Глава 18

Они снова отвезли меня в Малч. Я очнулся в фуникулере, который полз куда-то вниз сквозь ночную темноту. По окнам стучал дождь. В первый момент мне показалось, что я по-прежнему лечу со Стариной Бальказаром к одному из кораблей Флотилии, где состоится встреча капитанов. Похоже, эти сны все более настойчиво заставляли меня влезать в шкуру Небесного. И мне было с каждым разом все труднее избавляться от его мыслей, когда я просыпался. Но в кабинке фуникулера не было никого, кроме меня и Уэверли.

Может, оно и к лучшему. Но мне почему-то не верилось.

— Ну, как самочувствие? Похоже, я неплохо поработал.

Он сидел напротив меня с пистолетом в руке. Я вспомнил, как он приставил к моей голове медицинский зонд, и непроизвольно потянулся, чтобы ощупать это место. Над правым ухом обнаружился выбритый участок кожи, покрытый корочкой засохшей крови. И я не мог избавиться от ощущения, что там засело что-то твердое.

Боль была адская.

— По-моему, вам не мешает потренироваться.

— Да, вынужден признать. Но в вас есть что-то странное. Почему у вас из ладони идет кровь? Какие-то медицинские противопоказания, о которых мне следовало знать?

— Зачем? Разве от этого что-нибудь изменится?

Мой ответ заставил его задуматься.

— М-м-м… пожалуй, нет. Вы в состоянии бегать — значит, достаточно здоровы.

— Здоров для чего? — Я снова ощупал кровяную корочку. — Что вы загнали мне под кожу?

— Сейчас попробую объяснить.

Я не слишком рассчитывал на откровенность, но понемногу сообразил, почему он решил довести до моего сведения некоторые моменты. Это было продиктовано не столько заботой о моем благополучии, сколько желанием добиться от меня определенного образа действий. Мне уже доводилось попадать в подобные заварушки. Охота становится более занимательной, когда жертва знает расклад.

— По сути своей это охота, — начал он с изысканной вежливостью. — Мы называем ее Игрой. Разумеется, все это носит неофициальный характер. Даже на территории Кэнопи есть законы, которые приходится уважать. Об охоте знают, о ней говорят, но всегда с должной осмотрительностью.

— Кто? — спросил я, чтобы поддержать разговор.

— Бессмертные, послесмертные — называйте их как угодно. Понятно, что не все в нее играют. Некоторые вообще не хотят принимать в ней участие. Но все знают тех, кто играет — эти люди образуют что-то вроде сети, которая обеспечивает само существование Игры.

— И давно эта игра продолжается?

— Последние семь лет. Пожалуй, ее можно считать варварством, — но она возникла как противовес аристократической изнеженности, которое господствовало на Йеллоустоуне перед эпидемией.

— Варварством?

— Конечно. Именно за это мы ее любим. В ней нет ничего сложного, никаких тонкостей — ни методологических, ни психологических. Она должна быть достаточно проста, для скорейшей организации в любом районе Города. Разумеется, у нее есть правила, но вам не потребуется отправляться к Трюкачам, чтобы понять их.

— Расскажите о них поподробнее, Уэверли.

— Они вас никоим образом не касаются, Мирабель. Все, что вам понадобится — это бежать.

— А потом?

— Умереть. И умереть достойно, — он говорил с мягкой снисходительностью — ни дать ни взять добрый дядюшка. — Это все, что нам от вас нужно.

— Зачем вам это нужно?

— Лишить человека жизни — ни с чем не сравнимое наслаждение, Мирабель. Причем в исполнении бессмертного это деяние приобретает абсолютно иной смысл, выходит на новый уровень совершенства, — он умолк, словно ненадолго погрузился в свои мысли. — Мы не способны постичь истинную природу смерти, даже в эти безумные времена. Но когда мы убиваем человека — особенно обычного человека, у которого еще не притупилось чувство страха за жизнь, — мы отчасти приобщаемся к ее потаенному смыслу.

— Значит, все люди, на которых вы охотитесь — смертные?

— Как правило, да. Обычно мы выбираем малчей — тех, кто побогаче. Разумеется, мы готовы потратиться, чтобы обеспечить хорошую охоту, поэтому не прочь вначале покормить их.

И он рассказал, что Игру финансирует засекреченная сеть подписчиков. В основном это обитатели Кэнопи, но, по слухам, их ряды пополняют охотники за удовольствиями, которые прибывают из анклавов, где проповедуется свобода воли — такие еще сохранились на Ржавом Поясе, — либо из других поселений Йеллоустоуна, например, из Лореанвилля. Каждый из подписчиков знаком лишь с ограниченным числом других, причем все подлинные данные скрывает сложнейшая система псевдонимов и более изощренных уловок. В итоге никому не грозит разоблачение со стороны властей Кэнопи, которые еще сохранили остаток влияния, несмотря на всеобщий упадок нравов. Охота организуется спонтанно, и каждый раз о ней оповещаются лишь небольшие группы подписчиков, которые собираются в заброшенных районах Кэнопи. В тот же вечер — или накануне, но не раньше — жертву вывозят из Малча и готовят к охоте.

Имплантаты были одним из последних нововведений.

Они позволяли следить за ходом охоты большему числу подписчиков, радикально увеличивая потенциальные доходы. Зрители помогают «освещать процесс». Они спускаются в Малч — хотя это рискованно, — чтобы вернуться с видеозаписями охоты и прославиться благодаря наиболее эффектным кадрам. Правила Игры просты, но соблюдаются строже, чем постановления городских законодательных органов. Эти правила определяют выбор территории охоты, следящих устройств и оружия — в общем, всех составляющих «честной игры».

— Есть одна проблема, — сказал я. — В отличие от малчей, я плохо знаю ваш город. Так что вряд ли оправдаю ваши затраты.

— Мы как-нибудь справимся. На самом деле, у вас есть преимущество, которое дает вам почти равные шансы с охотниками. Откровенно говоря, вам повезло, что вы нездешний. Местные знают здесь каждый закоулок.

— Как это непорядочно с их стороны. Я хочу вам кое-что сказать, Уэверли.

— Да?

— Я собираюсь вернуться и убить вас.

Он рассмеялся.

— Извините, Мирабель, но я это уже слышал.

Фуникулер приземлился, дверь открылась, и он пригласил меня выйти.

Как только фуникулер погасил огни и начал подниматься, возвращаясь в Кэнопи, я побежал.

Он не спеша полз вверх, похожий на темное пятнышко в молочных лучах левитирующих прожекторов, а навстречу, точно рой светляков, двигались другие машины. Нет, они не стали спускаться прямо ко мне — это было бы неинтересно, — но явно направлялись в мою сторону.

Игра началась.

Я бежал со всех ног.

Район Малча, где меня оставил мальчуган-рикша, действительно можно было назвать «скверным», но здесь было еще хуже. Место казалось настолько обезлюдевшим, что язык не поворачивался назвать его опасным. Правда, это не касалось ситуации, когда ты участвуешь в ночной охоте в роли добычи, причем не по доброй воле. На нижних уровнях — ни одной искорки света. Пристройки, которые гроздьями облепили здания, являли картину полного запустения и казались ветхими и неприступными. Наземные дороги были не в пример хуже тех, по которым я проезжал прежде. Скрученные и покрытые трещинами наподобие засохшей тянучки, они то и дело обрывались прямо над затопленными пропастями — или просто погружались в них. Было темно, и мне приходилось постоянно смотреть себе под ноги.

Уэверли оказал мне услугу, убавив перед посадкой свет в кабине, поэтому мои глаза успели привыкнуть к темноте, но особой благодарности я почему-то не испытывал.

Я бежал, время от времени оглядываясь через плечо. Фуникулеры опускались за соседние здания. Теперь машины были достаточно близко, чтобы я мог разглядеть их пассажиров. Поначалу я почему-то решил, что охотиться за мной будут только знакомая мне пара. Оказывается, я ошибался. Если я правильно понял, по законам сети те двое всего лишь подыскивали очередную жертву, а я по счастливой случайности оказался неподалеку.

Неужели мне предстоит умереть таким образом? На войне я десятки раз оказывался на волосок от гибели. Десятки раз я оказывался на волосок от смерти, работая на Кагуэллу. Рейвич пытался убить меня как минимум дважды, и оба раза почти добился успеха. Любая из этих встреч со смертью могла закончиться для меня не столь удачно, но я, по крайней мере, воздал бы должное искусству противника. Вступая с ним схватку, я делал свой выбор, а значит — принимал как должное любой исход боя, в том числе и неблагоприятный.

Но на этот раз ничего подобного не было.

Для начала надо найти убежище. Вокруг множество зданий, и проблема состоит лишь в том, чтобы проникнуть в одно из них. Правда, там я буду несколько ограничен в перемещении. Но пока я остаюсь снаружи, у моих преследователей есть все шансы меня пристрелить. К тому же меня не оставляла мысль, что стены здания будут экранировать излучение имплантированного передатчика. И еще я подозревал, что охотники не горят желанием завершить игру, схватившись со мной врукопашную — скорее они предпочтут стрелять в меня с приличной дистанции. Что ж, буду рад разочаровать их, даже если это подарит мне хоть несколько минут.

Собрав все силы, я по колено в воде побежал к ближайшему зданию — постройке с гофрированными стенами, которая вознеслась на семьсот-восемьсот метров прежде, чем мутировать и пустить побеги в Кэнопи. На уровне улицы этот дом пострадал куда сильнее остальных и напоминал дерево, в которое когда-то попала молния. Я разглядел множество отверстий — от неглубоких вмятин до дыр, которые достигали мертвой сердцевины постройки. Возможно, через них я смогу попасть внутрь и добраться до верхних уровней.

Ослепительный голубой луч скользнул по пустынным развалинам. Присев так, что поток воды скрыл меня по плечи и, задыхаясь от невыносимой вони, я подождал, пока прожектор сделает свое дело. Потом я услышал голоса — они напоминали тявканье шакалов на случке. Между ближайшими зданиями черными пятнами замелькали силуэты. Орудия убийства — из числа разрешенных по правилам Игры — не мешали охотникам жестикулировать, подзадоривая друг друга.

Несколько одиночных выстрелов — и со стены здания в воду посыпались осколки затвердевшей каменной кладки. Очередной луч света принялся обшаривать стену буквально в паре дюймов у меня над головой. Я был изнурен борьбой с грязным потоком, дыхание вырывалось из груди с хрипами, похожими на выхлопы неисправного двигателя.

Сделав глубокий вдох, я погрузился в воду.

Разумеется, я ничего не видел, но это было полбеды. Двигаясь наугад, я принялся ощупывать пальцами стену здания, пока не обнаружил край отверстия. Под водой до меня опять донеслись звуки выстрелов, сопровождавшиеся всплесками. Меня затошнило. Но тут я вспомнил улыбку человека, из-за которого я оказался в плену. Он умрет первым, затем Фишетти и Сибиллина. После этого я убью Уэверли и разберу эту Игру на мелкие винтики.

Именно в этот миг я понял, что ненавидел этих людей больше, чем Рейвича.

Впрочем, он тоже получит свое.

Все еще стоя на коленях под водой, я покрепче ухватился за края отверстия и протиснулся внутрь здания. Я пробыл под водой несколько секунд, не больше. Но в этот момент я пережил такой всплеск гнева и облегчения, что едва не завопил, когда воздух хлынул мне в легкие. Однако я ограничился судорожным вдохом, чтобы ничем не выдать свое присутствие.

Найдя относительно сухой выступ, я выкарабкался из темной воды. На нем я пролежал довольно долго, пока дыхание не восстановилось, и в мозг не стало поступать достаточное количество кислорода — достаточное для того, чтобы размышлять, а не просто поддерживать во мне жизнь. Снаружи послышались голоса и выстрелы, на этот раз громче прежнего. Сквозь проломы в стенах внутрь то и дело врывался голубой луч, вызывая резь в глазах.

Когда снова стало темно, я огляделся и кое-что увидел.

Оно было очень тусклым — по большому счету, я вообще не должен был его видеть. Правда, я читал, что сетчатке человеческого глаза достаточно двух или трех фотонов — при условии достаточной чувствительности. Я слышал о солдатах с необычайно острым ночным зрением — и даже встречал таких. Они старались проводить как можно больше времени в темноте, чтобы «не потерять форму».

Но я такими способностями не обладал.

То, что я увидел, было лестницей — вернее, скелетом того, что когда-то было лестницей. Спиральный каркас с ребрами перекладин достигал площадки, а затем снова тянулся вверх, к неровному пятну бледного света, на фоне которого превращался в неясный силуэт.

— Он внутри. Термальный след в воде.

Сибиллина. По крайней мере, голос очень похож: то же высокомерие и самоуверенность.

— Необычно для малча, — тоном знатока отозвался мужчина. — Вообще-то малчи не любят входить в здания. Все эти истории о привидениях…

— Дело не только в привидениях. Там прячутся свиньи. Так что будем осторожнее.

— И как мы попадем внутрь? Я в эту воду не полезу. Черт с ними, с деньгами.

— У меня есть план этого дома. С другой стороны есть вход. Но давай поторопимся. Команда Скэмельсона отстает всего на один квартал, а ищейки у них получше наших.

Спустившись с выступа, я направился к подножию разрушенной лестницы — и наткнулся на нее, плохо рассчитав расстояние. Но с каждой минутой становилось светлее, и я увидел, что лестница поднимается на десять-пятнадцать метров, прежде чем исчезнуть в провисающем тестообразном потолке. Он напоминал скорее часть пищеварительного тракта, чем архитектурную деталь.

Я всматривался в полумрак, но так и не смог понять, как далеко мои преследователи и насколько прочна лестница. Если она рухнет, когда я буду подниматься, я упаду в поток. Здесь неглубоко, так что без травм не обойдется.

И все же я начал подниматься, цепляясь за полуживые перила — там, где они были, — и перелезая через дыры в ступенях и провалы на месте ступеней. Лестница поскрипывала, но я продолжал путь — даже после того, как когда одна из ступеней, не выдержав моего веса, сорвалась в воду.

Помещение подо мной затопило светом, потом фигуры в черном появились из отверстия в стене и побрели по воде. Я видел их довольно отчетливо. Фишетти и Сибиллина, оба в масках; арсенала стреляющих предметов, который был при них, хватило бы для ведения не слишком продолжительной войны. Я замер на площадке, до которой успел добраться. Вокруг по-прежнему было темно, но детали прояснялись на глазах, возникая из мрака, словно обретающие плоть призраки. Я лихорадочно соображал, не пойти ли мне направо или налево, вместо того, чтобы подниматься выше — прежде, чем положение окажется безвыходным.

И тут я разглядел в темноте странное существо. Оно как будто сидело на корточках, и в первый момент я принял его за собаку. Нет, для собаки оно, пожалуй, великовато. Его приплюснутая физиономия более походила на свиное рыло. Потом существо выпрямилось и поднялось на задние ноги — насколько это позволял низкий потолок. В такой позе оно напоминало человека, но вместо пальцев его передние конечности заканчивались чем-то вроде продолговатых копытцев, которые непонятно как удерживали угрожающего вида арбалет. Одеждой этому созданию служило подобие средневековой кольчуги из кожаных лоскутов и грубо кованного металла. Бледное и безволосое, оно походило на гибрид человека со свиньей — и в достаточной мере, чтобы внушить самые серьезные опасения. Глазки — черные пуговки, а рот словно застыл в плотоядной ухмылке. За спиной у этого создания я разглядел пару его сородичей, которые приближались на четвереньках. Судя по строению их задних ног, прямохождение было для них по меньшей мере неудобно.

Вскрикнув, я дал пинка «свинье», которая стояла ближе всех, и угодил прямо в пятачок. Существо недовольно хрюкнуло и упало навзничь, выронив свой арбалет. Однако остальные двое тоже были вооружены: они держали в руках длинные изогнутые тесаки. Я подхватил упавший арбалет, надеясь, что он не подведет, если я из него выстрелю.

— Убирайтесь. Пошли к черту, я сказал.

«Свинья», которую я ударил, поднялась на задние ноги. Ее челюсть шевельнулась, словно эта тварь пыталась заговорить, но из пасти донеслось лишь прерывистое сопение. Затем она потянулась ко мне, размахивая копытцами прямо у меня перед носом.

Я выстрелил из арбалета, и стрела вонзилась «свинье» в ногу.

Она взвизгнула и снова упала, вцепившись в торчащую из ноги стрелу. Я увидел, как из раны заструился ручеек ярко-алой крови. Ее приятели шагнули ко мне, я попятился и поудобнее перехватил арбалет. Достав новую стрелу из «магазина» в прикладе, я кое-как приладил ее на место и, вращая колесико, натянул тетиву. Свиньи подняли свои кинжалы, но ближе подходить не решились. Вскоре они с сердитым хрюканьем утащили раненого назад, в темноту. Какое-то время я неподвижно стоял на месте, затем снова полез наверх. Будем надеяться, что я доберусь до отверстия раньше, чем свиньи или охотники доберутся до меня.

Мне это почти удалось.

Сибилинна заметила меня первой и завопила, не то от восторга, не то от ярости. Она вскинула руку, и я заметил, как блеснул крошечный пистолетик, выскочивший из наручной кобуры. Почти в тот же миг помещение осветила белая вспышка выстрела, и мне в глаза словно впились тысячи иголок.

Первый выстрел разнес лестничный пролет подо мной, и весь спиральный каркас обрушился, подобно лавине. Сибиллина пригнулась, укрываясь от разлетающихся обломков, потом выстрелила снова. Я уже наполовину поднялся над перекрытием, очутившись неизвестно где и шаря руками над головой в надежде за что-нибудь ухватиться. В этот момент разряд впился мне в бедро. Вначале боль была едва ощутима, а потом раскрылась в моей плоти, точно цветок на рассвете.

Я выронил арбалет, и он покатился по лестничному пролету на площадку, где его с победным хрюканьем подхватила одна из «свиней».

Фишетти поднял свое оружие. Одного выстрела оказалось достаточно, чтобы остатки лестничной клетки разлетелись вдребезги. Прицелься он точнее — или помедли я еще полсекунды — и разряд угодил бы мне в ногу.

Пересиливая боль, я влез в отверстие, вытянулся и замер. Понятия не имею, каким оружием воспользовалась эта стерва, и что в меня попало — пуля, лазерный импульс или сгусток плазмы, и насколько серьезна была моя рана. Возможно, я истекал кровью. Но моя одежда настолько пропиталась водой, что прилипла к коже и к поверхности, на которой я лежал. Разобрать, где кровь, а где влага, было невозможно. Впрочем, в тот момент это было неважно. Я оторвался от них — на то время, пока они будут искать путь на этот уровень здания. У них есть план этого строения, так что это искать придется недолго — конечно, если такой путь вообще существует.

— Вставайте, если можете.

Голос был спокойным и незнакомым. Говоривший находился не снизу, а рядом и совсем близко.

— Идем, у нас мало времени. Нет… погодите. Вряд ли вы меня видите. Так будет лучше?

Мне опять пришлось зажмуриться от яркой вспышки света. Надо мной стояла женщина, одетая в том же стиле, что и игроки из Кэнопи — во все темное, точно на похороны. На ней были черные ботфорты до середины бедра, с причудливыми каблуками, иссиня-черное пальто до пят с воротником, скрывающим затылок, и шлем — тоже черный и полупрозрачный. Очки, похожие на фасеточные глаза насекомых, закрывали пол-лица. Что же касается лица… Насколько я смог разглядеть, оно было настолько бледным, что напоминало набросок на белой бумаге. По обеим скулам по диагонали тянулись черные татуировки, сужавшиеся к губам, ярко-красным, как кошениль.

В одной руке она держала огромную винтовку, обожженное энергическими разрядами дуло смотрело мне в голову. Но у меня не создалось впечатления, что женщина целится в меня.

Другую руку, обтянутую черной перчаткой, она протягивала мне.

— Повторяю, вам лучше шевелиться, Мирабель. Если не собираетесь здесь умереть.

Она знала этот дом — по крайней мере, ту часть, где мы находились. Впрочем, долго бродить не пришлось — к счастью, потому что я уже не мог похвастаться быстротой передвижения. Я мог идти вперед только опираясь всем весом на стену, чтобы по возможности не беспокоить раненую ногу. Мои движения трудно было назвать стремительными и грациозными, и я знал, что смогу пройти еще не более сотни метров, прежде чем потеря крови, шок или усталость возьмут свое.

Мы поднялись по лестнице — на этот раз целой — и вышли в ночь, на открытую площадку. Можно представить, чего мне стоило продержаться последние несколько минут — воздух, ворвавшийся в мои легкие, показался мне необычайно свежим и даже чистым. Однако я чувствовал, что нахожусь на грани обморока, и до сих пор не понимал, что происходит. Даже когда она указала на нишу в стене строения, где стоял на груде обломков маленький фуникулер, я не смог полностью свыкнуться с мыслью, что меня хотят спасти.

— Зачем вы это делаете? — спросил я.

— Потому что Игра отвратительна, — ответила она и подала, шевеля губами, беззвучную команду машине, после чего та вздрогнула, ожила и двинулась к нам, выбрасывая телескопические рычаги, которые цеплялись за неровности в полуразрушенном потолке пещеры. — Игроки полагают, что пользуются негласной поддержкой всего Кэнопи, но они ошибаются. Возможно, раньше так и было, когда Игра не была варварством — но не сейчас.

Ввалившись в салон фуникулера, я рухнул на заднее сиденье. Только теперь я заметил, что брюки, выданные мне Нищенствующими, покрыты кровью, словно ржавчиной. Но кровотечение, кажется, прекратилось. Голова шла кругом, но не могу сказать, что за последние несколько минут мне стало заметно хуже.

Когда моя спасительница опустилась в водительское кресло и выровняла в одну линию рычаги управления, я спросил у нее, действительно ли когда-то Игра не была просто варварством.

— Да, так было — сразу после эпидемии, — она опустила затянутую в перчатку руку на пару латунных джойстиков, толкнула их вперед, и фуникулер двинулся к выходу из пещеры, проворно перебирая рычагами. — Тогда жертвами были преступники — жители Малча, которые вторглись в Кэнопи, или те, кто совершал преступления против себе подобных. Убийцы, насильники, мародеры.

— Вполне справедливое наказание.

— Я не оправдываю Игру. Ни в коем случае. Но раньше, по крайней мере, существовало некое моральное равновесие. Они были подонками. За которыми охотились другие подонки.

— А сейчас?

— Кажется, вы настроены на светскую беседу, Мирабель? Большинство моих знакомых после такого ранения вопили бы без умолку.

В это время мы покинули пещеру, и я пережил несколько отвратительных мгновений — фуникулер свободно падал, пока не ухватился за ближайший кабель. Падение замедлилось, а потом мы начали подниматься.

— Теперь отвечу на ваш вопрос, — продолжала она. — У нас возникла проблема с подбором подходящих жертв. Организаторы начали проявлять некоторую… как бы это сказать… привередливость.

— Понимаю, — подхватил я. — Понимаю, потому что моя вина заключалась лишь в том, что я по ошибке забрел в неподходящий район Малча. Кстати, кто вы такая? И куда вы меня везете?

Убрав руку с рычага, она сняла свой полупрозрачный шлем с фасеточными очками и повернулась ко мне так, чтобы я мог ее рассмотреть.

— Меня зовут Тарин, — представилась она. — Но друзья из подрывного движения называют меня Зеброй.

Я вспомнил, что видел ее этим вечером — среди посетителей ресторана на стебле. Тогда я отметил ее экзотическую красоту, но сейчас она показалась мне поистине прекрасной. Возможно, у меня начинался жар, возможно, дело было в боли, которую вызывала рана, в выбросе адреналина, вызванного погоней и неожиданным спасением. Прекрасная и очень странная… Да и была ли она по-настоящему человеком? Кожа — местами белая, как мел, местами иссиня-черная. Полосы украшали не только лоб и скулы, но — судя по тому, что я успел увидеть тогда, на стебле — и большую часть тела. Черные полосы, изгибаясь, тянулись от уголков глаз, напоминая броский макияж, наложенный с маниакальной тщательностью. Ее волосы напоминали жесткий черный гребень, который тянулся вниз вдоль позвоночника.

— Не думаю, что когда-нибудь встречал вас, Зебра.

— Ничего, — успокоила она. — Вообще, кое-кто из моих друзей считает меня старомодной и не слишком оригинальной. Ведь вы не малч, господин Мирабель?

— Значит, вам известно мое имя. Что еще вы обо мне знаете?

— Не так много, как хотелось бы.

Она снова убрала руки с рычагов, видимо, запустив автопилот и позволив машине самостоятельно выбирать маршрут через паутину Кэнопи.

— Может, не стоит предоставлять эту штуковину самой себе?

— Нам ничего не грозит, Таннер, поверьте мне. Система контроля фуникулера вполне разумна — она ненамного уступает машинам, которые были у нас до эпидемии. Но в Малче с машиной такого типа лучше не задерживаться.

— Относительно моего прежнего вопроса…

— Мы знаем, что вы прибыли в Город в одежде, которую можно получить у Нищенствующих. Ну и, кроме того, нам известно о некоем Таннере Мирабеле, который тоже побывал у Нищенствующих.

Интересно, откуда им это известно. Я хотел спросить Зебру об этом, но она уже продолжала:

— Мы не знаем, не является ли это имя частью легенды, которую вы кропотливо разработали для каких-то тайных целей. Почему вы позволили себя поймать, Таннер?

— Меня подвело любопытство, — я повторял это, точно привязчивый мотивчик из какой-то второсортной симфонии — наверно, раннего творения Квирренбаха. — Я не слишком разбираюсь в социальной стратификации Йеллоустоуна. Я просто хотел добраться до Кэнопи и не знал, как это сделать, никому не угрожая.

— Все ясно. Такого пути не существует.

— А откуда вы узнали обо мне?

— От Уэверли, — она внимательно посмотрела на меня — глаза у нее были черные и бездонные — и вдруг подмигнула. По ее вискам точно пробежала рябь. — Возможно, он не представился — я не знаю. Уэверли — тот, кто подстрелил вас из шокера.

— Вы знаете его?

Она кивнула.

— Он один из нас. Вернее, он нам сочувствует. А еще точнее, у нас есть способы добиться от него сочувствия.

— Он показался мне настоящим садистом. Или у него такие шутки?

— Поверьте, он не шутил.

Боль волной разлилась по ноге, и меня передернуло.

— Откуда вы знаете мое имя?

— От Уэверли. Прежде мы никогда не слышали ни о каком Таннере Мирабеле. Но, как только нам стало известно ваше имя, мы смогли проследить за всеми вашими передвижениями. Впрочем, Уэверли выяснил немногое. Либо просто солгал — что не исключено, я не очень доверяю этому одноглазому подонку — либо ваши воспоминания действительно настолько отрывочны.

— У меня была «амнезия пробуждения». Поэтому я некоторое время пробыл у Нищенствующих.

— Уэверли показалось, что дело не только в этом. Что вы можете что-то скрывать. Такое возможно, Таннер? Поскольку я собираюсь помочь вам, вы должны мне доверять.

— Я тот, за кого вы меня принимаете, — произнес я — ничего лучшего в тот момент мне в голову не пришло. Как ни странно, но я не мог поручиться, что это правда.

И вдруг произошло нечто странное. Течение моих мыслей прервалось — резко, внезапно. Нет, я не потерял сознание. Я по-прежнему понимал, что сижу в фуникулере Зебры, понимал, что вокруг ночь, что мы движемся по Городу Бездны, что эта женщина спасла меня от Сибиллины и отряда охотников. Я по-прежнему ощущал боль в ноге — хотя теперь она стала скорее раздражающей, чем мучительной, превратилась в ритмичные пульсирующие толчки.

Передо мной разворачивался очередной эпизод жизни Небесного Хаусманна.

До сих пор это происходило лишь в бессознательном состоянии. Видения напоминали сон — только отличались большей последовательностью. Однако на этот раз эта полностью оформленная картина буквально ворвалась в мой мозг. Я был обескуражен, если не шокирован. Это было подобно электромагнитному импульсу, который превратил в хаос стройную последовательность операций компьютерной системы.

К счастью, это продолжалось недолго. Небесный все еще летел со Стариной Бальказаром (Господи, я уже помню имена всех второстепенных персонажей этой истории!) на совещание, которое должно было проходить на борту другого корабля, «Палестины».

На чем мы остановились? Ах, да: Бальказар поведал Небесному о том, что шестой корабль, корабль-призрак, действительно существует.

Помнится, Норквинко называл его «Калеуче».

Пока Небесный размышлял над полученной информацией, взвешивая факты, они почти прибыли на место. «Палестина» казалась огромной и очень походила на «Сантьяго» — все корабли Флотилии были построены по одному проекту и различались незначительно, — однако ее вращающийся корпус был почти однотонным. Она находилась гораздо дальше от «Исламабада», когда тот взорвался. Закон обратного квадрата справедлив и для распространения радиоактивного изучения, поэтому смертоносный ураган вспышки, заклеймивший тенью его матери оболочку «Сантьяго» достиг «Палестины» теплым ветерком. Разумеется, это была не единственная проблема. Случались эпидемии, психозы и бунты, а спящих на «Палестине» умерло не меньше, чем на «Сантьяго». Небесный представил себе этот груз мертвецов, отягощающий корабль — гроздья замороженных трупов, висящие вдоль его «хребта», словно гнилые плоды.

— Дипломатический рейс ТГ-5, передайте управление причальной сети «Палестины», — произнес резкий голос.

Небесный повиновался. Кэб сильно вздрогнул, когда мощный космолет «взял в свои руки» электронику шаттла и, не слишком заботясь о том, что внутри находятся люди, направил его к назначенному причалу. Перед лобовым стеклом шаттла возник подлетный коридор с оранжевым неоновым обрамлением. Панорама звездного неба за кормой беспорядочно закружилась — они подстраивались к режиму вращения «Палестины», одновременно скользя к открытому шлюзу. Навстречу выплыли фигуры в непривычной экипировке и не слишком миролюбиво взяли гостей на прицел. Похоже, здесь были своеобразные представления о дипломатическом этикете.

Когда кэб встал на платформу, Небесный повернулся к Бальказару.

— Сэр? Мы почти прибыли.

— Что? Черт возьми, Тит… Да ведь я спал!

Небесному не давал покоя один вопрос: как на самом деле относился к этому старику его отец. И не возникало ли у Тита — хотя бы изредка — желания убить капитана?

Пожалуй, эта задача не относится к разряду невыполнимых…