Глава 14
Веня еще на подходе к двери своей квартиры, уловил странный кислый запах, брезгливо поморщился, решил, что ему показалось, вставил в замок ключ. Открыл дверь, шагнул за порог и тут же остановился как вкопанный.
Не показалось! В квартире воняло материнским загулом!
Мать запила!
Веня ненавидел эту вонь, его трясло от отвращения, мутило так, что в глазах темнело. Хотелось шире распахнуть окно, вывалить все следы пьянки на улицу, включая рыхлое, обмякшее от алкоголя тело матери. Но невозможно было избавиться от этой вони просто так, открыв пошире окно. Невозможно было вышвырнуть мать за окно. Уходило дня два-три, чтобы перестало вонять перегаром, сигаретными окурками, кислой капустой, которой мать любила закусывать, огуречным рассолом, луком. Дня два-три после того, как мать переставала пить. Бродила по квартире немытая, нечесаная, трясясь всем телом и без конца прося у него прощения.
Последний раз она запивала, когда вернулась с отсидки. Пила тогда с великой радости, упивалась водкой и свободой, как пояснила потом.
Что сегодня?! Что случилось?! Она не влезает ни в какие махинации, по мелочи – не в счет. Она честно работает. Пускай и на бандита. Но она честно готовит ему еду, убирает дом. Что случилось сегодня?!
Веня не стал разуваться, пошел в кухню, там горел свет и гремело стекло. Мать пила там.
– Ма, в чем дело?! – спросил он, едва вошел, и снова поморщился от отвращения.
Стол был завален упаковками с продуктами – жареные куриные ножки, вареники с картошкой, рыбные котлеты, квашеная капуста, маринованные огурцы. Большой граненый стакан, бутылка водки почти пустая. Рядом стояла нераспечатанная. Мать дремала, положив всклокоченную голову на скрещенные на столе руки. Одета она была по загульному – в спортивные штаны, широкую клетчатую рубашку. Это был день первый. За ним могло быть еще дня три-четыре.
– Ма, в чем дело?!
Веня, пользуясь тем, что мать ему не ответила, значит, спит мертвецким пьяным сном, схватил за горлышко целую бутылку водки, намереваясь убрать ее подальше.
– Поставь на место! – хрипло рявкнула на него мать, не поднимая головы.
Веня вздрогнул, послушался. Сел на соседний табурет, отодвинув его от стола подальше.
– Ты чего удумала-то, ма?! – Веня с тоской осмотрел моментально загаженную кухню, которую мать еще вчера вымыла и выскоблила до блеска. – Что могло случиться за такое короткое время? Ты что, в историю попала в какую-нибудь снова?
Помимо воли вопрос прозвучал с надеждой. Веня поежился, но угрызений совести не почувствовал.
А что такого-то?! Ему хорошо жилось без нее, между прочим! Тихо, спокойно. Его никто не обижал, никто ему не досаждал ни запоями, ни глупыми разговорами о женитьбе. Денег бывало маловато, но ничего. На баню и девок раз в неделю хватало.
– Вот тебе! – из-под скомканных прядей волос выполз внушительных размеров кукиш. – Не дождешься!
– А чего тогда нажралась? – Веня расстегнул куртку, в которой ходил на работу, достал носовой платок, обмакнул пот со лба. – Вонь в квартире, не продохнуть. Как я теперь спать буду, мам?!
Кукиш распрямился, растопыренные пальцы матери легли на стол, погладили поверхность, сдвинулись левее, еще, еще, нащупали стакан.
– Налей, – приказала мать.
Веня послушно плеснул ей водки. Она выпрямилась, глянула на него мутными глазами, в которых не было ни страха, ни радости, ни обиды, отрешенность только какая-то.
– А спать тебе, Веня, сегодня вряд ли придется, – выдохнула она, залпом выпив.
– Чего это? Я со смены, между прочим!
– Знаю я твои смены. – Она не поморщилась, швырнула горсть капусты себе в рот. – Спишь, как слон!
– А чего ночью делать? – обиженно засопел Веня. – Охранник спит, служба идет! А днем не сплю вообще.
– Сегодня спать не придется, – повторила она и, поманив его пальцем, прошептала: – Сегодня ты поедешь к одному человечку и передашь ему пакет.
Спрашивать к кому, зачем, какой пакет, смысла не было. Веня и раньше это проделывал. И адрес знал прекрасно. Другой вопрос – почему ночью?
– Потому что завтра может быть уже поздно, – хрипло отозвалась мать, снова уложив голову на руки. – Потому что завтра могут прийти сюда либо одни, любо другие.
Веня помертвел. Одни – это по определению были менты. Другими мать всегда называла бандитов, которым служила и которых боялась до смерти.
– Мать, ты чего натворила?! Ты куда вляпалась?! – Он подскочил к столу и, превозмогая брезгливость, поднял ее голову, заглянул в мутные глаза. – Ты что натворила?!
– Лично я, сынок, ничего, – ответила она, и он ей тут же поверил.
Когда мать хулиганит, он точно знает.
– Кто, кто тогда?! – Он невежливо тряхнул ее голову. – Говори!
– Коля… Дружок мой Коля натворил дел, Веня.
– И что он натворил, мать?!
Стало немного полегче, но не совсем. Колю – дохлого уголовника со стажем и кучей болезней – он немного знал. Мать с ним крутила, как бы это поудобнее выразиться, интрижку. А попутно они еще о чем-то шептались, Веня слышал. О каких-то часах, мобильнике. Веня тогда не особо разволновался. Мать не была карманницей. Значит, ее хахаль. А на него ему плевать.
– Он, сыночек, обчистил одну бабу. Снял с нее серьги, крест с цепочкой, часы, взял телефон, кошелек, карточки банковские, – перечислила странно не пьяным голосом мать.
– И что? – фыркнул Веня. – Он этим небось постоянно занимался. Подумаешь…
– А баба та была уже мертвой, Веня, – не оценила его спокойствия мать. – И баба та была начальником. Следовательшей была та баба, Веня!
– А-аа, а чего она умерла-то?! – Веня плюхнулся на табуретку с такой силой, что заныл копчик.
– Убили ее, сынок. – Мать кинула в широко распахнутый рот крохотный маринованный огурчик, захрустела.
– Дружок твой убил! – ахнул Веня, сразу осознав, что это уже совершенно другая история, потому мать и пьет.
– Нет, Коля не убивал. Он просто… Он просто видел, кто убил, Веня. Дождался, когда убийца уйдет и… и обчистил бабу.
– И что дальше?!
Ему вдруг вспомнился их шепот, в котором перечислялись все те предметы, которые назвала сейчас мать. И вспомнился тут же хруст упаковочной бумаги, звук стукнувшей о стену дверцы шкафа и хруст бумаги уже приглушенный. И он понял, что все эти вещи, о которых шептал Коля, мать все это время хранила здесь – в квартире!
Дура! Старая, пьяная дура! Она, наверное, только теперь осознала, насколько вляпалась, потому и пьет. И что же… Она решила, что Веня сегодня ночью повезет все это барахло скупщику? Через весь город с коробкой награбленных у покойной следовательши вещей?
– А дальше, сынок, Колю убили. Через пару дней после того, как убили эту ментовку, убили Колю. Просто расстреляли, как… как кусок мяса, Веня! – И странно, мать заплакала. И забормотала сквозь слезы: – А у нас с тобой хранятся те самые вещи, которые он забрал у покойницы, Веня. И надо их… И надо их срочно сбыть, сынок. Срочно!
– Ладно, про ментов я понял. А чего ты своих-то стала вдруг бояться?
Он снова начал застегиваться, рассиживаться было некогда, нужно ехать. Срочно надо было спихивать ворованные вещи, за которыми такой кровавый след. Часа за три он обернется. И ночь тогда пройдет спокойнее, и утро настанет прибыльным. Он же не за так отдаст эти вещички-то! Пусть не дорого, вещички опасные. Но не за так.
– Своих-то… – Мать подняла лохматую голову, опять налила, глянула на сына сквозь муть граненого стакана. – Я тут вчера глупость великую сотворила, Веня.
– Какую?! – Он маетно завозился на табуретке. – Ты чего мать?!
– А я сдала Рогова.
– Что-о? Что сделала-а? – Он аж осип от страха. – Рогова?! Сдала?! Ментам?
– Почти.
Мать хлобыстнула полстакана водки, снова не поморщившись. С грохотом поставила стакан на стол, порылась пальцами в мешочке с капустой. Загребла пригоршню, отправила в рот, захрустела.
– Что значит почти?! Мать, что значит почти?! И как ты его сдала?!
Веня во все глаза смотрел на глупую бабу, каким-то странным, ужасным судьбоносным образом являющуюся его матерью. Толстая, лохматая, неряшливая, на губах повисла капуста, которую она не успела еще затащить языком внутрь и сжевать. Ему часто было стыдно в школьные годы за то, что она его мать. Потом стыд перерос в равнодушие. Потом сделалось даже удобно, беззаботно было жить за широкой спиной ее преступной предприимчивости.
Но теперь ему было откровенно страшно. И за нее, и за себя. О Рогове он немного знал. Мать рассказывала. И с Колей они шептались не раз. Веня подслушивал.
Рогов был безжалостен, садистки беспощаден. Своих жертв он пытал часами. С упоением пытал. Потом заставлял умирать. По-разному те умирали.
Веня умирать не хотел. Никак – ни быстро, ни медленно!
– Мать, говори! – прикрикнул он на нее, заметив, как заволакивает ее и без того мутный взгляд дремотной пленкой.
– Он сцапал из-под носа у ментов одного важного свидетеля по делу Гаврика. А я сказала одному человечку, где его можно найти. Вот и все.
– И все? Ты хоть понимаешь, что будет, если Рогов узнает, что ты его сдала?! Он же тебя… Он же с тобой…
– Он не узнает, Веня, – не совсем уверенно пробормотала мать, в очередной раз роняя голову на стол. – Не так уж он и умен! А ты коробочку-то… Отвези коробочку, сынок…
Веня оттащил на горбу заснувшую мать в ее спальню. Швырнул на кровать. Глянул на широко раскинувшую ноги женщину, казавшуюся сейчас чужой и ненавистной. В душе боролись сыновняя любовь и желание накрыть это одутловатое лицо с вздувающимися от храпа щеками подушкой. Победило первое.
– Как же мне все это надоело! – прошипел он, судорожными движениями выдергивая из-под матери покрывало и накрывая ее.
Порывшись в шкафу, Веня нашел сверток. Ушел на кухню, потеснил с края стола остатки безобразного материнского пиршества, развернул шелестящую белую бумагу. Цепочка с крестиком со следами чего-то подсохшего бурого. Кровь! Веня передернулся. Не заинтересовался и сережками и часами. Денег и карточек не было. Ясно, уже пригрели предприимчивые влюбленные. А вот телефон…
Господи, да он всю жизнь, кажется, мечтал о таком телефоне! Понимал, что не сможет себе такого никогда позволить, но все равно мечтал.
Подрагивающими от волнения и вожделения пальцами Веня осторожно погладил тонкую, совершенно гладкую сверкающую поверхность. Перевернул, вытащил сим-карту, потом вставил туда симку из своего телефона и нажал крохотную кнопочку. Экран мгновенно осветился.
– Супер… – прошептал Веня, поерзал подушечкой указательного пальца по экрану, перебирая свои папки, журналы, фотографии, музыкальные файлы, снова повторил: – Супер…
Телефон он ни за что не продаст, решил Веня. Ни за что! Такой игрушки у него никогда не будет, ясно как божий пень! Ему год работать, не тратя нищенской зарплаты, и то не хватит. А тут такой подарок судьбы. Нет, мать! Как хочешь! Цацки он отдаст, а телефон оставит себе. Они же с Колей денежки пригрели? Ему тоже можно отщипнуть кусочек от этого улова.
Он заново замотал шелестящую бумагу, сунул ее во внутренний карман куртки. Телефон убрал в другой карман, уже как свой собственный. Симку убитой швырнул в мусорное ведро, сверху прикрыв опустевшей упаковкой от котлет. Он все-таки помог матери, слопал парочку. Еще раз наведался в спальню. Удостоверился, что мать, хоть и тяжело, но дышит. И вышел из квартиры…
