Когда что-то признано самым совершенным в любой области человеческой деятельности, это означает, что превзойти данный образец невозможно. Если речь идет о благах, то какое из них занимает столь уникальное место?

Мы уже знаем, что некоторые блага никогда не становятся целью, а навсегда остаются простыми средствами для достижения чего-то большего. Другие являются одновременно и конечным объектом наших желаний, и средством достижения более высоких благ. Но существуют ли такие блага, которые мы хотели бы иметь (или должны желать) исключительно ради них самих? Если да, то можем ли мы выделить одно наибольшее благо — не просто конечную цель, не просто наилучшее, — а именно высшую точку, превзойти которую невозможно?

В античные времена таким высшим благом считалось счастье. Древние обратили внимание на очевидный факт: каждый человек воспринимает понятие «счастье» как конечную цель, а не этап на пути к чему-то большему. Фразу «я хочу быть счастливым, потому что…» невозможно закончить никакими другими словами, кроме «…я хочу быть счастливым». О любом другом человеческом желании можно сказать: «Я хочу это, потому что оно сделает меня счастливым».

Античные философы пришли к еще одному важному выводу. Несмотря на то что каждый человек использует слово счастье для обозначения конечного блага — которое желанно само по себе, а не ради достижения чего-то большего, — в понимании того, что составляет это счастье, мнения расходятся. Если на время забыть о разделении благ на реальные и мнимые, то можно заметить, что между существующими концепциями счастья столько же различий, сколько и между благами, к которым стремятся разные люди. Каждое определение счастья исключительно субъективно и связано с личными желаниями человека.

Скряга, жаждущий только денег, или царь Мидас, настолько любящий золото, что превращает в него все вокруг одним своим прикосновением, — они чувствуют себя счастливыми, когда получают то, чего хотят. Если единственное желание человека — деньги ради денег, золото ради золота, — то его цель можно считать достигнутой. То же можно сказать о человеке, который связывает счастье с получением чувственных наслаждений или достижением власти над другими людьми.

Но если вернуться к разнице между действительными и мнимыми благами, то картина резко изменится. Скряга или властолюбец, получив то, чего хотели, а не то, чего должны были желать, сумели достичь только эрзаца, а не подлинного счастья. Обретение желаемого стало препятствием на пути к другим необходимым благам: здоровью, дружбе, знаниям.

Итак, объективное счастье (то есть без учета субъективных желаний) состоит в приобретении всех благ, к которым человек должен стремиться. Такое понимание счастья едино для всех людей и является одновременно и высшим, и общим благом. Высшим потому, что после его достижения человек не испытывает других желаний.

Но как бы человек ни стремился к счастью, на его пути возникают разные препятствия, и сам он может совершить немало ошибок. Вот почему античные философы считали счастье результатом всей правильно прожитой жизни, в течение которой человек, как правило, принимал правильные решения и, что немаловажно, существовал при благоприятных внешних обстоятельствах.

Таким образом, счастье можно определить как накопление реальных и необходимых каждому человеку благ в течение жизни. Кроме того, счастливая жизнь наполнена и мнимыми благами, которые являются объектами желания человека в зависимости от его вкусов и предпочтений. Для того чтобы подтвердить это определение счастья, давайте рассмотрим его критически.

Первое несоответствие уже было упомянуто ранее. Счастье не является наилучшим реальным добром, то есть величайшим и наивысшим благом, к которому стремится каждый человек. Счастье скорее можно назвать всеобъемлющим и всеохватывающим целым, показателем, что «все хорошо» (лат. totum bonum), включающим в себя всю полноту благ.

Второе несоответствие состоит в характеристике счастья как конечного блага. Мы привыкли считать, что конец — это далекая цель, после достижения которой человек может прекратить свои усилия и отдохнуть. Конец путешествия заключается в прибытии к месту назначения, после чего путешественник останавливается и прекращает движение вперед. То же касается и любых других наших устремлений, которые заканчиваются с достижением поставленной цели. Все, кроме стремления к счастью.

Если мы принимаем за счастье хорошо прожитую человеческую жизнь, то нельзя не отметить отличие этой конечной цели человека от других целей. Счастье таковым не является в том смысле, в котором стремление к нему можно завершить, а затем отдохнуть от приложенных усилий. Невозможно в один момент прочувствовать и насладиться чередой хорошо прожитых лет. Любые другие конечные цели возникают и достигаются в ходе человеческой жизни, после чего человек может насладиться приобретенными благами. Но счастье, будучи высшим благом и высшей целью, не может быть испытано в полной мере в какой-то один момент жизни.

Мы можем оценить всю человеческую жизнь в целом только по прошествии какого-то времени после ее окончания. Нельзя сказать, что вся полнота жизни отдельного человека существует в какой-либо из моментов или периодов. Когда мы стремимся к счастью как к высшему благу, мы ставим для себя недостижимую цель и впоследствии никогда не сможем насладиться результатами такого стремления.

Но если у человеческой земной жизни и существует естественный конец, то он называется смертью, а не счастьем. Только в том случае, если жизнь после смерти действительно существует, как утверждают религии, можно говорить, что у нашей жизни и всех человеческих усилий в ней есть высшая конечная цель — рай, после которого праведника ожидает вечный отдых рядом со святыми и в присутствии Бога. Неудивительно, почему люди, стремящиеся к вечному счастью (то есть сверхъестественному высшему благу), считают временное счастье (то есть высшее благо нашей земной жизни) всего лишь его бледным подобием.

Третья оговорка вносит уточнение в приведенное ранее определение счастья как высшего блага для всех людей. Утверждение верно в той степени, в которой счастье представляет собой человеческую жизнь, посвященную приобретению благ, равноценных для каждого из нас. Однако то, что является счастьем для одного человека, вовсе не обязательно будет высшим благом для другого. В зависимости от темперамента, воспитания или внешних обстоятельств каждый человек имеет собственные желания. Соответственно, наполнение человеческой жизни индивидуально желаемыми благами в дополнение к общим ведет к счастью, но содержание его индивидуально для каждого человека.

Четвертая оговорка также связана с тем, что счастье для каждого свое, но в данном случае разница заключается в другом. Счастье как высшее благо, то есть как цель, к которой должен стремиться каждый человек, является идеалом, который лишь изредка реализуется в полной мере.

Недостижимая цель, которая стоит перед нами, сродни сказочному горшку с золотом, спрятанному на другом конце радуги. Но так как счастье не является окончательной целью, то оно и не может считаться иллюзией, даже несмотря на то что никому из нас не дано достичь его во всей полноте. Один человек может оказаться успешнее другого — либо за счет собственных усилий и правильных решений, либо благодаря удачному стечению обстоятельств. Соответственно, каким-то людям в течение жизни дается намного больше счастья, чем другим.

Остается лишь один вопрос. Мы осознаём, что счастье, понимаемое как хорошо прожитая жизнь, является недостижимой целью. Иными словами, мы не можем добиться абсолютного счастья, насладиться его достижением, а затем отдохнуть от всех жизненных усилий. Тогда на каком основании мы считаем счастье конечной, более того, наивысшей целью наших устремлений?

Ответ заключается в функции, которую несет любая цель, достижима она или нет. Когда усилиям или стремлениям задается конкретное направление, человек обязан делать все от него зависящее для достижения поставленной цели, разумеется, предпочитая наиболее эффективные из доступных ему мер. Если мы хотим, чтобы наши усилия в конце концов принесли плоды, мы должны выбирать для этого самые действенные методы.

«Должны», разумеется, обозначает лишь гипотетические обязательства. Мы обязаны использовать те или иные методы и пути только в том случае, если хотим достичь поставленной цели. Но если мы стремимся к счастью, то императив становится уже не гипотетическим, а категорическим. В таком случае мы не говорим: «Чтобы достичь хорошей жизни, нужно сделать то-то и то-то». Напротив, мы делаем достижение хорошей жизни, то есть приобретение необходимых благ, своим обязательством и признаём самоочевидную истину, что каждый должен стремиться к достижению реальных благ.

Даже несмотря на то что ни один человек не может поставить перед собой цель прожить хорошую жизнь, добиться ее и насладиться результатом, такое намерение, как и любое другое, предполагает использование определенных методов и приобретение благ для движения вперед в наших устремлениях. Счастья невозможно достичь никакими другими способами, кроме действий и решений, привносящих в нашу жизнь реальные и освобождающих ее от мнимых благ.

Сегодня принято считать, что счастье заключается в приобретении мнимых благ, удовлетворяющих все возможные желания человека, без учета их правомерности или неправомерности. Разумеется, это понятие сильно отличается от идеи высшего блага, и в итоге оно перестает быть идеалом для всех людей, то есть общим благом человечества. Счастье в таком смысле представляет собой цель, которую можно достичь в определенный момент своей жизни во всей ее полноте, а не в какой-либо части или пропорции.

Кроме того, в таком случае сложно, а порой и невозможно понять, каким образом хорошее общество за счет справедливых законов и институтов может поддерживать в своих членах стремление к счастью и содействовать его достижению, если все преследуют разные цели, для достижения которых вступают в конфликтные отношения. В подобной ситуации нет смысла говорить, что государство и правительство служат общему благу людей, так как счастье, за которое борется каждый, более не является общим.

Ни одно правительство или общество в таких условиях не может принять на себя обязательства, выраженные в максиме «каждому по потребностям». Законы и государственные институты могут содействовать членам общества в их стремлении к счастью только с помощью мер, обеспечивающих необходимые условия для удовлетворения общечеловеческих нужд. Кроме того, государство также должно позволять своим гражданам удовлетворять личные потребности, но только в том случае, если это не препятствует другим членам общества в их стремлении к счастью.

Все перечисленные выше принципы блестяще выразил в одной краткой фразе блаженный Августин: «Счастлив тот человек, который имеет в своей жизни то, чего хочет, но не хочет ничего дурного»

Чтобы полнее раскрыть глубину мудрости этой блестящей мысли, потребуется небольшое пояснение. «Не хочет ничего дурного» означает желать лишь того, что должно, и воздерживаться от иных целей. Стремление к счастью обязывает искать реальные блага, удовлетворяющие человеческие потребности, и воздерживаться от всего, что мешает это сделать.

Для выполнения этого обязательства мы должны осознанно следовать правилу «не хотеть ничего дурного» и возвести его в принцип. Мы обязаны стремиться к счастью как к высшей цели своей жизни и выбирать на протяжении всего пути правильные методы и средства.

Достойная цель и разумные правильные привычки в совокупности представляют собой то, что древние называли моральными ценностями, или добродетелями. Их наличие — это лишь одна из двух обязательных составляющих стремления к счастью. Вторая представляет собой благоприятные внешние обстоятельства, не только не препятствующие нашим желаниям, но облегчающие путь к их осуществлению. Сюда относятся и блага, зависящие не от нашей воли, а полностью или частично от удачи.

Предложенная Аристотелем формула счастья включает в себя оба этих взаимодополняющих фактора: «Счастье представляет собой всю полноту жизни, 1) прожитую в добродетели и 2) сопровождаемую счастливой судьбой» (то есть удачей).

Человек может быть переполнен добродетелью, но так и не сумеет преуспеть в своем стремлении к счастью, то есть в создании хорошей жизни. Одних моральных ценностей недостаточно для достижения высшего блага. Если для этой цели было бы достаточно личной добродетели, то какой смысл в многовековых стремлениях человечества построить правильное общество на основании идеалов свободы, равенства и справедливости?