Ничто так не характеризует цивилизацию, как ее искусство. Поведайте мне, как эти люди воспринимают красоту, что доводит их до слез, – и я скажу вам, кто они такие.

Тулисофала. Горные перевалы

Мы наткнулись на то, что посчитали бывшим обувным магазином. Полной уверенности не было – обуви мы нигде не увидели, но зато там валялись коробки соответствующего размера и обувной рожок.

Нам встретились и другие магазины – продуктовый, с пустыми полками, и лавка, где, возможно, продавали оружие. Она также была полностью опустошена. И скобяная лавка тоже.

– Что бы здесь ни случилось, – сказал Алекс, – об этом знали заранее.

Дальше мы попали в художественную галерею. Стены ее были пусты, и выяснить, что помещалось в здании, мы смогли лишь благодаря разбросанным по полу печатным листовкам. Все остальное исчезло.

– Может, и не все, – заметил Алекс, стоя у двери в задней части галереи. Дверь была заперта. Большая и тяжелая, она держалась до сих пор, несмотря на множество пулевых отверстий. Рядом лежал высохший труп с пистолетом в руке – может, владелец, а может, один из грабителей. Пройдя мимо него, Алекс вскрыл дверь резаком.

За дверью находились запасники. У стен стояли покрытые тканью картины – ничем иным это быть не могло. Переглянувшись, мы включили фонари, выбрали одну из картин и сняли ткань.

Это оказалась абстракция – изогнутые полосы разной ширины, голубые и серебристые, на фоне веток и цветов. В помещении было темно, и пол отсырел – как и картина, изуродованная большими серыми пятнами.

– Жаль, – сказал Алекс.

Мы сняли ткань с другого полотна.

Две луны освещали здание, похожее на сельскую церковь. От здания исходило призрачное сияние, а в стороне стояли два оленеобразных существа.

Картина была прекрасна, несмотря на повреждения от сырости.

Алекс промолчал, но я поняла, что он разочарован.

Следующая картина оказалась портретом.

На нем был изображен человек – пожилой, в темном пиджаке и белой рубашке с расстегнутым воротом, с подстриженной бородой. Он смотрел на нас зелеными глазами, едва заметно улыбаясь.

– Алекс, – сказала я, – думаешь, это те самые люди, которые построили многоугольное здание на Эхо Второй? Я имею в виду, их предки?

– Возможно, Чейз. Скорее всего, да. Жаль, что при последних поколениях все пришло в упадок и они пользовались газовым освещением.

– Что же с ними случилось?

Холст местами облупился и был покрыт пятнами.

Алекс молча водил лучом фонаря по портрету, освещая дружелюбные черты мужчины. Я думала о том, кто это был и что с ним стало.

Одно за другим мы просмотрели все полотна – пейзажи, абстракции, другие портреты. Смеющаяся девушка на крыльце. Мать с ребенком. Мужчина рядом с большим оседланным животным, похожим на огромного бульдога. Дом у озера.

Каждый раз мы с неохотой возвращали ткань на место и снова ставили картину у стены. Иногда Алекс что-то бормотал себе под нос, порой даже разборчиво:

– И на эту попала вода.

– Похоже на Бранковского, но тоже испорчена.

– Судя по всему, им нравилась абстрактная живопись.

Под самый конец мы нашли неповрежденную картину: метель и заснеженная гора. На ее склоне виднелось нечто вроде динозавра: он объедал ветви дерева.

Картина была прекрасна, может, нам хватило уже того, что она не пострадала. Честно говоря, от всего увиденного у меня по спине пробегал холодок – не спрашивайте почему. Я бы с удовольствием повесила пейзаж с динозавром у себя в гостиной, но в том мрачном месте мне хотелось плакать, глядя на него.

Алекс несколько минут стоял, восхищаясь картиной. Наконец он задал вопрос, которого я вполне ожидала:

– Чейз, как думаешь, мы сумеем погрузить ее в челнок?

– Нет, – ответила я. Картина была слишком велика. Мы не протащили бы ее даже через шлюз. Снова завернув картину в ткань, мы отнесли ее в соседнюю комнату и положили на стол.

– Нужно найти способ.

– Алекс… – сказала я.

– Что?

– Как-то нехорошо забирать ее.

– Думаешь, разумнее оставить ее здесь?

– Не знаю.

– Здесь сыро, Чейз. Если оставить картину, она погибнет.

– Знаю. Я просто… не могу объяснить почему. Как будто мы совершаем кражу.

– Как по-твоему, чего хотел бы от нас художник? Чтобы мы оставили картину в сыром помещении? Или…

Мне хотелось сказать: «А что, если мы вернемся и сообщим о находке?» Но тогда на планету явилась бы толпа охотников за сокровищами. Они унесли бы все, включая картину, каменных рыб со змеями в парке, а может, даже газовые фонари и вообще любые найденные предметы.

– Если ты настаиваешь… – сказала я.

– Да брось, Чейз. Допустим, мы нашли жемчужину Корейнии, – ты оставишь ее на столике в спальне?

– Это другое.

– В чем разница?

Я не знала.

– Во-первых, – сказала я, – жемчужина Корейнии прошла бы через шлюз.

– Угу, – кивнул Алекс. – Верно. – Он осторожно дотронулся кончиками пальцев до картины. – Это не холст. Вообще не гнется.

– Значит, ее не свернуть?

– Нет.

– А из рамы вынуть можно?

– Без повреждений – вряд ли.

Нам требовалась помощь Белль. Я удостоверилась, что она находится в зоне действия радиосвязи.

Даже на Окраине картина весила бы немало, а на Эхо III ее вес был намного больше – и наш тоже. Путь до челнока занимал около четверти часа, и, чтобы дотащить до него картину, пришлось бы серьезно потрудиться. Поэтому мы решили поступить иначе: подвести челнок к зданию и поставить его за входной дверью. Сложно, но вполне реально. Подняв картину, мы перетащили ее обратно в запасник и снова поставили к стене.

– Пошли, – сказала я.

– Бери челнок, а я подожду здесь.

– Алекс, никто ее не украдет.

– Знаю. Что поделаешь, привычка.

– Ладно. Я скоро вернусь.

Знаю, это выглядит глупо, но я понимала его чувства. То была не просто картина, которая в случае продажи принесла бы нам огромные деньги. Благодаря ей мы получали представление о том, кто жил на этой планете. Алекс не хотел допустить ни малейшей возможности того, что она пропадет.

Найдя в одном из ящиков моток троса, я подняла челнок и опустилась на улице, у самой галереи. Алекс вышел из дверей, не сводя взгляда с люка.

– Ты права, – сказал он. – Точно не влезет.

Даже если бы мы протащили картину через шлюз, она не поместилась бы в кабине.

– Придется привязать к корпусу, – ответила я.

– Снаружи? – ужаснулся Алекс.

– Другого способа нет.

– Думаешь, мы сумеем доставить ее на «Белль-Мари» в целости и сохранности?

– Вряд ли.

– Каковы шансы?

– Не знаю, Алекс. Предлагаю оставить ее здесь, а потом прилететь на чем-нибудь побольше.

– Я бы так и сделал, но очень не хочется ее бросать.

Я ждала, что Алекс передумает, но он не собирался отступаться от своей идеи.

– Ладно, – сказала я. – Посмотрим, что удастся сделать.

Мы вытащили на улицу стол и поставили его рядом с челноком, затем вынесли картину и осторожно положили ее на стол. Убедившись, что она плотно завернута в ткань, мы обмотали сверток тросом.

– Придется закрепить на шасси, – сказала я. – Больше негде.

– Ладно, Чейз. Как скажешь.

Я объяснила, что собираюсь делать. Алекс согласился. Я вошла в челнок и села за приборную панель.

– Готово, Алекс.

– Действуй.

Я включила антигравы и поднялась над землей метра на два.

– Хорошо, – кивнул Алекс.

– Белль, можешь удерживать нас на месте? – спросила я.

– Вас поняла. – В ее голосе послышались предупреждающие нотки. – Но имейте в виду, что зависание в воздухе при данной силе тяжести влечет за собой серьезный перерасход топлива.

– Ясно.

– Предлагаю поторопиться.

Я вернулась в шлюз и спустилась по лестнице. Алекс подал мне руку и недовольно проворчал:

– Надо проверить, что ты там ешь.

Ха-ха.

Часть свертка с картиной находилась внутри поля действия антиграва, так что он весил меньше обычного, но все равно оставался достаточно тяжелым. К тому же с ним было очень неудобно обращаться. Мы начали привязывать его снизу к шасси, что оказалось не так-то просто. Сверх того, приближалась гроза и поднялся сильный ветер. Внезапно Алекс сказал, что я должна вести себя осторожнее и не уронить картину, а потом сам чуть не упустил ее. Ему начинало казаться, что рано или поздно картину все равно унесет.

Алекс то и дело поглядывал на небо, где среди туч сверкали молнии.

– Чейз, – сказал он, – когда поднимемся, сможешь уйти от грозы?

– Не знаю. Хочешь знать, что я думаю?

– Конечно.

– Самое умное – отнести картину обратно и переждать грозу.

Алекс вздохнул и вышел на связь:

– Белль, можешь дать прогноз насчет непогоды? Как долго это будет продолжаться?

– Вероятно, всю ночь, Алекс. Просвета не предвидится.

Алекс бросил испепеляющий взгляд на здание галереи.

– Давай убираться отсюда, – сказал он. – Просто будем осторожнее.

Мы обошли вокруг упакованной картины, проверяя надежность крепления.

– Мы сжигаем слишком много топлива, – еще раз предупредила Белль.

– Ладно. – Алекс знаком сообщил мне, что готов подняться на борт. Однако челнок висел слишком высоко.

– Белль, опустись на метр, – попросила я. – Только осторожно.

Белль опустила челнок. На мгновение мне показалось, что порыв ветра швырнет его на здания, но Белль среагировала мгновенно и удерживала челнок неподвижно, пока мы забирались по лесенке в шлюз. Алекс закрыл люк, и я упала в кресло.

– Поднимайся, Белль, – сказала я. – Полетели.