Эпилог

Еще несколько дней после этого корпус трещал по швам, приспосабливаясь к давлению океана, и этот треск эхом отзывался в нижних палубах судна. То и дело, не дожидаясь приказа людей, у основания корабля появлялись слуги и начинали суетливо заделывать протечки. Иногда звездолет зловеще вздрагивал. Но прошло какое-то время, он окончательно уселся в грунте и уже не выглядел временным дополнением к пейзажу. Скорее он напоминал таинственное геологическое образование, созданное выветриванием — серебряно-тонкую стелу из обсидиана или пемзы, изъеденную ветром и дождями, древнюю природную башню, созданную морем и обжитую людьми, которые проделали в ней проходы и пещеры. Небо было таким же серебряно-серым, и лишь изредка облака разрывались, чтобы показать нежную голубизну неба.

Прошла неделя, прежде чем кто-то осмелился покинуть корабль. Только шаттлы носились вокруг него, как потревоженные морские птицы. Даже когда часть ангаров затопило, люди не отваживались сойти на сушу. Связь с командами, которые первыми высадились на планету, удалось восстановить очень скоро. С ближайшего острова, который находился на расстоянии пятнадцати километров, прибыли наспех сделанные лодки. Какое-то время они толклись возле корабля, точно у подножья отвесной скалы. Наконец прилив позволил им достичь люков, предназначенных для выхода людей.

Клавейн и Фелка сидели в первой лодке, которая возвращалась на остров. В течение всего «плавания» они не сказали друг другу ни слова. Лодка скользила сквозь промозглый серый туман. Клавейн озяб. Глядя, как черная стена звездолета растворяется в тумане, он ощущал уныние, граничащее с отчаянием. Море напоминало суп из-за плавающих микроорганизмов. «Ностальгия по Бесконечности» встала на прикол на самой границе «острова» Трюкачей — плотного скопления биомассы, и эти организмы уже начали приклеиваться к обшивке корабля по ватерлинии. Зеленый налет походил на патину; теперь казалось, что корабль стоит здесь уже не первый век. Интересно, что произойдет, если не удастся уговорить звездолет снова подняться в космос. Возможно, через двадцать лет он станет более сговорчивым. Однако если Капитан уже принял решение и хочет остаться — в буквальном смысле пустив здесь корни, очень сомнительно, что кто-нибудь сможет его переубедить. Возможно, он искал место последнего пристанища, хотел стать памятником самому себе, своим преступлениям и поступку, который эти преступления искупил.

— Клавейн… — сказала Фелка.

Он оглянулся.

— Со мной все в порядке, Фелка.

— Ты выглядишь таким измученным. Но ты нам нужен. Нам еще предстоит сражаться. Неужели ты не понимаешь? Все, что до сих пор происходило — это только начало. Теперь у нас есть орудия…

— Есть несколько штук. И Скейд все еще тянет к ним руки.

— Значит, она попытается их отбить, верно? Но ей это будет не так-то легко.

Клавейн снова оглянулся, но звездолет уже исчез из виду.

— Пока мы здесь, мы мало что можем с этим сделать.

— У нас есть орудия. И Ремонтуа к тому времени вернется, я уверена. А с ним и «Зодиакальный Свет». Это было серьезное повреждение, но такой корабль прекрасно сам себя отремонтирует.

Клавейн поджал губы и кивнул.

— Полагаю, что так.

— Что случилось? — она сжала его руку в ладонях, словно пытаясь согреть. — Ты столько времени вел нас. Мы последовали за тобой. Ты не можешь сейчас все бросить.

— Я не собираюсь ничего бросать, — ответил он. — Я просто… устал. Пусть эти сражения ведет кто-нибудь другой. Мне и так пришлось слишком долго быть солдатом.

— Тогда стань кем-нибудь другим.

— Я имел в виду кое-что другое, — Клавейн пытался заставить себя говорить бодро. — Послушай, я не собираюсь умирать ни завтра, ни через неделю. И мой долг перед каждым из вас — увести эвакуированных отсюда. Просто я не думаю, что непременно буду находиться здесь, когда вернется Ремонтуа. Но кто знает? Время завело мерзкую привычку подбрасывать мне сюрпризы. И я постоянно на них натыкаюсь.

Они снова смолкли. Лодка поворачивала то вправо, то влево, огибая обширные сгустки похожей на водоросли клейкой биомассы, которая реагировала на их присутствие с какой-то нервной целеустремленностью. Потом Клавейн увидел землю, и вскоре днище лодки начало скрести по камням.

Им пришлось вылезать и добираться до берега вброд. Когда последние несколько футов были пройдены, Клавейна уже колотил озноб. Лодка темнела где-то вдали, а «Ностальгии по Бесконечности» совсем не было видно.

Навстречу им вышла Антуанетта Бакс. Она осторожно ступала по камням, перешагивая через лужи, похожие на мозаику из серых зеркал. На заднем плане уже можно было разглядеть лагерь — плотное скопление надувных палаток, облепивших скалистый склон.

Интересно, как это будет выглядеть через двадцать лет.

На борту «Ностальгии по Бесконечности» находилось более ста шестидесяти тысяч человек — слишком много для того, чтобы разместить всех на одном острове. Надо создать группу поселений — не меньше пятидесяти. Центральные разместятся на самых крупных и сухих участках суши. Когда это будет сделано, появится возможность начать строительство плавучих колоний — в расчете на довольно длительное пребывание. Работы хватит на всех. Клавейн поймал себя на мысли, что обязан включиться в этот процесс, хотя отнюдь не испытывал ощущения, что рожден для этого.

На самом деле, он уже совершил то, для чего родился.

— Антуанетта, — сказал он, зная, что Фелка не сможет узнать девушку без его помощи, — как дела на суше?

— Дерьмо уже закипает, Клавейн.

Он глядел под ноги, боясь упасть.

— Рассказывай.

— Многих тошнит при мысли, что придется здесь застрять. Они присоединились к Оводу, потому что хотели вернуться домой, на Йеллоустоун. И им совершенно не светит двадцать лет торчать на каком-то необитаемом катыше.

Клавейн терпеливо кивнул и оперся на руку Фелки. Пожалуй, трость уже не помешает.

— А ты объяснила им, что лучше поторчать здесь, чем сгореть заживо?

— Думаю, ты знаешь, на что это похоже. Некоторым занудам ничем не угодишь, правда? — она пожала плечами. — Ладно, представь себе, как бы ты развеселился, услышав, чем обернется самый обычный перелет.

— Знаешь, это почему-то мне в голову не приходило. Ладно… может кто-нибудь устроить нам прогулку по острову?

— Антуанетта… — Фелка помогла ему выбраться на более ровную поверхность. — Мы промокли насквозь и замерзли. Где здесь можно погреться и переодеться в сухое?

— Идем со мной. У нас даже есть чай.

— Чай? — недоверчиво переспросила Фелка.

— Водоросляный чай. Местный деликатес. Не волнуйтесь, никто им еще не отравился. Вкус своеобразный, но привыкнуть можно.

— Полагаю, нам лучше не задерживаться, — сказал Клавейн.

Они последовали за Антуанеттой к лагерю. Люди трудились не покладая рук, устанавливая новые палатки и протягивая силовые кабели от генераторов, похожих на черепах. Подведя Клавейна и Фелку к одной из палаток, Антуанетта впустила их внутрь, вошла следом и плотно закрыла клапан. Внутри было тепло и сухо, и Клавейн еще сильнее почувствовал, насколько промерз и вымок.

Двадцать лет в этом гостеприимном местечке. Им придется много трудиться, чтобы выжить. Что это за жизнь, когда в ней нет ничего, кроме борьбы за существование? Трюкачи, которые покачиваются на волнах вместе со своими бесконечно старыми загадками происхождения всего во Вселенной, могут демонстрировать обворожительную щедрость или вообще не пожелать общаться с людьми. В других мирах между людьми и Трюкачами возникали тонкие нити понимания. Но прежде чем удавалось подобрать ключ к чуждому сознанию, проходили десятилетия взаимного изучения. До тех пор они были не более чем ленивыми растительными массами, которые демонстрировали работу интеллекта, но результат этой работы никак не проявлялся. Что, если эта колония Трюкачей окажется первой, которая не пожелает «впитывать» нейронные паттерны людей? Можно себе представить, каким одиноким и мрачным покажется этот мир для тех, кто решит — или будет вынужден — остаться здесь. И вряд ли хоть что-то сможет скрасить это одиночество. В таким случае, им лучше было бы остаться с Ремонтуа, Хоури и Оводом и нырнуть в загадочную структуру живой нейтронной звезды.

Ладно, через двадцать лет они выяснят, так ли это.

— Вот, попробуй, — Антуанетта протянула кружку с теплой зеленой жидкостью.

Клавейн задержал дыхание и осторожно сделал глоток. В ноздри ударил острый солоноватый запах.

— А я не выпью Трюкача?

— Фелка говорит, что ты бы не смог. Думаю, она знает, что говорит. У меня есть подозрение, что она давно жаждет встретиться с этими засранцами и кое-что о них уже разузнала.

— Похоже на то, — он выпил еще немного, — верно…

Но Фелки в палатке не было. Еще минуту назад она стояла рядом.

— И с чего она к ним так рвется? — спросила Антуанетта.

— Надеется кое-что получить. В свое время, когда мы оба жили на Марсе, ей довелось стать «сердцем» огромной и очень сложной живой машины. Фелка была еще совсем ребенком, но поддерживала ее существование своим интеллектом и силой воли. Это стало смыслом ее жизни. Затем люди — на самом деле, мои люди — отобрали у нее эту машину. Фелка едва не умерла… если ее вообще можно считать живой в привычном для нас смысле. К счастью, до этого не дошло, она даже вернулась к чему-то наподобие нормального существования. Но все, что она делает с тех пор, сводится к попыткам чем-то заменить ту машину. Она ищет что-то бесконечно сложное, какую-то тайну, которую не в состоянии понять за единственный момент озарения. Нечто такое, что, в свою очередь, тоже сможет использовать ее.

— Трюкачи.

Клавейн обхватил ладонями кружку — надо признать, чай оказался весьма неплох.

— Да, Трюкачи. Ладно… я надеюсь, Фелка найдет то, что ищет, вот и все.

Антуанетта полезла под стол и вытащила предмет, который стоял там на полу. Это был металлический цилиндр, изъеденный коррозией и обросший кружевами заизвестковавшихся микроорганизмов.

— Это маяк. Его нашли вчера, примерно в миле отсюда. Должно быть, прошла цунами и смыла его в море.

Клавейн склонился над ним и принялся рассматривать. Мятый, темный, цилиндр напоминал старую консервную банку.

— Возможно, это от Объединившихся, — сказал он. — Но я не уверен. Ни одного опознавательного знака не осталось.

— Но ты говорил про код Объединившихся.

— Совершенно верно. Это простой внутрисистемный маяк-приемопередатчик. Радиус обнаружения сигнального устройства — несколько сот миллионов километров. Но это не значит, что его оставили именно Объединившиеся. Например, Ультра украли маяк с одного из наших кораблей. Если его разобрать, можно узнать немного больше. Но это придется делать очень осторожно, — он постучал по металлу согнутым пальцем. — Там антивещество. Иначе маяк не мог бы передавать сигналы. Может быть, крохи. Но этого хватит, чтобы сделать на этом месте воронку.

— Тогда сам вскрывай эту жестянку.

— Клавейн…

Он оглянулся. Фелка вернулась. Она промокла еще больше, тонкие пряди волос приклеились к лицу, ткань черного платья облепила тело. По логике вещей, Фелка должна была посинеть от холода. Однако на ее щеках играл румянец, а глаза сияли.

— Клавейн…

Он поставил чашку на стол:

— Что случилось?

— Ты должен это увидеть.

Клавейн выбрался из палатки. Он успел согрелся и теперь чувствовал острые покусывания холода. Но что-то в поведении Фелки заставило забыть об этом. Способность не обращать внимания на неприятные ощущения появилась у Клавейна давным-давно. Это бывает очень полезно, когда находишься в гуще сражения. Просто ты понимаешь, что боль, неудобство и все подобное сейчас не имеют никакого значения. С ними, как и со многими другими вещами, вполне можно смириться.

Фелка смотрела вдаль.

— Что там такое? — спросил Клавейн.

— Смотри. Видишь? — она встала рядом и указала куда-то пальцем. — Смотри внимательно. Туда, где туман начинает расступаться.

— Я сомневаюсь, что…

— Вот оно. Сейчас…

И он увидел — правда, лишь мельком. Должно быть, после того, как они вошли в палатку, где-то на высоте поменялось направление ветра. Теперь его порыв прорезал в пелене тумана и облаков узкий каньон, протянувшийся далеко в море. Клавейн смотрел на мозаику зеркальных луж и запруд, над которыми торчали остроконечные камни. Видел лодку, в которой приплыл, а еще дальше — полосу грязно-серой воды, которая светлела по мере приближения к горизонту, пока не сливалась с бледным молочно-серым небом. Там, на границе видимости, на мгновение показался остроконечный шпиль «Ностальгии по Бесконечности», конический темно-серый палец, словно вырастающий из моря.

— Это корабль, — мягко сказал Клавейн, боясь разочаровать Фелку.

— Да. Корабль. Но ты не понимаешь. Это нечто большее. Намного, намного большее.

Клавейн забеспокоился:

— В самом деле?

— Да. Потому что я уже видела это раньше.

— Раньше?

— Задолго до того, как мы сюда прилетели, — Фелка повернулась к нему, отлепила со лба мокрую прядь и кивком указала на шип в тумане. — Там был Волк. Он показал мне это, когда Скейд привела меня к нему. Тогда я не знала, как это понимать. Но сейчас знаю. На самом деле это был не Волк. Это была Галиана. Она пробилась ко мне, а Волк только думал, что ее контролирует.

Клавейн знал, что произошло на борту «Ночной Тени», прежде чем он освободил Фелку. Он знал об экспериментах, и о том, как ей довелось встретиться с Волком. Но сама Фелка еще никогда об этом не рассказывала.

— Может быть, это просто совпадение? — проговорил он. — Допустим, ты получила сообщение от Галианы. Откуда ей было знать, что здесь произойдет?

— Не знаю. Но каким-то образом у нее получилось. Это значит, что информация достигла прошлого — иначе ничего бы не произошло. Все, что мы сейчас знаем, достигло прошлого. Все наши воспоминания об этом месте. Пока неизвестно, каким образом. Более того, Галиана получит эти знания, — Фелка присела на корточки и коснулась ладонью камня. — И все дело именно в этом. Мы не просто так оказались на этой планете. Нас вела Галиана. Почему-то она считала, что нам очень важно здесь оказаться.

Клавейн снова подумал о маяке, который ему только что показали.

— Если она была здесь…

— Если бы Галиана прилетела сюда, — подхватила Фелка, — она непременно попыталась бы пообщаться с Трюкачами. Она бы плавала вместе с ними. Вообще-то, у нее могло и не получиться… но ты только представь, что получилось. Что бы тогда произошло?

Туман вновь сгустился, и башня, вырастающая из моря, исчезла.

— Значит, Трюкачи запомнили ее, — словно во сне, пробормотал Клавейн. — Океан записал ее сущность, ее личность, ее память. Все, чем она являлась. Потом Галиана покинула планету, но оставила свою голографическую копию в море, готовую для того, чтобы отпечататься в другой сущности, в другом сознании.

Фелка торжественно кивнула.

— Скорее всего, именно это она и сделала. Трюкачи помнят всех, кто плавал в их океанах.

Клавейн посмотрел вдаль, надеясь снова увидеть корабль.

— Тогда она все еще находится здесь.

— И мы можем с ней встретиться, если поплывем. Вот что она хотела сказать. Это и есть послание, которое она передала через Волка.

У Клавейна защипало в глазах.

— Какая она умная. А если мы ошиблись?

— Мы это узнаем. Не обязательно с первого раза, но узнаем. Все, что нам надо сделать — это плыть, открыв сознание. Если она в море, в его памяти, Трюкачи приведут ее к нам.

— Не думаю, что смогу пережить еще одно разочарование.

Фелка крепко стиснула его руку.

— Мы не можем ошибиться, Клавейн. Просто не можем ошибиться.

Вопреки здравому смыслу, он надеялся, что это правда. Фелка снова потянула его за руку, и они осторожно, шаг за шагом, направились в сторону моря.

Спасибо, что скачали книгу в