Глава 14

Продавец рассматривал мой товар через окуляр, укрепленный на голове, который непрерывно жужжал и пощелкивал. Его безволосый скальп был простеган тонкими шрамами и напоминал вазу, которую разбили, а потом склеили кое-как. Он принимал эксперименталии пинцетом, подносил к своему окуляру и изучал, как старый энтомолог изучает экзотических бабочек. Рядом, дымя самодельной сигаретой, стоял юноша в шлеме наподобие того, что я стянул у Вадима.

— Ну, кое-что из этого дерьма подойдет, — произнес человек с окуляром. — Возможно. По-Вашему, все это реальное? Все подлинное?

— Военные эпизоды — это запись воспоминаний солдата, который участвовал в этих боях. Сделано в процессе обычного сбора разведывательных данных.

— Да? А как они попали к вам в руки?

Не дожидаясь ответа, он сунул руку под стол, вынул маленькую жестянку, стянутую эластичной лентой, и отсчитал несколько десятков банкнот местной валютой. Я уже заметил, что деноминация была странной: тринадцать, четыре, двадцать семь и три единицы.

— А вот это, черт подери, не ваше дело.

— Согласен, но это не значит, что я не имею права спрашивать, — он поджал губы. — Что-нибудь еще, или так и будете тратить мое время?

Я позволил ему осмотреть эксперименталии, взятые у Квирренбаха и увидел, как его губы скривились — вначале презрительно, затем с отвращением.

— Ну как?

— Ваши наезды мне не нравятся.

— Если товар негодный, так и скажите, и я уйду.

— Товар как раз стоящий, — сказал он после вторичного осмотра. — Месяца два назад я бы у вас это купил. Гранд-Тетон популярен. Людям только подавай эти палочки.

— Так в чем проблема?

— Этого барахла на рынке уже пруд пруди, вот в чем. Спрос на эти эксперименталии уже падает. Они — как бы это сказать? Контрабанда не то третьего, не то четвертого поколения. Просто дешевка для лохов.

Однако он соизволил кое-что отстегнуть — правда, на порядок меньше, чем заплатил за мои.

— Придержали еще что-нибудь в рукаве?

Я пожал плечами.

— Смотря, за чем вы охотитесь.

— А вы пошевелите мозгами, — он подал одну из эксперименталий своему помощнику. Подбородок юноши покрывал пух — первый предвестник бороды. Он извлек палочку, которую просматривал, и вставил взамен мою, не поднимая окуляров. — Что-нибудь черное. Матово-черное. Вы понимаете, о чем я говорю?

— Догадываюсь.

— Тогда выкладывайте либо покиньте помещение.

И тут юноша начал корчиться в кресле.

— Эй, что за херня?

— У него в шлеме достаточное разрешение для стимуляции центров наслаждения и боли? — осведомился я.

— А вам-то что?

Скупщик повернулся к своему напарнику и резким ударом сбил шлем у него с головы.

Парень обмяк и затрясся, по подбородку бежала струйка слюны, глаза остекленели.

— Тогда ему, наверное, не следовало выставлять настройки по умолчанию, — сказал я. — Кажется, он попал на сеанс допроса по методам Северной Коалиции. Вам когда-нибудь удаляли пальцы?

Человек с окуляром ухмыльнулся.

— Ох ты, как паршиво. Для подобной дряни существует свой рынок — как и для черного товара.

Момент был подходящий для того, чтобы проверить эксперименталии Вадима. Я сунул ему одну из черных палочек с изображением серебряной личинки.

— Вы это имели в виду?

Он осмотрел мой товар — вначале недоверчиво, потом с возрастающим интересом. Глаз у него был явно наметан: он знал, как отличить подлинники от второсортных подделок.

— А вот это контрабанда, а значит, товар стоящий, что бы там ни было. Эй, придурок, попробуй-ка вот это.

Он нагнулся, поднял погнувшийся шлем и нахлобучил парню на голову. Тот только начал приходить в себя, но едва увидел палочку, замахал руками и отпихнул напарника прежде, чем тот вставил ее в порт.

— Убери от меня эту хрень…

— Я просто хотел, чтобы ты словил кайф, дубина, — он сунул палочку себе за пазуху.

— Почему бы вам не проверить ее самому? — спросил я.

— По той же причине, мать вашу, по которой он эту херню даже к своему черепу не поднесет. Она плохая.

— Сеанс допроса СК тоже не подарок.

— По сравнению с этим допрос — детская забава. Здесь настоящая боль, — он осторожно похлопал себя по нагрудному карману. — То, что здесь содержится, в девять миллионов раз неприятнее.

— Так они действуют по-разному?

— Конечно. Это рискованно, в том-то весь и смак. Крыша едет всегда по-разному. Иногда просто видишь личинок, иногда сам становишься личинкой, а иногда… бывает хуже, гораздо хуже, — он неожиданно просиял. — Впрочем, спрос на них есть, так что не мне жаловаться!

— А чего ради люди над собой экспериментируют? — поинтересовался я.

Он с ухмылкой глянул на юношу.

— Эй, вы тут решили разводить философию? Мне-то почем знать? Таков уж человек. Натура у него извращенная — так, что дальше некуда.

— А отсюда чуть поподробнее, — попросил я.

В самом центре базара над толпой возвышалась башня. Украшенная причудливой инкрустацией, она напоминала минарет, на который водрузили часы с четырьмя циферблатами. Часы показывали местное время. По двадцатишестичасовым суткам только что пробило семнадцать, из-за циферблата показались движущиеся фигурки в космических костюмах и принялись отправлять какой-то сложный псевдорелигиозный ритуал. Я сверил время по часам Вадима… по моим часам, ибо это был дважды отвоеванный трофей. Расхождений не было. Если Доминика рассчитала правильно, она все еще возится с Квирренбахом.

Герметики и основная часть аристократов уже успели покинуть рынок, но я заметил несколько человек, которые с растерянным видом бродили взад-вперед. Они выглядели так, словно только что получили уведомление о банкротстве. Возможно, лет семь назад они были сравнительно богаты. Но для того, чтобы удержаться на плаву во времена потрясений, нужны не только средства, но и связи. Не думаю, что до эпидемии в Городе Бездны кто-то был по-настоящему беден, однако у состоятельности всегда существуют градации. Несмотря на жару, эти люди ходили в плотных темных одеждах, нередко расшитых тяжелыми драгоценностями. Женщины были в перчатках и изнывали от духоты, но ни одна не сняла своей мягкой широкополой шляпы даже для того, чтобы обмахнуться. Некоторые прятали лицо под вуалями и чадрами. Мужчины поднимали воротники тяжелых пальто, а панамы и бесформенные береты отбрасывали густую тень. У многих на шее я увидел стеклянные шкатулочки наподобие ладанок. Я знал, что там хранятся имплантаты — напоминание о былой роскоши. На мой взгляд, это все равно, что носить с собой заспиртованного паразита, которого извлекли из твоего кишечника. Здесь были люди самых разных возрастов, но я не увидел никого, кто выглядел действительно старым. Вероятно, старики слишком одряхлели, чтобы отправиться в рискованную прогулку по базару. Помнится, Оркагна что-то говорил о том, как обстоят дела с технологиями продления жизни в разных системах. Кое-кому из этих чудаков может быть по двести или триста лет, и они все еще помнят Марко Ферриса и американо. Странные были времена… но не думаю, что кому-то довелось пережить нечто более странное, чем недавняя трансформация их города и крушение общества, где долгожительство и изобилие казались незыблемыми. Не удивительно, что многие из прохожих выглядели такими печальными. Ситуация может стать лучше, но старые времена никогда не вернутся. Эта вселенская скорбь не может не вызвать сострадания.

Возвращаясь к палатке Доминики, я раздумывал, стоит ли мне последовать примеру Квирренбаха.

Пожалуй, стоило задать ей несколько вопросов. Но с равным успехом я мог обратиться к любому из ее конкурентов. Не исключено, что в конечном счете мне придется поговорить с каждым из них. С Доминикой меня связывал лишь Квирренбах. По правде говоря, я уже начал к нему привыкать. Но рано или поздно нам придется расстаться, хочу я этого или нет. Можно сделать это прямо сейчас. Покинуть вокзал — и мы вряд ли когда-нибудь увидимся.

Я проталкивался через толпу, пока не вышел за пределы базара.

Дальняя стена наполовину развалилась, и через дыру открывался вид на нижние уровни Города, скрытые за плотной завесой грязного дождя. Его потоки непрерывно извергались через край терминала. Поблизости в ожидании пассажиров бездельничали рикши. Некоторые из их повозок — вертикальные ящики, закрепленные между парой больших колес, — были самоходными и передвигались при помощи паровых двигателей или пыхтящих моторов на метане. Другие были снабжены только педалями на манер велосипедов, а несколько повозок, похоже, были переделаны из паланкинов. Позади разместился транспорт, рассчитанный на более состоятельную публику. Пара элегантных летательных аппаратов на продольных направляющих, которые словно присели на корточки, мучительно напоминали воланторы, весьма популярные на Окраине Неба. Рядом красовалась не менее живописная троица — конструкции, похожие на вертолеты с компактно сложенными винтами. В настоящий момент команда рабочих загружала в один из них паланкин. Поскольку он не проходил в дверь, ящик вполне бесцеремонно привели в горизонтальное положение. Интересно, что это было — похищение или просто посадка в такси?

Сейчас я вполне мог разориться на волантор, но рикши почему-то показались мне более предпочтительным вариантом. Как минимум, я познакомлюсь с местными достопримечательностями — небольшая прогулка без конкретной цели мне не помешает.

Я уже начал протискиваться сквозь толпу, решительно глядя прямо перед собой, но на полпути передумал и направился обратно, к палатке мадам Доминики.

— Господин Квирренбах уже закончил? — осведомился я у Тома. Паренек все еще пританцовывал под музыку ситара и явно удивился тому, что кто-то добровольно вошел в палатку.

— Господин еще не готов — десять минут. У вас есть деньги?

Я понятия не имел, во сколько обойдется операция Квирренбаху. Пожалуй, денег, полученных от реализации его эксперименталий с Гранд-Тетона, должно хватить. Я отсчитал его долю и выложил банкноты на стол.

— Недостаточно, господин. Мадам Доминика хотеть еще одну.

Я неохотно извлек из своей пачки еще одну мелкую купюру и добавил ее в долю Квирренбаха.

— И постарайтесь как следует, — предупредил я. — Господин Квирренбах мой друг. Если вздумаешь заниматься вымогательством, когда он выйдет, я вернусь.

— Мы постараться, господин.

Я проследил, как мальчуган скользнул за перегородку. Пока она была приоткрыта, успел заметить порхающую мадам Доминику и ее длинную кушетку. Операция шла полным ходом. Квирренбах, обнаженный до пояса, распростерся на кушетке, его голова была чисто выбрита и опутана сетью крошечных датчиков. Доминика шевелила пальцами, словно кукловод — и действительно, от ее пальцев тянулись почти невидимые нити. Повинуясь ее движениям, вокруг черепа Квирренбаха плясали блестящие разнокалиберные бусинки. Ни крови, ни явных следов уколов на коже композитора я не заметил.

Похоже, я недооценил Доминику.

— Хорошо, — сказал я, когда Том вернулся. — Хочу попросить у тебя об одолжении, которое стоит этой бумажки, — я показал ему одну из мелких купюр. — Только не говори, что я тебя обидел, поскольку не знаешь, о чем я собираюсь попросить.

— Говорите, большой парень.

Я махнул рукой в сторону рикш.

— Эти штуки ездят по всему городу?

— Почти по всему Малчу.

— Малч — это район, где мы находимся?

Ответа не последовало, поэтому я просто вышел из палатки, а паренек следом за мной.

— Мне нужно попасть в другой район города. Я не знаю, насколько это далеко, но не хочу, чтобы меня обманули. Уверен, что ты сможешь устроить мне поездку, согласен? Тем более, мне известно, где ты живешь.

— Вы получить хорошую цену, не беспокойтесь.

В его мозгах явно что-то шевельнулось.

— Не ждать вашего друга?

— Нет — боюсь, у меня срочные дела, которые не касаются господина Квирренбаха. Мы на некоторое время расстанемся.

Я искренне надеялся, что это правда.

Большинство рикш в той или иной степени напоминали волосатых приматов неопределенной породы. Такая генетическая модификация была весьма полезна с профессиональной точки зрения: ноги у них были длиннее и сильнее, чем у обычных обезьян. Том неразборчивой скороговоркой переговаривался на каназиане с другим пареньком. Они могли быть близнецами, но собеседник Тома был короче подстрижен и, пожалуй, на год постарше. Том представил его мне как Хуана. Похоже, ребята были знакомы не первый день и давно сотрудничали. Хуан пожал мне руку и проводил меня к ближайшей повозке. Я торопливо оглянулся. Ладно, будем надеяться, что Квирренбаху пока не до меня. Мне совершенно не хотелось оправдываться перед ним, если он придет в себя достаточно быстро и Том сообщит ему, что я покинул вокзал. Некоторые пилюли невозможно подсластить. Например, когда тебя бросает человек, которого ты принимаешь за друга, хотя он был всего лишь случайным попутчиком.

Впрочем, муки отверженного вполне могут воплотиться в один из его грядущих шедевров.

— Куда ехать, господин?

Хуан говорил с тем же акцентом, что и Том. Я поневоле подумал о смешении языков: это был дикий коктейль из русиша, каназиана, норта и дюжины других диалектов, на которых говорили здесь в период Belle Epoque.

— В Кэнопи, — сказал я. — Ведь ты знаешь, где это находится?

— Конечно, — отозвался он. — Я знаю, где Кэнопи, знаю, где Малч. Вы думать, я идиот вроде Тома?

— Ну тогда отвези меня туда.

— Нет, господин. Я не могу отвезти вас туда.

Я собрался было подогреть его энтузиазм при помощи очередной банкноты, но понял, что причина отказа куда серьезнее, нежели недостаток финансов. И проблема, скорее всего, возникла по моей вине.

— Кэнопи — это район города?

Последовал сосредоточенный кивок.

— Вы здесь чужак, да?

— Да, я чужак. Поэтому будь добр, объясни, почему не можешь отвезти меня в Кэнопи.

Купюра, которую я наполовину извлек, исчезла из моих рук, и Хуан пригласил меня занять заднее сиденье повозки так, словно это был трон, отделанный роскошным бархатом.

— Я показать вам. Но я не повезти вас туда, поняли? Для этого вам нуждаться в чем-то побольше рикши.

Он вскочил на соседнее сиденье, наклонился и шепнул что-то на ухо вознице, и примат завертел педалями. Его ворчание должно было выражать крайнее возмущение тем итогом, на который обрекло его генетическое наследство.

Позже я узнал, что биоинженерия животных была одной из немногочисленных областей индустрии, которая продолжала процветать и после эпидемии. Когда полагаться на механизмы стало нельзя, генетики мгновенно заполнили эту нишу.

Как недавно сказал Квирренбах, самое страшное бедствие непременно принесет кому-нибудь выгоду.

И эпидемия — не исключение.

Отсутствие стены позволяло воланторам (и, по-видимому, прочим летательным аппаратам), свободно покидать здание, но рикшам приходилось пользоваться наклонным бетонным туннелем. Сырые стены и потолок сочились густой слизью. Но здесь, по крайней мере, было прохладнее. Шум терминала вскоре стих, молчание нарушалось лишь тихим поскрипыванием шестеренок и цепей, при помощи которых вращательное движение педалей передавалось колесам.

— Вы здесь чужак, — повторил Хуан. — Не из Феррисвилль, и не из Ржавого Обода. И даже не остальная система.

Неужели мое невежество настолько бросалось в глаза, что его заметил даже этот ребенок?

— Наверное, у вас сейчас мало туристов?

— С тех пор как приходить плохие времена, да.

— Как вам удалось их пережить?

— Не знаю, господин, мне только два.

Ну конечно! Это случилось семь лет назад. С точки зрения ребенка, это было давным-давно. Хуан, Том и прочие уличные мальчишки едва ли могли помнить, каким был Город Бездны до эпидемии. Они застали лишь несколько лет изобилия и безграничных возможностей, но восприятие маленького ребенка слишком примитивно, чтобы породить отчетливые воспоминания. Все, что они знали и помнили, — это город нынешнего времени. Огромный, темный, он вновь таил в себе массу возможностей, но теперь они были связаны с опасностью, преступлениями и беззакониями. Город воров, попрошаек и тех, кто способен прожить с помощью своих мозгов, а не кредитных рейтингов.

Не хотел бы я жить в таком городе.

Мы встречали других рикш, которые возвращались на вокзал. Их гладкие бока промокли от дождя и блестели, как лакированные. Некоторые из них везли пассажиров, которые угрюмо горбились, кутаясь в дождевики. Весь вид этих людей говорил о единственном желании — очутиться подальше от Города Бездны. Я почти разделял это желание. Я устал, мне было душно, одежда пропиталась влагой и потом, кожа зудела и немела, источая запах. Пожалуй, еще одним моим желанием было немедленно залезть в ванну.

За каким чертом меня сюда понесло?

Я пролетел пятнадцать световых лет, преследуя свою жертву. Я оказался в городе, который превратился извращенное подобие себя самого. И самое главное, за свою жизнь я встречал массу людей, которые были куда более отвратительны, чем тот, кого я преследовал. Он был аристократом, а не военным. Сложись история планеты иным образом — и мы с ним могли быть друзьями. Я даже уважал его — чего стоил хотя бы взрыв моста в Нуэва-Вальпараисо, поступок, которого я совершенно не ожидал. Да, он был совершен с небрежной жестокостью. Но любой человек, которого я недооценил настолько сильно, заслуживал уважения.

И все же я убью его с чистой совестью.

— Думаю, вам необходимый урок истории, господин, — произнес Хуан.

На борту «Стрельникова» я узнал не слишком много, но сейчас я был не готов поглощать новые знания.

— Если тебе кажется, что я не знаю об эпидемии…

Впереди забрезжил свет. Не слишком яркий, но этого было достаточно, чтобы я понял: скоро мы окажемся в Городе. Свет понемногу становился сильнее, заливая туннель. Он был бурым, как карамель, и казался таким же вязким. Я уже видел это с борта шаттла: сумеречный цвет, сочившийся сквозь еще более густую пелену.

— Эпидемия ударяла, и здания спятить, — сказал Хуан.

— Мне об этом уже рассказали.

— Но они не говорить вам достаточно, господин.

Его синтаксис находился в зачаточном состоянии. Правда, подозреваю, человекообразный возница повозки был не способен и на такое.

— Эти здания изменяться, очень быстро, — он широко взмахнул руками. — Много людей умереть, много быть раздавлены, или стать стеной.

— Звучит не слишком весело.

— Я покажу вам люди в стене, господин. И вы больше не шутить. Вы гадить свои штаны.

Мы свернули, уворачиваясь от встречной повозки, но избежать столкновения по касательной не удалось.

— Послушайте, эти здания, они меняться быстрее наверху, понятно?

— Не понимаю.

— Эти здания, как деревья. У них масса корни, которые торчать в земле, да?

— Ты имеешь в виду питающие оси конструкции? Они высасывают сырье из коренной породы для ремонта и регенерации.

— Ну да. Я говорить то же. Как большое дерево. Но как дерево в другом смысле тоже. Всегда расти верхушка. Ясно?

Он сделал широкий жесты, рисуя силуэт грибовидного облака.

Похоже, до меня дошло.

— Ты говоришь, что системы роста были сосредоточены в верхних частях построек?

— Ну да.

— Еще бы, — кивнул я. Эти постройки были спроектированы, чтобы демонтировать себя, а не только вырастать. В любом случае, всегда проще добавить или убрать материал с верхушки. Поэтому нервный центр самовоспроизводящихся механизмов всегда растет вместе с постройкой. Нижним уровням нужны сточные системы — строгий минимум для поддержания функции, ремонта от повреждений и износа, а также для периодических перепланировок.

Трудно было сказать, что означала улыбка Хуана — то ли одобрение моей запоздалой догадки, то ли сочувствие потерянному мной на это времени.

— Эпидемия попадать вначале наверх от корней. Потом заставлять верхушку здания спятить. Ниже все оставаться как прежде. Когда эпидемия попадать вниз, люди перерезать корни, здание голодает. Все изменения кончаться.

— Но к тому времени верхние части уже изменятся до неузнаваемости, — я покачал головой. — Скверные были времена.

— Еще бы, господин.

Мы вырвались на свет, и я, наконец, понял, чему улыбался Хуан.