95. Целые миры рушатся

– Ты работаешь в «Клейн, Крус, Верметт»? – спросила Флинн рыжую девушку, которая стелила ей постель в дальнем конце комнаты, где они ели.

Уголок завесили синей пленкой, и, кроме прямоугольного куска бежевого пенопласта, здесь ничего не было. Девушка только что вытащила из чехла новенький спальный мешок и теперь расстегивала на нем молнию.

– Да. – Она разостлала спальник на пенопласте. – Подушка, к сожалению, не прилагается.

– И давно?

Девушка подняла на нее глаза:

– Давно подушку не прикладывают?

– Давно ты работаешь в «ККВ»?

– Четыре дня.

– У тебя в сумке пистолет?

Девушка только посмотрела на Флинн.

– Ты работаешь на Грифа? Как Кловис?

– Я работаю в «ККВ».

– Приглядываешь за ними?

Тот же взгляд, никакого ответа.

– Так чем ты обычно занимаешься?

– Я не пытаюсь выставить себя дико крутой, но я правда не могу сказать. Есть ограничения помимо обычной оперативной секретности. Спроси Грифа. – Она улыбнулась, чтобы прозвучало не так резко.

– О’кей.

– Хочешь быстродействующего снотворного с коротким периодом полувыведения?

– Нет, спасибо.

– Тогда спокойной ночи.

Девушка вышла. Флинн только сейчас обратила внимание, что она сменила камуфляж на по-настоящему стремные джинсы и голубую майку-алкоголичку с эмблемой «Клэнтон-Уайлдкэтс» на груди. По пути сюда они прошли мимо Брента Верметта: у того на голове была защитная панама, которая больше подошла бы Леону, а на руке – дешевые черные пластмассовые часы.

Флинн поставила «Полли» на раскрытый спальник, сняла бронекуртку и бросила ее на стену из мешков. Села на пенку, развязала шнурки. Кроссовки явно пора было выбрасывать. Сняла их, встала в носках на пол, стянула джинсы, снова села, взяла «Полли» и прикрыла ноги полой спальника. Было не темно и не светло, просто все синее, будто ты в прозрачном кубе безовского пластика. Из соседних помещений вдоль потолка пробивался свет. Наверное, его приглушили, чтобы им с Бертоном лучше спалось. Голоса тоже звучали тихо. Флинн легла здесь, потому что ее койка была нужна Кловис. С Бертона сняли мокрицу, Кловис надела шлем и осмотрела шов, делая, что ей говорят доктора в Вашингтоне. Как Эдвард, когда что-нибудь дистанционно чинит через визу. Только шлем – более старая технология. С правительственным оборудованием всегда так – то оно суперсовременное, то допотопное. Бертон был в сознании, но дурной от лекарств. Флинн поцеловала его в колючую щеку и пообещала заглянуть утром.

– Алло?

Она глянула на «Полли». Уилф Недертон, большие глаза, большой нос.

– Ты опять надел камеру слишком близко, – сказала Флинн.

Он поправил. Намного лучше не стало.

– Почему ты шепчешь? – спросил он.

– У нас ночь.

– Я поговорил с Лоубир. Лично. Она не станет этого делать.

– Знаю. Мне Гриф сказал.

Уилф, кажется, огорчился.

– Я, наверное, должна была сразу тебе сообщить, но тут возились с Бертоном. Ты сейчас рядом с ней?

– Она ушла наверх с Коннером.

– Слушает нас?

– Ее модули, – ответил Уилф. – Но они всегда слушают. Она сказала, что и не собиралась применять то оружие.

– Мейкон получил инструкции. Он не знал, что это, но был готов распылить.

– Она сказала, что огорчилась бы, если бы ты не стала возражать. Потом заразила бы их кишечным гриппом, обеспечив тебе иммунитет.

– Может, так и надо было сделать. Почему бы она огорчилась?

– За тебя.

– За меня?

– Это была проверка.

– Чего?

– Наверное, выражаясь твоими словами, она хотела знать, урод ты или нет.

– Я всего лишь случайная свидетельница. Я могу быть моральным уродом и все равно опознать того чувака. Какая разница?

– Не знаю, – ответил он. – Как твой брат?

– Да вроде ничего. Врачи теперь больше беспокоятся насчет инфекции.

– Почему?

– Да потому, что антибиотики ни фига не помогают.

Он глянул на нее удивленно.

– Что такое? – спросила она.

– Вы по-прежнему полагаетесь на антибиотики?

– Не особенно. Они помогают в одном случае из трех.

– Вы простужаетесь? – спросил Уилф.

– В смысле?

– У вас бывает простуда?

Флинн глянула на него:

– А у вас что, нет?

– Нет.

– Почему?

– Искусственный иммунитет. Только неопримитивисты от него отказываются.

– Они не хотят иммунитета от простуды?

– Демонстративная перверсия.

– Не понимаю я про тебя, – сказала она.

– Чего не понимаешь?

– Ты ненавидишь вашу супер-пупер технологию и при этом явно не любишь людей, которые от нее отказываются.

– Они не отказываются. Они выбрали другую ее форму, но с болезнями предков. И считают, что это делает их более аутентичными.

– Ностальгия по простуде?

– Если бы они могли демонстрировать ее симптомы, не испытывая неудобств, то воспользовались бы такой возможностью. Однако другие, еще большие радетели подлинности, высмеивали бы их за неаутентичность. – (Планшет тихонько скрипнул, поворачиваясь.) – Все синее.

– Ребята повесили пленку, чтобы разгородить помещение. Синее – безовские излишки. В «Меге» всегда самое дешевое – от безбашей.

– Кто такие безбаши?

– Внутренняя безопасность. Вопрос к тебе на другую тему. Люди, которых сюда прислали работать, они что, косят под местных? Я видела девушку в таких джинсах… думаю, она бы себе ноги отгрызла, лишь бы из них выбраться.

– Тлен пригласила стилистов. И арендовала менее броские автомобили.

– Стоянка перед нашим центром похожа на магазин «БМВ».

– Сейчас, наверное, уже не похожа.

– Луканы по-прежнему на улице?

– Да, наверное, но Оссиан ищет способ их купить.

– Купить церковь?

– Может быть, у вас их уже несколько. «Сольветра» действует по обстоятельствам. Если покупка церкви облегчит следующий захват, ее покупают.

– Откуда вообще такое название, «Сольветра»?

– Автоматическая проверка орфографии. Тлен выбрала «милагрос», потому что они ей нравятся. Не чудеса, а металлические подвески в форме частей тела – их жертвуют святым, когда просят об исцелении. Сальветра – фамилия юриста в Панаме, которого Лев думал нанять, а потом не нанял. Тлен понравилось, как она звучит, а потом понравилось, что сделал из нее спеллчекер.

– А ты много общаешься со всякими там артистами и музыкантами?

– Нет.

– Я бы общалась, если бы могла. Какая музыка тебе нравится?

– Классическая, наверное, – ответил он. – А тебе?

– «Целующиеся журавли».

– Какие журавли?

– Музыкальная группа. Название в честь старой немецкой марки ножей и бритв. А Хома у вас есть?

– Это музыка?

– Сайт. Чтобы знать, где твои друзья и все такое.

– Социальная сеть?

– Наверное, да.

– Это артефакт эпохи, когда связь была малоразвита. Если не ошибаюсь, у вас социальные сети уже не играют такой роли, как в эпоху своего расцвета.

– У нас один Хома. И форумы в даркнете кому надо. Мне – нет. Хома принадлежит «Меге». Моя перифераль там?

– В дальней каюте.

– Можно на нее взглянуть?

Он исполинскими пальцами потянулся к лицу и что-то сделал с камерой. Флинн увидела комнату с пафосным мраморным столом и маленькими круглыми креслами. На экране «Полли» это выглядело как банк-лохотрон, только для кукол. Недертон встал, прошел в хвост автодома по светлому полированному коридору, туда, где на откидной полке лежала с закрытыми глазами перифераль в черном свитере и черных лосинах.

– Точно на кого-то похожа, – сказала Флинн.

Перифераль определенно делали с кого-то, а не просто воплощали абстрактные представления о красоте. Вроде фотографий в коробке на распродаже имущества: никто уже не помнит, что это за люди, чьи родственники и как снимки сюда попали. От этой мысли у Флинн возникло ощущение, что все вокруг рушится в бездонную яму. Целые миры рушатся, и, может быть, ее тоже. И тут же ей захотелось позвонить Дженис, которая сейчас была у нее дома, и спросить, как там мама.