79. Джекпот

Они сидели под дубом во дворе перед домом: Флинн на старом деревянном стуле, Уилф у нее на руках.

Бен Картер, младший из солдат Бертона, по виду совсем мальчишка, которому бы еще в школе учиться, устроился на крыльце – в глазу виза, на коленях «булка» – и пил кофе из термоса. Флинн тоже хотелось кофе, но она знала, что тогда уж точно потом не уснет. И Уилф Недертон рассказывал ей про конец света. Вернее, про конец того мира, в котором живет она, и начало другого.

Лицо Уилфа на планшете «Полли» освещало ей ступени, пока она спускалась из спальни. Бен сидел на крыльце, сторожил дом; при появлении Флинн он растерялся, вскочил, пытаясь сообразить, куда не направлять ствол. На нем была такая же кепка с подвижным пиксельным камуфляжем, как у Райса. Бен не знал, здороваться ли с Уилфом. Флинн сказала, что они посидят под деревом и поговорят. Бен ответил, что сообщит остальным, где она, только, пожалуйста, не уходи больше никуда и не обращай внимания на дроны. Так что Флинн расположилась на стуле, и Уилф в «Перекати-Полли» начал объяснять ей то, что называл джекпотом.

Прежде всего, это не было какое-то одно событие, вызванное единственной причиной, с четким началом и концом. Скорее климат, чем как в апокалиптических историях, где бах! – и все начинают бегать с пушками, как Бертон и его ребята, или всех съедает заживо вылезшая откуда-то дрянь. Совсем иначе.

Джекпот был антропогенным, сказал Уилф, а Флинн из «Чудес науки» и «Нейшнл географиков» знала, что это значит «из-за людей». Не то что они нарочно хотели сделать плохо, но все равно сделали. И очень многое началось из-за настоящего климата, из-за избытка углекислого газа в атмосфере. И становилось хуже и хуже, а люди в прошлом сперва не понимали что и отчего, а когда поняли, то не смогли организоваться и поправить дело, а потом стало уже поздно.

Так что сейчас, в ее время, объяснил Уилф, человечество идет к антропогенному, общесистемному, комплексному трындецу, как Флинн уже и сама чувствовала, да и все, наверное, кроме тех, кто говорит, будто ничего такого не будет, но зато ждет второго пришествия. Флинн смотрела на серебристую траву (Леон подстриг ее старой чугунной газонокосилкой, которую заматывал проволокой, чтобы не развалилась на ходу), на лунные тени за чахлыми кустами самшита и бетонной декоративной чашей – в их детстве это был за́мок дракона – и слушала рассказ Уилфа о том, как за сорок лет вымерло восемьдесят процентов земного населения.

И гадала, значит ли что-нибудь на самом деле, когда тебе говорят такое. Если это его прошлое и твое будущее.

Первый ее вопрос был: как поступили с таким количеством покойников?

Поначалу как обычно, ответил Уилф, ведь все происходило не враз. Потом какое-то время ничего не делали, а дальше появились ассемблеры. Ассемблеры, наноботы – их придумали позже. Они же раскопали и расчистили загнанные в трубы лондонские реки после того, как закончили с трупами. Создали все, что она видела по пути в Чипсайд. Выстроили небоскреб, где убитая женщина на ее глазах готовилась к вечеринке. И остальные небоскребы, которые Уилф называл шардами. А теперь ассемблеры поддерживали чистоту и порядок, в будущем после джекпота.

Флинн чувствовала, что Уилфу тяжело рассказывать, что он редко говорил об этом раньше, может, даже никогда. По его словам, некоторые, как Тлен, превратили всю свою жизнь в плач по утраченному миру. Носят черное, рисуют на себе татуировки или что-нибудь в таком роде. Но это больше скорбь о других видах, о другом массовом вымирании, не о восьмидесяти процентах человечества.

Ни столкновения с кометой, ни глобальной ядерной войны. Просто всё разом на фоне меняющегося климата: засухи, нехватка воды, неурожаи, пчелы пропали окончательно, численность ключевых видов катастрофически сократилась, исчезли последние высшие хищники, антибиотики стали помогать еще меньше, чем сейчас, болезни – не одна пандемия, но отдельные эпидемии, каждая из которых сама по себе была историческим событием. И все из-за людей: сколько их было, как они себя вели, как меняли окружающий мир.

Тени на лужайке превратились в бездонные черные дыры. А может, в идеально разостланный черный бархат.

Людей спасла наука, объяснил Недертон. Когда все рушилось, когда история превратилась в массовую бойню, наука внезапно пошла вверх. Не сразу, не одним героическим рывком, но мало-помалу появились более дешевые, более чистые энергоносители, более эффективные способы извлекать углекислоту из воздуха, новые лекарства – замена антибиотикам, нанотехнологии, посерьезнее самовосстанавливающейся автомобильной краски или подвижного камуфляжа на бейсболке. Еда, для печати которой требовалось меньше ресурсов, чем для выращивания настоящей. Так что кошмар постепенно озарялся светом нового, такого, от чего захватывало дух, однако в целом все продолжало разваливаться, к чертовой бабушке. Это сопровождалось насилием, сказал Недертон, и невообразимыми страданиями. Чувствовалось: он проскакивает подробности, не хочет описывать худшее из того, что произошло, должно произойти.

Флинн глядела на луну и думала, что та будет такой же на протяжении десятилетий, которые описывает Уилф.

Для очень богатых людей, говорил он, все было не обязательно так уж плохо. Самые богатые делались еще богаче, поскольку меньше оставалось конкурентов. Постоянные кризисы рождали множество новых возможностей. Так мир стал таким, каким стал. Когда ситуация достигла дна, население кардинально уменьшилось, выжившие научились выбрасывать в атмосферу меньше углекислого газа, а избыток съедали растущие небоскребы вроде того, который она патрулировала. И ради этого они строились, а не только чтобы служить жильем для богатых. Так что уцелевшие люди постоянно помнили, от чего были на волосок.

– От того, что случилось с восьмьюдесятью процентами?

Уилф просто кивнул на экране «Полли» и продолжил рассказ про Лондон. Там и раньше селились те, кто владеет миром, но не живет в Китае, так что город уцелел и потом первым начал расти.

– А что с Китаем?

Экран «Перекати-Полли» тихонько заскрипел, увеличивая угол подъема камеры.

– У китайцев была фора.

– В чем?

– В последжекпотовском устройстве общества. Ваше-то формально еще считается демократией. – Тут экран снова скрипнул и уставился на мамин газон. – Влиятельным людям, которые пережили джекпот и укрепились, демократия была не нужна. Они обвинили ее во всем.

– Так кто правит на самом деле?

– Олигархи, корпорации, неомонархисты. Наследственные монархии обеспечили привычный каркас. По сути феодальный, считают критики системы. Те немногие, что сейчас есть.

– Так правит король Англии?

– Лондонское Сити, – ответил Недертон. – Гильдии. В тесной связке с такими, как отец Льва. А такие, как Лоубир, дают им эту возможность.

– Так весь мир левый? – Флинн вспомнила разговор с Лоубир. – Кроме шуток?

– Клептархия – не шутка, – ответил Недертон.