Глава 17

Стены изоляционного отсека представляли собой соты из плотно прилегающих серых панелей. Освещалось сразу несколько панелей, но эта световая мозаика постоянно менялась, чтобы узник, парящий в невесомости, не сориентировался. Колени у груди, пальцы сцеплены на щиколотках – при освещении, исключающем даже намек на тень, Клепсидра напоминала двухмерную аппликацию. Казалось, она без сознания, хотя общеизвестно, что обычный для млекопитающих сон сочленителям не нужен.

Дрейфус прошел через перегородку, но женщина никак не отреагировала на его присутствие, и он негромко откашлялся.

– Клепсидра, это я.

Она повернула гребенчатую голову. Ее глаза тускло блестели в приглушенном свете отсека-пузыря.

– Сколько времени прошло?

Вопрос огорошил Дрейфуса.

– С тех пор как вас перевели сюда из клиники Мерсье? Пара часов.

– Я снова теряю счет времени. Скажи вы «пара месяцев», наверное, поверила бы. – Она скорчила гримасу. – Не нравится мне это место. Такое ощущение, что здесь призраки живут.

– Наверное, вам очень одиноко.

– Нет, просто не нравится тут. Место настолько глухое, что мерещится всякое. Вроде вижу что-то краем глаза, а поворачиваюсь – ничего нет. Даже в недрах астероида такого не было.

– Извините меня, – проговорил Дрейфус. – Я нарушил протокол: допустил вас на «Доспехи», не подумав о наших стратегических тайнах.

Ноги и руки Клепсидра вытянула по-кошачьи неспешно. В отсеке-пузыре со звукопоглощающим покрытием у ее голоса появился металлический тембр.

– Вам за это достанется?

Дрейфус улыбнулся ее заботливости.

– Вряд ли. Знавал я проблемы серьезнее процедурных нарушений. Тем более вреда никакого нет. – Дрейфус наклонил голову. – Действительно ведь нет?

– Я видела многое.

– Не сомневаюсь.

– Многое, но это ничуть меня не заинтересовало, – проговорила Клепсидра и добавила: – Наверное, вам станет легче, если скажу, что спрятала эти секреты на много уровней глубже сознательных воспоминаний. Просто забыть не могу: у нас нет такой способности. Но вы считайте, что я забыла.

– Благодарю вас, Клепсидра.

– Но ведь этим дело не кончится? Вы мне, может, поверите, а другие – нет.

– Я прослежу, чтобы поверили. Вы защищенный свидетель, а не пленница.

– Однако свободы передвижения лишена.

– Мы опасаемся, что вас убьют.

– Это уже моя проблема, верно?

– Нет, поскольку мы считаем, что вы можете сообщить немало полезного.

Дрейфус остановился в паре метров от висящей в воздухе Клепсидры. Прежде чем войти в пузырь, он снял все оружие и средства связи. Сейчас Дрейфус вдруг понял, что в недоступной для следящих устройств зоне остался наедине с роботогуманоидным гибридом, способным с легкостью его убить. Вскрытие мертвых сочленителей показало: мышечные волокна у них как у шимпанзе, отсюда физическая сила в пять-шесть раз больше человеческой. Клепсидра, может, и ослаблена, но Том не сомневался: при желании запросто его одолеет.

Тревога отразилась у него на лице.

– Я по-прежнему вас пугаю, – тихо проговорила Клепсидра. – Но явились вы безоружным, даже ножа для самозащиты не захватили.

– Ну, ядовитое остроумие-то при мне.

– Теперь объясните, чего я должна бояться. Что-то стряслось, да? Что-то очень-очень страшное?

– Страшное началось, – ответил Дрейфус. – Аврорин рывок к господству над людьми. Четыре анклава мы уже потеряли. Наши корабли даже пристать туда не могут: их встречают враждебными действиями.

– Так скоро… Я и не ожидала.

– Когда мы со Спарвером вас разыскали, Аврора наверняка поняла, что «Доспехи» дышат ей в спину. Она решила начать с четырех анклавов, доступ к которым уже получила, а не ждать, когда обновленный софт поставят по всему Поясу.

– Зачем это ей? – удивилась Клепсидра. – Контроля над четырьмя анклавами вы лишились, но ресурсы остальных – у вас, не говоря о собственных возможностях «Доспехов». Бесконечно долго ей не продержаться.

– По-моему, Аврора считает иначе.

– Когда я заглядывала к ней в разум, чувствовала невероятную стратегическую хитрость, непрерывную, как у робота, оценку меняющихся возможностей. Бессмысленные жесты и элементарные ошибки в суждении этому разуму чужды. – Клепсидра сделала паузу. – Напрямую она к вам не обращалась?

– Ни разу. Помимо версии о Нервал-Лермонтовых, мы даже не знаем, кто она такая.

– Вы считаете, Аврора – одна из Восьмидесяти?

Дрейфус кивнул:

– Только все факты говорят, что никто из Восьмидесяти не выжил. Случай с Авророй – один из самых известных. Неужели факты врут?

– А если ее модель была иной? Если отличалась от других некой важной особенностью? Мы следили за исследованиями Кэлвина Силвеста и знаем, что от добровольца к добровольцу он совершенствовал нейронное картирование и параметры моделей. На конечный итог это вроде бы не повлияло. Но вдруг все-таки повлияло?

– Не понимаю. Аврора либо погибла, либо нет.

– Подумайте, префект. После трансмиграции Аврорин альфа-симулякр был в полном сознании. Она знала о семидесяти девяти других добровольцах и тесно контактировала со многими из них. Трансмигранты хотели создать интеллектуальную группу, бессмертную элиту много выше телесного человечества. Но потом Аврора увидела, что с остальными беда: кто застывал, кто впадал в патологический цикл. Аврора испугалась за себя, хотя и подозревала, что она иная, лишенная дефектов, сгубивших ее товарищей. Впрочем, куда больше ее пугало другое.

– Что именно? – спросил Дрейфус.

– Когда сканировали последних из Восьмидесяти, истинная суть экспериментов Силвеста понемногу открывалась массовому сознанию. Кэлвин не улучшал уже доступное благодаря хирургии, лекарствам и наномедам. Он создавал не просто новую форму бессмертия, а новую, усовершенствованную форму существования. Восемьдесят должны были стать не только нестареющими и неуязвимыми, а самыми быстрыми, умными, с практически неограниченными возможностями. В сравнении с ними сочленители казались бы сущими неандертальцами. Префект, догадываетесь, что случилось дальше?

– Общественный протест?

– Возникли группы, требующие ужесточить контроль над Восьмьюдесятью. Они хотели, чтобы подопечных Силвеста окружили брандмауэрными вычислительными архитектурами, проще говоря, чтобы умы заперли в клетки. Радикалы требовали заморозки альф, чтобы досконально изучить их природу и лишь потом включить смоделированное сознание. Самые непримиримые требовали уничтожить Восемьдесят, словно компьютерные симулякры угрожали цивилизованному обществу.

– Но протестующие ничего не добились.

– Не добились, хотя недовольство росло. Если бы эксперимент не подкосили его собственные дефекты, трудно представить, во что вылилось бы антитрансмигрантское движение. Уцелевшие альфы наверняка видели, как сгущаются тучи.

– Аврора была среди них.

– Это лишь гипотеза. Возможно, Аврора заподозрила, что ей подобных начнут травить и преследовать, что ее существование будет в опасности, даже если она уйдет в стазис или закольцованный процесс. Могла она в таком случае составить план самоспасения?

– Имитировать стазис, другими словами. Оставить мертвую компьютерную ипостась и сбежать. Видимо, настоящая Аврора прошмыгнула во внешний уровень архитектуры Блистающего Пояса, как крыса в брешь между половицами.

– Считаю это вполне вероятным.

– Еще кто-нибудь уцелел?

– Не знаю. Аврорин разум единственный, который я хорошо почувствовала. Даже если есть другие, она сильнейшая. Лидер с планами и амбициями.

– Отсюда главный вопрос, – проговорил Дрейфус. – Если захват четырех анклавов – дело рук Авроры, а выглядит именно так, – чего она хочет?

– По-настоящему Аврора хочет одного: просуществовать как можно дольше. – Клепсидра мрачно улыбнулась. – Ваша роль во всем этом – совершенно другое дело.

– Моя лично?

– Я о базово-линейных людях, префект.

– Если случится беда, сочленители нам помогут? – после небольшой паузы спросил Дрейфус.

– Так же, как вы помогли нам на Марсе двести двадцать лет назад?

– Я думал, это уже забыто.

– Иные из нас очень злопамятны. Если и поможем, то как зверю, угодившему в западню. Вытащим и сразу отправимся по своим делам.

– Даже после того, что натворила Аврора?

– Для фракции сочленителей в целом Аврора угрозы не представляет. Не осушать же море за то, что в нем утонул один купальщик.

– Значит, вы ничего не предпримете.

Дрейфус подумал, что тема закрыта, но после долгого молчания Клепсидра сказала:

– Наверное, меня… утешит, если Аврора получит по заслугам.

Дрейфус одобрительно кивнул:

– Значит, что-то вы чувствуете. Эмоции базово-линейных людей сочленители свели к минимуму, но полностью не искоренили. С вами и вашими попутчиками Аврора поступила чудовищно, и хочется дать сдачи.

– Только это неосуществимо.

– Если нащупаем Аврорины слабости, придумаем, как создать ей проблемы… Вы нам поможете?

– Не стану мешать.

– Прежде чем вас перевели сюда, вы успели рассмотреть архитектуру наших систем. По вашим словам, ничего интересного не увидели. Раз ущерб «Доспехам» уже нанесен, прошу вас заново проанализировать данные. Они все у вас в памяти. Взгляните на них под другим углом. Если увидите нечто, любую мелочь, способную пролить свет на местонахождение Авроры, или на ее сущность, или на слабости, которые можно использовать, пожалуйста, скажите.

– Сказать, наверное, нечего.

– Но посмотреть-то можно.

Лицо Клепсидры стало напряженным.

– Я подумаю. Немедленного ответа не ждите.

– Ничего страшного, – кивнул Дрейфус. – Пока опрошу другого свидетеля.

Только он решил, что разговор закончен и добавить Клепсидре нечего, как сочленительница окликнула:

– Дрейфус!

– Да?

– Я не прощаю базово-линейных ни за то, как они поступили с нами на Марсе, ни за последующие годы травли. Простить значило бы оскорбить память Галианы. – Клепсидра смотрела ему прямо в глаза, словно ждала, что он первым отведет взгляд. – Но вы не такой, как те люди. Вы ко мне добры.

Дрейфус заглянул в турбинный зал и разыскал Траянову, с которой разговаривал после недавней аварии. Он обрадовался, увидев, что две из четырех турбин работают снова, хотя явно не на полную мощность. Ближайший сосед уничтоженного цилиндра остался неподвижным, под его прозрачным кожухом трудились как минимум дюжина лаборантов. Что касается самой разрушенной турбины, о ней почти ничего не напоминало. Обломки кожуха убрали, в полу и на потолке зияли круглые отверстия. Наверху и внизу неутомимые лаборанты руководили тяжелыми роботами, которые помогали в долгой и кропотливой установке новой турбины.

– Вижу, дел у тебя невпроворот, – сказал Дрейфус.

– В «Доспехах» не только полевым префектам работы хватает, – проворчала Траянова.

– Я в курсе и обижать тебя не собирался. Всем нам пришлось нелегко, но ты потрудилась на славу. Так и передам верховному префекту.

– Которому из них?

– Джейн Омонье, разумеется. При всем уважении к Лилиан Бодри, в верховные префекты годится только Джейн.

Траянова отвела взгляд, не решаясь посмотреть Дрейфусу в глаза.

– Если уж на то пошло… я не согласна с отстранением Джейн. Здесь ее уважают.

– Ее везде уважают, и недаром.

Возникла неловкая пауза. В другом конце зала что-то заколачивали.

– Что дальше? – наконец спросила Траянова.

– Будем работать на Лилиан, как работали на Джейн. Не знаю, что вы тут слышали, но на повестке дня новый кризис. – Дрейфус делился информацией добровольно, в надежде хоть немного наладить отношения с Траяновой. – Мне нужно возобновить опрос бет. Надеюсь, они подскажут, в чем причина нынешних проблем и как их решить.

Траянова глянула на две вращающиеся турбины.

– Цилиндры работают с половинной скоростью, разгонять не рискую. Но если хочешь, помечу твои запросы, как приоритетные. Особой разницы ты не заметишь.

– Могу я вызвать регенерируемых?

– Да, для этого мощности предостаточно.

– Отлично, Траянова! – похвалил Дрейфус и добавил: – В команде у меня ты не прижилась, но в твоей компетенции как ответственной за архив я никогда не сомневался.

Траянова обдумала его замечание.

– Префект… – начала она.

– В чем дело?

– Ты говорил… ну, когда в последний раз сюда заглядывал… Боялся, что спровоцировал аварию своим запросом, помнишь?

– Ошибся, – отмахнулся Дрейфус. – Аварии не редкость.

– Только не у нас в архиве. Я проштудировала журнал поиска и поняла, что ты прав. Из запросов, обработанных турбинами за секунду до аварии, твой прошел последним. Ты искал данные о семье Нервал-Лермонтовых?

– Искал, – осторожно подтвердил Дрейфус.

– Сразу после того, как твой запрос попал в стек процесса, турбина превысила максимально допустимую скорость вращения и менее чем за секунду разлетелась на куски.

– Это наверняка совпадение.

– Ну вот, префект, теперь я тебя убеждаю. Что-то пошло не так, но в совпадения я не верю. Операционная логика таких устройств непроста, авария уничтожила процессорное ядро почти целиком, но если бы я ухитрилась его восстановить, то почти наверняка нашла бы ответ, который и так уже знаю. Аварию спровоцировал твой запрос. В операционную логику поставили мину-ловушку, ожидавшую его, чтобы взорваться.

Дрейфус задумался. Эта версия во многом совпадала с его собственными подозрениями, но в изложении Траяновой она воспринималась совершенно иначе.

– Ты правда думаешь, что кто-то мог такое устроить?

– При желании я сама бы это сделала. Другим пришлось бы куда сложнее. Там высокая степень защиты, и, честно говоря, не представляю, как можно ее обойти, но кому-то удалось.

– Спасибо за откровенность, – тихо произнес Дрейфус. – С учетом случившегося, тебя радует, что я своими запросами больше не наделаю бед?

– Никаких гарантий, но на оба рабочих цилиндра я поставила ручной ограничитель скорости. Какие бы ловушки ни таились в логике, турбинам вряд ли удастся саморазрушиться. В общем, вперед. Что нужно, о том и спрашивай.

– Спрошу, – пообещал Дрейфус, – но очень осторожно.

Дельфин Раскин-Сарторий оценивающе оглядела Дрейфуса холодными как лед, светло-бирюзовыми глазами.

– У вас усталый вид. Куда более усталый, чем в прошлый раз, хотя вы и тогда плохо выглядели. Что-то стряслось?

Дрейфус прижал толстый палец к виску, где билась жилка.

– Дел многовато.

– В расследовании успехи есть?

– Вроде да. Я догадываюсь, кто стоит за уничтожением вашего анклава, но пока не вижу мотива. Очень надеюсь, вы проясните пару моментов.

Дельфин поправила грязные черные волосы – убрала выбившиеся пряди под тряпку.

– Сперва вы кое-что проясните для меня. Кто ваш подозреваемый?

Дрейфус хлебнул из термоса кофе, которое создал себе, прежде чем войти в комнату.

– Мы с напарником проанализировали цепь доказательств, попробовали выяснить, кто отправил сообщение и заставил вас прервать переговоры с Дравидяном. Зацепка вывела на другую семью.

Дельфин прищурилась.

«Неподдельный интерес», – подумал Дрейфус.

– На кого же?

– На Нервал-Лермонтовых, – ответил Дрейфус, чувствуя, что ступает на минное поле. – Знаете их?

Дельфин чуть заметно пожала хрупкими плечами, обтянутыми испачканной белой блузой.

– А кто не знает? Лет пятьдесят-шестьдесят назад они были на слуху.

– С вашей семьей Нервал-Лермонтовы как-то связаны?

– Если связаны, то я не в курсе. Мы вращались в разных социальных кругах.

– Так у Нервал-Лермонтовых нет очевидных причин вредить вашей семье?

– Ни единой. Если у вас есть версия, я с удовольствием ее выслушаю.

– У меня с версиями туго, – покачал головой Дрейфус. – Я надеялся, у вас что-нибудь есть.

– Это не ответ, – буркнула Дельфин. – Похоже, версия, которую вы прорабатывали, завела вас в тупик. Нервал-Лермонтовы не стали бы вредить моей семье. Они настрадались, но это не делает их убийцами.

– Вы об Авроре?

– Префект, она была совсем молоденькой. Устройства Кэлвина Силвеста высосали ей мозг, превратив в выпотрошенное зомби.

– Да, я в курсе.

– Что вы от меня скрываете?

– А если один из Нервал-Лермонтовых что-то затеял?

– Например?

– Например, захват части Блистающего Пояса.

Дельфин задумчиво кивнула:

– Чисто гипотетически это возможно, но, если бы такое впрямь творилось, вы сказали бы мне?

– Чисто гипотетически. – Дрейфус скупо улыбнулся. – Могла бы ваша семья чинить препятствия таким затеям?

– Какие еще препятствия?

– Все доказательства, имеющиеся в моем распоряжении, говорят, что атаку на ваш анклав устроил некто, связанный с семьей Нервал-Лермонтовых. Дравидян был невиновен, его подставили. На его корабль, в его экипаж, проник некто, знающий, как спровоцировать выхлоп квантового двигателя.

– Зачем?

– Дельфин, если бы я мог ответить! Впрочем, версия есть: кто-то или что-то на Раскин-Сартории угрожало тем честолюбивым планам.

– Понятия не имею, кто это или что! – с вызовом проговорила Дельфин. – Жили мы замкнуто. Энтони Теобальд пытался выдать меня замуж и породниться с владельцами большого промышленного синдиката. У него были друзья, которые прилетали в гости, но я с ними незнакома. Вернон хотел быть со мной, даже если бы это означало отвержение от его семьи. Я занималась творчеством…

При втором допросе Дельфин упомянула гостей Энтони Теобальда, но, едва Дрейфус попытался выяснить подробности, замкнулась. Дело в семейном секрете, который она поклялась не раскрывать? Похоже на то. Давить Дрейфус не стал, он хотел завоевать ее доверие, только ведь до бесконечности тянуть нельзя. Нужно подойти к этому вопросу с другой стороны.

– Поговорим о творчестве. Может, в нем ускользающая от нас разгадка?

– Но мы это уже проходили: искусство только предлог, маскировка истинного мотива убийства.

– Хотелось бы в это верить, но связь то и дело всплывает. Семью, уничтожившую ваш анклав, с Домом Силвестов связывала трагедия Авроры. Ваш прорыв в творчестве, работы, которые принесли вам популярность, вдохновлены полетом Филиппа Ласкаля к завесе. Ласкаль «гостил» у Дома Силвестов, когда утонул в пруду с рыбками.

– Неужели те мерзавцы везде и всюду?

– Может, и так. Я почти уверен, что связь есть.

Дельфин долго молчала, и Дрейфус решил, что его с презрением игнорируют. Мол, куда полицейскому в искусство лезть!

– Я уже объясняла вам. Не помню, над чем работала, но вдруг остановилась и почувствовала: мою руку направляют, заставляют ваять Ласкаля.

– А дальше?

– Добавить почти нечего. Духовная связь возникла внезапно, меня словно молнией ударило. К теме Ласкаля я обратилась не из интереса к его персоне. Мне просто не оставили выбора. Тема требовала внимания, притягивала как магнит. С той минуты Ласкаля я игнорировать не могла: оставалось либо отдать дань его памяти, либо умереть как художник.

– Филипп Ласкаль говорил через вас, использовал в качестве медиума, чтобы рассказать о пережитом?

– Префект, я не верю в жизнь после смерти, – ответила Дельфин, хмуро взглянув на Дрейфуса.

– Но ведь ощущение было именно такое?

– У меня возникло необъяснимое желание, – проговорила Дельфин так, словно признание далось ей очень-очень трудно, – потребность довести серию до конца.

– Словно вы говорили от имени Филиппа?

– От имени мертвых не говорят, – возразила Дельфин. – То есть по-настоящему не говорят. Но если хотите, назовем это именно так.

– Я назову это, как удобно вам. Вы же были скульптором.

– Не была, а есть, префект. Думайте обо мне что хотите, но творческий порыв я чувствую так же остро, как прежде.

– Значит, если выдать вам газовый резак и большой камень, вы начнете ваять?

– А я о чем?

– Простите, Дельфин, я не придираюсь, просто еще не встречал таких напористых бета-симов.

– Смо́трите мне в глаза и видите человека?

– Порой вижу, – признался Дрейфус.

– Если бы ваша жена погибла иначе, вы бы и ко мне относились иначе, верно? Не отрицали бы право беты называть себя живой.

– Гибель Валери ничего не изменила.

– Вам так кажется, а вот я не уверена. Взгляните на себя в зеркало. На душе у вас рана. Что бы ни случилось в тот страшный день, вы рассказали не все.

– Зачем мне что-то скрывать?

– Наверное, не желаете с чем-то примириться.

– Я уже со всем примирился. Я любил Валери, но она погибла. Прошло одиннадцать лет.

– Человек, который приказал убить работников СИИИ, чтобы остановить Часовщика…

– Верховный префект Дюсолье, – перебил Дрейфус.

– Неужели его решение столь ужасно, что он потом не выдержал и покончил с собой? Разве это была не чрезвычайная, но необходимая мера? Разве не было гуманно даровать тем несчастным быструю и безболезненную гибель? Особенно если представить, что сделал бы с ними Часовщик?

Прежде Дрейфус лгал Дельфин, а сейчас чувствовал: нужно сказать правду, иначе будет просто непорядочно.

– Дюсолье оставил предсмертную записку. – В горле пересохло, Дрейфус говорил медленно, словно это его допрашивали. – Он написал: «Совершена ошибка. Зря мы так поступили с институтом. Искренне раскаиваюсь в том, что сделано с людьми, упокой Господь их души».

– Не понимаю, в чем тут раскаиваться. У него не было выбора.

– Именно это я твердил себе одиннадцать лет.

– Вы думаете, трагедия разыгралась иначе?

– Есть одна нестыковка. По официальным данным, ракетно-бомбовый удар нанесли сразу же после эвакуации Джейн Омонье. К тому моменту Дюсолье и его префекты поняли: спасти застрявших сотрудников СИИИ не удастся, а Часовщик может в любой момент перебраться в другой анклав.

– Так в чем нестыковка?

– В шести часах, – ответил Дрейфус. – Ровно столько на самом деле прождал Дюсолье, прежде чем выпустить ракеты. Этот факт умалчивали, но на Блистающем Поясе, напичканном мониторами и дисплеями, подобное не скрыть.

– Но кому, если не префекту, выяснять, что случилось за те часы?

– Даже с допуском «Панголин» я раскопал только это.

– Почему бы не спросить у кого-нибудь? У Джейн Омонье, например?

Собственная слабость вызвала у Дрейфуса улыбку.

– Когда-нибудь совали руку в ящик, наполненный неизвестно чем? Тот вопрос для меня вроде такого ящика.

– Вы заранее боитесь ответа.

– Да.

– Что именно вас пугает? Что Валери убили до бомбардировки СИИИ?

– Отчасти это. Но есть и другая причина. Законсервированный корабль «Аталанта» десятилетиями двигался по своей орбите, а в момент ЧП «Доспехи» переместили его впритык к СИИИ.

– Почему корабль законсервировали?

– Это своего рода белый слон. «Аталанту» построили на средства союза демархистских государств, стремившихся к независимости от сочленителей. Увы, двигатели не работали как должно. «Аталанта» совершила один-единственный полет, и проект закрыли.

– Но вы считаете, на роль спасательной шлюпки корабль вполне годился?

– Я об этом думал.

– По-вашему, в те шесть часов «Доспехи» вызволили застрявших. Состыковали брошенный корабль с СИИИ и эвакуировали персонал.

– Или попытались эвакуировать, – поправил Дрейфус.

– Но что-то не заладилось. Иначе откуда у Дюсолье такие угрызения совести?

– Я уверен лишь в том, что «Аталанта» – часть разгадки. Больше ничего не выяснил. Если честно, и не хочется выяснять.

– Понимаю, почему вам так трудно, – проговорила Дельфин. – Потерять жену тяжело, а тут вдобавок гибель окутана тайной… Искренне сочувствую.

– Есть еще один ключ к разгадке. В моей памяти хранится яркий образ Валери. Она стоит на коленях, держит в руках цветы и смотрит на меня. И улыбается. По-моему, она меня узнаёт. Но улыбка какая-то неправильная, бессмысленная, точно у младенца, увидевшего солнце.

– Откуда это воспоминание?

– Не знаю, – честно ответил Дрейфус. – Валери и садоводством-то не увлекалась.

– Порой память с нами шутит. Возможно, это образ другой женщины.

– Нет, это Валери. Я очень четко ее вижу.

– Я вам верю, – сказала Дельфин после неловкой паузы. – Но помочь вряд ли смогу.

– Достаточно уже того, что мы говорим о Валери.

– А с коллегами вы о ней говорили?

– Они уверены, что я оправился от трагедии много лет назад. Узнают правду – засомневаются во мне. Не могу такого допустить.

На сей раз пауза длилась дольше.

– Это вы думаете, что они засомневаются, – произнесла Дельфин.

На пару секунд бета-копия словно отстранилась от Дрейфуса. Дельфин повторила последнюю фразу, и точно с такой же интонацией:

– Это вы думаете, что они засомневаются.

– В чем дело? – спросил Дрейфус.

– Не знаю.

– Дельфин, посмотрите на меня. Что с вами?

Вместо того чтобы ответить на вопрос, Дельфин испуганно уставилась на Дрейфуса.

– Ощущения странные.

– С вами что-то не так?

Ответ пришел слишком быстро, точно двигался в гелиевой среде:

– Ощущения странные. Со мной что-то не так.

– Думаю, ваша бета-копия повреждена, – проговорил Дрейфус. – Может, это связано с аварией в турбинном зале. Сейчас приостановлю каналирование и проведу проверку на целостность.

– Ощущения странные. Ощущения странные. – Дельфин зачастила, лепя слова в одну кучу: – Ощущениястранныеощущениястранные… – Затем наступила ремиссия, голос и темп речи нормализовались. – Помогите! По-моему… так быть не должно.

Дрейфус поднял руку и оттянул манжету.

– Приоста… – начал он.

– Нет, не приостанавливайте! – взмолилась Дельфин. – Мне страшно!

– Я вызову вас снова, как только проведу проверку целостности.

– Я умираю. Что-то… меня ест. Префект, помогите!

– Дельфин, что происходит?

Модель упростилась, растеряв детали. Речь замедлилась, голос стал низким и бесполым.

– Согласно системной диагностике, этот бета-симулякр самоуничтожается. В разделах с первого по пятидесятый начато поэтапное форматирование блоков.

– Дельфин! – закричал Дрейфус.

– Том Дрейфус, помогите мне… – Речь Дельфин стала тягучей, как патока, голос упал почти до порога слышимости.

– Дельфин, помочь вам я могу, лишь призвав убийцу к ответу. Для этого вам нужно ответить на последний вопрос.

– Том, помогите!

– Вы упоминали гостей Энтони Теобальда. Кто его навещал?

– Том, помогите!

– Кто гостил у Энтони Теобальда? Кто его навещал?

– Энтони Теобальд сказал…

– Дельфин, говорите со мной!

– Энтони Теобальд сказал… Мы принимали гостя. Он жил на первом этаже. Мне запретили задавать вопросы.

– Допрос на паузу! – сказал Дрейфус в браслет.

– Том, помогите!

Дрейфус навестил Траянову. Она злилась, что ее отвлекли от текущей работы. На невесомом тросе она спустилась в шахту из турбины и повисла спиной к прозрачному кожуху аппарата.

– Дело серьезное, – заявил Дрейфус. – Я только что вызывал бету, и она рассыпалась посреди допроса.

Чтобы переложить инструмент из руки в руку, Траяновой пришлось ухватить его зубами.

– Повторно активировать пробовали?

– Пробовал – ничего не вышло. Система твердит, что копия невосстановима.

Траянова заворчала и устроилась поудобнее, сдвинувшись чуть в сторону.

– Невероятно. До середины допроса состояние беты было стабильным?

– Да.

– Значит, ядро копии не повреждено.

– Бета чувствовала, как что-то ее разъедает. Она так и сказала: «Что-то меня ест». Словно ощущала, как ее стирают часть за частью.

– И это невероятно, – заявила Траянова, но тревожная мысль тотчас заставила ее нахмуриться. – Если только…

– Если только что?

– Мог кто-то заразить твою бету кибервирусом?

– Теоретически да. Хотя, когда привезли регенерируемых с Раскин-Сартория, мы поставили все стандартные фильтры и провели все стандартные тесты. Регенерируемые были сильно повреждены. Талия работала сверхурочно, буквально по кусочкам их собирала. Кибервирус или самоликвидатор любого вида она бы заметила.

– Нг ни о чем подозрительном не сообщила?

– Сказала, что полноценно восстановила трех регенерируемых. Больше ничего.

– Ты уверен, что она ничего не просмотрела?

– Абсолютно.

– Тогда вариант только один: до симов добрались уже на «Доспехах». Технически тут ничего сложного: находишь в архиве кибервирус и вставляешь в копию. Может, вирус запрограммировали так, чтобы запустился с началом допроса, а может, привязали к конкретной фразе или жесту.

– Господи! – воскликнул Дрейфус. – Так остальные… Я хочу и с ними поговорить.

– Это может быть опасно, если вставлен тот же код. Лишишься двух последних свидетелей.

– Что значит лишусь? Разве у меня нет резервных копий?

– Том, нет у нас резервных копий. Мы все потеряли, когда турбина взорвалась.

– Это все специально подстроено.

– Слушай! – с неожиданным пылом заговорила Траянова. – Здесь у меня работы еще на пару часов. Первым делом я должна вернуть этой турбине нормальную скорость вращения. Закончу и сразу гляну на регенерируемых. Проверю, можно ли восстановить первый сим и нет ли кибервирусов. До тех пор не активируй их ни при каких обстоятельствах.

– Не буду, – пообещал Дрейфус.

– Я свяжусь с тобой, когда проверю всех троих.

Лишь после разговора с Траяновой Дрейфус проанализировал свои чувства. Результат поражал, даже шокировал. Пару дней назад гибель симулякра бета-уровня ощущалась бы как потеря рядовой улики. Том досадовал бы, даже злился, но исключительно из-за того, что стопорилось расследование. Сам утраченный артефакт особых чувств не вызвал бы: ведь это просто артефакт.

Сейчас все воспринималось иначе. Перед глазами стояло лицо Дельфин в последние секунды, когда сознание еще не полностью разрушилось и она понимала, что обречена.

Но симулякры бета-уровня априори неживые. Как же они могут погибнуть?

Первой мыслью Гаффни было, что Клепсидра мертва или по крайней мере в коме. Он даже вздохнул с облегчением – не нужно снова брать грех на душу, – но тут вскрылась правда. Сочленительница дышала, а похожая на смерть неподвижность была лишь отдыхом, естественным в отсутствие посторонних. Лицо с острыми скулами и подбородком уже поворачивалось к Гаффни с плавностью ракетной установки, наводящейся на цель. Глаза, еще недавно сонные щелки, раскрывались.

– Не думала, что вы так быстро вернетесь, – сказала Клепсидра. – Хотя, может, это и к лучшему. Я думала о нашей последней беседе…

– Это хорошо, – перебил Гаффни.

– Я ждала Дрейфуса, – сообщила Клепсидра после долгой паузы.

– Дрейфус занят, не смог прийти. – Гаффни остановился, с ювелирной точностью рассчитав свои движения. – Надеюсь, вы не очень расстроились.

Взгляд Клепсидры впивался в лицо, проникал под кожу, ощупывал кости. Череп зачесался. Никогда в жизни Гаффни не рассматривали так скрупулезно.

– Я догадываюсь, зачем вы здесь, – заявила сочленительница. – Пока меня не убили, хочу сказать, что знаю, кто вы.

Заявление обескуражило Гаффни. Может, Клепсидра блефовала, может, нет. Если она впрямь заглядывала в архивы «Доспехов», то могла видеть досье префектов. Хотя какая разница? Пусть хоть на весь Блистающий Пояс его имя кричит, никто ее не услышит.

– Разве кто-то говорил об убийстве? – тихо спросил Гаффни.

– Дрейфус приходил без оружия.

– Вот и дурак. Я не вошел бы к сочленителю в камеру без оружия. Или я должен верить, что вы не убили бы меня в мгновение ока?

– Я не собиралась убивать вас, префект. До этой минуты.

Гаффни развел руками.

– Так убейте! Или скажите то, что хотели сказать Дрейфусу, а потом убейте.

– Что говорить? Вы и так все знаете.

– Ну, может, не все. – Гаффни отстегнул хлыст-ищейку и, нажав на кнопку, привел в состояние боевой готовности. – С превеликим удовольствием отпустил бы вас отсюда живой к вашему народу. Вой свидетель, вы заслуживаете награды за свои деяния. Но это просто невозможно. Если отпущу, вы поставите под угрозу важный план. И тогда будете косвенно виновны в ужасах, о которых мечтал ваш народ, – в ужасах, которых я стараюсь не допустить. – Гаффни нажал на другую кнопку, ищейка изготовилась к броску. В невесомости пузыря хвост раскачивался взад-вперед, как длинная водоросль в штиль.

– Вы понятия не имеете, что мы видели в «Прологе», – сказала Клепсидра.

– Мне и не надо, это Аврорино дело.

– Гаффни, да вы хоть в курсе, что представляет собой Аврора?

Он надеялся, что Клепсидра не чувствует в его ответе подсознательного. Нет, наверняка чувствует. Для сочленителей слово «подсознательное» – пустой звук.

– Я знаю все, что мне нужно.

– Аврора не человек.

– При встрече она показалась мне человеком.

– При личной встрече?

– Ну, не совсем, – признал Гаффни.

– Некогда Аврора и впрямь была человеком, только это дело прошлое. Сейчас она нечто другое, форма жизни, прежде существовавшая лишь мимолетно. Человеческая ипостась вспоминается ей примерно так же, как вам младенчество. Это ее часть, необходимый этап развития, но далекий-далекий. Ей уже не верится, что она была такой маленькой, уязвимой и беспомощной. Сейчас Аврора – подобие богини, ближайшее из когда-либо существовавших, и крепнет день ото дня. – Клепсидра одарила Гаффни улыбкой, совершенно чужой ее лицу. – И этой твари вы спокойно доверили будущее Блистающего Пояса?

– Суть Аврориного плана – сохранить человеческую расу вокруг Йеллоустона, – категорично заявил Гаффни. – В далекой перспективе Аврора видит наш маленький культурный центр архиважным для человеческой диаспоры в целом. Падет центр – диаспоре несдобровать. Без Йеллоустона ультра потеряют доходнейший транзитный пункт. Межзвездная торговля зачахнет. Другие демархистские поселения повалятся, как костяшки домино. Через десятилетия или даже через века, но это случится. Поэтому о выживании нужно думать сейчас.

Клепсидра выразительно усмехнулась:

– Суть Аврориного плана – ее собственное выживание, а не ваше. Пока она тащит вас на буксире, но однажды перестанет нуждаться в ваших услугах. Этот день непременно настанет, так что обязательно составьте план спасения.

– Благодарю за совет. – Гаффни сильнее сжал рукоять. – Клепсидра, я в недоумении. Вам известно, что я могу убить вас этой штуковиной. Мне известно, что вы можете подчинить ее себе, ну, отчасти.

– Вы удивлены, что я не настроила хлыст против вас?

– Ну да, есть такая мысль.

– Я просто осознаю бессмысленность этой затеи. – Клепсидра кивнула на запястье Гаффни. – К примеру, у вас рука в перчатке. Возможно, это чтобы предотвратить заражение оружия, но, по-моему, дело в другом. Перчатка уходит под рукав. Думаю, она сливается с легким бронекостюмом, который вы прячете под формой.

– Точно. Это тренировочный бронекостюм, в таких кадеты учатся управлять ищейками. Гипералмазное волокно, перевивочное переплетение; нити заточены на микроскопическом уровне, чтобы стопорить и тупить режущий край хвоста. Даже если направите хлыст на меня, он не перережет мне руку. Тем не менее странно, что вы не попытались.

– Со смертью я смирилась в тот момент, когда вместо префекта Дрейфуса увидела вас.

– Предлагаю сделку, – ухмыльнулся Гаффни. – Я в курсе, что сочленители способны приглушать боль. Но почти уверен, вы предпочли бы скорую смерть медленной. Особенно здесь, в одиночестве, вдали от друзей.

– Смерть – это смерть. Как умереть быстро, решу я сама, я, а не вы.

– Предложу-таки сделку. Мне известно, что вы заглянули в наши файлы. Честно говоря, я был готов закрыть на это глаза, потому что убить вас собирался при любом раскладе. Надеюсь, вы увидите нечто полезное для меня.

– Я увидела.

– Я не об Авроре, а о Часовщике.

– Не понимаю.

«Ложь», – подумал Гаффни. Даже если Клепсидра не слышала о Часовщике до прилета на «Доспехи» – хотя спящие «Пролога» не были отрезаны от внешнего мира полностью, – то наверняка восполнила пробел, когда без спросу рылась в архивах префектов.

Гаффни покрутил рукоять хлыста на ладони.

– Открою вам маленький секрет. Официально Часовщик считается уничтоженным при бомбардировке Силвестовского института искусственного интеллекта. – Гаффни понизил голос, словно их могли подслушать. – Только это неправда. Бомбардировка началась после того, как префекты вынесли из СИИИ софт и технику. Они действительно считали, что Часовщик уничтожен, и нашли его мнимые останки. Сувениры бережно сохранили – и часы, и музыкальные шкатулки, и мерзкие мины-ловушки. Один из тех сувениров оказался… ну уж очень плохим. Просто хуже некуда. Это был сам Часовщик.

– Кто допустил бы подобную глупость? – удивилась Клепсидра.

– По-моему, тут не глупость, а гипертрофированная самонадеянность. Хотя в интеллекте тем префектам не откажешь. Провернули такую операцию, одиннадцать лет держали ее в тайне… Без хитрости и старания тут никак.

– Почему вас интересует Часовщик? Надеетесь и его использовать? Или это Аврора такая наивная?

– Нет, – Гаффни глубокомысленно покачал головой, – Аврора такой ошибки не допустила бы. Но сейчас Часовщик очень ее беспокоит. По ее сведениям, Часовщика не уничтожили. Авроре известно, что некая секта в составе «Доспехов» одиннадцать лет держала его в некоем месте и изучала. Аврора опасается, что в последнюю минуту Часовщик сведет на нет все ее усилия. Поэтому, пока секта не запустила Часовщика, его нужно найти и уничтожить.

– И вы уже пытались? В последние дни?

Гаффни изумленно взглянул на Клепсидру:

– А вы умница. Большая-большая умница.

– Раскин-Сарторий. – Клепсидра тщательно проговорила каждый слог. – Я видела это в ваших файлах. Вы считали, что Часовщик там, поэтому анклав пришлось уничтожить. Но вы же опоздали?

– Могу лишь предположить, что Аврора добывала разведданные недостаточно осторожно и кто-то занервничал. Теперь главный вопрос: куда перепрятали Часовщика?

– Почему бы не выпытать ответ у кого-нибудь знающего?

Вопрос вызвал у Гаффни улыбку.

– Думаете, я не пробовал? Увы, оказалось, что старик почти ничего не знает. Я слово сдержал: оставил ему достаточно мозгов, чтобы заниматься садоводством. Я же не монстр.

– Мне тоже нечем вам помочь.

– По-моему, это неправда. Не скромничайте, Клепсидра. Я знаю, что наши архивы – для вас раскрытая книга, меры безопасности – детский лепет, а попытки запутать и навести на ложный след смехотворны. Доступ к нашим файлам вы имели только во время короткого пребывания в медкрыле у Мерсье, и то успели разобраться, что случилось с Раскин-Сарторием.

– Я не увидела ничего, связанного с нынешним местонахождением Часовщика.

– Не увидели того, что просто лезет в глаза? Ни ложных конструкций и зеркальных отражений в архитектуре, ни фальшивых русел и намеренных ошибок в инфопотоке? Ничего такого, что проглядит немодифицированный человек, даже опытный префект, но только не сочленитель?

– Я ничего не видела.

– А подумать не хотите? – Гаффни постарался, чтобы голос звучал примирительно. – Если угодно, мы найдем компромисс. Я сохраню вам жизнь и чуток нервной активности, но за это вы поможете мне.

– Гаффни, лучше не сохранять мне жизнь. Особенно если хотите спать по ночам.

– Похоже, ответ отрицательный. – Гаффни любезно улыбнулся. – Переспрашивать бессмысленно.

– Совершенно бессмысленно.

– Тогда говорить больше не о чем.

Гаффни заставил хвост втянуться в рукоять и пристегнул хлыст к поясу.

– Я думала… – начала Клепсидра.

– Хлыстом я вас убивать не собирался. Слишком рискованно, ведь вы способны вонзить в него телепатические когти.

Гаффни достал из кармана пистолет. Смазанная маслом сталь и простейшая пиротехника – такое оружие сочленитель себе не подчинит. Допотопное, как арбалет или штык, оно применялось в исключительных случаях.

Гаффни прострелил Клепсидре лоб, прямо под гребнем. На затылке образовалось выходное отверстие в три пальца шириной. Мозг и костяное крошево брызнули на заднюю стену допросного пузыря. Гаффни присмотрелся. Помимо ожидаемого запаха кордита, мерзко воняло горелой проводкой. Розово-серая масса напоминала кашу с осколками керамики и обрывками ткани.

Были в каше и блестящие предметы, серебристо-серые и бронзовые, частью соединенные золотыми проводами, частью с огоньками. Гаффни завороженно наблюдал за мерцанием мозга, пока оно не прекратилось, – совсем как засыпающий город. Какая-то часть Клепсидры, размазанная по стенке, продолжала думать.

Клепсидра, вне сомнений, погибла. Сочленители хоть и сверхлюди, но уязвимы. Женщина с открытыми глазами висела в невесомости. По направлению взгляда казалось, что она наблюдает за пулей, пробившей ей голову. Лицо было безмятежным, на губах застыла кокетливая улыбка.

Гаффни не переживал. Он навидался трупов на своем веку и знал, как обманчиво выражение их лиц. Статичное изображение начинающего кричать мало отличается от портрета смеющегося или томимого радостным ожиданием.

Дело почти сделано. Гаффни спрятал пистолет в карман и громко, медленно и очень четко произнес:

– Галлий, бумага, базальт. Галлий, бумага, базальт. Проявись. Проявись. Проявись.

Секундная пауза пощекотала ему нервы. Только волновался он напрасно. Справа возник невиконт, хромированный шар, поверхность которого криво отражала стыки панелей. Гаффни подплыл к невиконту, вскрыл его, разделив полушария, и достал набор судмедэксперта. На очистку стены от прямых улик убийства Клепсидры ушло минуты две. Супервещество впитало бы улики, но допросный пузырь выложили совершенно идиотской плиткой. К счастью, тщательной чистки не требовалось, а висящие в воздухе микрочастицы крови и тканей совершенно не волновали Гаффни.

С помощью того же набора Гаффни очистил перчатку и пистолет, потом сам набор вместе с пистолетом сунул в невиконт и повернулся к Клепсидре. В невесомости заталкивать ее в небольшой невиконт оказалось непросто, но Гаффни справился, не воспользовавшись режущей функцией хлыста. Он сложил шар и перевел в невидимый режим. Секунду спустя ему почудилось, что просматривается тонкий контур. Гаффни отвел взгляд, а когда снова посмотрел туда, где стоял невиконт, не увидел абсолютно ничего.

Он надел очки и настроил их на эхолокацию. Контейнер старательно поглощал звуковые импульсы, которые посылал ему Гаффни. Впрочем, невиконты были оптимизированы для вакуума, а не для атмосферы. В очках хромированный шар просматривался. Гаффни коснулся холодной гладкой поверхности – шар качнулся. Через двойную перегородку шар пришлось толкать, но один раз у Гаффни получилось, значит получится снова. Только бы никого не встретить – Дрейфуса, например. Два человека еще могут разойтись, а с широким невиконтом не получится.

Удача – Гаффни нравилось считать ее окном просчитанного доступа – ему не изменила. Он без приключений добрался до широкого коридора, который вел к внешнему шлюзу отсека для допросов. Стало куда просторнее, невиконт мог самостоятельно прятаться, при необходимости огибая плывущих ему навстречу. Гаффни дал ему волю: пусть работает встроенный антидетектор.

Гаффни снимал очки, когда из-за угла, цепляясь за поручни, выплыл неизвестный сотрудник. Он тащил целый тюк мундиров, запакованных в усадочную пленку.

– Старший префект! – почтительно проговорил сотрудник, отдавая честь.

В ответ Гаффни кивнул, засовывая очки в карман.

– Молодец, сынок, так держать, – сказал он чуть взволнованнее, чем хотелось бы.