Глава 11
Машу Устинову, не раз меняющую фамилию из-за замужеств и не так давно вернувшую свою фамилию – девичью, справедливо считали сумасшедшей ее бывшие мужья. Она и сама иногда, анализируя свои поступки, находила в них что-то неадекватное. Зачем, скажите, выливать суп на голову мужчине, если он просто попросил в следующий раз класть в него меньше моркови? Зачем бить о стену флакон с подаренным ею одеколоном, которым он вдруг перестал пользоваться, потому что чихал непрерывно?
Второй бывший супруг, сегодня утром позвонивший ей и попросивший купить по дороге лекарств от аллергии для младшего сына, сразу что-то заподозрил по металлическим ноткам, прорезавшим ее спокойный голос.
– Машка, не дури! – вдруг попросил он после того, как три раза зачитал ей замысловатое немецкое название.
– Ты о чем?
– Ты что-то затеяла, так?
– С чего ты взял?
Маша сидела в кресле, перекинув ноги через подлокотник, и нервно дергала правой ногой. План действий у нее уже был готов. Оставалось привести его в исполнение и удрать благополучно за границу. Там у нее были друзья, они давно ее ждали и звали. Вот она и воспользуется их гостеприимством. Но лишь после того, как взорвет к чертовой матери бандитское логово. Но сначала ей надо съездить к бабке в деревню и расспросить соседей. Надо было срочно узнать, успел Сережка удрать или нет? Телефон его молчал сразу по нескольким причинам. Одна из которых – страх перед полицией. Так что узнать, что стало с братом за минувшие сутки, ей не представлялось никакой возможности, кроме как съездить туда.
И вот когда она узнает, что Серега благополучно удрал, тогда она и приведет в исполнение свой замысел. Она взорвет к чертовой матери…
– Машка, ты меня слышишь?!
Вторгся в ее мысли, полыхающие местью, голос второго бывшего супруга, который, к слову, не очень-то хотел с ней расставаться. Последней каплей стали какашки его любимой собаки, которые Маша бросила мужу в зимние кроссовки. Нет, ну чего та везде в квартире гадит и гадит?! Маша совершенно не обязана была убирать за собакой, которую завел супруг. А он не убирал. Она ругалась, ругалась. А когда устала ругаться, взяла и ссыпала все ему в кроссовки.
– Ты меня слышишь?!
– Слышу.
Она глубоко вдохнула, выдохнула, еще раз, еще, пытаясь обрести равновесие и перестать ненавидеть так остро людей, из-за которых ее брат стал несчастным беглецом. Она даже людьми их назвать не могла! Они были даже не животными! Они… Им…
– Машка, не смей влезать в какую-нибудь историю! – заныл бывший. – У тебя сын и сын, помнишь?!
– Помню.
Она кивнула и зажмурилась. Бедных детей, лишенных ее и разлученных отцами, она не представляла. Старшему сыну было десять, младшему семь. До того, как им стать взрослыми и самостоятельными, должно пройти минимум две пятилетки. Все это время она должна быть с ними рядом!
– Так вот, если помнишь, – продолжил ныть бывший второй супруг, – прекрати что-то там такое выдумывать!
– Ты о чем?
Маша сбросила с подлокотника ноги, встала, пружинящей походкой прошлась по комнате. Полюбовалась своей ладной фигуркой в большом зеркале в резной раме.
– Ты о чем, милый?
– Вот! Вот! Я так и знал! – взвизгнул бывший. – Милый?! Да я тебя знаю, как свои пять пальцев, Машка! И если ты раздала нам детей, значит, затеяла что-то ужасное!
– Что, например?
Ей вдруг стало интересно услышать от этого совершенно неинтересного ей мужчины, знающего ее, как он утверждал, превосходно, что же она такое затеяла. В чем он может ее заподозрить, кроме очередного романтического свидания?
– Ты что, влюбилась? – Зловещий шепот второго бывшего не разочаровал. – Ты затеяла очередную авантюру с замужеством?! Молчишь?! Я так и знал! Я достаточно хорошо изучил тебя, Мария, чтобы не понять, что ты влюбилась! Этот голос… Глаза…
– А что с моими глазами не так?
Вот в настоящий момент она их раздраженно закатила под лоб, задаваясь вопросом, как могла так долго терпеть подобного идиота.
– Они у тебя… горят. Как тогда, когда мы с тобой дружили, – промямлил он. – И сейчас так же.
Ну, тут она могла смело поспорить. В прошлый раз глаза у нее горели удовлетворением, что она наконец щелкнула по носу бывшего первого, начав встречаться с теперь уже бывшим вторым.
Сейчас она ненавидела. Ненавидела и боялась. Боялась и жаждала мести.
Полицейским, ввалившимся к ней и начавшим угрожать статьями УК РФ, она мстить не могла. Они, в конце концов, делали свою работу. Они не хватали ее за руки, не щупали грудь, как эти двое мерзавцев, что прибыли в ее дом после полиции.
Полицейские не называли ее мерзкими словами типа телка, шмара. Они просто пригрозили ей сроком за сокрытие преступника, попросили – опять же попросили! – никуда не уезжать из города, оставили номер телефона, по которому она могла позвонить, и покинули стены ее дома.
А эти мрази…
Маша скрипнула зубами. Бывший тут же отреагировал.
– Маша, Машуня, пожалуйста, я тебя прошу, умоляю просто!
– О чем?
Она погладила свой плоский живот и неожиданно подумала, что совсем не против была бы выносить еще одного ребенка. Она млела от ощущения, когда он развивался внутри нее, радовалась приближающимся родам, стойко переносила мучения и совершенно спокойно, не раздражаясь, переносила бессонные ночи, когда малыши подрастали.
– О чем ты меня просишь? – повторила она вопрос, поскольку бывший второй неожиданно затих.
– Не выходи больше замуж, ладно? И… – Он вздохнул, как приговоренный. – И не забудь лекарства малышу.
Лекарства она, конечно же, не забыла купить. Завезла, расцеловала любимое кудрявое чадо, потребовала продемонстрировать пустую после съеденного супа тарелку. И еле выдернула свои руки из потных ладоней бывшего. Тот все что-то лопотал о неушедшем чувстве. О всепрощении и терпимости. Маша слушала, кивала, подмигивала сыну, заговорщически прыскающему в кулачок. Потом простилась и убежала. По пути в бабкину деревню свернула к дому бывшего первого, чтобы вручить старшему сыну новые бутсы, которые тот клянчил уже пару месяцев. Она бы ни за что не купила ему, потому что он угробил предыдущие по неаккуратности и разгильдяйству. Но размякла что-то, растеклась от мощного эмоционального натиска, устроенного в присутствии младшего сына.
– Мам, круто! – взвизгнул сын.
Неуклюже поцеловал ее в щеку, он теперь так ее целовал – смазанно, стесняясь, будто взрослый стал, и удрал мерить. Бывший первый – высокий и худой, не в пример второму, тот был маленьким и пухленьким, скрестил руки на груди и смерил ее всю подозрительным прищуром.
– В чем дело, Маша?
– Ты о чем?
– Ты снова за старое? – ахнул он и высоко, как крыльями, всплеснув руками, уронил их вдоль тела. – Ты опять влюбилась?
– С чего ты взял?
Первый бывший был серьезнее, умнее и рассудительнее второго. Ему доставалось много реже от нее. Но и терпимостью он обладал куда меньшей, ушел из ее жизни быстрее.
– Ты сбагриваешь детей отцам, хотя иногда тебя об этом приходится умолять. Потом даришь им подарки и… И глаза у тебя, Маша…
– Ну, вот что с моими глазами не так?! – Она сердито насупилась. – Тоже скажешь, что горят?
Он замолчал, внимательно оглядел ее всю от модных ботиночек без каблуков до волос так мастерски и хаотично уложенных, что в них непременно хотелось тут же запустить руки.
– Может, у тебя неприятности, Маша?
Его брови сошлись на переносице, прагматичный ум тут же подсчитал возможные убытки от ее неприятностей. Бывший первый нахмурился.
– Говори! – потребовал он, оглянулся на комнату сына, где тот воевал со шнурками на бутсах. – Понимаешь, не дура совершенная, что все твои неприятности рикошетом ударят по нему, по мне. Ну!
– Не переживай.
Маша надула губы, конечно, он переживал за себя в первую очередь, а потом уже за сына. Ее проблемы были ему чужды. Он всегда считал их ее блажью, не более. Даже когда она попала в больницу на сохранение, вынашивая их ребенка, он счел это необдуманным поступком. Таблетки можно принимать и дома, попутно сохраняя уют в этом самом доме.
– Не переживай, милый, – с нажимом произнесла Маша. – Неприятности не у меня. У Сергея.
– А-аа, ну это уже лучше. – Бывший первый с облегчением выдохнул, но тут же снова нахмурился. – Неприятности, видимо, масштабные, раз ты отдала мне сына, так?
– Ну… Ситуация немного вышла из-под контроля, – нехотя призналась она, разворачиваясь, чтобы уйти наконец, чтобы этот допрос с пристрастием прекратился.
– Вышла из-под контроля?! Что это значит?! – Бывший схватил ее за плечи, останавливая, развернул к себе. – Что это значит?! Он взял кредит и не выплатил?
– Нет.
– Тогда что такого мог натворить твой никудышный братец?! – с насмешкой протянул бывший супруг и вдруг непозволительно сократил меж ними расстояние, задышал в шею. – Машка… Ты так восхитительно пахнешь…
– Мылась с утра. – Она оттолкнула его, стряхнула его руки со своих плеч. – И мой братец не более никудышный, чем ты, понял!
Она выскочила из квартиры, забыв попрощаться с сыном. Помчалась вниз по лестнице, прикусив губу, чтобы не заплакать. Ей было обидно за Сережу. Он не был никудышным! Он был хорошим, добрым, правдивым и справедливым. Просто тихим был, не выпячивался, не бил себя кулаком в грудь, не то что некоторые. Она остановилась у подъездных дверей, погрозила лестничному пролету, ведущему вверх, кулаком.
– Гад! – выпалила она прежде, чем выйти на улицу.
До бабкиной деревни было ровно шестьдесят пять километров. В благополучное время суток Маша добиралась туда за полчаса. Но сегодня! Будто кто нарочно собрал все машины, выезжающие из города, именно на этом отрезке дороги. Их было так много, ехали они так тесно и так медленно, что добралась до места Маша лишь через полтора часа. Солнечный свет стал совсем жиденьким, тени длинными и причудливыми, воздух наполнился стылой осенней свежестью.
Маша свернула к магазину, где торговала Катерина, с чьего телефона вчера звонил ей Сережа. Надо было что-то купить ему на ужин. Не с пустыми же руками являться. Над входом небольшого строения, стоящего обособленно от дороги в запущенных невысоких кустах, горела одинокая пыльная лампочка. Покупателей видно не было.
– Мне-то что до него! – фыркнула мгновенно, как увидела ее, Катерина, привычно облаченная в вязанный жилет и беретку. – Я к нему как к нормальному мужику пришла. С закуской там… С выпивкой, а он…
– А он что? Позвонить попросил?
Маша насмешливо прошлась взглядом по крепкой фигуре продавщицы. Остановила глаза на ее скучном лице. Да, выбор вполне в духе братика. Таких женщин он всегда выбирал, остерегаясь заводить отношения с яркими эпатажными дамами.
– Я от них слепну, Машунь, – огрызался он, когда Маша его упрекала за серых женщин.
– При чем тут позвонить? – возмущенно воскликнула Катерина, колыхнув плотной грудью. – Что мне, три рубля жалко! Просто этот его разговор с тобой, Маш…
– Что с разговором не так? Колбаски дай, три банки консервов и…
– Про полицию, бандитов! Это как?! Нормально, да?! – Катерина послушно выложила на прилавок заказанные Машей продукты. – Я обычная женщина, которая хочет обычных отношений с обычным мужиком.
– Серега как раз самый что ни на есть обычный, – кивнула Маша, расплачиваясь.
– Ага! А проблемы?! У него же проблемы, Маш! – зло возразила Катерина, поворачивая раскрасневшееся лицо в ту сторону, где по определению располагался бабкин дом. – Да еще какие!
– То есть? Не поняла. – Маша уже выходила из магазина, а тут остановилась. – Что ты имеешь в виду?
– А то! Сначала два джипа подкатили. Потом полиция. Уж что там было, сказать не могу. Но что-то было. Дом-то опечатали!
– Как опечатали?! Ты чего мелешь, курица?! – взорвалась гневом Маша, не выдержав страха, скрутившего сразу все жилы на шее. – А Серега? Он… Он где?
– А кто знает-то? Может, убежал, может, еще что. Но полиция его точно не застала. А соседка ваша, Танька Мослачиха, трепала сегодня с утра до посинения языком, что драка была у Сереги с этими фирмачами.
– Какими фирмачами?! – ахнула Маша.
В памяти всплыли две мерзкие круглые рожи, мерзко скалившиеся и выплевывающие мерзкие слова.
– Те, что на джипах приехали. Говорит, грохот стоял, ругань. Мат-перемат! Вот, Маш, и нужен он мне такой, а?
Она не дослушала, выскочила из магазина, намертво пропахшего лавровым листом, луковой шелухой и хлебом, на свежий воздух. Принялась ловить его, судорожно открытым ртом. Его не хватало, не хватало! Серые сумерки, кутающие деревню, казались цементной пылью, тяжелыми пластами ложившейся на плечи. Маша согнулась так, будто у нее болел живот, медленными шажками вернулась в машину. Швырнула пакет с ненужными теперь продуктами на заднее сиденье, отдышалась, глянула на себя в зеркало. Лихорадочно блестевшие глаза, мучнисто белые щеки, судорожно корчившиеся посиневшие губы.
Господи, нет! Сделай так, чтобы эта курица в нелепой вязаной одежде ошибалась! Чтобы все было не так! Пусть все это будет враньем, сплетнями, ее местью, наконец, за вчерашний испорченный ужин! Пусть все будет так! Пусть Сережка ее сейчас встретит у порога бабкиного дома. Посмотрит, ласково улыбнется, погладит по голове. Он один любил ее честно и бескорыстно, и не считал ее сумасшедшей. Он один…
Маша остановила машину у покосившейся калитки. Вылезла на улицу. Окна дома были темными. В доме было пусто, это ясно. Так рано спать он не мог улечься. Оставалась надежда, что ему все же удалось сбежать. Что он успел, сумел…
Маша поставила машину на сигнализацию, вооружилась бейсбольной битой, которую возила в багажнике. Сережка всегда недовольно морщился, считая, что при определенных обстоятельствах она даже размахнуться как следует не успеет. Маша думала иначе. Она считала, что не только сумеет и успеет размахнуться, но еще и по зубам съездит, если кто вздумает на нее напасть.
Не успела! Не сумела! Сережка оказался прав! Он часто оказывался прав – ее молчаливый, милый братец.
Ее рука, удерживающая биту, была крепко обхвачена в запястье чьей-то железной хваткой, под колено удар, и она уже стоит на коленях на засыпанной листвой тропинке, ведущей к бабкиному порогу.
– Кого убивать собрались, Мария Ильинична? – вежливо поинтересовался вполне приличный мужской голос, возвращая ее к жизни. Мгновение назад ей показалось, что она скончалась. – Здесь никого нет.
– Как же, как же! – голосом, дребезжащим от страха и непонятного холода, прошившего ей весь организм, возразила Маша. – Вы-то есть!
– Я не в счет.
Железная хватка на ее запястье ослабла, чужие мужские пальцы выдернули из ее рук бесполезное орудие самозащиты, подхватили с земли и поставили на ноги. Маша повернулась, внимательно осмотрела незнакомца, насколько это вообще было возможно при свете из соседних окон и тусклом мерцании медленно зажигающихся звезд.
Ну что можно сказать о незнакомце? Силен, великолепно сложен, экзотически симпатичен, в меру нагл и воспитан. С таким не страшно. С таким надежно. С таким можно быть самой собой. И не надо будет корчить из себя довольную жизнью, благополучную женщину. Ей такие парни всегда нравились в девичестве. Странно, что в мужья себе она выбирала полных противоположностей.
– Кто вы? – спросила Маша, отдышавшись. – Что здесь делаете?
– Я – капитан Харламов Вадим Андреевич, следователь по особо важным делам, Мария Ильинична. Вот мой документ.
Он вытащил из внутреннего кармана темной кожаной куртки удостоверение, поднес к ее глазам. С таким же успехом он мог показать ей рекламный буклет, хмыкнула Маша, ни черта же не видно.
– А здесь я с единственной целью – хочу осмотреть дом, где до вчерашнего вечера скрывался подозреваемый Устинов Сергей Ильич, ваш брат.
– И в чем же он подозревается? – Маша со злостью выдернула свою руку из рук Харламова, все еще продолжавшего ее поддерживать. – В том, что хотел вам помочь, да так и не сумел?!
– Он подозревается если не в самом убийстве, то в соучастии, нашей сотрудницы, Усовой Ларисы Ивановны.
– Он никого не убивал! – с визгом закричала Маша и больно толкнула следователя в грудь. – И вам это известно прекрасно!
– Может, и не убивал… сам. Но способствовал тому, что ее убили, – возразил Харламов.
– Нет! Он вообще ничего не знал, пока утром не вышел на улицу. А когда понял, что его вчерашняя гостья не покинула пределов двора, просто перепугался. И…
– И начал врать мне про Питер.
– Да. – Маша шмыгнула виновато носом. – Я уже ругала его за это. Говорю, Сережа, ты же никогда не врешь! Зачем?!
– И зачем же? – заинтересованно склонился к ней Харламов, он был почти на голову выше.
– Перепугался, говорит. Перепугался так, что нес какую-то чушь! Считал, что это будет его алиби. Ох, Сережа, Сережа, – всхлипнула Маша, указала рукой на дом. – Его там нет, точно?
– Нет. Я проверил, все пломбы на месте.
– Значит, Катька права, его увезли эти мордовороты? – Маша заплакала, повернулась и побрела к крыльцу.
– Катька это кто? – Харламов не отставал.
– Продавщица из местного магазина. Она вчера к Сереге в гости пришла. И он с ее телефона позвонил мне. А мой телефон на контроле, так?
– Да, – не стал врать Харламов и со вздохом признал: – Видимо, не только у нас, раз бандиты приехали раньше.
Они подошли к ветхим ступенькам, упирающимся в не менее ветхую дверь, на которую вчерашний наряд полиции во главе с участковым и оперативниками налепил бумажный прямоугольник с печатью. Харламов взял из Машиных рук ключ, осторожно поддел бумажку пальцами, отлепил от притолоки, вставил ключ в замок, повертел, дверь была незаперта. Медленно ступая, они прошли темными сенцами, вошла в дом. Маша нашарила выключатель, зажгла свет. И тут же испуганно пискнула, невольно отступая за спину Харламова.
В комнате мебели и вещей было не много, но все они оказались перевернуты, растерзаны, поломаны. Старые щербатые тарелки и чайные чашки превратились в груды осколков, противно захрустевших под ногами Харламова.
– Он дрался, – вымолвил он, останавливаясь возле размазанных по полу следов крови. – Дрался.
– Да… – Маша присела возле смазанного пятна, всхлипнув, погладила его зачем-то. – Он… Как думаете, он жив?
– Я не знаю, Маша. – Харламов пожал плечами, перевернул опрокинутую деревянную скамью, сел. И повторил со вздохом: – Я не знаю. Я уже ничего не знаю. Может, вы мне чем-то поможете?
– Не помогу, – произнесла она, стискивая зубы.
Прошлась по комнате, подбирая вещи и складывая их на стол, скамейку, на панцирную сетку бабкиной койки, обнажившейся в драке ржавым плетением. Потом выхватила из-за печки веник и принялась сгребать битую посуду в кучку у двери. Ее сильно трясло, может, от прохлады, царившей в комнате? Сережа не топил сегодня. Душили слезы, невозможно было дышать от горя, это было почти больно. Потому что Сережа не мог сегодня протопить избу. Его еще вчера увезли отсюда бандиты. И еще вчера могли его убить.
Очень хотелось броситься на грудь этому надежному парню с экзотичным симпатичным лицом, разрыдаться, попросить помощи. И рассказать ему хотелось все, все, все. Все, что она знала, что узнала от брата. Все, что погубило Усову Ларису Ивановну. Странное желание, да?
Странное и невозможное. Она обещала Сереже. Ни гу-гу!
– Почему не поможете, Маша? – возмущенно воскликнул Харламов. – Вы не хотите помочь спасти вашего брата?!
– А вы сможете это сделать? – Она швырнула веник на груду битого фаянса, глянула на Харламова со злыми слезами. – Вы не смогли даже защитить своего сотрудника! Не смогли! А Сереже… Сереже теперь никто не поможет. Остается только молиться.
– Так молитесь! Вот иконы! – махнул рукой в правый угол, где у покойной бабки был целый иконостас. – Молитесь, Маша! Вместо того чтобы начать действовать, вы…
Он умолк на полуслове. Он и сам не знал, как надо начинать действовать. Сергея увезли люди Гаврилова. Куда увезли? Кто конкретно увез? Вчерашний опрос жителей деревни ничего не дал. Да, машины большие черные видели. Аж целых две штуки. Но как называются, и тем более номера, никто не запомнил, или не видел, или не хотел видеть. Насколько известно Харламову, у Гаврилова лично не было черных внедорожников. А что касается его людей, то…
То состав его банды постоянно мигрирует. Одних убивают, другие прибывают. Одни бегут, другие являются им на смену. Одних сажают, другие выходят на свободу и примыкают. Сам Гаврилов сейчас находился под следствием и содержался под стражей. С ним вместе было закрыто еще несколько человек, но это лишь верхушка айсберга. Кто-то остался, и кто-то осторожно и целенаправленно разваливает дело, убирая свидетелей. Дошла очередь и до Устинова Сергея Ильича, вознамерившегося заработать на своих свидетельских показаниях.
Вопрос – кто руководит всеми делами в отсутствие Гаврилова, повис в воздухе. Нет, было известно, что много лет назад Гаврилов начинал не один. Их было трое. Он, Рогов Станислав и еще кто-то, погибший еще в девяностых. Информация была разномастной, не очень правдивой, почти легендой передавалась из уст в уста боевиками банды. Известно, что Рогов после последнего срока завязал. Его проверяли очень тщательно, брали под наблюдение его дом, пару месяцев катались за ним, слушали его телефоны, выводы окончательные – в завязке.
Кто тогда организовал убийство Ларисы? Кто организовал слежку Колей Хилым за домом Устинова? И кто потом списал Колю за ненадобностью? Кто вычислил местонахождение Устинова в этом старом доме, отслеживая входящие звонки на телефоны его сестры? Кто организовал выезд сюда и куда потом увез? Кто за этим всем стоит? Понятно, что Гаврилов и из СИЗО может отдавать указания, но кому?!
– Вы бессильны, капитан. – Маша сложила горестной скобочкой бескровные губы, привалилась спиной к бревенчатой стене. – Признайте это.
– Черта с два! – взорвался он, скорее от бессилия. Вскочил со скамейки, подлетел к ней, схватил ее за хрупкие плечи, тряхнул так, что она стукнулась головой о стену. – Просто слишком много людей молчат! Из страха, из нежелания, из тупого нежелания помочь! Вы же знаете что-то, Маша! Что-то знаете! Сергей не мог с вами не делиться! Ну, скажите мне!
– Нет.
Она опустила голову. Жесткий взгляд Харламова, исследующий ее лицо и норовивший проникнуть в ее мозг, в ее мысли, ее не пугал. Он ее… странно волновал. И снова возникло желание разреветься у него на груди. Она убрала его руки со своих плеч, бочком протиснулась к двери.
– Я уезжаю, капитан, – обронила Маша через плечо и пошла на ощупь темными сенцами на улицу.
Она вышла на крыльцо, спустилась по скрипучим ветхим ступенькам, медленно двинулась по тропинке к покосившейся калитке. Было очень темно и так тихо, что слышно было, как осыпаются с яблонь листья с сухим бумажным шуршанием. И под ногами они тихо шуршали, как скомканная бумага. И жизнь ее теперь казалась ей скомканным бумажным комком – отработанным, никому не нужным.
Дети? Дети с отцами. Им там хорошо. Они даже ни разу не позвонили ей за минувшие сутки. Никто не звонил, кроме Сережки. Он всегда звонил ей. Каждый день, чтобы узнать, как у нее дела. Теперь и он не позвонит. Его либо уже нет, либо не будет очень долго.
Маша задохнулась от острой боли, с которой свернулось все внутри в большой колючий комок.
Бумажный шорох под ногами стал громче, отчетливее, его стало больше. Это Харламов топает сзади, поняла Маша. Он выключил свет в доме, заново приклеил бумажку с печатью, запрещающую входить в дом. Только кому – не понятно! И теперь шел следом, сердито щелкая костяшками пальцев. Дурацкая привычка. В старости будут болеть суставы, предупреждал ее Сережка, отучая много лет назад от подобного ненужного баловства.
Капитан злится на нее за молчание. На себя за невозможность сделать хоть что-то для поимки убийцы своей начальницы. Она была его начальницей, Сережа рассказывал. Была милой, хорошей женщиной. Зачем надо было ее убивать?! Почему непременно убивать?!
Маша остановилась у своей машины, глянула на Харламова, не торопившегося уходить. Темный силуэт, лица не видно, руки в карманах куртки.
– Вы на машине? – поколебавшись, спросила она.
Не бросать же его одного в этой глуши поздним вечером. Автобусного сообщения нет. Такси не вызовешь. Кто сюда поедет?
– Да. Я поставил ее на площади перед правлением.
– Предусмотрительно… Фамилия Рогов вам о чем-нибудь говорит? – вдруг решилась она на маленькую подсказку.
– Да. А причем тут Рогов?
Он растерялся, дернул шеей до хруста. И тут же насторожился и подумал, что они могли что-то упустить. Могли просто довериться не тому источнику. Кто-то что-то просмотрел, недоглядел, недослушал. Или Рогов так хитер? Или у него осведомители прекрасно работают в их структуре? Неспроста она сказала про Рогова. Неспроста.
– Маша, причем тут Рогов?!
Вадик повысил голос, заметив, как она открывает водительскую дверь, намереваясь уезжать. Он схватился за дверцу, придерживая, чтобы она не захлопнула ее у него перед носом. Чтобы не уехала, моргнув ему в лицо на прощание задними фонарями. Торопливо проговорил:
– Мы несколько месяцев разрабатывали его. Он чист!
– Да ладно! – фыркнула она с насмешкой.
Завела мотор, мягкая подсветка панели осветила ее лицо: жестко поджатые губы, сузившиеся глаза. Она была еще здесь, но уже не здесь. Она что-то задумала! Харламов среагировал молниеносно. Быстро обежал машину спереди, распахнул пассажирскую дверь, сел рядом с Машей. И даже пристегнулся, лишая ее возможности выпихнуть его наружу.
– Едем вместе, – проговорил он в ответ на ее возмущенный вопросительный взгляд.
– Куда едем? – Из ее прищуренных глаз полыхнуло морозом.
– А куда вы, Маша, туда и мы!
– До правления? Где вы оставили машину?
Она медленно поехала вдоль покосившегося бабкиного забора, старательно избегая смотреть в сторону дома, сгорбившегося от старости под худой крышей. В этом доме она последний раз виделась с Сережей. Отсюда его вчера забрали бандиты. Куда? Куда увезли его эти сволочи? Эти мерзкие мордовороты, позволяющие себе ее оскорблять и лапать!
– Не надо к правлению, Маша. – Харламов без спроса вывернул руль в сторону дороги, ведущей за деревню. – Надо туда, куда и вам.
– Зачем? – Она послушно поехала туда, куда он направил.
– Чтобы вы не натворили глупостей. Чтобы не были в одиночестве, когда вам станет угрожать опасность, – как Лариса, чуть не сказал он. – Почему вы спросили про Рогова, Маша? Почему?!
Она собиралась с мыслями минут десять. Они уже успели выехать за деревню, пробраться ломаной проселочной дорогой к шоссе, когда она решила, что предательством по отношению к Сереже не будет, если она расскажет про явившихся к ней среди ночи двух мордастых уродов.
– И что они хотели?
Сердце у Харламова странно ухало, стоило представить худенькую перепуганную Машу в длинной ночной сорочке, которую поднял звонок в дверь посреди ночи. Вваливаются две мерзкие перекаченные стероидами твари, начинают задавать вопросы, угрожать. Хватают вещи с привычных мест, бросают их на пол, угрожающе скалятся, хватают ее…
Что может сделать в такой ситуации хрупкая одинокая женщина?! Разрыдаться? Завизжать?
– Они хотели узнать, где мой брат, – нехотя призналась она.
– И вы?
– Конечно же, не сказала! – отозвалась она возмущенно. – Послала их к черту и… захлопнула за ними дверь.
– И они ничего такого? – Харламов восхищенно мотнул головой.
– Да прямо! И оскорбляли, и угрожали, и даже лапали! – Маша выругалась совсем не по-женски. – Удавлю всех уродов! Как только представится случай, удавлю! Не прощу никогда! Ни себя, ни Сережки, ни…
– Ни Ларисы, – закончил за нее Харламов.
И неожиданно протянул ей руку, Маша, на мгновение оторвавшись от руля, крепко ее пожала.
– Так вот про Рогова… – напомнила она, вливаясь в плотный поток машин на подъезде к городу. – Один из этих упырей звонил из моей квартиры с докладом.
– Что говорил?
– Что я ничего не знаю. Что верить мне можно, что бакланить… это цитата, капитан, я не стану. Что они со мной хорошо поработали. – Маша снова выругалась и плюнула себе под ноги, вспомнив крепкие пальцы на своей груди. – Твари!
– Тот, кому они звонили, поверил?
– Видимо, да, раз они ушли, – пожала она плечами.
– Ну, а Рогов причем?
– Того, кому он звонил, он называл Стасом. Это первое…
Маша стремительно перестроилась в правую сторону, едва не задев бампером о машину, едущую впереди. Тут же раздался возмущенный сигнал, Маша отмахнулась. Рассеянно проговорила, сосредоточившись на дороге:
– Когда закончил говорить, он обратился к напарнику со словами… Рог задолбал, во всем перестраховывается по сто раз. Это снова цитата. И это второе, капитан. Еще вопросы есть?
Он отрицательно качнул головой. Погоняло в бандитской среде у Станислава Рогова было – Рог, это точно. Страхуется, стало быть, по сто раз? Ну, ну!
– И поэтому, капитан, у вас не должно возникнуть вопросов, почему я везу вас именно туда.
Маша скользнула под красный сигнал светофора, снова подняв вокруг своей машины дикий рев сигналов.
– Куда?
– К Рогову, капитан Харламов! Мы едем к Рогову…
