Глава 17

Начальник службы безопасности стоял перед своим пленником, изучая его, как скульптор изучает свою работу на стадии грубого наброска — удовлетворенный результатом усилий, но отчетливо представляя себе всю тяжесть предстоящих трудов. Сделать предстоит многое, но он обещал себе, что ошибок не будет.

Небесный Хаусманн и диверсант были одни — почти одни. Комната пыток находилась в отдаленном полузабытом закоулке корабля. Сюда вела лишь одна из железнодорожных веток, которая, по общему мнению, давно вышла из строя. Небесный собственноручно оборудовал комнату и соседние помещения. Для того, чтобы поддерживать состав воздуха и температуру, ему пришлось подключиться к системам жизнеобеспечения корабля при помощи вспомогательных трубопроводов.

В принципе, тщательная проверка силового и воздушного потребления могла бы открыть существование этой комнаты, однако первым человеком, которому об этом должны были доложить, был сам Небесный.

До сих пор такого доклада не поступало — и вряд ли он когда-нибудь поступит.

Пленник был распят перед ним на стене и обвешан аппаратурой. Из черепа торчали нейрошунты, которые создавали связь с контролирующими имплантатами, спрятанными у него в мозгу. Эти имплантаты были чрезмерно грубы даже по стандартам химериков, но они выполняли свою задачу. В основном они были внедрены в височную долю мозга, связанную с глубокими религиозными переживаниями. Когда-то эпилептики сообщали о переживании божественного присутствия при электрическом раздражении этих областей; имплантаты были приспособлены для того, чтобы в нужные моменты подвергать диверсанта легкому воздействию подобного рода. По-видимому, именно так прежние хозяева управляли им, воспитав самоотверженную преданность их жестокой цели.

Теперь Небесный управлял им через те же каналы преданности.

— Знаешь, о тебе уже никто не вспоминает, — сказал Небесный.

Тяжелые веки поднялись, приоткрыв налитые кровью глаза диверсанта.

— Что?

— Похоже, весь корабль решил спокойно забыть о твоем существовании. Каково тебе — быть стертым из памяти общества?

— Ты помнишь меня.

— Да, — Небесный кивнул в сторону бледного обтекаемого силуэта, который плавал в камере из зеленого бронированного стекла на другом конце комнаты. — И он тоже. Но нас только двое, верно? Значит, о тебе помнят только двое палачей.

— Это лучше, чем никто.

— Они, конечно, подозревают…

Констанца… единственная серьезная помеха.

— Вернее, подозревали, когда вспоминали о том, что случилось. Ведь именно ты убил моего отца. Разве у меня нет полного морального права пытать тебя?

— Я не убивал…

— Нет, ты убил его.

Небесный улыбнулся. Он стоял у наскоро собранного пульта управления, позволяющего ему «говорить» с имплантатами диверсанта, и лениво поглаживал черные круглые рукоятки и застекленные аналоговые циферблаты. Он сам построил эту панель, собирая детали по всему кораблю, и назвал ее «Ларец Господа Бога». В конечном итоге этот инструмент действительно вызывал божественный образ в голове убийцы. Вначале Небесный пользовался им исключительно для причинения боли, но позже, сломав диверсанта, начал переделывать его личность по собственному усмотрению с помощью выверенных доз нервного экстаза. В данный момент височная доля пленника подвергалась лишь минимальному воздействию. В этом неопределенном состоянии он не испытывал благоговейного страха перед Небесным и начинал рассуждать в духе агностицизма.

— Не помню, что я такого сделал, — произнес пленник.

— Я так и думал, что не помнишь. Напомнить тебе?

Диверсант покачал головой.

— Может, я и убил твоего отца. Но кто-то должен был предоставить мне такую возможность. Перерезать путы, оставить в постели нож…

— Это был скальпель, инструмент более утонченный.

— Конечно, тебе виднее.

Небесный повернул одну из черных рукояток на пару делений и проследил, как дрогнули аналоговые циферблаты.

— И зачем мне было делать так, чтобы ты убил моего собственного отца? Я ведь не сумасшедший.

— Он все равно умирал. Ты ненавидел его за то, что он с тобой сделал.

— А откуда ты знаешь?

— Ты сам сказал мне, Небесный.

Разумеется, это было вполне возможно. Так забавно было подтолкнуть человека к отчаянному, скручивающему внутренности пределу тотального страха, а затем смягчиться. Это можно было проделывать с помощью машины — или просто продемонстрировать пленнику некоторые хирургические инструменты.

— Он не сделал мне ничего такого, за что бы я его ненавидел.

— Разве? Но прежде ты говорил другое, — пленник говорил с чуть заметным акцентом, которого уже давно никто не слышал. — Ты был сыном бессмертных, и если бы не Тит — он выкрал тебя — ты бы продолжал спать среди других пассажиров. Вместо этого ты провел в этой дыре несколько лет своей жизни. Ты стареешь, подвергаешься смертельному риску и даже не можешь быть уверен, что доберешься до Конца Путешествия. А если Тит тебя обманул? Что, если ты — не бессмертный? Чтобы узнать наверняка, потребуются годы.

Небесный повернул рукоять дальше.

— По-твоему, я выгляжу на свой возраст?

— Нет…

Нижняя губа диверсанта затрепетала — несомненный симптом приближения экстаза.

— Просто у тебя могут быть хорошие гены.

— Что ж, рискнем, — он толчком добавил напряжение. — Ты знаешь, я могу причинять тебе боль.

— А-ах… знаю. Боже, я знаю.

— Но я предпочел этого не делать. Тебя охватывает религиозный восторг?

— Да. Я чувствую, что нахожусь перед чем-то… чем-то… а-ах. Господи. Это невозможно передать…

Лицо пленника исказила нечеловеческая гримаса. К его черепу прирастили двадцать дополнительных лицевых мускулов, и при необходимости он мог менять внешность до неузнаваемости. Скорее всего, таким образом он и пробрался на корабль — превратив себя в подобие человека, которому предназначалось место в камере. Теперь он «копировал» Небесного, отчего его искусственные мускулы непроизвольно подрагивали, подстраиваясь под новое выражение.

— Это слишком прекрасно.

— Ты уже видишь яркие огни?

— Я не могу говорить…

Небесный повернул рукоять еще на несколько делений, почти до упора. Стрелки на циферблатах зашкаливало. Нет, еще не предел… благодаря логарифмической калибровке, оставался крошечный запас. Это могло означать разницу между ощущением просветления и появлением ярких видений рая и ада. Он еще не уводил пленника так далеко и не был уверен, хочется ли ему рискнуть.

Покинув пульт, он подошел к диверсанту. Позади него вздрагивал в своем резервуаре Слик, вверх и вниз по телу дельфина пробегали волны, — он предвкушал нечто особенное.

Пленник истекал слюной, теряя контроль за основными мышцами. Теперь его лицо словно оплыло, мышцы безвольно расслабились. Небесный взял его голову в руки и заставил взглянуть себе в лицо. Он почти ощущал, как разряды, проникая в мозг диверсанта, покалывают кончики пальцев. На миг их взгляды встретились — зрачок в зрачок, но это оказалось для пленника чрезмерным испытанием. Это было все равно, что увидеть Бога, — не самое приятное из переживаний, даже для человека, охваченного благоговейным трепетом.

— Послушай меня, — прошептал Небесный. — Нет, не пытайся говорить. Просто слушай. Я мог бы убить тебя, но не убил, а решил пощадить тебя. Я выбрал милосердие. И значит, проявил сострадание. Я хочу, чтобы ты запомнил это, но запомни и кое-что другое. Я могу быть также ревнивым и мстительным.

В этот миг на руке Небесного зазвенел браслет-коммуникатор. Тот самый, что достался ему от отца, когда он принял командование службой безопасности. Он тихо выругался, отпустил безвольно повисшую голову пленного и повернулся спиной к пленнику. На вызов надо было ответить.

— Хаусманн, это ты? — послышался голос Старика Бальказара. Небесный улыбнулся, одевая маску немногословного профессионала.

— Это я, капитан. Чем могу помочь?

— Кое-что случилось, Хаусманн. Нечто очень важное. Нужно, чтобы ты меня сопровождал.

Свободной рукой Небесный начал убавлять силу тока — но не до исходного уровня. Пленник мог прийти в себя и заговорить. По крайней мере, во время беседы с капитаном его следовало держать в напряжении.

— Сопровождать, сэр? Что-то случилось на корабле?

— Нет, Хаусманн. Не на корабле. Мы отправляемся на «Палестину». Я хочу, чтобы ты сопровождал меня. Это не слишком обременительно?

— Я буду в ангаре для такси через тридцать минут, сэр.

— Ты будешь там через пятнадцать минут, Хаусманн, и кэб будет готов к отправлению, — капитан выдержал флегматичную паузу. — Конец передачи.

Изображение капитана мигнуло и исчезло. Еще с минуту Небесный стоял, уставившись на браслет. Интересно, что это может означать. Учитывая, что все четыре корабля находились в состоянии холодной войны. Подобные поездки осуществлялись крайне редко и были настоящим событием. Обычно они планировалась за несколько дней, а все детали тщательно прорабатывались. Обычно во время визита на другой корабль сопровождение любого из руководителей обеспечивал полный состав службы безопасности. Небесный при этом оставался на борту в качестве координатора. Но на этот раз Бальказар дал ему лишь несколько минут. И до того, как прозвучал вызов, не возникало даже слухов о происшествии.

Пятнадцать минут. Одну он уже потратил. Резко одернув обшлаг мундира, он сделал несколько шагов к двери, но на пороге остановился. Пленник все еще подключен к «Ларцу», и его мозг погружен в электрический экстаз.

Слик снова вздрогнул.

Небесный вернулся к аппарату и сменил настройки. Теперь дельфин мог управлять стимуляцией электротоком. По длинному телу Слика пробежала лихорадочная дрожь, он забился о тесные стенки резервуара, окутываясь пузырящейся пеной. Теперь диалог с аппаратурой вели имплантаты в черепе дельфина. И точно также могли заставить пленника вопить от боли — или задыхаться от наслаждения.

Впрочем, Слик обычно предпочитал первое.

Он услышал, как старик, тяжело дыша и шаркая, бредет по ангару, и только потом увидел капитана. Два медика-помощника, Вальдивия и Ренго, следовали за своим подопечным на почтительном расстоянии. Они держались настороженно, перебирая в руках распечатки жизненных показателей и не сводя с них глаз, а их лица выражали такую озабоченность, словно старику оставалось жить лишь несколько минут. Однако Небесный не разделял их беспокойства. Он прекрасно знал, что это лишь имитация, которую помощники демонстрируют годами, и за которой кроется лишь тонкий слой показного профессионализма. Вальдивии и Ренго приходится внушать каждому встречному, что капитан балансирует на грани жизни и смерти — иначе их заставили бы применять свои не слишком отточенные навыки где-то в другом месте.

Но, разумеется, нельзя сказать, что Бальказар находится в расцвете лет. Жизнь старика поддерживал медицинский стимулятор, закрепленный на груди под плотно застегнутым мундиром, что придавало капитану вид откормленного петуха. Впечатление усиливалось хохолком жестких седых волос и подозрительным блеском темных, широко расставленных глаз. Бальказар был старейшим членом экипажа. Он был назначен на эту должность еще до того, как Тит возглавил службу безопасности. Несомненно, когда-то его разум был подобен стальному капкану, и капитан с ледяным спокойствием вел свою команду сквозь бури многочисленных мелких кризисов. Но столь же несомненно было иное. Прежние времена миновали, «капкан» проржавел и стал жалкой пародией. Кое-кто поговаривал, что капитан почти выжил из ума, но на людях предпочитали называть это «ненадежностью». Говорили о необходимости передать бразды правления молодому поколению; говорили о том, что капитан должен быть молодым или хотя бы среднего возраста, чтобы он не успел одряхлеть к тому времени, когда Флотилия достигнет цели. Если прождать слишком долго, то у преемника может не оказаться времени, чтобы приобрести необходимые навыки — прежде, чем наступят по-настоящему трудные времена.

Люди выражали свое недоверие капитану, говорили о необходимости отставки по медицинским показателям. Разумеется, до мятежа не доходило. Но старик был тверд, как кремень. Однако его положение никогда не было столь шатким. Его самые преданные союзники умирали. Среди них был Тит Хаусманн, о котором Небесный по-прежнему не мог думать иначе, как об отце. Это был тяжкий удар для капитана. Он привык целиком и полностью полагаться на этого человека. Бальказар прибегал к его советам, узнавал о подлинном настроении экипажа. Кажется, капитан так и не смог привыкнуть к потере и был бесконечно счастлив, позволив Небесному взять на себя эту роль. Быстрое повышение было лишь надводной частью айсберга. Иногда капитан называл Небесного Титом. Поначалу тот считал это ничего не значащими оговорками, но, поразмыслив, решил, что это гораздо более серьезный симптом. Похоже, не зря говорят, что у капитана «едет крыша», что события путаются у него в голове, а недавнее прошлое то и дело скрывается в тумане. Нельзя управлять кораблем в таком состоянии.

С этим что-то необходимо делать.

— Мы будем сопровождать его, — шепнул первый помощник. Этот тип, Вальдивия, выглядел настолько похожим на своего напарника, что их с Ренго можно было принять за братьев. У обоих были коротко стриженные белые волосы и озабоченные морщинки на лбу.

— Исключено, — отозвался Небесный. — У нас есть только двухместный шаттл.

Он указал на ближайший летательный аппарат, который стоял на транспортном поддоне. Рядом выстроились другие, более крупные корабли, но у всех недоставало деталей, либо были вскрыты панели доступа. Система обслуживания полностью деградировала. Оборудование, которое должно было пережить путешествие и использоваться на последних этапах миссии, разваливалось на глазах. Все могло быть не так серьезно, если бы между кораблями продолжался обмен запчастями и специалистами. Но дипломатический климат стал настолько суровым, что сотрудничество исключалось.

— Сколько времени займет ремонт одного из тех, что побольше? — спросил Вальдивия.

— Полдня, как минимум, — сказал Небесный.

Должно быть, Бальказар расслышал обрывок разговора, потому что пробормотал:

— Никаких задержек, Хаусманн.

— Видите?

— Разрешите мне, капитан! — Выскочил вперед Ренго.

Через этот ритуал они проходили много раз. Испустив страдальческий вздох, Бальказар позволил медику расстегнуть мундир, выставив на обозрение подобие хромированной кольчуги. Механизм жужжал и хрипел, как изношенная установка для очистки воздуха. Ряды встроенных окошечек позволяли видеть стрелки шкалированных циферблатов и пульсирующие кривые. Ренго вытащил щуп из прибора, который он держал в руке, и принялся подсоединять его в разные отверстия, то коротко кивая, то медленно покачивая головой при виде скользящих по экрану прибора цифр и диаграмм.

— Что-то не так? — спросил Небесный.

— Сразу после возвращения он должен явиться в медчасть для полного осмотра, — сказал Ренго.

— Пульс отчасти нитевидный, — заметил Вальдивия.

— Ничего страшного. Поднимем уровень релаксанта, — Ренго потыкал пальцем кнопки на своем приборе. — В пути он может задремать, Небесный. Только не позволяйте ублюдкам на другом корабле его заводить, ладно? Если он начнет волноваться, тащите его сюда. Скажете — на основании медицинских показателей.

— Непременно.

Небесный помог подвести капитана к двухместному шаттлу. Старик засыпал на ходу. Разумеется, несколько многоместных шаттлов вполне могли лететь. Но среди присутствующих никто не обладал техническими навыками, чтобы разоблачить Небесного — кроме него самого.

Полет прошел гладко. Они вышли из вспомогательного туннеля, отстыковались от платформы и полетели по дуге прочь от «Сантьяго». Выбросы энергии направляли шаттл к цели. Капитан сидел рядом с Небесным, его отражение в стекле кабины напоминало официальный портрет какого-то старца-деспота, который жил много веков назад. Небесный ожидал, что он погрузится в дремоту, но старик выглядел бодрым. По привычке каждые несколько минут он начинал самодовольным тоном изрекать всевозможные фразы, перемежая их взрывами резкого кашля.

— Этот Хан был разгильдяем и болваном, черт его дери, ты знаешь… мне не следовало оставлять его на посту после тех волнений… будь по-моему, этот попрошайка остался бы замороженным до конца путешествия, либо его вышвырнули бы в космос… потеря его массы обеспечила бы им как раз ту частицу торможения, которой им изначально не доставало…

— В самом деле, сэр?

— Но не буквально, болван ты этакий! Каков вес человека — одна десятимиллионная от массы корабля? Какой выигрыш торможения можно от этого получить?

— Почти никакого, сэр.

— Вот и я так думаю, черт побери. Твоя беда в том, Тит, что ты принимаешь все мои измышления за чистую монету… словно дурацкий секретарь с гусиным пером наготове, который готов занести каждое мое слово на пергамент.

— Я не Тит, сэр. Тит был моим отцом.

— Что? — Бальказар уставился на Небесного, глаза подозрительно пожелтели. — Ай, какая разница, дьявол тебя побери!

Сегодня старик держался еще вполне прилично. Его разум не погружался в сюрреалистические дебри. Он мог вести себя гораздо хуже: например, говорить поэтическими полунамеками, подобно сфинксу — все зависело от настроения. Возможно, когда-то существовал контекст, в котором даже самое безумное его изречение могло что-то означать, но Небесному они представлялись лишь чем-то вроде предсмертного бреда. Впрочем, проблема была в другом. Увлеченный «монологом», Бальказар не приветствовал находчивые комментарии. Если бы Небесный вставлял свои замечания или хотя бы осмелился расспрашивать капитана о каких-то подробностях в момент излияния потока сознания, это могло вызвать у Бальказара шок и множественный паралич органов. Тогда не поможет и релаксант, введенный медиками.

— Полагаю, вы посвятите меня в суть нынешней проблемы, сэр, — произнес Небесный через несколько минут.

— Ну конечно, Тит. Еще бы.

Безмятежным тоном — точно сидели за бокалом коктейля со старыми друзьями и вспоминали славное прошлое — капитан поведал, что они направляются на тайное совещание командного состава Флотилии. Оно происходило впервые за многие годы, и необходимость была вызвана неожиданным посланием из Солнечной системы. Другими словами, послание из дома, содержащее подробные технические чертежи. Подобного рода событие способно было снова сплотить Флотилию, даже если бы «холодная война» имела куда более веские причины. Правда, такой «подарок» мог оказаться наподобие того, который привел к гибели «Исламабада», когда Небесный был ребенком. Даже сейчас не было окончательной уверенности в том, что Хан не поплатился за риск отпить из отравленной чаши, и что причиной катастрофы была какая-то роковая случайность. Новое сообщение обещало возможность очередной модернизации двигателей. Все, что требовалось от экипажей — это осуществить некоторые незначительные изменения в топологической схеме удерживания плазмы магнитным полем. По словам землян, этот метод был вполне безопасен и прошел многократные проверки на аналогичных двигателях. При условии соблюдения базовых мер предосторожности вероятность ошибки ничтожно мала…

Но одновременно прибыло другое послание.

Не делайте этого, гласило второе сообщение. Они пытаются обмануть вас.

В нем не указывалось о причинах подобного обмана, но это вряд ли имело значение. Сомнения зародились — и этого было достаточно, чтобы Флотилию снова начало лихорадить.

Наконец шаттл очутился в зоне видимости «Палестины», на борту которой должно было состояться совещание. Сюда уже слетелся целый рой такси и шаттлов — с трех других звездолетов прибыл весь старший офицерский состав. Место для совещания назначили в спешке, и вряд ли «Палестина» была лучшим вариантом. Впрочем, выбор был очевиден. В любой войне, будь она «холодной» или «горячей», ее участникам лучше всего встречаться на нейтральной территории — для переговоров, обмена пленными или — если остальное не помогало — для предварительной демонстрации нового оружия. Эту роль и взяла на себя «Палестина».

— По-вашему, это действительно обман, сэр? — спросил Небесный, когда Бальказар оправился от очередного приступа кашля. — То есть… зачем им это понадобилось?

— Что, черт возьми, понадобилось?

— Уничтожить нас, сэр. Путем передачи ложных технических данных. Там, дома, они ничего не выиграют, если нас не станет. Удивительно, что они вообще озаботились нам что-то выслать.

— Точно, — Бальказар выплюнул это слово так, будто усомниться в его очевидности мог лишь последний осел. — Невыгодно посылать нам что-либо полезное, гораздо проще выслать нечто опасное. Неужели тебе это не ясно, дурачок? Помоги нам всем Господь, если командование примет человек твоего поколения…

Капитан смолк.

Небесный подождал, пока Бальказар справится с приступом кашля.

— Но должна же быть какая-то причина…

— Чистейшая злоба.

Небесный ступил на очень скользкую почву, но рискнул продолжить:

— Но по причине злобы могло быть послано и второе сообщение — чтобы мы не прибегали к модернизации.

— И ты хочешь рискнуть четырьмя тысячами жизней ради того, чтобы проверить свои школьные умозаключения, не так ли?

— Принимать решения — не мое дело, сэр. Я просто говорю, что не завидую вашей ответственности.

— Да что ты вообще знаешь об ответственности, наглый щенок?

Пока еще щенок, подумалось Небесному. Однажды все может измениться… и как знать, не настанет ли этот день довольно скоро. Но пока лучше промолчать. Он продолжал молча управлять шаттлом, прислушиваясь к тяжелому кашлю и хриплому дыханию старика.

Небесный лихорадочно размышлял. Помнится, Бальказар говорил о том, что мертвых лучше хоронить в космосе, чем везти их на место назначения. Пожалуй, в этом есть толика здравого смысла.

Каждый килограмм на борту корабля — это масса, которую предстоит притормаживать, когда корабль начнет сбрасывать скорость. Масса корабля приближается к миллиону тонн — как сказал Бальказар, в десять миллионов раз больше массы человеческого тела. Достаточно вспомнить элементарные законы физики Ньютона: уменьшение массы корабля на определенную величину обеспечит пропорциональный прирост коэффициента потенциального торможения корабля при одинаковой эффективности двигателя.

Облегчение на одну десятимиллионную едва ли что-то изменит… но кто сказал, что следует ограничиться массой лишь одного человека?

«Сантьяго» несет множество мертвых пассажиров — спящих, которых не удастся «оживить» никакими средствами. Только человеческая сентиментальность заставляет доставить их в конечный пункт. А вместе с мертвецами можно сбросить массу аппаратуры — громоздкой и тяжелой. Небесный еще раз представил себе эту картину. Да, вполне реально будет сбросить с корабля несколько тонн груза. Да, масса уменьшится менее, чем на одну тысячную — но кто знает, сколько еще спящих будет потеряно в последующие годы? Могут возникнуть тысячи новых проблем.

Рискованное это дело — быть замороженным.

— Может, нам просто подождать и посмотреть, Тит, — произнес капитан, отвлекая его от размышлений. — Как тебе кажется, это не слишком глупо?

— Подождать и посмотреть, сэр?

— Да.

Теперь в голосе капитана слышалась холодная ясность, но Небесный знал, что она может исчезнуть столь же внезапно, как и появилась.

— То есть подождать и посмотреть, что они будут делать. Они получат то же самое послание, им придется обсудить дальнейшие шаги — но они не смогут обговорить это ни с кем из нас.

Капитан рассуждал вполне здраво, но проследить его мысль было трудно. Небесный решил не подавать вида.

— Вы уже давно не упоминали этих людей, верно?

— Конечно. И нечего поминать их лишний раз, Тит. Кому, как не тебе это знать. Бездумная болтовня топит корабли, и так далее. Или помогает их обнаружить…

— Обнаружить, сэр?

— Ты же прекрасно знаешь: наши друзья на остальных трех кораблях не знают об этих людях. У нас повсюду шпионы среди старших офицеров, но там о них никто даже не слышал.

— Мы можем быть в этом уверены, сэр?

— Думаю, что да, Тит. Ты же держишь руку на пульсе «Сантьяго», так? Ты знаешь, что в команде ходят байки о шестом корабле. Правда, в них никто не верит.

Небесный усилием воли скрыл свое изумление.

— Большинство действительно считает шестой корабль легендой, сэр.

— И мы будем поддерживать это мнение. Но, с другой стороны, нам известна истина.

Итак, это правда. Черт побери, по прошествии стольких лет это оказывается правдой. Как минимум, для Старика Бальказара.

Но капитан продолжал говорить так, словно Титу была известна эта тайна. Однако, поскольку существование шестого корабля было запретной темой — даже те крохи информации, которые были известны, — вполне возможно, что Тит о нем знал. Но он умер прежде, чем успел передать именно эту информацию своему преемнику.

Норквинко, старый приятель еще с тех времен, когда они работали на поездах. Норквинко был абсолютно убежден в реальности шестого корабля. Гомес тоже, хотя не был столь уверен. Небесный не разговаривал с ними уже около года. Но сейчас они оба как будто были рядом. Они молча кивают, наслаждаясь мнимым спокойствием, с которым он вынужден принимать эту легенду, правдивость которой прежде ядовито оспаривал. После того разговора в поезде он почти забыл о шестом корабле, и теперь энергично копался в памяти, пытаясь восстановить слова Норквинко.

— Те, кто верит слухам, — сказал Небесный, — полагают, что шестой корабль мертв, что он просто дрейфует позади нас.

— Что лишний раз доказывает, что в каждой сказке есть доля истины. Корабль, разумеется, темный — никакого освещения, никаких признаков людей. Но все это может быть уловкой. Его экипаж цел и невредим, управляет кораблем как ни в чем не бывало. Конечно, для нас непостижима их психология, и мы не знаем, что произошло в действительности.

— Очень жаль. Особенно сейчас.

Небесный умолк. Пожалуй, стоит пойти на крайний риск.

— С учетом нынешней ситуации и сообщений из дома, нужны ли нам дополнительные сведения о шестом корабле — нечто, способное помочь нам сделать правильный выбор?

К его облегчению, капитан беззлобно качнул головой.

— Я знаю то же, что и ты, Тит. И боюсь, это все. И слухи. Больше нам ничего не известно.

— Одна экспедиция — и вопрос был бы решен.

— Сколько ты будешь мне об этом твердить? Подумай, какой это риск. Да, корабль должен находиться в пределах досягаемости шаттла. Последний раз мы сняли точные показания. Мы обгоняем его на половину световой секунды, хотя с тех пор он мог значительно приблизиться. Проще добраться туда и дозаправить его топливом. Вот только как у них с гостеприимством? Они уже целое поколение поддерживают иллюзию, будто их и нет вовсе. Думаешь, они сдадутся без боя?

— Если они действительно живы. Кое-кто из команды думает, что мы уничтожили их, а потом вычистили архивы.

Капитан пожал плечами.

— Может, так оно и было. А ты не стал бы заметать следы преступления? Правда, кое-кто из них мог выжить. И затаиться до поры до времени, чтобы позже нанести удар, захватив нас врасплох.

— Вы полагаете, что они тоже получили послание из дома и как-то себя обнаружат?

— Почему бы и нет? Если послание наведет их на мысль поразвлечься со своими аннигиляторами, а оно окажется ловушкой…

— Тогда вспышка будет на полнеба!

Капитан усмехнулся и влажно чмокнул губами, словно отдавая себе сигнал задремать.

Остаток пути прошел без происшествий, но мозг Небесного лихорадочно перерабатывал новую информацию. Он мысленно повторял слова Норквинко, и каждое из них звучало как небрежная пощечина.

Это было наказанием за высокомерие, за недоверие к приятелю. Шестой корабль существует. Проклятый шестой корабль действительно существует…

И это предвещало большие перемены.