Лихнис молчал весь вечер. Гибель Минуарции выбила из колеи, расстроила, озадачила и меня, но он горевал особенно сильно. Я знала, что Минуарция всегда ему нравилась, и вороватые взгляды ловила достаточно часто, чтобы понять: он любуется ею. Минуарция тоже прекрасно понимала, что Лихнис к ней неравнодушен. Это проявлялось в каждом их разговоре — шутливая надменность удавалась ей бесподобно. В глазах Минуарции светилось пренебрежение к сдержанным ухаживаниям Лихниса, но неизменно с примесью невольного уважения. «Ты смеешь надеяться, что интересуешь меня не меньше, чем я тебя? Может, твоя наивная надежда и вызывает интерес, но лишь мимолетный». Вообще-то, его ухаживания были игривым началом партии, завершать которую Лихнис не собирался. Он наслаждался внешним видом Минуарции, мечтал о ней, но вряд ли думал о сексе или даже об обычном для шаттерлингов невинном поцелуе. Тем не менее мне следовало ревновать. Но все упиралось в то, что я не могла настроить себя на это.

Сейчас я радовалась — конечно, не гибели Минуарции, а тому, что ни секунды ее не ненавидела. Я очень хотела найти убийц, а еще больше — показать им, где раки зимуют.

Наутро, еще до завтрака, я столкнулась с роботами.

— Мы слышали горестную новость, — начала Каденция.

— Горестную и печальную, — добавил Каскад. — После всех несчастий потерять еще одного шаттерлинга… Глубину нашего сочувствия словами не передать.

— Спасибо, — отозвалась я.

— Будет какая-то церемония? — спросила Каденция.

— Да, похороны пройдут завтра или послезавтра. Минуарцию обследуют — просканируют мозг, — а потом сразу похоронят.

— На похороны допускаются только шаттерлинги? — спросил Каскад.

— По традиции — да, но на сей раз мы ей вряд ли последуем. Думаю, участие примут и гости — все мы жертвы бойни, и все, включая вас и имирийцев, знали Минуарцию. Должно получиться очень необычно — у нас тела́ не хоронят. Шаттерлинги гибнут вдали от дома, в тысячах световых лет от собратьев. Не появившихся на одном сборе считают пропавшими, а на двух подряд — погибшими. В таком случае организуются похороны и кому-то поручают изготовить памятник. Поскольку с момента смерти проходит, как минимум, цикл, похороны превращаются в поминки или день памяти. А Минуарцию ждет настоящее погребение — боль и горечь еще не притупились.

— Если нужна наша помощь, пожалуйста, обращайтесь, — сказала Каденция.

— Я передам Чистецу. Он наверняка уже вовсю готовится.

Если роботы уловили горькую иронию — мое недовольство тем, что важные решения принимает один Чистец, — то тактично не показали виду.

— С учетом последних событий наш отлет стоит отложить. Мы по-прежнему полны желания скорее отправиться в путь, но при этом хотели бы отдать последний долг Минуарции. Разумеется, если Линия позволит.

— Несомненно, позволит. Вы молодцы, что приспосабливаетесь к обстоятельствам.

— Мы видели, с каким уважением вы относитесь к Гесперу, — сказала Каденция. — Самое малое из того, что мы можем сделать, — ответить взаимностью.

Я поблагодарила роботов за доброту.

Завтрак стал настоящей мукой. Каждому хотелось выговориться, но нарушить тишину никто не решался. Даже Чистец помалкивал почти до самого конца. Всех терзало подозрение, что убийца Минуарции сидит за этим самым столом и корчит из себя убитого горем.

— Похороны состоятся завтра, — наконец проговорил Чистец, и сперва показалось, что на этом все, но он потер подбородок и добавил: — Сегодня Волчник продолжит допрашивать пленных. Недавние события подталкивают к активным действиям, поэтому я дал ей разрешение вывести обоих из стазиса.

— Мы их потеряем, — предостерег Лихнис.

— Придется рискнуть, хотя, по-моему, это маловероятно. Камера Синюшки в куда лучшем состоянии, чем камера Бархатницы. Я считаю, что у нас великолепные шансы успешно разбудить по крайней мере одного из них. — Чистец насупил брови и заглянул Лихнису прямо в глаза. — Если ты настроен так же, как в прошлый раз, тебе лучше не присутствовать.

— Пусть приходит, если есть желание, — вмешалась Волчник, вытирая пальцы салфеткой, — лишь бы больше не лез.

— Делай что хочешь, — покачал головой Лихнис. — Я найду занятие интереснее, чем смотреть, как ты терроризируешь и пытаешь пленных.

— Раз добровольно они ничего не рассказывают, у меня нет выбора. — Волчник свернула салфетку и положила ее на стол. — В любом случае спор уже неактуален. Как сказал Чистец, первая стадия допросов закончена. К обеду у меня будут проснувшиеся живые пленные, по крайней мере один.

— Если не повезет, ни одного не останется.

Волчник пригвоздила Лихниса немигающим взглядом:

— Аппарат для рассечения готов. Буду очень рада, если ты придешь посмотреть.

— Мы все придем, — пообещал Чистец. — Сегодня никаких отговорок, отсутствовать вправе лишь те, кто в патруле. Портулак, тебя это тоже касается.

— Скоро ты начнешь указывать мне, когда дышать, — съязвила я.

— Я хочу, чтобы все присутствовали. Мы станем наблюдать за реакцией, и увидим, кому не по себе.

— Мне будет не по себе, — сказал Лихнис.

— Дерзить сейчас не время, — предупредил Чистец.

Лихнис пожал плечами и поднялся — он все сказал. Вслед за ним я отошла к перилам террасы, подальше от чужих ушей. Тем утром мы едва разговаривали. Я проснулась на заре, а Лихнис уже сидел на балконе и смотрел на темно-серебристые дюны. Глаза у него покраснели от слез.

— Мы справимся, — сказала я ему сейчас.

Лихнис сжал мою ладонь:

— Пытаюсь себя в этом убедить, но не могу. Мне проще поверить, что завтра Линии Горечавки наступит конец.

— Именно сейчас нужно быть сильными. Предрассветный час самый темный — и так далее.

— Можно и без избитых фраз, — буркнул Лихнис и отвернулся.

— Избитые фразы вроде этой есть у любой цивилизации — и не зря. Порой нужно просто делать свое дело и верить, что жизнь наладится. Иначе не уцелеть. В истории миллионы раз случались кризисы, которые усугубились бы, если бы люди смирились с неизбежным. Иные уничтожили бы человечество, если бы отчаянные, безумные оптимисты не цеплялись за соломинку надежды.

— Честное слово, Портулак, я цепляюсь. Только соломинка с каждым днем все тоньше.

— Значит, нужно крепиться и ждать перемен к лучшему. Они обязательно наступят. Минуарцию очень жаль. Но это хотя бы свидетельствует, что мы напали на след. Кто-то испугался настолько, что уничтожил ее. Убийство доказывает, что она слишком глубоко копнула.

— Теперь получается, что Минуарция старалась напрасно.

— Нет, ее работу продолжит другой шаттерлинг. Минуарция была лучшим кандидатом для восстановления твоей нити, но это не значит, что никто, кроме нее, не справится. Просто уйдет чуть больше времени.

— А может, именно это и нужно предателю — чуть больше времени, а потом будет не важно.

Я переступила с ноги на ногу, не представляя, как на такое реагировать:

— Лихнис, я знаю, что ты чувствовал к Минуарции. У тебя, наверное, сердце разрывается.

— Ты ненавидишь меня за это?

— За то, что она тебе нравилась? С моей стороны ненависть говорила бы о мелочности, особенно сейчас. Минуарция была гордостью нашей Линии и редкой красавицей, не думай, что я не в курсе. Сложно упрекать тебя за восхищение ею.

— Как хорошо, что у меня есть ты! Мои чувства к Минуарции не идут ни в какое сравнение…

— Знаю, — перебила я и приложила палец к его губам. — Об этом можно не говорить. Ни сейчас, ни вообще. Главное… чувствуй, ладно? Чувствуй и не уходи.

— Я никуда не собираюсь, — проговорил Лихнис.