неизменно помогала ему в торговле, и… он не мог жить с кем-то, кто проявлял бы любопытство к его секретам.
Вольстрап миновал несколько комнат, еще сохранивших аскетизм ислама, и вошел в свою, предназначенную только для него одного комнату. Он не запирал ее, чтобы не вызвать подозрений в занятиях колдовством или еще чем-нибудь похуже. Но купцу, понятно, необходимы конторские книги, скрытые от чужого взгляда, крепкие шкатулки и порой уединение. Задвинув засов, он поставил стул перед огромным шкафом, сел и принялся нажимать на листья, вырезанные в дереве, соблюдая определенную последовательность.
Перед ним засветился прямоугольник. Он облизнул пересохшие губы и прошептал на темпоральном:
– Описание кампании короля Рожера в Италии, начиная с первых чисел прошлого месяца.
На дисплее возник текст. Память восстановила цепь событий. Год назад Лотарь, старый император Священной Римской империи, перешел Альпы, чтобы помочь папе Иннокентию II в борьбе против Рожера II, короля Калабрии, Апулии и Сицилии. Наиболее знатным из союзников Лотаря был шурин Рожера – Райнальф, граф Авеллино. Они с боями пробивались на юг Итальянского полуострова, пока в конце августа 1137 года от Рождества Христова не объявили себя победителями. Райнальфу был пожалован титул герцога Апулии, дабы он защищал юг от сицилийцев. Лотарь, оставив герцогу восемь сотен рыцарей, отправился домой, ощущая приближение смерти. Иннокентий вступил в Рим, хотя его соперник, претендовавший на престол собора Святого Петра, Анаклет II, занял замок Святого ангела.
В начале октября этого года Рожер вернулся. Он высадился в Салерно и опустошил земли, которые отказались ему подчиняться. Зверства его повергали в ужас даже в этот жестокий век. В самом конце месяца он столкнулся с армией Райнальфа при Риньяно, на севере Апулии.
Там Рожер потерпел поражение. Первая атака под началом его старшего сына и тезки, герцога Рожера, завершилась бегством. Вторая, в которую пошел сам король, захлебнулась и окончилась поражением. Герцог Райнальф – доблестный и всеми любимый военачальник – бросил все силы против королевской рати. Паника охватила солдат Рожера, и они бежали с поля боя, оставив три тысячи убитых. Рожер, собрав остатки разбитой армии, отступил в Салерно.
Победой противник упивался недолго. У Рожера были свежие запасы сил. Он осадил Неаполь, отвоевал Беневенто и большое аббатство на горе Монте-Кассино. Вскоре только Апулия оставалась во власти своего нового герцога. Папе Иннокентию и его известному сподвижнику Бернару Клервоскому пришлось согласиться на посредничество Рожера в переговорах с Анаклетом. Несмотря на то что противник законного папы был на его стороне, король резко заявил, что находит ситуацию слишком сложной для принятия скорых решений. Он предложил провести еще одну встречу в Палермо.
Но она так и не состоялась. Император Лотарь скончался в декабре, по пути домой. В январе 1138 года Анаклет тоже ушел из жизни. Рожер получил нового папу, но тот вскоре положил конец схизме, сложив с себя тиару. Праздновавший триумф в Риме Иннокентий приготовился нанести сокрушительное поражение королю, которого он уже отлучил от церкви. Планы папы не удались. Главный из его уцелевших сторонников – Райнальф – умер от лихорадки весной 1139 года. Вскоре старший и младший сыновья Рожера заманили в западню папскую армию и пленили самого Иннокентия.
– Недурно для Средних веков, когда все люди считались преданными детьми Церкви, – пробормотал лютеранин, живший в душе Вольстрапа.
Спохватившись, он подумал: «Я ведь проследил грядущие события, а сейчас за окном начало ноября 1137 года. Да, похоже… Как раз столько времени нужно, чтобы весть достигла столицы Рожера, – весть не просто о его поражении при Риньяно, а о гибели короля на поле брани.
Что же будет в день грядущий, в котором ему уготована важная роль?»
Он приказал компьютеру остановить текст. Мгновение он сидел, обливаясь холодным потом. Наконец принял решение. Вольстрап был сейчас, как он считал, единственным путешественником во времени на острове – но на всей планете работало множество других.
Его дом даже не считался базой Патруля. Вольстрап был наблюдателем, которому вменялось в обязанности оказывать помощь и обеспечивать защиту прочим путешественникам, если таковые объявятся в его краях. Гостей случалось не много. Славные дни норманнской Сицилии пока еще не настали, да и впоследствии слава ее померкнет из-за событий на материке. Региональная штаб-квартира располагалась в Риме с 1198 года, когда Иннокентий III принял бразды власти. Вся Европа бурлила, как, впрочем, и остальной мир. Агенты Патруля, рассеянные по всему миру, тем не менее пытались отслеживать историю.
Вольстрап, получивший информацию из банка данных, мысленным взором окинул планету. В эти минуты Лотарь находится еще на пути в Германию. После его смерти начнутся раздоры за право наследования, в результате чего разразится гражданская война. Людовик VII только что унаследовал корону Франции и женился на Элеоноре Аквитанской, его правление обернется цепью роковых просчетов. В Англии нарастает соперничество между Стефаном и Матильдой. В Иберии бывший монах против воли возведен на трон короля Арагона, но это событие приведет к союзу с Каталонией; Альфонс VII Кастильский провозгласил себя королем всех испанцев и начал Реконкисту. Бедная Дания с ее слабовольным правителем лежит в руинах, разоренная варварами, пришедшими с Балтии…
Иоанн II умело правит Восточной Римской империей, ведя кампании в Малой Азии в надежде отвоевать Антиохию у крестоносцев. Королевство Иерусалимское, основанное крестоносцами, трещит по швам под напором возродившегося мусульманства. Египетский халифат раскололся на две противоборствующие стороны. Аравия обратилась в мешанину крошечных королевств. Персия агонизирует в династических войнах.
Князья Киевской Руси также не ладят друг с другом. На Востоке мусульманское завоевание Индии на время приостановилось, пока Махмуд Газневи воевал с афганскими принцами. Татаро-монголы, завоевав Северный Китай, основали там собственную империю, в то время как династия Сун крепко держит бразды правления на юге. Непримиримая вражда домов Тайра и Минамото расколола Японию. В обеих Америках…
Раздался стук в дверь. Вольстрап неуверенно поднялся со стула и отодвинул засов. На пороге стоял дрожащий Михаил.
– Это правда, мастер Жоффре, – сказал ученик. – Король Рожер и его сын пали в битве в месте под названием Риньяно, в Апулии. Тела их не выданы. Гонцы примчались сюда по указанию тех, кто остался в живых. Они говорят, что все части Италии, через которые они проследовали, готовы вновь перейти на сторону врага и отдаться во власть герцога Райнальфа. Мастер, вам плохо?
– Я очень опечален, – пробормотал Вольстрап. – Иди займись работой. Я скоро спущусь к вам. Жизнь продолжается.
«А продолжается ли?»
Оставшись в одиночестве, он отпер сундук. Внутри лежали два металлических цилиндра, слегка суженные вверху, длиной примерно с локоть. Вольстрап опустился на колени и пробежал пальцами по пульту управления одного из них. Его темпороллер был спрятан за городом, но эти капсулы по его приказу унесут информацию в любое время и в любое место.
«Если еще существует пункт назначения».
Он продиктовал новость в записывающий блок.
– Пожалуйста, дайте информацию о реальном положении дел и указания относительно моих действий, – произнес он заключительную фразу.
Вольстрап установил курс на штаб-квартиру Патруля в Риме и время, примерно то же самое, что и сейчас, только в 1200 году. К той поре другой филиал должен обустроиться и вжиться в окружающую среду, в мир, который пока еще не ввергнут в кризисы и бедствия вроде завоевания Константинополя латинянами.
Он коснулся кнопки на корпусе. В воздухе раздался хлопок, и цилиндр исчез.
«Пожалуйста, возвращайся поскорее! Прошу, принеси добрую весть».
Цилиндр прилетел обратно. Руки Вольстрапа дрожали так, что он не сразу смог включить дисплей.
– У-у-устное сообщение, – едва вымолвил он, заикаясь.
На Вольстрапа обрушился кошмар.
– Структуры, способной принять меня, нет. Никто не принял меня ни по одному каналу коммуникаций Патруля. Я вернулся по заданному курсу, – объявил механический голос.
– Понятно. – Вольстрап медленно поднялся на ноги.
«Патруль Времени больше не охраняет будущее, – подумал он без тени сомнения. – И никогда не охранял. Мои милые сердцу родители, братья, сестры, старинные друзья, юная возлюбленная, родина, все, что породило меня, никогда не будет существовать. Я – Робинзон Крузо во времени…
Нет, – мелькнуло у него в мыслях минуту спустя. – Те, кто явился сюда, в прошлое, до рокового часа, все еще существуют – так же как и я. Мы должны отыскать друг друга и объединиться для восстановления разрушенного. Но каким образом?»
Проблеск догадки вывел Вольстрапа из оцепенения. У него еще оставались коммуникационные модули. Через них он мог связаться с другими в этом мире. А потом… Он не мог думать о том, что ждет его, во всяком случае сейчас. Планы такого рода не входили в компетенцию рядового служащего Патруля. Никто, кроме данеллиан, не знает, как поступить. А если и они исчезли, то надо разыскать агента-оперативника… Если такие еще остались…
Эмиль Вольстрап встряхнулся, как человек, выбравшийся из приливной волны, которая чуть было не утащила его, и принялся за дело.
1765 год до Рождества Христова
15 926 год до Рождества Христова
1765 год до Рождества Христова
Дыхание осени коснулось предгорий. Холод струился в воздушных потоках, несущихся с горных склонов в предрассветную пору, и ложился инеем на траву. Чаща распадалась здесь на сосновые рощи, маленькие и большие; пихты были еще по-летнему темны, но ясень уже пожелтел, а дуб едва задели коричневые мазки. Перелетные птицы – лебеди, гуси, мелкая дичь, – сбившись в громадные стаи, улетали в дальние края. Олени-самцы оспаривали свои права. На юге, подпирая снежными вершинами небеса, возвышалась стена Кавказа.
Лагерь бахри бурлил. Люди разбирали шатры, нагружали повозки, запрягали быков и лошадей, юноши с помощью собак сгоняли овец в гурты. Все готовились к переходу на зимовье в долину. Тем не менее царь Тулиаш немного проводил странника Денеша до места, где они могли спокойно распрощаться друг с другом.
– Дело не в том, что есть в тебе некая тайна и ты воистину обладаешь диковинной властью… – откровенно признался царь.
Он был высок ростом, с темно-рыжей шевелюрой и бородой, со светлой кожей, выделявшей его из окружения. Облаченный в простого покроя одежды – накидку, отороченную мехом, шаровары, кожаные чулки, – царь нес на плече бронзовый боевой топор, отделанный золотом.
– Просто ты понравился мне, и я хотел, чтобы ты подольше оставался с нами.
Денеш улыбнулся. Худощавый, тонколицый, с пепельными волосами и карими глазами – он на две ладони возвышался над своими спутниками. Тем не менее Денеш явно не принадлежал к ариям, которые несколько поколений назад взяли власть над здешними племенами. Он, правда, и не строил из себя мудреца.
– Чудесные месяцы пролетели так быстро, благодарю тебя, – ответил он, – но я уже говорил тебе и старейшинам, что меня позвал мой бог.
Тулиаш сделал почтительный жест.
– Тогда я прошу Индру-Громовержца, чтобы он послал своего стража Марута охранять тебя в пути, покуда распространяются его владения. Я высоко ценю твои дары, истории, поведанные тобою, и песни, которые ты пел для нас.
Денеш опустил вниз свою секиру:
– Благополучия во все времена, о царь, и всем твоим потомкам!
Он поднялся на колесницу, которая медленно катилась сбоку. Возница уже сидел на месте – юноша, похоже, из какого-то племени, жившего в этих местах издревле, – коренастый, с крупным носом и копной пышных волос. Бахри, среди которых они долгое время жили с хозяином, считали его молчуном.
Лошади, услышав команду возницы, пустились рысью вверх по склону холма. Тулиаш провожал взглядом колесницу, пока та не скрылась из виду. Он не опасался за Денеша. Дичи много, высокогорья мирные и гостеприимные, и вряд ли кто рискнет напасть на путников, снаряженных подобно завоевателям с севера. Кроме того, Денеш, хотя и не демонстрировал своей силы, очевидно, был колдуном. Вот если бы он остался… бахри могли бы изменить решение и пересечь горы…
Тулиаш вздохнул, поправил топор на плече и вернулся в лагерь. Предстоят годы тяжелых сражений. Племена, платившие дань, разрослись так, что пастбища стали тесны им. Теперь царю приходится вести половину подданных вокруг внутреннего моря и затем на восток, чтобы они завоевали себе новые земли.
Ездоки в колеснице не проронили лишнего слова. Постепенно они приноровились к ее раскачиванию, и тогда на людей вдруг нахлынули воспоминания, мысли, надежды с горьким привкусом сожаления. Час спустя они достигли таких мест в горах, где царили лишь ветер и пустота.
– Это нам подходит, – сказал по-английски Кит Денисон.
Акоп Микелян остановил лошадей. Они тяжело храпели. Колесница хоть и была легкой, но подъем высоко в горы во времена, когда еще не изобрели сбрую, стремена и подковы, быстро утомил лошадей.
– Несчастные животные, нам следовало остановиться раньше, – сказал Акоп.
– Мы должны быть уверены, что за нами никто не следует, – отозвался Денисон. Он спрыгнул на землю. – Такое ощущение, словно на родину вернулся. – Затем, увидев выражение лица Микеляна, спохватился: – Извини, я забыл.
– Все в порядке, сэр. – Помощник Денисона тоже сошел с колесницы. – И у меня есть куда поехать.
Патруль завербовал его на службу в 1908 году, вскоре после массовой резни армян на озере Ван. Поиски туманных следов происхождения армянского народа вдохновили Микеляна, история армянского народа стала смыслом его жизни. Помолчав немного, он усмехнулся:
– Например, Калифорния тридцатых годов. Уильям Сароян был тогда очень популярен.
Денисон кивнул:
– Помню, ты рассказывал.
У них не было свободного времени для близкого знакомства из-за напряженной работы. Специалистов было слишком мало, для того чтобы держать под контролем громадное пространство миграции ранних индоевропейцев. Но задание представлялось им очень важным. Как мог Патруль без их данных контролировать события, которые потрясли мир и определили будущее? Денисон и его новый помощник немедленно принялись за работу.
Микелян, отметил Денисон, показал свою надежность и живой ум. Набрав побольше опыта, он сможет играть более активную роль в последующих экспедициях.
– Куда вы намерены отправиться, сэр? – спросил Микелян.
– Париж тысяча девятьсот восьмидесятого года. Встреча с женой.
– Почему именно в это время? Вы ведь сами рассказывали, что она тоже агент Патруля и работает в середине двадцатого века.
Денисон рассмеялся:
– Ты забыл о проблемах, которые порождает долголетие. Человек, внешне не стареющий на протяжении нескольких десятилетий, несомненно, вызовет подозрение у друзей и соседей. После моего отъезда Синтия намеревалась перебраться в другое место. В тысяча девятьсот восемьдесят первом году ей предстоит обрести новый образ в новом месте, сохранив только имя. Ну и мою персону в качестве странствующего антрополога-мужа, конечно. Что может быть лучше, чтобы окунуться в обычаи и нравы следующего поколения, чем просто провести двенадцатимесячный отпуск среди его представителей. А Париж – самое подходящее место для начала знакомства.
«И боже мой, я заслужил это, – подумал он. – И она тоже, да-да. Время после моего отъезда и до возвращения будет для нее гораздо короче, чем для меня, и в этот период ей придется окунуться в канцелярскую работу, чтобы занять ум и подготовить отъезд из Нью-Йорка, придав ему правдоподобность в глазах наших знакомых. К тому же Синтии предстоит поволноваться. Ведь правила Патруля запрещают ей перенестись на несколько недель вперед и убедиться, что я вернулся домой живым и здоровым. Даже малейшее опережение способно вызвать осложнения. Не всегда, конечно, но это не исключено. Поэтому мы часто миримся с обстоятельствами, чтобы без необходимости не увеличивать риск. Мне это прекрасно известно. Еще бы! Ведь я почти четверть года провел с кочевниками».
Солнце, звезды, дымок лагерного костра, дождь, свет, разлив реки, волки, праздники с состязаниями наездников, скачки на быках, песни, сказания, родовые предания, рождения, смерти, кровавые жертвоприношения, дружба, состязания, любовные приключения. Синтия не спросит больше, чем он захочет рассказать. Он знал, что за молчанием жены кроется догадка, что чья-то судьба в Древней Персии скрестилась с его судьбой. Месяцы вдали от дома накапливались, и если бы он отверг радушное приглашение Тулиаша, рискуя потерять доверие царя, столь необходимое в его работе, то… Он от всего сердца желал благополучия малышке Ферии в ее кочевой жизни, а второй медовый месяц в Париже вновь сблизит его с Синтией, которая воистину милая и отважная женщина…
Его сентиментальные размышления угасли. Денисон поднял боевой топор, служивший знаком его принадлежности к касте воинов, имеющих право вступать в разговор с вождями племен. Топор был к тому же еще и передающим аппаратом.
– Агент Денисон вызывает региональную штаб-квартиру в Вавилоне, – произнес он на темпоральном языке. – Алло! Алло! Говорите свободно, мы с ассистентом находимся в уединенном месте.
В воздухе раздался треск.
– Приветствуем вас, агент. Рады слышать. Мы уже начали за вас волноваться.
– Да, я планировал отбыть чуть раньше, но царь попросил поучаствовать в празднике осеннего равноденствия, и я не нашел предлога отказаться.
– Осеннее равноденствие? Скотоводческий народ следует солнечному календарю?
– Да, у этого племени он соблюдается – первые дни каждой четверти года, что, вероятно, удобно для взимания податей и вообще для отсчета времени. Можете забрать нас? У нас колесница, две лошади и снаряжение Патруля.
– Незамедлительно, агент, дайте ваши координаты.
Микелян пританцовывал на траве.
– Домой! – запел он торжественно, как гимн.
Появилось транспортное средство – не роллер, а большой цилиндр, темпомобиль, зависший в антигравитационном поле на высоте нескольких сантиметров от земли. На этот раз ему не пришлось перескакивать во времени – только в пространстве. Четверо мужчин в одеждах Месопотамии того времени и с курчавыми бородами предстали перед Денисоном. Они быстро погрузили упряжку и колесницу в цилиндр. Пилот занял свое место, и горы Кавказа мгновенно исчезли из виду.
Пейзаж, возникший на экране обзора, являл собой равнину, покрытую травой до самого горизонта. Под сенью деревьев прятались дома из бруса, и неподалеку от них – загон для скота. Две женщины в одежде для черновой работы поспешили навстречу гостям. Им поручили колесницу Денисона. Патруль вполне мог позволить себе поставить ранчо в Северной Америке, пока там не появились люди. Микелян любовно похлопал лошадей на прощание. Может быть, он встретится с ними еще раз в следующем путешествии во времени.
Темпомобиль вновь подскочил вверх и вынырнул в потайном ангаре под Вавилоном, где еще правил царь Хаммурапи.
Директор базы встретил антропологов и пригласил их на обед. Им предстояло провести здесь два дня, чтобы передать собранную информацию. Значительную ее часть составляли данные сугубо научного характера, но ведь Патруль и существовал во имя служения цивилизации любыми способами. «Жаль, что полученные знания не могли быть обнародованы на протяжении нескольких тысячелетий, до тех пор пока не откроют путешествия во времени», – подумал Денисон. А пока ученые будут по-прежнему растрачивать свои жизни, ведя исследования на основании археологических подсказок, нередко уводящих в плен научных заблуждений… Но труд их не напрасен. Их усилия создавали плацдарм, с которого специалисты Патруля стартовали на поиски реальных следов истории.
За обеденным столом Денисон упомянул об открытиях оперативной важности.
– Тулиаш и его союзники не преодолеют горы. Он двинется в восточном направлении. Таким образом, Гандаш не получит подкрепления, и именно поэтому касситы не смогут в ближайшие девятнадцать лет отобрать у вавилонян больше земель, чем свидетельствует история.
– Выходит, военно-политическая ситуация не так сложна, и нам нет нужды вести постоянные наблюдения, – сказал директор. – Прекрасно. Отличная работа.
Он явно думал о времени, высвобожденном для усиления охраны других возможных горячих точек.
Директор устроил гостям экскурсию по городу, тщательно замаскированную и охраняемую. Микелян впервые оказался в Вавилоне, и Денисон считал первое знакомство самым интересным. Но нетерпение бередило душу, и, когда их наконец отпустили, они были только рады.
На базе их побрили и постригли. На складе не держали костюмов двадцатого века, но их одежда для работы в экспедиции была прочной, удобной, впитавшей острые запахи просторов, которые пробуждали множество воспоминаний.
– Я сохраню ее на память, – сказал Микелян.
– Не исключено, что она пригодится тебе в новой экспедиции, – заметил Денисон. – Если только тебя не пошлют совсем в другой регион, хотя это вряд ли. Ты согласишься вновь работать со мной?
– Всегда, сэр!
В карих глазах юноши стояли слезы. Микелян крепко пожал Денисону руку, сел на роллер и растворился в пространстве.
Денисон тоже подобрал себе роллер в гараже, залитом белым светом.
– Храни вас Бог, агент! – напутствовал служащий Денисона.
Он прибыл из Ирака двадцать первого века. Патруль старался подбирать физический тип сотрудников в соответствии с эпохой, а расовые изменения происходят гораздо медленнее, чем языковые или религиозные.
– Спасибо, Хасан. Того же и тебе.
Устроившись поудобнее, Денисон на несколько мгновений погрузился в свои мысли. Он приземлится в пещере, почти такой же, как здесь. Нужно будет зарегистрироваться, получить одежду, деньги, паспорт и другие необходимые вещи, затем выйти из здания штаб-квартиры Патруля, расположенной неподалеку от бульвара Вольтера. Субботнее утро, десятое мая, самая чудесная пора в Париже… Уличное движение будет неистовым, но в 1980 году город еще не страдал от чудовищной перегруженности… Гостиница, где Синтия должна заказать номер и встретить его, располагалась на левом берегу. Прелестный, чуть тронутый увяданием анахронизм, где по утрам пекут булочки к завтраку, а служащие предпочитают влюбленных остальным клиентам…
Денисон установил курс на Париж 1980 года и нажал пусковую кнопку.
1980 год от Рождества Христова
Вокруг струился дневной свет.
«Дневной свет?»
От потрясения руки его буквально примерзли к пульту управления. Словно при ослепительной вспышке он увидел узкую улочку, устремленные ввысь стены, толпу, которая с воем в ужасе отпрянула от него: женщины – в темных платьях до щиколоток, с покрытыми головами; мужчины – в длинных черных пальто и мешковатых шароварах; воздух пропитан тяжелым запахом дыма и скотного двора. Он мгновенно понял, что нет никакого подвала, а машина, запрограммированная против материализации внутри твердых тел, автоматически вынесла его на поверхность. Только это совсем не его Париж…
«Немедленно убираться!» – мелькнула у него мысль.
Не имея специальной подготовки к боевым заданиям, Денисон опоздал на полсекунды. Мужчина в синем подскочил к нему, схватил за пояс и стащил с роллера. Денисону хватило времени, лишь чтобы привести в действие кнопку экстренного старта. Темпороллер никогда, ни при каких обстоятельствах не может оказаться в чужих руках. Аппарат исчез. Денисон и напавший на него человек упали на мостовую.
– А ну прекрати!
Кое-какие приемы Денисон все же знал, они были составной частью подготовки в Патруле. Мужчина в синем схватил его за горло. Агент нанес удар ребром ладони по шее, под основание челюсти. Нападающий захрипел и обмяк, придавив Денисона мертвой тяжестью. Денисон перевел дыхание. Пелена мрака спала с его глаз. Он высвободился из-под тела и поднялся на ноги.
И снова слишком медленно. Толпа загалдела и хаотично зашевелилась. Сквозь сплошной рев Денисон уловил слова «sorsieri» и «juif vengeur», и тут же другой человек в синем на прекрасном коне пробрался сквозь гудящий рой. Денисон увидел ботинки, короткую накидку, плоский шлем – да, похоже, солдат или полицейский. Но внимание его приковало направленное на него оружие. В чисто выбритом лице всадника Денисон уловил страх – значит может убить.
Агент поднял руки вверх.
Солдат достал свисток и трижды свистнул. Потом выкрикнул команду, призывая людей к порядку и тишине. Денисон с трудом улавливал его слова. Это не был французский, который он знал, – совсем иной акцент и явно выраженные англицизмы, но в то же время язык не походил и на англизированный французский.
– Спокойно! Всем сохранять порядок! Я арестовал его… Святые… Всемогущий Бог… Его величество…
Денисон изумленно слушал речь всадника.
«Я в ловушке, – стучало в сознании Денисона. – Тут хуже, чем в Персии. Там, по крайней мере, была нормальная история. А здесь…»
Удивительно быстро паника утихла. Зеваки застыли на своих местах и уставились на незнакомца. Они крестились и без умолку бормотали молитвы. Человек, которого Денисон свалил с ног, пришел в сознание и застонал. Появились новые всадники. У двоих было стрелковое оружие вроде карабинов, но неизвестного образца. Они окружили Денисона.
– Deelarezz vos nomu! – рявкнул один из них, с серебряным орлом на груди. – Quhat e vo! Faite quick!
К горлу подкатила слабость.
«Я пропал, и Синтия, и весь мир».
Он лишь невнятно вымолвил что-то в ответ. Солдат отстегнул от ремня дубинку и сильно ударил Денисона по спине. Тот пошатнулся. Офицер принял решение и рявкнул приказ.
Толпа застыла в напряженном молчании, и всадники повели Денисона прочь. Шли километра полтора. Поначалу спотыкавшийся агент постепенно собрался с силами и вернулся к привычному настороженному состоянию. Он начал осматриваться. Стиснутый всадниками, Денисон мог лишь украдкой бросать взгляды по сторонам, но и столь ограниченный осмотр кое-что говорил ему. Улицы, по которым его вели, были узки и извилисты, хотя и неплохо вымощены. Зданий выше шести-семи этажей не встречалось, большинству на вид было по нескольку столетий, многие наполовину обшиты деревом, со слюдяными окнами. По улице двигалось множество пешеходов: оживленные и подвижные мужчины напоминали французов, но женщины были смирны и благочинны. Дети попадались редко – наверно, еще в школах. Прохожие почти не обращали на процессию внимания, а те, что их замечали, осеняли себя крестом. Видимо, и подобные аресты здесь в порядке вещей. Лошади, оставляя после себя навоз на булыжниках, тянули повозки и редкие, богато отделанные кареты. Когда добрались до берега Сены, он увидел баржи, которые волокли двадцативесельные шлюпки.
Отсюда он заметил Нотр-Дам. Но это не был привычный ему собор. Казалось, он занимает половину острова: гора закопченно-серого камня вздымалась все выше и выше, ярус за ярусом, башня за башней подобно христианскому зиккурату, пока самая верхняя часть не упиралась в небесный свод на высоте в триста с лишним метров от основания. Чьи амбиции сменили прекрасную готику в этом сооружении?
Он забыл про собор, когда отряд вывел его к другому зданию, массивному и похожему на крепость, нависшую над рекой. На главных воротах было вырезано распятие в человеческий рост. Внутри царили полумрак и холод, везде сновали стражники и мужчины в черных рясах с капюшонами, их грудь украшали кресты, в руках – четки. Денисон принял облаченных в черное за монахов или мирских священников. От растерянности и нахлынувшей душевной тоски он соображал плохо, как в тумане. Окончательно Денисон пришел в себя, только оказавшись в одиночной камере.
Камера была крохотной, темной, стены сочились сыростью. Из коридора сквозь железные решетки пробивался свет. В камере не было ничего, кроме соломенного тюфяка, накрытого вытертым одеялом и лежавшего на полу, а также ночного горшка, который, к крайнему изумлению Денисона, оказался резиновым. Будь сей предмет из твердого материала, он пригодился бы в качестве оружия. На потолке был высечен крест.
«Боже, как я хочу пить! Может, хоть глоток дадут?»
Денисон вцепился в прутья решетки, припал к ним и хрипло выкрикнул свою просьбу. В ответ на его крик кто-то из другой камеры, похоже в конце коридора, громко хмыкнул.
– Даже не мечтай, слышишь?! И не ори!
Английский, хотя и со странным акцентом. Денисон отозвался тоже по-английски, но услышал в ответ лишь брань из той же камеры.
Он растянулся на тюфяке. Слова неизвестного вывели Денисона из равновесия. Времени для подготовки к допросам у него не было. Следует немедля все тщательно обдумать. Решение приободрило его. Денисон поднялся на ноги и стал мерить камеру шагами.
Часа через два в замочной скважине щелкнул ключ и на пороге появились двое стражников с пистолетами со спущенными предохранителями и священнослужитель – пожилой человек в черном, морщинистый, подслеповато щурящийся, но с резкими манерами.
– Loquerisne latine? – требовательно произнес он.
«Говорю ли я на латыни? – понял Денисон. – Наверняка этот язык до сих пор остается универсальным средством общения в этом мире. Как он был бы мне кстати сейчас. Никогда не предполагал, что когда-нибудь этот язык мне понадобится. От зубрежки в колледже в памяти ничего не осталось, кроме amo, amas, amat».
Образ миниатюрной пожилой мисс Уолш, представший перед ним в воображении, пропел:
– Сколько раз я тебе говорила, что латынь культурному человеку просто необходима.
Денисон с трудом подавил в себе истерический смешок и покачал головой.
– Non, monsieur, je le regrette, – ответил он по-французски.
– Ah, vo parlezz alorss fransay?
Денисон медленно и осторожно подбирал слова:
– Я, кажется, говорю на другом французском, отличном от вашего, преподобный отец. Я пришел сюда издалека.
Ему пришлось дважды повторить эту фразу, используя синонимы, всплывшие в памяти, чтобы стражники и священник его поняли.
Увядшие губы зашевелились.
– Это понятно, раз ты не признал во мне монаха. Запомни, я – брат Мати из ордена доминиканцев и святой инквизиции.
Денисон похолодел от ужаса, когда понял смысл сказанного. Не выдавая своих чувств, он твердо произнес:
– Произошло печальное происшествие. Поверьте, я выполняю мирную миссию, но она чрезвычайно важна. Я оказался здесь по ошибке. Понятно, мое неожиданное появление вызвало страх и повлекло за собой необходимые меры предосторожности с вашей стороны. Но если вы отведете меня к высшим властям, – «к королю, папе или кто у них тут, черт подери, правит?» – я все им объясню.
Мати отрывисто заговорил, и Денисону пришлось вновь пытаться разгадывать смысл его слов.
– Ты объяснишь все здесь и сейчас. Не думай, что дьявольское искусство поможет тебе в цитадели Христа. Назови свое имя!
Служащий Патруля положился на волю судьбы.
– Кит Денисон, ваше пре… гм, брат.
Почему бы и не сказать? Какая теперь разница! Да и вообще, что теперь имеет значение?
Мати напряженно доискивался до смысла непонятных слов чужестранца.
– А, из Англии? – произнес он по-английски, а не по-французски – «Angleterre» – и продолжил речь: – Мы можем доставить сюда человека, говорящего на твоем наречии, чтобы ускорить твои признания.
– Нет, мой дом… Брат, я не могу открыть свои тайны никому, кроме первых лиц.
Мати метнул на него свирепый взгляд:
– Ты будешь говорить со мной, и будешь говорить только правду. Хочешь, чтобы мы учинили допрос с пристрастием? Тогда, поверь мне, ты благословишь того, кто подожжет костер под тобой.
Ему пришлось трижды повторить свои угрозы, прежде чем их суть дошла до узника.
«Допрос с пристрастием? Выходит, пытки здесь обычное дело. Со мной проводят, так сказать, предварительное собеседование».
Его пронзил ужас. Денисон удивился собственной настойчивости:
– Почтенный брат, клянусь Богом, долг запрещает мне раскрывать некоторые детали. Я имею право говорить о них только с верховным правителем. Если тайна станет явной, случится катастрофа. Подумайте о маленьких детях, которым дают играть с огнем.
Денисон многозначительно посмотрел на стражников. Эффект был смазан необходимостью повторить сказанное.
Последовал недвусмысленный ответ:
– Инквизиция умеет хранить молчание.
– Не сомневаюсь. Но, я уверен, правитель будет недоволен тем, что слово, предназначенное только ему, начнет гулять по улицам.
Мати нахмурился. Заметив его сомнения, Денисон продолжил наступление. Они стали быстрее понимать друг друга на своих различных французских языках. Фокус заключался в том, что говорить надо было подобно американцу, который вызубрил учебник, но никогда не слышал живого языка.
Будет противоестественно, если монах, столкнувшись со столь невероятной ситуацией, не воспользуется случаем выслужиться перед властью. В конце концов, правитель всегда успеет отослать пленника на допрос.
– Кого ты называешь правителем? – спросил Мати. – Святого Отца? Почему в таком случае ты не отправился в Рим?
– Ну тогда король…
– Король?
Денисон понял, что допустил ошибку. Видимо, монарх, если таковой у них имелся, не располагал высшей властью. Он торопливо продолжил:
– Ну да, король. Я просто хотел сказать, что короли часто встречаются в различных странах.
– Да, среди русских варваров. Или в тех землях черных дикарей, что не признают власти халифа. – Шишковатый указательный палец Мати пронзил воздух. – Куда ты направлялся на самом деле? Отвечай, Кит Денисон!
– В Париж, во Францию. Это ведь Париж? Позвольте мне закончить мысль. Я разыскиваю высшее духовное лицо на этой… территории. Я ошибся? Разве он находится не в городе?
– Архикардинал? – выдохнул Мати, в то время как нервозность на лицах стражников сменилась благоговейным трепетом.
Денисон решительно кивнул:
– Разумеется, архикардинал!
«Что еще за сан такой?»
Мати отвернулся в сторону. В его пальцах защелкали бусины четок. После затянувшейся паузы он торопливо произнес:
– Посмотрим. Веди себя осмотрительно. За тобой будут наблюдать.
Он повернулся спиной к Денисону, зашуршал облачением по полу и удалился.
Денисон бессильно рухнул на тюфяк.
«Допустим, я выиграл немного времени, прежде чем они поволокут меня на дыбу, зажмут пальцы в тиски или используют что-нибудь пострашнее тех приспособлений, что были изобретены в Средневековье. Что-нибудь современное. Если только я не попал… Нет, не может быть», – вяло размышлял Денисон.
Когда надсмотрщик в сопровождении вооруженной стражи принес хлеб, воду и жирную похлебку, Денисон поинтересовался, какой сегодня день.
– Святого Антония, одна тысяча девятьсот восьмидесятого года от Рождества Христова.
Слова эти забили последний гвоздь в крышку гроба, прихлопнувшую Денисона.
Но тут же в глубине отчаяния мелькнула слабая искорка надежды. Не все еще потеряно, возможно спасение или… Предаваться отчаянию бесполезно и опасно, оно может парализовать волю. Лучше не терять головы и каждую секунду быть готовым к броску за любой крохой удачи.
Ежась от ночного холода на убогом ложе, Денисон пытался строить планы действий, хотя получались у него лишь наброски. Прежде всего нужно было добиться покровительства большого босса, диктатора – короче, этого самого архикардинала. Значит, следует убедить его в том, что пришелец не только не опасен, но, напротив, потенциально ему полезен или, по крайней мере, представляет собой некий интерес. Денисон не мог раскрыть, что он является путешественником во времени: не позволяла психологическая блокировка. И скорее всего, никто в этом мире просто не сможет понять истинной правды. Однако ему едва ли удастся отречься от того, что он возник из воздуха, хотя можно сослаться на замешательство свидетелей и неточность их показаний. Из слов Мати следует, что здешние люди, даже образованные, верят в колдовство. Нужно держаться с крайней осторожностью, если придется давать разъяснения. Они здесь обладают развитой технологией для производства весьма эффективного на вид оружия, и, несомненно, у них есть и артиллерия. Резиновый горшок свидетельствует о прочных связях с Новым Светом, а это означает, по меньшей мере, знание астрономии и ее использование в навигации…
«Поверите ли вы в пришельца с Марса?»
Денисон усмехнулся. В любом случае такого рода байка выглядит не хуже прочих. Необходимо продумать дальнейшее развитие этого сюжета.
«Покорнейше прошу разрешения поинтересоваться, какие великие умы окружают его святейшество. Моя нация, возможно, сделала открытия, пока неведомые вашим ученым».
Неуверенная речь, частые паузы, дающие возможность понять смысл сказанного, пожалуй, будут полезными для обдумывания ответов и исправления любых faus pas…
Денисон забылся в беспокойной полудреме.
Утром, после того как Денисона накормили жидкой кашей, явился священник в сопровождении стражников и забрал его с собой. От того, что Денисон увидел краем глаза в соседней камере, его прошиб холодный пот. Арестованного доставили в выложенную кафелем комнату, где над ванной с горячей водой клубился пар, и предложили как следует вымыться. Затем выдали комплект темной мужской одежды современного покроя, надели наручники и повели в служебное помещение, где за столом под распятием восседал брат Мати.
– Благодари Господа Бога и твоего святого покровителя, если таковой у тебя имеется, что его святейшество Албин, архикардинал Фил-Йохан, великий герцог Северных провинций снизошел до встречи с тобой, – речитативом произнес монах.
– Да-да. – Денисон проворно перекрестился. – Я поднесу своему хранителю много даров, как только представится такая возможность.
– Поскольку ты чужестранец и знаешь о наших обычаях не больше язычников или мексиканцев, я дам тебе кое-какие инструкции, чтобы ты не злоупотреблял временем его святейшества.
«Эге, дело сдвинулось!»
Денисон весь обратился в слух. Он чувствовал, как ловко Мати извлекает из него крупицы информации на протяжении целого часа, но это совсем не смущало Денисона, потому что представилась возможность прорепетировать и развить придуманную историю.
Наконец в наглухо закрытой карете его привезли во дворец на вершине холма, который в утраченном Денисоном мире назывался Монмартром. Его провели пышными коридорами, затем вверх по лестнице и через позолоченную бронзовую дверь с барельефами на библейские темы. Денисон оказался в высокой белой комнате; солнечный свет лился сквозь витражи на восточный ковер. Он увидел перед собой восседающего на троне мужчину в бело-золотом облачении.
Денисон, как было приказано, пал ниц.
– Можешь сесть, – произнес глубокий голос.
Архикардинал был средних лет, но выглядел моложаво. Сознание собственного могущества, казалось, наложило печать на весь его облик. Очки совсем не умаляли его достоинства. В то же время архикардинал, явно заинтригованный, готов был задавать вопросы и слушать.
– Благодарю, ваше святейшество.
Денисон сел на стул метрах в шести от трона. Здесь не допускали ненужного риска во время личных аудиенций. По правую руку от прелата висел шнур колокольчика.
– Можешь называть меня просто господин, – сказал Албин, употребив английское слово. – Нам много о чем нужно поговорить. – Затем строго добавил: – Не вздумай хитрить или прибегать к уловкам. У нас уже и так достаточно оснований для подозрений. Помни, Великий инквизитор, верховный над тем священнослужителем, с которым ты познакомился, требует от меня приказа немедленно предать тебя огню, пока ты не навлек на нас беды. Он считает, что колдун вроде тебя может быть только иудейским мстителем.
У Денисона пересохло в горле, но он понял достаточно, чтобы выдохнуть:
– Кем?.. Кем, господин?
Албин поднял брови:
– Ты не знаешь?
– Нет, господин, поверьте мне. Я из страны, которая настолько далека от вашей, что…
– Но ты немного владеешь нашим языком и заявил, что у тебя есть послание ко мне.
«Да, против меня острый ум», – подумал Денисон.
– Послание доброй воли, господин. В надежде на установление более близких отношений. Мы располагаем поверхностными знаниями о вашей стране, вынесенными из книг древних и современных пророков. К несчастью, я потерпел кораблекрушение. Нет, я кто угодно, только не иудейский мститель.
Албин понял его, если и не все слова, то суть сказанного. Губы его поджались.
– Евреи – искусные мастера и инженеры. Вполне возможно, что они владеют и черной магией. Они потомки тех, кто сумел спастись, когда наши предки очищали Европу от их племени. Они обосновались среди поклонников Магомета и помогают им сейчас. Разве ты не слышал, что Австрия попала во власть этих язычников? Что легионы еретиков из Российской империи стоят у ворот Берлина?
«А у инквизиции полно дел в христианском мире на Западе. Боже! А я еще считал свое двадцатое столетие мрачной эпохой», – подумал Денисон.
18 244 год до Рождества Христова
I
Позже Мэнс Эверард пришел к выводу, что выбор, павший на него, и особенно место и характер случившегося были бы прозаичными, не окажись стечение обстоятельств столь абсурдным. Еще позже, припомнив свои разговоры с Гийоном, он усомнился даже в этом.
Но когда его вызвали, все это было для него дальше, чем звезды на небесах. Они с Вандой Тамберли проводили отпуск в пансионате, который Патруль содержал в плейстоценовых Пиренеях. В последний день они отказались от катания на лыжах и лазания по горам, не отправились на север в поисках завораживающих картин дикой природы ледникового периода и не заглянули в одно из соседних поселений кроманьонцев, чтобы насладиться гостеприимством его обитателей. Они просто отправились в долгую прогулку по легким тропам любоваться горными пейзажами. Говорили мало, но молчание значило гораздо больше слов.
Закат позолотил белоснежные вершины и горную гряду. Пансионат располагался не очень высоко над уровнем моря, но линия снегов лежала ниже, чем ко времени появления на свет Эверарда и Ванды. Граница лесов тоже простиралась гораздо ниже, чем в двадцатом веке. К дому подступала сочная зелень альпийских лугов, расцвеченная мелкими летними цветочками. Чуть выше, на склоне, застыли несколько козлов: они с любопытством, совсем без страха разглядывали Ванду и Эверарда. Небо, зеленоватое на западе, сгущалось до бирюзового оттенка и переливалось в пурпур на востоке. Только трепет крыльев и голоса возвращающихся в родные края птиц пронзали время от времени тишину. Охотники человеческого рода почти не оставляли следов своего пребывания здесь, они жили в гармонии с природой, подобно волкам и пещерным львам. Чистота воздуха буквально чувствовалась на вкус.
Уже возник силуэт здания, в темноте светились окна.
– Потрясающе! – сказал Эверард с американским акцентом. – Во всяком случае, для меня.
– Воистину, – отозвалась Ванда. – Вы были так любезны, когда взяли меня сюда и сделали все, чтобы я вновь обрела покой.
– Ерунда, для меня это удовольствие. Помимо всего прочего, вы – натуралист. Ввели меня, так сказать, в жизнь дикой природы. Никогда не видел ничего подобного и, честно говоря, не мечтал увидеть.
Они охотились на мамонта, северного оленя и дикую лошадь, только не с ружьем, а с камерой. Рожденная в Калифорнии во второй половине двадцатого века, Ванда очень неодобрительно относилась к настоящей охоте. Он, правда, вырос в другой среде и в иное время.
Не то чтобы это имело значение. Хотя…
«Со дня нашей первой встречи – ей тогда было двадцать один – она стала старше лет на пять, не больше. А на сколько постарел я?»
Лечебное омоложение, конечно, помогало, но Эверарду совсем не хотелось сейчас подсчитывать свои годы.
– Мне почему-то… – Она проглотила подступивший к горлу комок и отвернулась в сторону. Потом выпалила скороговоркой: – Мне совсем не хочется уезжать.
Пульс у Эверарда забился неровно.
– В этом нет нужды. Вы сами знаете.
– Но я должна. Не так много времени мне отпущено, чтобы забыть о семье.
Родители и сестра никогда не узнают, что Ванда путешествует сквозь века, тогда как их собственные годы на земле не составят и сотни лет. Для них жизнь от начала до конца проходит по прямой.
– А еще я должна, вернее, я хочу, прежде чем вернусь к работе, повидаться с дядей Стивом.
Ее дядя, тоже агент Патруля, работал в викторианской Англии.
Она могла провести в отпуске годы своей жизни, а затем вернуться в базовый лагерь спустя минуту после отбытия, но агенты никогда этим не злоупотребляли. Каждый из них считал себя в какой-то мере обязанным Патрулю и платил годами собственной жизни. Кроме того, продолжительный отрыв от работы выбивает сотрудника Патруля из привычной колеи, а это смертельный риск для жизни агента или, того хуже, коллеги.
– Ладно, я понял, – вздохнул Эверард. Он решился задать вопрос, которого они избегали на протяжении всего отдыха: – Можем ли мы договориться о новой встрече?
Ванда рассмеялась и взяла Эверарда за руку. Какой теплой была ее ладонь!
– Конечно.
Она посмотрела в глаза Эверарда. В угасающем свете он не мог рассмотреть синеву ее глаз. Четкий овал лица, коротко стриженные волосы цвета янтаря – она была всего на ладонь ниже Эверарда, а он отличался высоким ростом.
– По правде говоря, я надеялась… Но не хотела навязываться. Только не говорите, что вы смущены.
– Мм, ладно…
Он никогда не отличался красноречием. Как теперь объясниться? Эверард и сам себя не понимал.
«Разница между ее и моим положением… Наверно, я боюсь показаться снисходительным или, еще хуже, властным. Ведь ее поколение женщин так гордится своей независимостью».
– Я – типичный старый холостяк. А перед вами огромное поле для игры, если захотите.
Ванда откровенно наслаждалась вниманием, которое уделяли ей другие мужчины, отдыхавшие здесь, – интересные, жизнерадостные, привлекательные люди из самых разных эпох. А Эверард – просто американец двадцатого века с неторопливой речью, невзыскательными вкусами и лицом много повидавшего воина.
Ванда фыркнула:
– Подозреваю, что у вас поле не меньше, – ведь вам открыта вся история. И не отрицайте. Было бы ненормально, если бы вы не пользовались время от времени ситуацией.
«А ты?.. Впрочем, это не мое дело», – подумал Эверард.
– Я ни в коем случае не обвиняю вас в злоупотреблениях или еще в чем-то, – торопливо добавила Ванда. – Я знаю, вы этого не сделаете. И меня удивило и взволновало, когда после Берингии вы не порвали отношений со мной. Неужели вы думали, что мне тоже не хочется новой встречи?
Он едва не заключил ее в объятия.
«Но ждет ли она этого? Боже, наверно, да».
Но нет. Это будет ошибочный шаг. Она слишком открыта душой. Пусть сама разберется в своих мыслях и чувствах. Да и ему нужно понять, чего он все-таки хочет.
«Будь признателен за эти две недели, подаренные тебе здесь, парень».
Он сжал свободную руку в кулак и пробормотал:
– Отлично. Куда бы вам хотелось поехать в следующий раз?
«Чтобы поближе познакомиться», – добавил он про себя.
Ванда, похоже, тоже сочла обмен банальностями спасением.
– Надо подумать. Какие будут предложения?
Они вошли в дом, поднялись на веранду и оказались в гостиной. В огромном камине потрескивало пламя. Над ним причудливо извивались рога ирландского лося. На противоположной стороне висел отлитый из меди геральдический щит с символическими песочными часами – эмблемой Патруля. Ее миниатюрная копия украшала и служебную форму, которую сотрудники носили крайне редко. В комнате, в ожидании ужина, сидели их коллеги – пили, разговаривали, играли в шахматы или го, несколько человек собрались в углу у рояля, над которым порхали звуки шопеновского скерцо.
Агенты старались попасть сюда на отдых с теми, с кем они сблизились за время работы. Сегодняшняя пианистка, однако, родилась в тридцать втором веке на орбите Сатурна. Служащие Патруля всегда питали любопытство к незнакомым эпохам и порой слушали рассказы о каких-то сторонах неведомой им жизни как завороженные.
Эверард и Тамберли перекинули плащи через руку. Ванда обошла комнату, прощаясь со всеми. Эверард приблизился к пианистке.
– Вы остаетесь? – спросил он на темпоральном.
– Еще на несколько дней, – ответила пианистка.
– Прекрасно, я тоже.
Пианистка подняла на Эверарда голубые глаза. Затем белая, как алебастр, голова, совершенно лысая – нет, не альбинос, нормальный продукт генной технологии, – снова склонилась над клавишами.
– Если желаете облегчить сердце, у меня есть дар успокоения.
– Знаю. Спасибо.
Вряд ли ему хотелось чего-то большего, чем обычная беседа, но предложение прозвучало великодушно.
Тамберли вернулась к Эверарду. Он проводил Ванду до ее комнаты. Пока он ждал в коридоре, она переоделась в привезенное с собой платье, подходящее для Сан-Франциско 1989 года, и упаковала вещи. Они спустились в подземный гараж. Залитые холодным белым светом, роллеры стояли рядами, наподобие бесколесных футуристических мотоциклов. На один из них, закрепленный за нею, Ванда погрузила свой багаж и повернулась к Эверарду.
– Ну что же, au revoir, Мэнс, – произнесла она. – Штаб-квартира в Нью-Йорке, полдень, четверг, десятое апреля тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года. Договорились?
Испытывая некоторую неловкость, они условились о встрече.
– Договорились. Я, видимо, возьму билеты на «Призрак оперы». Берегите себя.
– И вы, Мэнс.
Она приблизилась к нему. Поцелуй получился долгим и страстным.
Эверард отступил, тяжело дыша. Слегка взъерошенная Ванда уселась на роллер, улыбнулась, махнула рукой, коснулась пульта управления и мгновенно исчезла из виду. Эверард не обратил внимания на привычный хлопок воздуха в гараже. Минуты две он постоял в одиночестве. Она говорила о трехмесячном пребывании в полевой экспедиции после поездки к родителям. Эверард не знал, сколь долгим окажется для него время до их предполагаемой встречи. Это будет зависеть от работы. Срочных вызовов не поступало, но какое-нибудь дело непременно возникнет, ведь Патруль обязан поддерживать порядок в движении сквозь миллионы лет, а агентов вечно не хватало.
Неожиданно для себя Эверард громко рассмеялся. После долгих скитаний по пространству и времени – сколько уже лет его собственной жизни? – неужели он снова теряет голову? Второе детство, нет, вторая юность? Он вдруг понял, что чувствует себя так, словно ему опять шестнадцать, и его ничуть не беспокоила такая перемена. Прежде он частенько влюблялся. Случалось, Эверард ничего не предпринимал, поскольку развитие отношений ни к чему хорошему не привело бы. Может, и сейчас то же самое? Черт возьми! А вдруг нет? Он должен разобраться. Шаг за шагом, постепенно, но они разберутся в себе. Или отношения станут серьезными – тогда им обоим придется, возможно, чем-то поступиться, – или они просто расстанутся друзьями. А пока что…
Эверард направился к выходу из гаража.
За спиной он уловил знакомый шум, но совсем иного свойства. Эверард остановился, огляделся по сторонам и увидел только что приземлившийся аппарат. Пассажиром была особа ростом около семи футов, с тонкими и длинными конечностями, в облегающем комбинезоне, похоже из кожи. Не вызывало сомнений, что прибыла женщина. Ее черные волосы, зачесанные наподобие шлема, отливали азиатской синевой, но ни одно монголоидное лицо не имело кожи такого глубокого желтого оттенка, как у неизвестной. Глаза у нее были громадные и такого же бледно-голубого оттенка, как у Эверарда, лицо – узкое, с орлиным носом. Эверард не мог определить расу женщины. Должно быть, она происходила из очень далекого будущего.
С непропорционально толстых губ сорвались хриплые слова на темпоральном.
– Агент-оперативник Комозино, – отрекомендовалась гостья. – Дело очень срочное. Есть ли на этих координатах кто-либо моего ранга?
«Беда», – пронзила его мысль. Комозино явно знала больше его, и, вероятно, мозг ее был более развит. Армейские навыки Второй мировой войны, почти забытые, едва не заставили Эверарда встать по стойке смирно.
– Я, – коротко отозвался он. – Мэнсон Эммерт Эверард.
– Отлично.
Она спустилась с аппарата и подошла к нему. В тщательно контролируемом голосе он уловил напряжение и страх.
– По данным, что я сумела получить, выходило, что я смогу найти вас здесь. Слушайте, Мэнсон Эммерт Эверард. Произошла катастрофа, что-то вроде временно́го сдвига. Насколько я смогла установить, он случился приблизительно в день номер два миллиона сто тридцать семь тысяч по юлианскому календарю. После этого ход истории раздваивается. Больше не существует ни одной станции Патруля. Приходится обходиться оставшимися у нас силами.
Она замолкла в ожидании ответа.
«Знает, что ошарашила меня, – подумал Эверард, чувствуя смятение. – Мне нужно время, чтобы взять себя в руки».
Астрономическая цифра, названная ею, – это где-то в европейском Средневековье? Нужно точно высчитать, нет, лучше спросить у нее.
«Ванда отправилась в Калифорнию двадцатого века. Теперь она туда ни за что не попадет, а ведь у нее нет специальной подготовки. Впрочем, как и ни у кого из нас – ведь наша работа состоит в предотвращении катастроф, а для Ванды это вообще полузабытая теория, услышанная когда-то в аудитории. Она будет ошарашена не меньше меня. Боже мой, что она предпримет?»
II
Гостиная пансионата собрала и отдыхающих, и персонал, поэтому все стулья оказались занятыми. Серебристо-серый свет едва пробивался сквозь окна из-за туч, которые спустились под натиском несмолкаемо гудящего ветра, предвестника осени, идущей на юг. Эверарду почудилось, будто дыхание холода проникло с улицы в дом.
Он буквально ощущал на себе взгляды собравшихся. Эверард стоял в дальнем конце гостиной, под фреской, изображающей бизона, которую написал местный художник с полвека назад. Комозино застыла рядом с бесстрастным видом. Она попросила Эверарда взять руководство на себя. Он был во всех отношениях ближе к находящимся здесь людям – и по времени рождения, и по воспоминаниям, и по стилю мышления. Помимо всего прочего за его плечами лежал громадный опыт работы, какого не имел никто из собравшихся.
– Мы проговорили почти ночь напролет и всю ночь запускали информационные цилиндры в надежде выйти на контакт и получить новые данные, – произнес Эверард в настороженной тишине. – Пока мы располагаем весьма скудными сведениями. Есть основания полагать, что ключевое событие происходит в Италии середины двенадцатого века. У Патруля там остался свой человек в Палермо, на острове Сицилия. Он услышал о гибели их короля в битве на материке, но этого не должно было случиться. Банк данных нашего человека свидетельствует, что король после сражения прожил около двадцати лет, играя важную роль в истории. Как и подобает здравомыслящему человеку, наш сотрудник послал запрос в грядущее, в ближайшую к нему региональную штаб-квартиру. Цилиндр вернулся назад с сообщением, что штаб прекратил свое существование и бесследно исчез, spurlos versenkt. Тогда он вызвал другие станции в том же веке, и они проверили свое будущее, очень осторожно конечно, не заглядывая дальше двадцати лет вперед. Никаких баз Патруля там нет. Во всем остальном ничего не изменилось. Там и не могло – за столь короткое время – произойти никаких изменений. Разве что на юге Европы. Эффект перемен распространяется по миру с различной скоростью, зависящей от таких факторов, как расстояние, средства передвижения, близость отношений между странами. Дальний Восток весьма скоро начнет ощущать дыхание этих перемен, но в обеих Америках перемены не проявятся еще несколько столетий. Австралии и Полинезии предстоит еще более долгий период развития без вмешательства извне. Даже в Европе различия прежде всего носят политический характер. Но это совсем другая политическая история, о которой мы ничего не знаем.
Тем не менее наши базы в двенадцатом веке, естественно, начали контактировать с коллегами из раннего периода. Таким образом сигнал поступил к агенту-оперативнику Комозино. – Эверард указал на нее. – Она оказалась в Египте – э-э-э… в период Восемнадцатой династии, так, кажется, вы говорили, – где искала группу из своей эпохи, которая отправилась на поиски вдохновения и, очевидно, затерялась… Скорее всего, то, что произошло с этой группой, заметно не повлияло на историю… Агент Комозино возглавила данную экстренную операцию, поскольку других патрульных ее ранга не было. Проверка данных подсказала, где меня искать, поэтому она прибыла сюда лично, чтобы проинформировать нас о ситуации и обсудить ее. В настоящий момент – если не появятся данеллиане – мы, дамы и господа, находимся на передовой линии спасения будущего.
– Мы?! – воскликнул молодой человек.
Эверард знал его немного – француз времен Людовика XIV, приписанный к тому же периоду: как и большинство агентов, он нес патрульную службу в современном ему отрезке истории. Это означало, что француз оказался смышленее своих современников. Патруль набирал очень немного людей из времен до первой промышленной революции и совсем ограниченное число из обществ, в которых наука находилась на ранних стадиях развития. Человек, не воспитанный в духе логического образа мысли, крайне редко был способен усвоить идеи Патруля. Именно поэтому французскому парню приходилось трудно.
– Но, сэр, должны быть сотни, тысячи патрульных, рассредоточенных в эпохах до кризисной точки. Видимо, стоит собрать их всех вместе.
Эверард покачал головой:
– Нет. У нас и так уже полно проблем. Вихри, которые мы можем поднять…
– Вероятно, я внесу некоторую ясность, – четко произнесла Комозино. – Да, весьма возможно, что большинство персонала Патруля находится в предсредневековом прошлом, например на отдыхе, подобно вам. Сотрудники Патруля, так сказать, рассеяны повсюду. Некоторые из них неоднократно работали в самых диковинных местах. Например, агент Эверард активно действовал в различных ситуациях в древней Финикии, Персии, Британии построманского периода, в Скандинавии эпохи викингов. Он несколько раз приезжал в этот дом, чтобы отдохнуть и восстановить силы в самые разные периоды его существования как в прошлом, так и в будущем относительно текущего момента. Почему бы нам не собрать тогда всех Эверардов? Двух оперативников для такой операции явно недостаточно.
Но мы этого не сделали. И не сделаем. Соверши мы такой шаг, реальность будет бесконечно изменяться, не оставляя нам ни надежды, ни возможности понять происходящее, ни тем более какого-либо контроля. Более того, если мы переживем то, что уготовано нам впереди, и одержим верх над несчастьями, мы не вернемся назад по своим мировым линиям, чтобы предостеречь себя. Никогда и ни при каких обстоятельствах! Предприняв такую попытку, вы убедитесь в том, что ваша психологическая блокировка против подобных поступков столь же непреодолима, как блокировка, заставляющая вас хранить тайну путешествий во времени от непосвященных.
Предназначение Патруля состоит в сохранении предначертанного курса развития истории, причинно-следственных связей, зафиксированных проявлений воли и деятельности человека. Нередко история бывает трагична, и нас охватывает искушение вмешаться в события. Этого необходимо избегать. В противном случае нас ждет хаос.
И если мы намерены выполнить наш долг, мы обязаны заставить себя действовать строго в рамках причинных связей. Мы должны постоянно помнить, что любой парадокс страшнее смертельной опасности.
Я совершила множество перелетов и позаботилась о том, чтобы новость не достигла большинства оставшихся сотрудников Патруля. Разумно доверить информацию нескольким агентам-оперативникам и избранному кругу лиц, не находящихся в настоящее время, подобно вам, при исполнении служебных обязанностей. Внесение возмущений в нормальное течение событий грозит полным уничтожением нашей реальности.
Плечи ее поникли.
– Это было невероятно трудно, – прошептала Комозино.
Эверард и представить себе не мог, сколько своего личного времени отдала этому безумно спешному занятию агент из будущего. Ведь нужно было не просто, перелетая от одной базы к другой, предупредить людей здесь или скрыть информацию там. Она должна была точно знать, что делает, и, очевидно, провела немало времени, работая с досье и базами данных, оценивая людей и эпохи. Такие решения, должно быть, принимать нелегко. Сколько времени она потратила – недели, месяцы, годы? Эверард с благоговейным трепетом перед ее деянием подумал, что ему такой интеллектуальный подвиг не по силам.
Однако у него были другие достоинства. Эверард взял слово.
– Помните, друзья, и о том, что Патруль не ограничивается лишь тем, что хранит неприкосновенность времени. Эта работа возложена на специальные подразделения, но, несмотря на ее важный характер, она не составляет сути нашей деятельности. Большинство из нас – это полицейские с традиционными для них задачами.
«Мы даем советы, регулируем движение, задерживаем злоумышленников, помогаем путешественникам, попавшим в беду. И случается, мы нужны, чтобы в тяжелую минуту кто-то мог просто поплакаться в жилетку».
– Наши коллеги-агенты загружены работой. Если мы отвлечем их от дел, произойдет черт-те что… обвал. – На самом деле «черт-те что» он произнес лишь мысленно, поскольку на темпоральном языке аналога этому выражению не было. – Так что оставим коллег при их собственных заботах. Согласны?
– Как будем действовать мы? – спросил нубиец из двадцать первого века.
– Нам нужна штаб-квартира, – ответил Эверард. – Ею станет наша гостиница. Можно блокировать ее на ограниченный временной период, не оказывая заметного влияния на другие процессы. В Академии, например, это было бы невозможно. Мы доставим сюда людей и оборудование, и вся оперативная работа будет координироваться отсюда. А что касается конкретных действий… Прежде всего необходимо детально изучить ситуацию, затем выработать стратегию. Несколько дней придется выждать.
Улыбка – если это была улыбка – скривила губы Комозино.
– По чистой случайности или по предначертанию судьбы в дело вовлечен агент Эверард, и он незамедлительно начнет работу здесь, – заметила она.
– Позвольте попросить разъяснения этого важного сообщения, мэм-сагиб, – произнес гость из Британской Индии.
Комозино взглянула на Эверарда. Он, нахмурившись, пожал плечами и с расстановкой произнес:
– Может быть, разъяснение окажется сейчас полезным. Примерно в такой же ситуации я побывал в ранний период моей деятельности. Я находился здесь со своим другом за несколько лет до нынешнего дня по календарю отдыха. Вы знаете, как непросто забронировать место на таком популярном курорте, как этот. Дело, однако, не в этом. Мы решили провести остаток очередного отпуска у меня дома, в Нью-Йорке двадцатого века, и совершили туда прыжок на роллере. Город оказался абсолютно чужим. В конце концов мы выяснили, что Карфаген победил Рим в Пунических войнах.
По комнате пронесся шум. Несколько патрульных вскочили было на ноги, но сразу сели, взволнованные и напуганные.
– Как это? – пробежал по гостиной недоуменный вопрос.
Эверард продолжил, опуская пережитые тогда опасности и собственные деяния. Та история до сих пор больно ранила его душу.
– Мы отправились в далекое прошлое, организовали отряд и снарядили экспедицию в критическую точку, в одно из сражений. Там мы обнаружили двоих преступников с энергетическим оружием, которые воевали на стороне Карфагена. Их замысел заключался в том, чтобы обеспечить себе богоподобное положение в древнем мире. Мы накрыли их до того, как они смогли предпринять задуманное, и… вновь история вернулась в свое привычное русло, и вернулся мир, который мы знаем, поскольку сами были рождены в нем.
«И тем самым я уничтожил, аннулировал целый другой мир, бессчетные миллиарды человеческих судеб. Словно их никогда и не было. Ничто из того, что я испытал, никогда не происходило. Шрамы в моей душе остались, но они возникли из ничего».
– Но я никогда не слышал ничего подобного! – запротестовал француз.
– Разумеется, – ответил Эверард. – Мы не распространяемся о таких вещах.
– Вы спасли мне жизнь, сэр, мое существование!
– Спасибо, но не стоит благодарности. Это лишнее. Я просто выполнял свой долг.
Китаец, когда-то работавший космонавтом, сузил глаза и спросил, медленно роняя слова:
– Были ли вы с вашим другом единственными путешественниками, которые побывали в той неблагоприятной реальности?
– Конечно же нет, – ответил Эверард. – Многие незамедлительно вернулись назад. Но кто-то не смог этого сделать, после кого-то недосчитались. Мы можем лишь предполагать, что их схватили или, может быть, убили. Мы с другом едва унесли ноги сами. Вышло так, что из вернувшихся оттуда только мы оказались в состоянии взять на себя ответственность и организовать спасательную акцию. Операция получилась совсем простой, иначе бы нам не справиться – во всяком случае, без подкрепления. Дело было завершено, и поэтому посткарфагенского мира не возникло. Люди, возвращаясь впоследствии из прошлого, всегда находили мир в его обычном состоянии.
– Но вы помните и другой мир!
– Как и те, кто повидал измененный мир, а также сотрудники Патруля, которые не были непосредственными участниками операции, но оказывали нам посильную помощь. Все испытанное нашей группой, все совершенное нами не может быть вычеркнуто из нашей жизни – иначе бы мы не могли тогда совершить это.
– Вы говорите о людях, ступивших в альтернативное будущее и не сумевших выбраться из него? Что стало с ними, когда эта история была… улажена?
Ногти Эверарда впились в ладони.
– Они тоже прекратили существование, – произнес он холодным тоном.
– Вероятно, лишь несколько патрульных, включая вас, перешагнули в тот мир. Почему так мало? В конце концов, на протяжении веков…
– Этими людьми оказались лишь те, кого угораздило пересечь критическую точку на пути в будущее, в широкий диапазон времени, в течение которого происходили связанные события, в том числе и спасательные работы Патруля. Но сейчас перед нами более обширный сектор с более активным движением, поэтому наши задачи усложняются. Надеюсь, вы поняли сказанное мною. Сам я, например, не очень.
– Здесь требуются метаязык и металогика, доступные лишь немногим гениям, – сказала Комозино. Тон ее стал резче. – У нас нет времени на теоретические дискуссии. Период использования этой базы без внесения существенных перемен в ход истории весьма ограничен. Число сотрудников Патруля тоже, и, соответственно, ограниченно суммарное время жизни, которым мы располагаем. Мы обязаны использовать наш потенциал оптимальным образом.
– Каким образом? – задала вопрос женщина с Сатурна.
– Для начала, – сказал Эверард, – я отправлюсь в эпоху короля Рожера и попытаюсь разузнать как можно больше. Этот род работы требует опыта агента-оперативника.
«А Ванда по-прежнему остается в плену далекого будущего. Хотя сейчас фраза „по-прежнему“ потеряла смысл. Должно быть, что-то удерживает ее там. Иначе почему она не вернулась ко мне? Куда еще она могла запропаститься?»
– Надо полагать, мир Карфагена был не единственной агрессивной реальностью? – спросил индус.
– Думаю, что нет. Я не располагаю информацией о других случаях, но… Мне незачем было это знать. И незачем было идти на риск с другими возможными переменами. Они могут не сгладиться или вызвать новый временной вихрь. И собственно говоря, – бросил Эверард индусу, – в данный момент мы имеем дело как раз с такой реальностью.
«Неужели вновь умышленное вмешательство? Нелдориане, экзальтационисты, более мелкие организации, просто безумцы или алчные негодяи – кем бы они ни были, до сих пор Патруль с ними справлялся. Порой едва-едва. В чем мы оплошали на этот раз? Кто наш враг? Как с ним расправиться?»
В Эверарде проснулся охотник. Холодные мурашки пробежали по спине. Настал благословенный момент, когда он, отбросив душевную боль, мог думать лишь о преследовании, захвате, мести.
1989 год от Рождества Христова
Туман, сгустившийся на западе, поглотил рассветные лучи и заволок голубой небосвод белизной. Но холодный ветер с невидимого океана уже начал рвать туманную завесу на клочья и длинные узкие ленты. Листья на ветках кустарника затрепетали. Неподалеку переливалась темной зеленью кипарисовая роща. С одиноко стоящего дуба взлетели с карканьем два ворона.
Первой реакцией Ванды Тамберли было удивление.
«Что произошло? Где я?»
Она, затаив дыхание, огляделась по сторонам и, не увидев признаков присутствия человека, испытала чувство облегчения. На долю секунды ее охватил страх при мысли, что поблизости может оказаться дон Луис. Но нет, это абсурд, ведь Патруль отправил конкистадора восвояси, в полагающийся ему век. Кроме того, здесь не Перу. Темпороллер примял молодую траву, и она даже почувствовала легкий аромат растений. Их испанское название – yerba buena – и дало в свое время название поселению, переименованному позже в Сан-Франциско.
Пульс ее бился неровно.
– Успокойся, девочка! – прошептала Ванда и перевела взгляд на приборный щиток, расположенный на руле темпороллера. Он показывал дату, местное время, широту, долготу. Да, все приборы показывали параметры, заданные Вандой, с точностью до доли секунды, – незамеченными пролетели только те мгновения, когда она в изумлении озиралась по сторонам. Перекрестье линий на компьютерной карте тоже указывало верную позицию. Дрожащими пальцами она вызвала крупномасштабную схему. Центр пересечения линий находился там, где ему и положено, около букинистического магазина в районе Кау-Холлоу, что служил прикрытием для базы Патруля.
Вдали возвышались Ноб-хилл и Рашен-хилл. Но они ли? Ванда помнила эти возвышенности застроенными домами, а не поросшими кустарником. В противоположном направлении – очертания Твин-Пик, такие знакомые ей, но где же телевизионная башня? Куда все подевалось? Она приземлилась не в подземном гараже, а на поверхности, и вокруг никого нет.
Что-то было не так. Ванда нажала на педаль и подняла аппарат вверх. Воздух засвистел, обтекая силовой экран. Она поняла, что поддалась панике. Взяв себя в руки, Ванда зависла на высоте две тысячи футов. В ушах звенело. Барабанные перепонки пронзила боль, которая и вернула ее к действительности: происходящее из кошмара превратилось в обычную проблему, требующую решения.
«Ну не глупо ли – болтаться на виду у Бога и радаров? Ладно, вроде бы меня никто не видит. Ни единой души вокруг».
Ни Сан-Франциско, ни Трежер-Айленда – ни моста Золотые Ворота, ни Бэй-Бридж, ни жилых кварталов на востоке, ни кораблей, ни самолетов – ничего, кроме ветра и дикой природы. За проливом высились порыжевшие от солнца холмы округа Марин, горная цепь тянулась за Оклендом, Беркли, Олбани, Ричмондом, которых тоже не существовало. Океан серебристым блеском уходил на запад, а в северной его части серебро подернулось подвижной голубой пеленой. В дымке берегового тумана Ванда увидела песчаные дюны – там должен был находиться парк Золотые Ворота.
«Словно здесь еще не ступала нога белого человека. Наверное, неподалеку есть индейские поселения. Может быть, что-то сдвинулось в темпоральном механизме роллера, и я промахнулась, не попав в двадцатый век? Никогда не слыхала о таких неполадках, но ведь все эти высокотехнологичные штучки ужасно капризны».
И вдруг словно дружеская рука коснулась ее: Ванда вспомнила, что агенты Патруля есть на каждом отрезке последнего миллиона лет. Она включила коммуникатор. На радиочастотах – молчание.
Ветер на высоте был сильнее и холоднее, чем внизу. Ванда почувствовала, что совсем окоченела. На ней были лишь блузка, слаксы и босоножки. В оборудование темпороллера не входили экзотические средства связи типа нейтринного модулятора, но радио Патруль свободно использовал во все эпохи до Маркони… Или кто там был раньше – Герц, Клерк Максвелл или кто-то еще? Может, в данный момент просто никто не работал в эфире?
– Алло! Алло! На связи специалист Ванда Тамберли… Пожалуйста, ответьте!.. Жду связи… Ответьте, пожалуйста!
Должен ведь быть радиомаяк, на который можно настроиться? Или она слишком удалилась от него и никто не может принять ее сигнал? Навряд ли, ведь ученые даже ее времени принимали совсем слабые сигналы в пределах Солнечной системы. Но Ванду никогда не увлекало радиолюбительство.
Вот Джим Эрскин, тот был просто помешан на радио. Он мог заставить электроны танцевать фанданго. Одно время они встречались, когда учились в Стэнфорде. Если бы Джим был рядом! Но ведь она навсегда рассталась с друзьями, поступив на службу в Патруль. И со своими домашними, и со всеми близкими родственниками – за исключением дяди Стива. Нет, конечно, она навещает близких, лжет о своей замечательной работе, которая требует столь долгих отлучек, и тем не менее… Одиночество, как ветер, жгло Ванду.
– Стоит найти местечко потеплее и подкрепиться, – пробормотала она. – Желательно такое, где подают горячий ром.
Эта мысль немного развеселила Ванду. Она направила аппарат вниз, вдоль залива.
В воздухе висели тысячи пеликанов и больших бакланов. Морские львы грелись на берегах островков. На восточном побережье Ванда обнаружила прелестное местечко в роще мамонтовых деревьев, сквозь листья которых солнечные лучи падали золотистым дождем. Среди деревьев журчал ручеек, а в нем резвились рыбки.
«Необитаемость – понятие относительное», – подумала Ванда.
Сойдя с аппарата, она скинула босоножки и несколько минут занималась бегом на месте, ощущая под ногами податливо-мягкую почву. Согревшись, она открыла багажник, чтобы осмотреть свои пожитки. Чертовски скудно. Стандартный набор для чрезвычайных ситуаций: шлем, парализатор, изотопная батарея, фонарик, прожектор, бутылка воды, белковые плитки, маленькая коробка с инструментами, небольшая аптечка. Сумка с несколькими сменами одежды, зубной щеткой, расческой и прочим, что Ванда брала с собой на курорт, – там она в основном носила казенную одежду, хранившуюся на складе для гостей. Маленькая сумочка с обычными женскими побрякушками двадцатого века. Несколько книг, которые Ванда изредка открывала на отдыхе. Подобно большинству агентов, которые несли службу вдали от родных мест и не имели постоянного места жительства, у нее была камера хранения на местной станции Патруля, где она держала вещи первой необходимости включая деньги. Она планировала взять оттуда все, что ей потребуется, и на такси отправиться к родителям, поскольку те не могли встретить дочь в аэропорту. Будь родители в состоянии добраться туда, Ванде пришлось бы выдумывать новую ложь.
«О папочка, мамочка, Сузи! И мои кошки!»
Чистота окружающей ее природы постепенно вытеснила отчаяние. Она решила, что ей не следует сразу возвращаться в плейстоцен, хотя, черт побери, разве не здорово было бы снова встретить там Мэнса, крепкого, надежного и способного на… Вслепую носиться по окрестностям тоже нет смысла. Если нельзя доверять перемещениям во времени, то следует взять курс на восток. Может быть, она найдет там европейских колонистов или, перелетев океан, в любом случае выйдет на связь с Патрулем.
Ванда натянула старую куртку, валявшуюся в багажнике с прежней экспедиции, которая теперь вдруг показалась чем-то далеким и полуреальным, надела носки и крепкие башмаки. Шлем на голову, оружие на пояс – Ванда была готова к любым неприятностям. Она оседлала роллер и, маневрируя между гигантскими стволами деревьев, поднялась в небо.
Зелень окаймляла берега Сакраменто и Сан-Хоакин-ривер; под Вандой стелился рыжевато-коричневый ковер без следов ирригационных и сельскохозяйственных работ, скоростных автомагистралей и городов. Нетерпение кололо словно иголками. Даже на скорости реактивного самолета ей казалось, что роллер летит слишком медленно. Она могла перейти в сверхзвуковой режим, но и этого было бы недостаточно, а кроме того, приходилось помнить об экономии энергии, которая, вероятно, потребуется позже. Несколько минут Ванда собиралась с духом, потом включила систему пространственного переноса и резко нажала кнопку.
Под ней вздымались вершины Сьерры, вдали желтела пустыня, а солнце стояло уже высоко, как ему и положено. По крайней мере, она могла переноситься в пространстве.
Дальше Ванда двигалась короткими скачками. Бесконечный травяной покров переливался под ветром волнами. Тяжелые кучевые облака громоздились на юге. Радио по-прежнему безмолвствовало.
Тамберли прикусила губу. Это было странно. Она уже довольно долго неслась над прериями. Множество пернатых, но животный мир на земле оказался на удивление бедным. Она заметила табун мустангов, а позже нескольких бизонов. Но ведь черно должно быть внизу от них! На правом берегу Миссури курился дымок. Ванда, подлетев ближе, включила оптический прибор и увеличила изображение. Да, люди. У них есть лошади, и живут они в деревеньках с лачугами, крытыми дерном, и распаханными клочками земли за частоколом…
Так не должно быть! Сев в седло, индейцы, обитавшие на равнине, тут же превратились в воинов и кочующих охотников за бизонами; так было, пока белые люди столь же стремительно не истребили последних. Не угодила ли она в один из этих переходных моментов – скажем, в год 1880-й? Нет, в таком случае она бы увидела следы пребывания белых: железные дороги, города, ранчо, фермы поселенцев…
Тут ее осенило. «Конные варвары тоже не сохранили гармонии с природой. Если бы их оставили в покое, то они сами извели бы бизонов – может, не так быстро, но наверняка… Нет, пожалуйста! Только не это!»
Тамберли полетела дальше на восток…
1137 год от Рождества Христова
Путешествие из Франции ледникового периода через Германию в средневековую Сицилию, предпринятое ранее в этом году, отнюдь не казалось Эверарду смешным, пока он об этом не задумался. Он невесело усмехнулся. Такова уж особенность путешествий во времени: люди ко всему привыкают и довольно скоро начинают воспринимать подобные курьезы как должное.
На базе в Палермо того периода был один-единственный агент. Прикрытием служила лавка, в которой жила семья патрульного, а также работники и прислуга. На базе даже не имелось подземного гаража, а появляться здесь средь бела дня на темпороллере, к вящему изумлению публики, было недопустимо. Базу Патруля предполагалось расширить позже, только в 1140 году, когда норманнская Сицилия начнет играть важную роль. Но этого не произошло, потому что король Рожер II погиб на поле брани и будущее, которое привело к появлению Патруля, исчезло.
Майнц долгое время оставался главным городом Священной Римской империи, поэтому и региональная штаб-квартира располагалась там же. В данный момент государство являло собой бесформенную, нестабильную конфедерацию земель, которые человек двадцатого века будет называть Германией, Нидерландами, Швейцарией, Австрией, Чехословакией, Северной Италией и Балканами. Эверард припомнил замечание Вольтера о том, что империя не была ни священной, ни римской. Тем не менее в двенадцатом веке, вероятно, государство более или менее оправдывало свое название.
В день прибытия Эверарда император Лотарь находился в Италии с армией, отстаивая свои интересы и помогая папе Иннокентию в схватке с Рожером и папой Анаклетом. Смута, которая последует за смертью императора, прекратится, когда Фридрих Барбаросса наконец возьмет в свои руки всю полноту власти. Тем временем основные события будут происходить в Риме, куда региональную штаб-квартиру намечалось перевести в 1198 году, но только этого не произошло и не произойдет, потому что Патруль уже перестал существовать.
В Майнце, однако, было все, что требовалось Эверарду.
Поднявшись из гаража наверх, Эверард отыскал директора базы, и они уединились в его кабинете. Комната была отделана деревянными панелями, красиво украшенными резьбой, и со вкусом обставлена – во всяком случае, по меркам эпохи: два стула, табуреты и маленький столик. В витражное окно просачивался неяркий свет. Поток лучей струился в другое окно, распахнутое навстречу летнему дню. В него влетал городской шум – грохот, скрип, скрежет, голоса, свист, звон. Через это же окно в комнату проникали и запахи домашних очагов, конского навоза, отхожих мест и кладбища. По другую сторону узкой, грязной, суматошной улицы Эверард видел красивый, наполовину обшитый деревом фасад – за домом вздымались башни кафедрального собора.
– Добро пожаловать, Herr Freiagent, милости просим! – Отто Кох плавным жестом указал на графин и кубки на столе. – Не отведаете ли вина? Отличный год.
Он был немцем – родился в 1891 году, изучал средневековую историю, когда его призвали в армию Второго рейха в 1914 году; в Патруль поступил в послевоенный период, полный горечи и разочарования. Годы, проведенные на службе в Патруле, превратили его в благополучного господина средних лет, с небольшим брюшком, прикрытым отороченным мехом камзолом. Наружность эта, однако, была обманчивой. Пост директора базы не мог занимать человек, не обладающий достаточным опытом и широкими познаниями.
– Спасибо, позже, – отозвался Эверард. – Могу ли я закурить?
– Табак? О да! Нас никто не потревожит. – Кох рассмеялся и показал рукой на чашу. – Это моя пепельница. Люди знают, что я возжигаю в ней палочки из редкого восточного дерева, когда хочу заглушить городское зловоние. Богатый купец может позволить себе такую роскошь.
Из специальной коробки, украшенной ликом святого, он достал сигару и зажигалку. Эверард отказался от предложенной сигары.
– У меня есть свои привязанности, если вы не возражаете. – Он вытащил трубку из вереска и кисет. – Но, полагаю, вы не часто позволяете себе такое.
– Нет, сэр. И без того трудно должным образом выполнять свои обязанности. Как вы понимаете, значительную часть времени поглощает пребывание на людях, так сказать мой имидж. Заботы гильдии, нужды церкви, всего не перечислить.
Кох прикурил сигару и с блаженным видом откинулся на спинку стула. Им не было нужды волноваться о вреде никотина. Иммунизация сотрудников Патруля, основанная на отличных от вакцинации принципах, предотвращала рак, атеросклероз, а также инфекционные заболевания, свирепствовавшие веками.
– Чем могу быть полезен?
Эверард, мрачнея на глазах, объяснил суть дела.
Лицо Коха исказил ужас.
– Что?! В этом году, сейчас – л-ликвидация? Но это… это неслыханно!
– Считайте, что вы ничего и не слышали. Необходимо все сохранить в абсолютной тайне. Ясно?
Привычка к двойной жизни взяла верх. Кох перекрестился раз, другой, третий. А может, он просто был истовым католиком?
– Не пугайтесь, – медленно произнес Эверард.
Озабоченность Коха вытеснила изумление.
– Совершенно естественно, что я тревожусь за работников, друзей, за семью, которая у меня в этой эпохе.
– Никто из вас не исчезнет в критический момент. Вот только визитов из будущего больше не будет, и никаких новых постов, начиная с этого года.
Бездна разверзлась на глазах у Коха. Он откинулся на спинку стула.
– Будущее, – прошептал он. – Мое детство, родители, братья – все, кого я так любил дома. Я не смогу их больше видеть? Они поверили, что я в Америке, и я встречался с ними, несколько раз приезжал в Германию, пока Гитлер не пришел к власти… Позже я не появлялся.
Кох заговорил на немецком языке двадцатого века, но ни один язык, кроме темпорального, не имел грамматики, подходившей для путешествий во времени.
– Вы можете помочь мне восстановить все, что мы утратили, – сказал Эверард.
Кох удивительно быстро овладел собой.
– Прекрасно. Я в вашем распоряжении. Простите мне минутную слабость. Много лет утекло в моей жизни с той поры, когда я изучал историю в Академии, да и то поверхностно, потому что ничего подобного никогда не должно было случиться. Патруль охраняет мир от таких происшествий. Где, по-вашему, произошел сбой?
– Как раз это я и надеюсь выяснить.
Эверарда, облаченного в подобающий костюм, представили как торговца из Англии. Такая версия показалась им оптимальной. Никто, правда, не видел его входящим в дверь, но это была очень большая лавка, а дворецких держали лишь коронованные особы.
Домашние Коха редко попадались Эверарду за три дня его пребывания в гостях. Они уяснили, что мастер и чужеземный купец уединились для обсуждения конфиденциальных вопросов. Рост городов порождал неслыханные коммерческие возможности.
В потайной части штаб-квартиры в Майнце хранился компьютер с обширной базой данных и устройство для внедрения информации непосредственно в мозг сотрудников Патруля.
Эверард основательно изучил текущие события. Никакая человеческая память не могла бы вместить подробности законов и нравов различных народов с их широким спектром вариаций в зависимости от места применения, но Эверард усвоил достаточно для того, чтобы по возможности не совершать губительных ошибок. Пополнил он и знание языков. Эверард уже владел средневековой латынью и греческим. Немецкий, французский и итальянский пока еще существовали в виде набора диалектов, не всегда понятных даже жителям разных регионов одной страны. Но теперь он в достаточной степени изучил и их. Арабским Эверард решил не забивать себе голову – любой сарацин, с которым случится иметь дело, обязательно говорит по крайней мере на дурном французском.
Эверард составил план действий и подготовился к работе. Прежде всего он намеревался встретиться со служащим Патруля в Палермо, вскоре после известия о кончине Рожера, чтобы изучить ситуацию на месте. Другого способа получить информацию не было. Таким образом, Эверард должен был проникнуть в город незаметно и под благовидным предлогом. Хорошо бы, черт побери, иметь в резерве подкрепление.
Подкрепление явилось в образе служащего Патруля, откомандированного в его распоряжение. Карел Новак бежал от чехословацких властей в 1950 году. Его знакомый, у которого он скрывался, уговорил беглеца пройти загадочные тесты. Оказалось, что тот был агентом Патруля по вербовке, и ему приглянулся молодой человек из Чехословакии. Позже Новак служил в различных подразделениях, прежде чем получил назначение в имперский Майнц. Типичная полицейская работа, только с путешественниками во времени, – давать советы и помогать. Нередко он удерживал коллег от запрещенных действий, выручал из затруднительных ситуаций. В этой эпохе он играл роль посыльного, телохранителя, доверенного лица и слуги мастера Отто. Новак неплохо знал жизнь и обычаи Майнца, но не изучал их специально, поскольку, по легенде, он вырос в лесной глубинке, в Богемии. Повествование о том, как он оказался так далеко от дома, когда большинство простых людей этого века никогда не покидали родных мест, выглядело вполне правдоподобно, даже трогательно, и, расчувствовавшись, слушатели в тавернах нередко подносили ему чарку-другую. Новак был темноволос, приземист и крепок, с маленькими глазами на широком лице.
– Вы уверены, что не следует больше никого посвящать в случившееся? – спросил Кох во время прощания.
Американец кивнул:
– Пока не возникнет очевидной необходимости. У нас и без того проблем выше крыши, так что лучше избегать побочных эффектов. Они могут иметь свои последствия, и тогда ситуация вообще выйдет из-под контроля. Поэтому ни вашим друзьям, ни кому-либо из путешественников, которые могут прибыть сюда по обычным служебным делам, ни единого намека.
– Вы говорили, что в ближайшее время их не будет.
– Из будущего. Но кто-то может явиться из настоящего или из прошлого.
– Но вы же сказали, количество визитов сократится, а потом вообще сойдет на нет. Мои люди непременно заметят перемену и заподозрят неладное.
– Придумайте для них какую-нибудь отговорку. Послушайте, если мы разрешим возникшую проблему и восстановим правильный ход истории, провалов в вашей работе не произойдет. С точки зрения работающих здесь сотрудников Патруля – все будет нормально.
«Интересно, что можно считать нормой, когда деформируется время?» – подумал Эверард.
– Но у меня будут совсем другие воспоминания об этом периоде.
– Да, до переломного момента, который наступит спустя какое-то время в этом году. Тогда, если все утрясется, прибудет агент и сообщит вам, что все в порядке. И вы забудете все, что делали до того, поскольку в недеформированном времени вам не придется заниматься этим. Вы будете просто продолжать вашу обычную жизнь и работу.
– То есть, пока я нахожусь в деформированном мире, я должен помнить, что все, что я делаю, обратится в ничто?
– Если мы справимся с заданием. Я понимаю, это не слишком приятно, но и не смертельно. Мы полагаемся на ваше чувство долга.
– О да! Я постараюсь сделать все, что в моих силах, но… Брр!
– Возможно, мы проиграем, – предупредил Эверард. – В этом случае вы присоединитесь к уцелевшим сотрудникам Патруля, когда они соберутся для обсуждения плана действий.
«Окажусь ли я среди них? Маловероятно. Погиб при исполнении служебных обязанностей. Не самый плохой исход. Для нас это будет кошмарный мир», – подумалось Эверарду.
Он отбросил воспоминания, теперь утратившие реальность, и заставил себя не думать даже о Ванде.
– Ну что ж, к делу, – сказал он. – Пожелайте нам удачи.
– Да пребудет с вами Господь! – тихо отозвался Кох.
Они пожали друг другу руки.
«Обойдемся без молитв. И так в голове каша».
Он встретился с Новаком в гараже и уселся на заднее сиденье роллера. Чех сверился с картой на пульте управления, затем установил курс и включил двигатель.
1137 год от Рождества Христова
Аппарат мгновенно вошел в антигравитационный режим и поднялся на большую высоту. Звезды мерцали бриллиантовой россыпью, какую редко увидишь в конце двадцатого века. Мир внизу разделился на сияющие воды и грубую твердь, объятую мраком. Воздух был холоден и тих, ведь на земле не работал ни один мотор.
Новак, увеличив изображение, занялся изучением земной поверхности.
– Совершенно пустынно, сэр, – прокомментировал он. Новак проверил большую территорию и уже отыскал площадку для приземления.
Эверард тоже не отрывал глаз от дисплея. Он увидел ущелье среди гор в форме полукруга, за плоской равниной по берегу залива, на котором стоял Палермо. Тяжелый рельеф, скалы, лишь низкорослый кустарник кругом, поэтому здесь вряд ли встретишь пастухов и охотников.
– Вы будете ждать здесь? – машинально спросил Эверард.
– Да, сэр. До получения дальнейших указаний.
Новак, понятно, не собирался ждать здесь постоянно; он мог перескочить куда-нибудь поесть и выспаться, а затем вернуться спустя несколько минут. Если кто-то вдруг забредет в эти негостеприимные места, ему тоже следовало исчезнуть, но вернуться как можно скорее.
«Отличный солдат. Мгновенно выполняет приказ и не задает ненужных вопросов».
– Сначала доставьте меня к дороге. Летите над самой землей. Хочу запомнить, как отыскать вас в случае необходимости.
Она могла возникнуть, если Эверарду не удастся воспользоваться коммуникатором. Он был вмонтирован в образок, висевший у него на цепочке под одеждой. Диапазон достаточно велик, но никогда нельзя предугадать, что может случиться. Новак был хорошо вооружен – в дополнение к парализатору, хранящемуся в багажнике каждого темпороллера. Эверард, однако, оружия с собой не брал, чтобы не попасть в рискованную ситуацию с местными властями. Он не мог взять ничего необычного, но, как и подобало мужчинам этой эпохи, у него было нож, уместный за обеденным столом и в случае всяких осложнений, плюс посох, плюс его знание боевых искусств. Что-то еще могло бы вызвать подозрения у окружающих. Аппарат пролетел несколько ярдов на двухметровой высоте и теперь оказался над горной тропой, протоптанной козами и пастухами. Впереди раскинулась равнина, и темпороллер взмыл ввысь, чтобы его не заметили жители какой-нибудь деревни. Собаки могли лаем разбудить селян. До изобретения искусственного освещения люди на удивление зорко видели в темноте. Эверард запечатлел в памяти особые приметы ландшафта. Новак плавно развернулся и полетел над дорогой, шедшей вдоль побережья.
– Позвольте, сэр, высадить вас до рассвета, – произнес он. – В двух километрах на запад есть постоялый двор «Петух и бык». Пусть думают, что вы провели там ночь, а с утра пораньше двинулись в путь.
Эверард присвистнул:
– Очень подходящее название…
– Что вы сказали, сэр?
– Нет, ничего. Не обращайте внимания.
Новак коснулся пульта управления. Восток уже начал бледнеть. Эверард спрыгнул на землю.
– Удачной охоты, сэр! – пожелал Новак.
– Спасибо. Auf Wiedersehen!
Аппарат с Новаком исчез. Эверард двинулся навстречу восходящему солнцу.
Дорога была грязной, разбитой, с ямами и колдобинами, но зимние дожди еще не превратили ее в непроходимое болото. Рассвело, и Эверард увидел пятна зелени, приукрасившие неряшливые пашни и ржавые горы. Слева вдалеке сияло море. Вскоре он рассмотрел несколько крошечных парусов. Моряки промышляли в основном в дневное время и в прибрежных водах, избегая в эту позднюю пору дальних плаваний. Находясь около Сицилии, они всегда могли зайти в безопасную гавань, да к тому же норманны очистили этот район от пиратов.
Край процветал. Дома и сараи кучками стояли посреди полей, возделанных руками их хозяев. Аккуратные глинобитные домики под соломенными крышами были живописно разрисованы поверх побелки, всюду росли сады – сливы, инжир, цитрусы, каштаны, яблоки и даже финиковые пальмы, посаженные сарацинами во времена, когда они хозяйничали на острове. Эверард миновал пару приходских церквей и увидел на некотором удалении от них массивное строение – вероятно, монастырь или аббатство.
Дорога становилась все оживленнее. В основном ему встречались крестьяне: мужчины в холщовых рубахах и узких штанах, женщины в грубых платьях с расшитыми юбками, дети. Поклажу несли на головах, плечах или везли на маленьких осликах. Люди – низкорослые, черноволосые, живые – потомки местных племен, финикийских и греческих колонистов, римских и мавританских завоевателей, а в последнее время – и случайных торговцев, воинов с материковой Италии, из Нормандии, с юга Франции и из Иберии. Большинство, несомненно, крепостные, но никто не выглядел обиженным судьбой. Они болтали, жестикулировали, смеялись, внезапно впадали в гнев и принимались браниться, но столь же быстро отходили, возвращая себе веселое расположение духа. В толпе сновали уличные торговцы. Перебирая четки, бормотали молитвы одинокие монахи.
Весть о смерти короля не повергла жителей в скорбь. Вероятно, большинство сицилийцев пока еще об этом не знали. В любом случае простолюдины, которые редко удалялись от родного дома, воспринимали подобные новости как нечто далекое и почти нереальное. История для них была слепой силой – тем, что необходимо просто терпеть: войны, пиратство, чума, налоги, дань, подневольный труд, судьбы, разбитые бессмысленно и жестоко.
Обыватель двадцатого века намного шире, хотя и более поверхностно осознавал окружающий мир, но и он не мог изменить свою судьбу.
Эверард шел, рассекая людскую волну. На него обращали внимание, несмотря на то что одежда его, простая по покрою, вполне подходила для горожанина или путника – дублет до колен, ноги обтянуты кожаными чулками, шляпа с длинным пером, свисающим на спину, нож и кошелек на поясе, крепкие башмаки – все неброских цветов. Костюм Эверарда подошел бы к любой местности. В правой руке он держал посох, на левом плече висела торба с пожитками. Эверард не брил лицо, как было принято в эту эпоху, борода его выглядела солидно, густые каштановые волосы доходили до ушей. Даже дома он считался высоким человеком, здесь же его рост сразу выдавал в нем чужака.
Люди разглядывали Эверарда и обсуждали между собой. Некоторые приветствовали его. Он, не замедляя шага, вежливо отвечал им с сильным акцентом. Никто не пытался задержать его. Связываться с таким гигантом небезопасно. К тому же и выглядел он респектабельно – путник, который высадился на берег в Марсале или Трапани и направляется по делам на восток, а может быть, совершает паломничество. Такие люди часто встречались в Сицилии.
Солнце поднялось. Крестьянские дворы сменились поместьями. За стенами Эверард видел террасы, сады, фонтаны, постройки – такие же здания их строители возвели и в Северной Африке. Появились слуги, в том числе и чернокожие, евнухи в струящихся одеждах и тюрбанах. Поместья перешли в другие руки, но и новые владельцы, подобно крестоносцам на Востоке, вскоре переняли уклад жизни прежних хозяев.
Эверард отступил в сторону и снял шляпу, когда мимо на богато убранном жеребце проехал знатный норманнский вельможа в европейском платье, аляповато расшитом, с золотой цепью на шее, в кольцах, унизывающих пальцы. Его дама – тоже верхом, юбка подобрана, но ноги скрыты кожаными чулками, оберегающими ее от нескромных глаз. Она была одета столь же кричаще и выглядела столь же надменно. За ними следовали слуги и четверо оруженосцев. Стражи являли собой типичных воинов-норманнов: коренастые, крепкие, в конических шлемах со стрелками, защищающими нос, в отполированных до блеска и смазанных маслом кольчугах, с прямыми мечами на бедре и ромбовидными щитами, висящими на боку лошадей.
Позже Эверарду повстречался знатный сарацин со свитой. Эти не были вооружены, зато одеты с утонченной роскошью. В отличие от Вильгельма Завоевателя в Англии, норманны здесь были великодушны к поверженному противнику. Крестьяне-мусульмане стали крепостными, но большинство городов сохранили свое богатство и лишь платили налоги, весьма умеренные. Они продолжали жить по своим законам и подчиняться своему суду. Хотя муэдзины могли созывать их ко всеобщей молитве только раз в год, в остальном религиозные обряды мусульмане отправляли свободно и так же свободно вели торговлю. Среди них были высокообразованные люди, некоторые даже занимали важные посты при дворе, а хорошо обученные воины составили ударные отряды в армии. Арабские слова проникали в язык, – например, «адмирал» восходил к арабскому «эмир».
Греческое православное население тоже жило спокойно – норманны были терпимы и к ним. Подобным было и отношение к евреям. Горожане различного вероисповедания жили бок о бок, обменивались товарами и идеями, вступали в деловые отношения, пускались в рискованные предприятия в уверенности, что вся прибыль достанется им. Плодом подобных отношений стало материальное благополучие и блистательная культура – Ренессанс в миниатюре, зародыш новой цивилизации.
Так будет на протяжении всего лишь полудюжины поколений, но след останется в веках. Сведения об этом содержал банк данных Патруля. Он, правда, выдавал информацию о том, что король Рожер II проживет еще два десятилетия, во время которых Сицилия достигнет вершин расцвета. Однако теперь Рожер покоился во всеми забытой могиле – такую участь его враги сочли для него самой подходящей.
Открылся вид на Палермо. Большинство великолепных сооружений еще не было возведено, но город уже сиял за крепостными стенами. Многочисленные дома, причудливо изукрашенные мозаикой и позолотой, устремлялись в небо, возвышаясь даже над шпилями католических соборов. Пройдя через распахнутые городские ворота без всяких препятствий со стороны стражников, Эверард оказался на оживленной улице, заполненной шумной толпой. Здесь было чище, запахи приятнее, чем в любом другом месте средневековой Европы, где довелось побывать Эверарду. Навигация закончилась, и суда теснились у входа в узкий залив, который в эту эпоху служил гаванью. На волнах покачивались похожие на замки галеоны, суденышки под треугольными парусами, боевые галеры, различные корабли со всех концов Средиземноморья и с Севера. Не все они стояли на якоре. Жизнь не замирала зимой, она продолжалась в больших пакгаузах и мелочных лавках, как и в любом другом месте.
Ориентируясь по карте, которую он хранил в памяти, Эверард шел сквозь толпу. Пробираться в живом потоке было непросто. Он обладал высоким ростом и силой, для того чтобы расчистить себе дорогу, но ему не хватало темперамента здешних жителей. Кроме того, он не хотел неприятностей. Черт побери! Голод и жажда давали о себе знать. Солнце спустилось к западному краю небосвода, тени вытянулись по узким улочкам. Эверард проделал многокилометровый путь.
Навьюченный верблюд протискивался между стенами в переулке. Рабы несли носилки, на которых восседал человек – судя по внешнему виду, важная персона в своей гильдии. На вторых носилках ехала женщина – несомненно, дорогая куртизанка. Несколько хозяек с корзинами на головах сплетничали по дороге с рынка, маленькие дети цеплялись за подолы материнских юбок, одна из женщин была с младенцем на руках. Еврей, торговец коврами, сидел, скрестив ноги, в своей лавке. Когда мимо проходил раввин – мрачный, седобородый, в сопровождении двух юношей-учеников с книгами, – он переставал громко расхваливать свой товар и почтительно кланялся. Из винных лавок доносились громкие голоса греков. Горшечник-сарацин остановил гончарный круг в крохотной мастерской и пал ниц: подошло время молитвы. Дородный ремесленник нес инструменты. Перед каждым храмом нищие клянчили деньги у верующих; священнослужителей они не тревожили. На площади юноша играл на арфе и пел, человек шесть его слушали, бросая монетки к ногам музыканта. По предположению Эверарда, юноша не был настоящим уличным музыкантом, но пел он на провансальском наречии и, должно быть, обучался искусству там, на родине своих слушателей. К нынешнему моменту переселенцы из Франции и Италии численно превзошли коренных норманнов, которые очень быстро ассимилировались.
Эверард упорно шагал вперед.
Путь его лежал в Алькасар, вдоль внутренней стены с девятью воротами, окружающей район рынков. Миновав мечеть, Эверард добрался до дома в мавританском стиле, превращенного в торговое заведение. Хозяин и его люди, как это было принято, жили здесь под одной крышей. Распахнутая дверь вела в комнату. Шелка лежали на столах, расставленных у входа. Многие ткани выглядели как настоящие произведения искусства. В глубине комнаты работали подмастерья – складывали ткани, обрезали кромки. Они не торопились. Средневековый мужчина работал целый день, но в размеренном ритме, и у него было куда больше свободного времени по числу выходных, чем у его потомков двадцатого века.
Все взоры устремились к высокому гостю.
– Я ищу мастера Жоффре Джовиньи, – произнес Эверард на норманнском диалекте.
Навстречу ему шагнул невысокий человек с рыжеватыми волосами, одетый в богато расшитое платье.
– Это я. Чем могу служить, – он запнулся, – любезный господин?
– Мне необходимо поговорить с вами наедине, – сказал Эверард.
Вольстрап мгновенно все понял. Он получил сообщение из прошлого о прибытии агента.
– Разумеется. Следуйте за мной, прошу вас.
Наверху, в комнате со шкафом, помещавшем в себе компьютер и коммуникатор, Эверард признался, что очень проголодался. Вольстрап ненадолго покинул кабинет и вскоре вернулся. Следом за ним вошла жена, неся на подносе хлеб, козий сыр, оливковое масло, сушеный инжир и финики, вяленую рыбу, вино и воду. Когда женщина вышла, Эверард набросился на еду. Одновременно он рассказывал хозяину дома о последних событиях.
– Понятно, – пробормотал Вольстрап. – Что вы намерены предпринять?
– Зависит от того, что я здесь узнаю, – ответил Эверард. – Мне бы хотелось поближе познакомиться с этим периодом. Вы, несомненно, настолько привыкли к местной жизни, что не представляете, как скверно не знать всех тонкостей эпохи, которые никогда не попадают в банк данных – маленькие неприятные сюрпризы.
Вольстрап улыбнулся:
– О, я прекрасно помню мои первые дни здесь. Сколько я ни тренировался, прежде чем попасть сюда, все равно страна оказалась для меня совершенно чужой.
– Вы хорошо адаптировались.
– Мне помогал Патруль. Я бы сам никогда не смог так преуспеть.
– Насколько я знаю, вы прибыли сюда якобы из Нормандии – младший сын купца, который хотел завести собственное дело на полученный в наследство капитал. Правильно?
Вольстрап кивнул:
– Да. Меня ждало немало неожиданностей. Все эти организации, с которыми пришлось иметь дело, – светские, духовные, частные – плюс запутанные национальные отношения в Сицилии. Мне казалось, что я многое знаю о Средних веках. Но я ошибался. Здесь надо пожить, чтобы понять эту эпоху.
– Обычная реакция. – Эверард тянул время, чтобы получше рассмотреть собеседника и дать ему возможность почувствовать себя непринужденно. Взаимное расположение облегчит дальнейшую работу. – Вы ведь из Дании девятнадцатого века?
– Родился в Копенгагене в тысяча восемьсот шестьдесят четвертом году.
Эверард уже интуитивно отметил, что Вольстрап не принадлежит к тому чувственному типу датчан, что распространились в двадцатом веке. Вел он себя суховато, немного скованно, даже производил впечатление человека чопорного. Психологические тесты, однако, должны были выявить склонность к авантюрам, иначе Патруль никогда бы не пригласил Вольстрапа на работу.
– В студенческую пору мною овладела страсть к путешествиям. Я бросил учебу на два года и скитался по Европе, перебиваясь случайными заработками. Подобное в то время было обычным делом. Вернувшись к занятиям, я занялся историей норманнов. Все мои помыслы и мечты были о кафедре в каком-нибудь университете. Вскоре после того, как я получил степень магистра, меня завербовали в Патруль. Но все это совершенно не важно. Главное – то, что случилось.
– Почему вы заинтересовались средневековым периодом?
Вольстрап с улыбкой пожал плечами:
– Романтика. Мое время, как вам известно, было закатом периода романтизма на Севере. Скандинавы, коренные жители Нормандии, были вовсе не из Норвегии, как ошибочно утверждает хроника «Хейм-скрингла». Собственные имена и географические названия свидетельствуют, что они пришли, по крайней мере подавляющее их большинство, из Дании. Затем они покорили земли от Британских островов до Святой земли.
– Понятно, – отозвался Эверард.
Последовала пауза, и Эверард восстановил в памяти канву событий.
Робер Жискар, его брат Рожер с соратниками в прошлом столетии достигли берегов Южной Италии. Их соотечественники уже пришли в те края, сражаясь против сарацинов и византийцев. В стране царил хаос. Военачальник, присоединившись к одной из враждующих сторон, мог или потерпеть неудачу, или выиграть все. Робер сделался графом и герцогом Апулии. Рожер I стал великим графом Сицилии, и могущество его стало больше, чем на родине. Ему помогло то, что он получил папскую буллу, делавшую его апостолическим легатом на острове, – это обеспечило Рожеру I значительное влияние в церковных кругах.
Рожер скончался в 1101 году. Его законные сыновья ушли из жизни раньше отца. Титул Рожера наследовал восьмилетний Симон, рожденный от последней жены – Аделаиды, наполовину итальянки. Будучи регентом, Аделаида подавила мятеж баронов и, когда болезнь свела Симона в могилу, передала бразды правления своему младшему сыну, Рожеру II. Став полноправным правителем в 1122 году, он взялся за возвращение Южной Италии дому Отвилей. Эти земли ушли из-под их власти после смерти Робера Жискара. Против выступил папа Гонорий II, которому совсем не хотелось иметь по соседству с папскими владениями сильного амбициозного правителя. На стороне папы были родственники Рожера, его соперники: Робер II, герцог Капуи, и Райнальф, герцог Авеллино, шурин Рожера, а также жители Италии, в среде которых зрели идеи городской автономии и республиканского правления.
Папа Гонорий провозгласил Крестовый поход против Рожера, но вынужден был отказаться от своих притязаний, когда армия норманнов, сарацинов и греков с Сицилии взяла верх над войсками коалиции. К концу 1129 года Неаполь, Капуя и другие города признали Рожера своим герцогом.
Для упрочения позиций Рожеру требовалась королевская корона. Гонорий скончался в начале 1130 года. В который раз за Средние века духовные и светские политики выдвинули двух претендентов на папский престол. Рожер поддержал Анаклета. Иннокентий бежал во Францию. Анаклет расплатится с Рожером буллой, провозглашающей последнего королем Сицилии.
Вспыхнула война. Известный в дальнейшем как святой Бернар, сам Бернар Клервоский выступил за Иннокентия и объявил низложенным короля-язычника. Луи VI, король Франции, Генрих I, король Англии, Лотарь, император Священной Римской империи поддержали Иннокентия.
Под водительством Райнальфа Южная Италия вновь восстала. Смута и раздор охватили эти земли.
К 1134 году Рожер, казалось, был близок к победе. Но перспектива возникновения мощного норманнского государства встревожила даже византийского императора в Константинополе, и тот послал подмогу, как и независимые города-государства Пиза и Генуя. В феврале 1137 года Лотарь двинулся на юг вместе со своими германцами и папой Иннокентием. Райнальф и повстанцы присоединились к ним. Победоносная кампания завершилась тем, что в августе Лотарь и папа провозгласили Райнальфа герцогом Апулии. Император отправился домой.
Неукротимый Рожер вернулся назад. Он разгромил Капую и заставил Неаполь признать свою власть. Затем в конце октября он схватился с Райнальфом в Риньяно…
– Вижу, вы прекрасно здесь устроились, – заметил Эверард.
– Мне пришлось научиться любить эти места, – спокойно ответил Вольстрап. – Не все, конечно, по душе. Многие вещи претят мне. Но ведь это свойственно всем эпохам. Глядя отсюда в будущее, растянутое на долгие годы, я понял, как много было ужасного, на что мы, викторианцы, закрывали глаза. Люди здесь замечательны по-своему. У меня хорошая жена, прекрасные дети.
Боль исказила лицо Вольстрапа. Он никогда не мог до конца довериться им. Ему предстояло увидеть, как состарятся и умрут его домашние, если с ними не произойдет чего-нибудь похуже. Служащий Патруля не заглядывает в свое будущее и судьбы тех, кого любит.
– Так увлекательно наблюдать за развитием событий. Я увижу золотой век норманнской Сицилии. – Он помолчал, проглотил подступивший к горлу комок и договорил: – Если мы сможем устранить несчастье.
– Вы правы. – Эверард решил, что пора переходить к делу. – К вам поступила какая-нибудь информация после вашего первого доклада?
– Да. Я пока не передал ее, поскольку она еще не обобщена. По-моему, лучше составить полную картину.
Эверард не разделял его мнения, но не подал виду.
– Я не ожидал… агента-оперативника так скоро. – Вольстрап выпрямился на стуле и придал твердость голосу. – Остатки армии Рожера, уцелевшие на поле битвы, бежали в Реджо, переправились на судне через пролив и остались там. Их командир предстал во дворце с докладом. Я, естественно, приплачиваю некоторым слугам при дворе. Суть истории заключается в том, что бесспорная победа Райнальфа, гибель короля и наследного принца приписываются молодому рыцарю из Ананьи, некоему Лоренцо де Конти. Но это, как вы понимаете, слухи, которые достигли их ушей, пока они пробирались домой через враждебно настроенную к ним страну. Слухи могут оказаться неверными.
Эверард потер заросшую щеку.
– Да, дело требует изучения, – медленно произнес он. – Возможно, в слухах есть доля истины. Мне бы хотелось поговорить с командиром отряда. Могли бы вы под благовидным предлогом устроить такую встречу? И еще: если этот парень Лоренцо окажется ключевой фигурой, то… – Охотничий азарт охватил Эверарда. – То я попробую начать операцию с него.
1138 год от Рождества Христова
Однажды в осенний день, когда стояла бодрящая погода, на высоком холме Ананьи, километрах в шестидесяти пяти от Рима, появился всадник. Местные жители разглядывали лошадь и наездника, потому что оба были непривычно крупными. Мужчина, вне всякого сомнения, умел обращаться с мечом и щитом, но сейчас ехал невооруженным. Судя по виду, он был человеком знатным. Навьюченный мул плелся сзади на привязи, но чужестранец путешествовал один. Стражники у городских ворот вежливо ответили на его приветствие, произнесенное на тосканском диалекте с сильным акцентом. Расспросив их, всадник направился на приличный постоялый двор. Пока снимали его поклажу, распрягали и кормили лошадь и мула, гость за кружкой эля беседовал с хозяином. Новый постоялец, по-немецки приветливый и напористый, быстро разузнал обо всем, что его интересовало. Затем он дал монету одному из прислуживающих мальчишек, чтобы тот доставил его записку по нужному адресу.
«Герр Манфред фон Айнбек Саксонский заверяет в истинном почтении синьора Лоренцо де Конти, героя Риньяно, и был бы счастлив нанести ему визит», – гласило послание.
Мэнс Эверард помнил, что в девятнадцатом и двадцатом веках в Айнбеке варили отменное пиво, и он позволил себе эту маленькую шутку, чтобы отвлечься от печальных воспоминаний о своей призрачной реальности.
Титулы «синьор» и «герр» имели в то время не столь отчетливое значение и различие, как в будущем, когда сформировались институты и правила рыцарства. Как бы там ни было, по стилю послания адресату станет ясно, что оно написано человеком военным и высокородным. В будущем эти обращения будут соответствовать «мистеру» – но это в его будущем, а кто знает, что случится в этом неведомом новом грядущем?
Посыльный вернулся с приглашением немедленно прибыть в гости. Чужеземцев неизменно жаловали вниманием, поскольку они могли рассказать новости. Эверард переоделся в платье, которому технический специалист Патруля специально придал поношенный и истрепанный в пути вид. Он отправился пешком в сопровождении того же мальчика-слуги. После недавнего дождя город казался чище обычного. Улочки, зажатые между стенами домов и выступающими верхними этажами, были наполнены полумраком, но, посмотрев на полоску неба, Эверард заметил рубиново-золотой закатный луч на соборе, который возвышался на самой вершине холма.
Агент держал путь к месту, расположенному чуть ниже, неподалеку от палаццо Чивико, возвышавшемуся на склоне холма. Семейства Конти и Гаэтано были самыми важными среди фамилий Ананьи, стяжавших себе славу на протяжении нескольких последних поколений. Конти жили в громадном доме, известняк его стен лишь слегка тронуло время, которое в конце концов источит его в прах. Прекрасная колоннада и стекла в окнах смягчали суровый лик сооружения. Слуги в сине-желтых ливреях, все итальянцы и христиане, напомнили Эверарду, как далеко он от Сицилии – не в милях и днях, а по духу. Лакей провел его по залам и комнатам, обставленным весьма скудно. Лоренцо, еще холостой, – младший сын в семье, богатой одной лишь славой, – жил здесь только потому, что Рим был ему не по карману. Несмотря на упадок, поразивший великий город, знать из провинциальных земель Папской области предпочитала жить в своих римских замках, похожих на крепости, изредка навещая сельские владения.
Лоренцо устроился в двух комнатах в глубине дома: их легче было обогревать, чем большое помещение. Энергичность – вот что прежде всего почувствовал Эверард, ступив в его стены. Хозяин, спокойно сидевший на скамье, словно излучал сияние. Он поднялся, как только гость вошел в комнату. Лицо его с классическими чертами, словно изваянное из мрамора, оживилось, заиграло, подобно солнечным бликам на воде, потревоженной порывом ветра. Цвет огромных золотисто-карих глаз Лоренцо казался неуловимо изменчивым. Он выглядел старше своих двадцати четырех лет, но в то же время невозможно было определить, сколько ему на самом деле. Волнистые черные волосы ниспадали на плечи, борода и усы аккуратно подстрижены. Он казался высоким для своей эпохи, худощавым, но широким в плечах. Одет Лоренцо был не в домашнее платье, а в плащ, дублет и лосины, словно хотел быть готовым к схватке в любой момент.
Эверард представился.
– Милости прошу, господин мой, во имя Христа и этого дома, – зазвучал баритон хозяина. – Вы оказали мне честь.
– Чести удостоен я, синьор, благодарю вас за любезность, – почтительно ответил Эверард.
Вспыхнула улыбка. Прекрасные зубы, такая редкость в двадцатом веке.
– Будем откровенны, хорошо? Я сгораю от желания поговорить о путешествиях и странствиях. А вы? Пожалуйста, располагайтесь поудобнее.
Пышнотелая молодая женщина, гревшая руки над угольной жаровней, которая кое-как разгоняла холод, помогла Эверарду снять плащ и налила неразбавленного вина из кувшина в кубки. Следом на столе появились засахаренные фрукты и неочищенные орехи. Лоренцо подал ей знак – и она, поклонившись, удалилась в смежную комнату с низко опущенной головой. Эверард успел заметить в ней колыбельку. Дверь за женщиной закрылась.
– Она должна быть там, – объяснил Лоренцо. – Ребенку нездоровится.
Женщина – теперешняя хозяйка дома, несомненно, происходила из крестьян, и у них родился ребенок. Эверард молча кивнул, не выражая надежды на скорое выздоровление. Это считалось дурной приметой. Мужчины не слишком жалуют любовью детей, пока чадо не подрастет.
Они уселись за стол друг против друга. Дневной свет был тусклым, но комнату освещали три медные лампы. Их мерцающий свет словно оживлял воинов на фресках за спиной Лоренцо – они изображали сцены из «Илиады», а может быть, «Энеиды». Эверард не мог точно припомнить.
– Я вижу, вы совершили паломничество, – произнес Лоренцо.
Эверард позаботился о том, чтобы его крест оказался на виду.
– В Святую землю, во искупление грехов, – ответил сотрудник Патруля.
Лицо хозяина выразило живую заинтересованность.
– А как обстоят дела в Иерусалимском королевстве? До нас доходят неутешительные вести.
– Христиане пока держатся там.
Они будут держаться на протяжении последующих сорока девяти лет, пока Салах-ад-Дин не вернет себе Иерусалим… если только и эта часть истории не пошла наперекосяк. На Эверарда обрушился поток вопросов. Он удачно выпутывался из них, поскольку хорошо подготовился, но некоторые ставили его в затруднительное положение своей проницательностью. В отдельных случаях, когда он не мог проявить неведения, Эверард просто придумывал правдоподобные ответы.
– Боже мой! Доведется ли мне посетить эти места? – воскликнул Лоренцо. – Впрочем, у меня куча дел поважнее и поближе к дому.
– Где бы я ни останавливался на пути через Италию, всюду слышал о ваших выдающихся деяниях, – сказал Эверард. – В прошлом году…
Рука Лоренцо рубанула воздух.
– Господь и святой Георгий помогают нам. Мы почти завершили изгнание сицилийцев. Их новый король, Альфонсо, храбр, но ему недостает ума и изворотливости его отца. Клянусь, мы скоро загоним Альфонсо на его остров и завершим поход, но пока дела идут скверно. Герцог Райнальф, прежде чем мы двинемся дальше, хочет убедиться в собственной власти над Апулией, Кампаньей и теми землями Калабрии, которые мы завоевали. Поэтому я и вернулся домой и теперь зеваю от скуки до боли в скулах. Дружище, как я рад встрече с вами! Расскажите мне о…
Волей-неволей Эверарду пришлось изложить историю герра Манфреда. Вино, оказавшееся изумительным, развязало ему язык, сняло напряжение и придало живости воображению, особенно в деталях повествования. Посетив священные места, совершив омовение в реке Иордан и прочая и прочая, Манфред оказался вовлеченным в стычку с сарацинами, после чего он немного попьянствовал и поволочился за женщинами, перед тем как отправиться в обратный путь домой. Корабль высадил его в Бриндизи, откуда он продолжил путешествие верхом. Один из его слуг стал жертвой болезни, второй погиб в стычке с разбойниками, поскольку войны, которые вел король Рожер из года в год, разорили страну и ввергли в отчаяние множество людей.
– Ну, от разбойников мы страну очистим, – уверил его Лоренцо. – Я думал перезимовать на юге, чтобы навести там порядок, но в это время года путешественников немного, и разбойники укроются по своим жалким норам, а… я совсем не расположен исполнять роль вешателя, какой бы важной ни была эта миссия. Пожалуйста, продолжайте ваш рассказ.
Бандиты очень досаждали герру Манфреду, несмотря на его смекалку и внушительную фигуру. Он планировал посетить соборы Рима и нанять новую прислугу. Но не мог миновать Ананьи, поскольку мечтал увидеть прославленного синьора Лоренцо де Конти, чей подвиг в прошлом году при Риньяно…
– Увы, друг мой! Боюсь, вас ждут злоключения, – вздохнул итальянец. – Не вздумайте идти через Альпы без провожатых и охраны.
– Да, я кое-что слышал. Могли бы вы рассказать мне подробности? – Вопрос этот был естествен для герра Манфреда.
– Полагаю, вам известно, что наш преданный друг император Лотарь скончался в декабре по дороге домой, – объяснил Лоренцо. – Вопрос о наследнике сейчас обсуждается, и противоречия между различными сторонами довели дело до войны. Боюсь, империя будет переживать потрясения еще долгие годы.
«Пока Фридрих Барбаросса наконец не наведет там порядок, – подумал Эверард. – При условии, что к тому времени история не выйдет из привычного русла».
Лоренцо просветлел.
– Как вы убедились, главным по-прежнему остается восстановление справедливости, – продолжил он. – Теперь, когда повержен этот богоотступник, этот дьявол Рожер, его королевство у нас на глазах рассыпается, как замок из песка под дождем. Я вижу Божие знамение в том, что старший сын и тезка Рожера умер вместе с отцом. Из него вышел бы достойный противник. Альфонсо, которого выбрали в качестве наследника… впрочем, я уже говорил вам о нем.
– А все благодаря тому знаменательному дню, – Эверард попытался ввести беседу в нужную ему колею, – который настал благодаря вам. Меня истомила жажда услышать рассказ об этих событиях из ваших уст.
Лоренцо улыбнулся, и поток воодушевления подхватил его.
– Райнальф, как я уже говорил, забирает в свои владения южные герцогства, никого другого эти земли больше не интересуют. А Райнальф – истинный сын Церкви, преданный Святому Отцу. В январе этого года – вы слышали? – умер самозванец папа Анаклет, и не осталось никого, кто смел бы оспаривать права Иннокентия.
«В моей истории Рожер Второй обеспечил выборы нового папы, но тот через несколько месяцев сложил с себя тиару. Рожер тем не менее обладал личной и политической силой для продолжения противостояния Иннокентию, которое в конце концов закончилось для папы заточением в темницу. По версии Лоренцо, даже слабый противник не по силам Альфонсо», – подумал Эверард.
– Новый сицилийский король по-прежнему настаивает на признании папой его власти, но Иннокентий отменил эту буллу и призвал к новому Крестовому походу против дома Отвилей. Мы сбросим их в море и вернем остров Христу!
«Не Христу, а инквизиции, когда она будет создана. Преследованию евреев, мусульман и православных. Сожжению еретиков на кострах».
И все же, по меркам эпохи, Лоренцо казался вполне порядочным человеком. Вино разгорячило его кровь. Он вскочил на ноги и принялся ходить взад-вперед, бурно жестикулируя и продолжая вещать.
– Кроме того, у нас есть сторонники, наши братья во Христе в Испании, которые сейчас выдворяют последних мавров со своей земли. У нас есть королевство Иерусалимское для защиты вечной славы Господней. Рожер начал укрепляться в Африке, но мы и те земли вернем в свои руки, и захватим новые. Вы знаете, что прежде они были христианскими владениями? И вновь ими станут! Надо посрамить еретика-императора в Константинополе и восстановить власть истинной Церкви на благо его народа. О, безграничная слава, которая ждет нас! И я, грешный, достигну ее, и имя мое прославится в веках. Не осмелюсь мечтать о лаврах Александра или Цезаря, но уподоблюсь Роланду, первому паладину Карла Великого. Конечно, мы прежде всего должны помышлять о воздаянии на небесах за верную службу. Высшая милость заслуживается только на поле брани. Нас окружают бедные, страждущие, скорбящие. Им нужны покой, справедливость, мир. Только дайте мне власть, чтобы даровать им заслуженные блага.
Лоренцо наклонился и, обняв Эверарда за плечи, произнес почти с мольбой:
– Останьтесь с нами, Манфред! Я безошибочно распознаю́ силу в человеке. Вы один стоите десятерых. Не возвращайтесь на вашу безнадежную родину. Сейчас не время. Вы – саксонец. И следовательно, подчиняетесь вашему герцогу, который, в свою очередь, подвластен папе. Вы будете полезнее здесь. Каролинги происходят из вашей страны, Манфред. Будьте рыцарем нового Каролинга!
«Вообще-то, – припомнил Эверард, – он был франком и расправился с древними саксонцами с педантичностью Сталина. Однако миф о Каролингах победил. Хотя „Песнь о Роланде“ еще не сложена и рыцарским романам предстоит появиться гораздо позже, популярные истории и баллады тем не менее уже в ходу. Лоренцо, похоже, увлечен ими. Я имею дело с романтиком, с мечтателем, который к тому же еще и грозный воин. Опасная смесь. Ему только нимба судьбы над головой не хватает».
Эти размышления вернули агента Патруля к цели его визита.
– Ну что же, мы обсудим ваше предложение, – произнес он осторожно. Эверард, благодаря крепкому сложению, не чувствовал опьянения так, легкий жар в крови, который он был способен контролировать разумом. – Но я непременно хочу услышать про ваш подвиг.
Лоренцо рассмеялся.
– О, вы услышите обязательно! Моя гордыня огорчает моего духовника. – Лоренцо сделал круг по комнате. – Оставайтесь! Отужинайте с нами нынче!
Трапеза оказалась легкой, приготовленной на скорую руку. Главное застолье происходило в полдень. Люди, лишенные достаточного освещения, редко засиживались после наступления темноты.
– Вам нечего делать на паршивом постоялом дворе. Позвольте предложить вам ночлег. Живите у нас сколько пожелаете. Я пошлю слуг за вашим конем и поклажей.
Пока родители находились в Риме, Лоренцо распоряжался всем домом. Сев за стол, он схватил кубок с вином.
– Завтра едем на соколиную охоту. Мы сможем свободно поговорить на вольном воздухе.
– С нетерпением жду и благодарю вас от всего сердца.
Холодок пробежал по телу Эверарда.
«Похоже, настает момент попытать удачу», – подумал он.
– Ходят самые невероятные слухи. Особенно о Риньяно. Рассказывают, будто вам явился ангел. Еще говорят, что только чудо помогло вам в схватке с врагом.
– Да, люди болтают все, что ни взбредет им в голову, – проворчал Лоренцо. Затем добавил скороговоркой: – Не один Бог ниспослал нам победу; несомненно, святой Георгий и мой святой заступник придали мне сил. Я возжег множество свечей в их честь и намерен основать аббатство, когда одержу окончательную победу над врагами.
Эверард насторожился:
– И никто не видел… ничего сверхъестественного… в тот день?
«Так средневековые люди восприняли бы путешественника во времени и его работу», – подумал Эверард.
Лоренцо покачал головой:
– Нет. Я ничего не заметил и никогда не слышал ничего подобного от других. Действительно, во время сражения нетрудно утратить чувство реальности. Наверно, ваш собственный опыт научил вас отметать подобные преувеличения.
– И ничего примечательного накануне сражения?
Лоренцо озадаченно взглянул на Эверарда:
– Нет. Если сарацины Рожера и пытались прибегнуть к колдовству, то воля Господня пресекла их затею. А почему вы так настойчиво расспрашиваете об этом?
– Слухи, – невнятно пробормотал Эверард. – Видите ли, совершая паломничество, я особое внимание уделяю всевозможным знамениям – с небес или из преисподней. – Он внутренне собрался, выпил залпом вино и изобразил усмешку. – В основном потому, что мне, как солдату, интересно все, происходившее там. Это ведь была необычная битва.
– Да, верно. По правде говоря, я ощутил руку Господа на себе в тот момент, когда опустил копье и пришпорил коня, завидев знамена принца. – Лоренцо перекрестился. – В остальном все было как обычно – шум и крики, неразбериха, ни мгновения, чтобы оглядеться вокруг или задуматься о своей судьбе. Завтра я с радостью поведаю вам обо всем, что сохранила память о тех событиях. – Он улыбнулся. – Но не сейчас. История эта уже набила мне оскомину. На самом деле я бы предпочел поговорить о том, что нам следует предпринять в дальнейшем.
«Я расспрошу, я вытащу из него и всех остальных мельчайшие детали, пока герр Манфред с огорчением не решит, что долг зовет его на родину в Саксонию. Быть может, я подберусь к кому-то, кто явился сюда из другого времени и вторгся в судьбу истории. Хотя уверенности нет», – подумал Эверард.
От того, что ему было известно, стыла кровь в жилах.
