Глава 26
ПА-ДЕ-ДЕ
— Раз, два, ча-ча-ча, раз, два, ча-ча-ча!
Хотя в зале занималась всего одна пара, запах живо напомнил Фрёлику школьный урок физкультуры. Мужчина, круживший партнершу, горбился, словно борец-профессионал. Поверх желтого трико на нем был короткий мешковатый шерстяной свитер. Кудрявый красавец среднего роста мог похвастать отличной фигурой. Он занимался с молодой девушкой лет семнадцати — восемнадцати, которая пыталась повторять его движения. Из музыкального центра, стоящего на полу, лилась негромкая музыка; голос учителя танцев без труда заглушал ее:
— Раз, два, ча-ча-ча!
Он сильно топнул ногой по полу и закричал:
— Ну-ка, соберись! — Он картинно тряхнул копной густых блестящих кудрей. — Не будь такой ленивой копушей! Поднимай ноги!
Девушка занималась в спортивном костюме и гетрах. Из-под эластичной ленты, которой она подвязала волосы, выбивались светлые пряди. Учитель отошел от нее и стал заново показывать танцевальные шаги. Мельком посмотрелся в зеркало, полюбовался своими мускулистыми бедрами и ягодицами, обтянутыми тонким трико. В зеркале он заметил Франка Фрёлика, который демонстративно поглядывал на часы. Он сидел на скамейке у стены уже двадцать минут. Посмотрев на усталую ученицу, Фрёлик догадался, что урок скоро закончится.
Через пять минут двое мужчин остались в зале одни.
— Эйольф Стрёмстед? — спросил Фрёлик, протягивая руку и, представившись, объяснил: — Я насчет Ингрид Есперсен.
— Боже мой, ну и положеньице! — Стрёмстед покачал головой, вытирая пот со лба.
— У нас есть основания полагать, что вы находитесь в очень хороших отношениях с Ингрид Есперсен, — сказал Фрёлик.
— Можно и так сказать, — уклончиво ответил Стрёмстед, не глядя на своего собеседника.
— Я вхожу в следственную группу, которая изучает обстоятельства убийства ее мужа, — сказал Фрёлик и замолчал.
Стрёмстед по-прежнему смотрел куда-то в сторону. Фрёлик тянул время. Он подыскивал нужные слова.
— Более того, нам известно, что вас и Ингрид Есперсен связывают весьма близкие отношения.
— Кто вам сказал? Она? — осторожно осведомился Стрёмстед.
— На самом деле мы видели вас вместе. — Фрёлик встал и порылся в сумке. — У меня здесь несколько фотографий, которые подтвердят мои слова, но… — Он оставил поиски. — Похоже, я не захватил их с собой, но вас и вдову видели в припаркованной машине на следующий день после того, как был найден мертвым Рейдар Фольке-Есперсен. Вы общались… ну, скажем, довольно тесно.
Стрёмстед тяжело дышал.
— Когда вы в последний раз виделись с ней? — мягко спросил Фрёлик.
— В воскресенье. Мы поехали на парковку у Музея Мунка.
— А до того?
— В пятницу… тринадцатого января.
Фрёлик записал ответы и посмотрел своему собеседнику в глаза:
— Пожалуйста, расскажите, что именно произошло в пятницу.
— Она заехала ко мне днем… между половиной двенадцатого и двенадцатью. Мы выпили чаю, поговорили, а примерно через полчаса легли в постель. Так мы проводим время каждую пятницу.
Стрёмстед замолчал, и Фрёлик посмотрел на него. На лице Стрёмстеда застыло непроницаемое выражение.
— Где-то через полчаса позвонил ее муж. Вы только представьте — позвонил, когда мы трахались! — Стрёмстед ухмыльнулся.
— Что вы сказали?
— Ее муж позвонил, когда мы трахались.
Фрёлик наградил кудрявого красавца суровым взглядом. Тот снова вытер пот со лба.
— Повторите, пожалуйста, кто именно вам звонил.
— Ее старик. Ну, убитый. Рейдар Фольке-Есперсен.
— Что он хотел?
— Попросил позвать к телефону его жену. Он хотел с ней поговорить.
— Ну и как, поговорил?
— Да.
Стрёмстед по-прежнему смотрел вперед, в зеркало, висящее на противоположной стене. Фрёлик посмотрел туда же, и их взгляды встретились.
— Долго продолжаются ваши отношения?
— Очень долго!
— Что значит «очень долго»?
Стрёмстед взъерошил потные кудри.
— По-моему, это значит, что я попал в жуткое положение.
— Почему?
— Мне приходится сидеть тут с вами и отвечать на нескромные вопросы, хотя сюда вот-вот придет ученица.
— Сколько времени продолжаются ваши отношения?
— Года три.
— Вы когда-нибудь встречались с Фольке-Есперсеном? — спросил Фрёлик.
— Один раз. Много лет назад, когда я танцевал с Ингрид.
— А потом вы его видели?
— Нет, ни разу. — Стрёмстед вытер лоб тыльной стороной ладони и ухватился за ворот свитера. Оттянул его, проветривая тело, и спросил: — Который час?
— Пять минут, — ответил Фрёлик.
— Сейчас придет следующая ученица.
— Ну и ладно. Итак, в пятницу, тринадцатого, вы видели Фольке-Есперсена?
Стрёмстед побледнел:
— Видел ли я ее мужа? Нет.
Он снова вытер лицо, на этот раз полотенцем, и широко улыбнулся. Верхняя губа приподнялась, обнажив ряд безупречных зубов. Его победительная улыбка показалась Фрёлику хорошо отрепетированной. Он не сомневался: женщины встают в очередь, чтобы броситься на шею этому мужественному красавцу.
— Долго ли Ингрид пробыла у вас?
— До начала четвертого.
— Что вы делали после его звонка?
Стрёмстед ухмыльнулся:
— А вы как думаете?
— Отвечайте, пожалуйста, на вопрос.
Стрёмстед вызывающе посмотрел на Фрёлика и ответил с наглой улыбкой:
— Мы продолжили… Она меня просто досуха высосала!
— Вы разговаривали о телефонном звонке ее мужа?
— Она тогда не могла говорить — у нее рот был занят.
Фрёлик сосчитал до десяти, стараясь не взорваться. Стрёмстед о чем-то задумался и даже приоткрыл рот. Потом он сказал:
— Хм… Простите, но войдите и вы в мое положение. Спрашиваете, о чем мы тогда говорили? Ну да, и о ее муже тоже. В основном гадали, много ли ему известно, давно ли он знает про нас и какие могут быть последствия.
— В каком смысле?
— Что?
— Что значит «последствия»? Последствия чего — его телефонного звонка?
Стрёмстед задумчиво, рассеянно улыбнулся:
— Ее ведь поймали на месте преступления, понимаете? Естественно, ее тревожило предстоящее объяснение с мужем. Она очень расстроилась.
— Обычно, значит, муж ей не звонил?
— Вы что, ненормальный?
— Хотите сказать, что своим телефонным звонком муж дал ей понять, что ему известно о ее измене?
— Да.
— Как по-вашему, она думала о разводе?
— Что-о?!
Фрёлик вздохнул.
— Как вам кажется, жалела ли она о том, что ее поймали? Муж мог подать на развод? Она боялась развода?
Стрёмстед хмыкнул:
— Ну да, наверное. Ее муж звонит в то время, когда она… пока она… Должно быть, он здорово ее шибанул, как говорится! — Стрёмстед снова оскалился. Его заученная улыбка все больше раздражала Фрёлика. — По-моему, она боялась вечера, — чуть серьезнее продолжал Стрёмстед.
— Почему?
— Вы сами подумайте. Ее поймали на месте преступления, но она должна возвращаться домой, к мужу, и проводить с ним весь вечер!
— Зачем он позвонил?
— Хотел положить конец нашим свиданиям.
— Вы это знаете наверняка?
— Да, она передала мне слова старика. Разговор у них вышел очень короткий.
— Чем вы занимались вечером того дня? — спросил Фрёлик.
— Сидел дома.
— Кто-нибудь может подтвердить, что вы были дома?
Стрёмстед встал и подошел к зеркалу на противоположной стене. Ухватившись рукой за станок, положил на него правую ногу. Классическое танцевальное па, классическая поза.
— У нас что, момент истины? — преувеличенно театрально спросил он, разглядывая Фрёлика в зеркало. — Вы отпустите меня, если я… если я отвечу: «Да»?
Фрёлик посмотрел на отражение Стрёмстеда в зеркале. Они с танцором казались полными противоположностями. Его седые патлы торчали во все стороны. Борода придавала лицу мрачное выражение. Рядом с танцором он казался особенно толстым и неуклюжим.
Эйольф Стрёмстед был похож на античную статую. Стройный, мускулистый, он имел полное право гордиться собой. Кудри обрамляли гладковыбритое красивое лицо.
— Значит, вы собираетесь ответить «Нет»? — небрежно осведомился Фрёлик.
Стрёмстед еще немного полюбовался собой, не спеша убрал ногу со станка и плавно сел на шпагат.
— Разумеется, нет, — ответил он, обращаясь к собственному отражению. — После того звонка я понял, что Ингрид Есперсен — наверное, не самый умный шаг, сделанный мною в жизни. — Он расплылся в улыбке. — Кстати, насчет тринадцатого… Как только захотите, вам подтвердят: я пробыл дома весь вечер и всю ночь.
Глава 27
ДАМА В СНЕГУ
На следующее утро Гунарстранна попытался дозвониться до Ингрид Есперсен по телефону, но безуспешно. Потом он сел читать материалы дела. Дочитав протокол беседы Фрёлика со вдовой, он вспомнил: кажется, она сама говорила, что ей не хочется подходить к телефону. Кроме того, она, по ее же признанию, ходила обедать в кафе, которое напоминало ей о прежних временах.
Сделав еще три звонка и наведя справки, он сел в свою почти новую «шкоду-октавию», приехал на Фрогнервейен и прошел в кафе. Зимнее пальто он отдал гардеробщице с азиатской внешностью — вьетнамке? — постоял перед зеркалом, тщательно расчесал редеющие волосы и обернулся, чтобы осмотреться.
— Вы один? — спросила у него старшая официантка, одетая во все черное.
— К сожалению, да, — ответил Гунарстранна, разводя руками. — Правда, я намерен подсесть к Ингрид Есперсен.
Он жестом указал на столик у окна, где Ингрид ела пасту и читала газету.
— Можно к вам присоединиться? — спросил он, подойдя.
Вдова не сразу поняла, что он обращается к ней. Наконец она подняла на него глаза. Гунарстранне показалось, что она нисколько не смущена.
— Хотите сесть? Конечно, садитесь! — Она указала свободной рукой на незанятый стул. Потом медленно сложила газету — «Верденс Ганг». — Здесь написано, что у вас несколько зацепок.
Гунарстранна улыбнулся и кивком подозвал официанта; тот подал ему меню.
— Только кофе, — распорядился инспектор и уточнил: — Черный! — Обернувшись к Ингрид, он сказал: — Наверное, вы уже догадались, что мы рассматриваем все возможные версии, ничего не исключаем?
Она кивнула.
— Как вы узнали, что я здесь?
— Потому что мы ничего не исключаем, — беззаботно ответил он.
Застигнутая врасплох, Ингрид поморщилась:
— Ну, знаете… — Она посмотрела в тарелку, но как будто потеряла аппетит. — Вы что же, установили за мной слежку?
Гунарстранна молча взял у официанта чашку кофе и с рассеянным видом принялся размешивать сахар. Официант вопросительно протянул руку за тарелкой Ингрид.
— Спасибо, я больше не буду, — сказала она.
Помешивая кофе, инспектор смотрел вслед официанту.
— Значит, вы установили за мной слежку? — повторила Ингрид Есперсен.
— Мы стараемся как можно лучше присматривать за вами.
— Но…
— Некий Эйольф Стрёмстед вам знаком? — не дав ей договорить, спросил Гунарстранна.
Ингрид опустила голову и замолчала. Инспектор с довольным видом выпрямился на стуле.
— То, что у вас называется выстрел от бедра? — спросила Ингрид, не поднимая головы.
Гунарстранна не ответил.
— Или что? — продолжала она с неожиданным напором. Взгляд у нее сделался одновременно усталым и враждебным.
— Я задал вам простой вопрос, — сдержанно ответил Гунарстранна. — Либо вы отвечаете на него, либо нет. Только уж постарайтесь ответить честно.
— Присматриваете, значит… — буркнула Ингрид. — А на самом деле шпионите за честными гражданами?
Вместо ответа, Гунарстранна отпил кофе.
— Да, мы с ним знакомы, — более сдержанно продолжала Ингрид. — Мы очень хорошо знакомы. Догадываюсь, что это вам и без меня известно.
Гунарстранна кивнул.
— Мы познакомились… давно, когда он… был моим учеником. Раньше он был танцором.
— Давно у вас с ним роман?
— Три года.
— Довольно долгий срок, вы не находите?
— У некоторых бывает и дольше, и никто об этом не знает.
— Само собой разумеется.
Ингрид нагнулась и почесала ногу.
— Боже мой, мне так жарко…
Гунарстранна заметил, что вдова решительно сдвинула брови, отчего вид у нее сделался зловещий.
— Вы думали о будущем? — спросил он.
Ингрид выпрямилась.
— Что вы имеете в виду?
Гунарстранна посмотрел ей в глаза:
— Я пытаюсь выяснить, что значит для вас Стрёмстед. Эротическая игрушка или нечто гораздо большее?
— Большее? — Она положила голову на руку. — Разве не достаточно, что мы с ним уже три года вместе?
— Пожалуйста, ответьте на вопрос!
— Кто он — эротическая игрушка или нечто большее? Позвольте объяснить, как я понимаю любовь и эротику. Возможно, тогда вы лучше меня поймете.
Гунарстранна молча кивнул и отпил еще кофе.
— Помню, я где-то слышала… — начала Ингрид, глядя в окно. — Я слышала, что, каким бы страстным ни было ваше желание, его всегда сопровождает ощущение пустоты. — Собравшись с духом, она снова повернулась к нему и продолжала: — Секс… явление телесное, плотское. Физическое влечение без труда определяется и просчитывается. Секс можно сравнить с периодической функцией, у него тоже есть амплитуда. Чувственность определяется силой и формой…
Они посмотрели друг на друга. Гунарстранна понимал, что его собеседница еще не закончила. Поэтому не стал перебивать.
— Чувственность — порождение человека, и, как у всякого порождения человека, у нее имеются свои недостатки. Секс содержит в себе предвкушение чего-то большего… и не только. Любая материя достигает точки насыщения только потому, что у материи есть физические пределы. К сексу это тоже относится. Следовательно, насыщение заключено в самой природе эротики и полового акта. — Думая о чем-то своем, Ингрид Есперсен посмотрела вдаль и продолжала: — С другой стороны, есть сила, которая не зависит от физической близости. Если двоих людей тянет друг к другу эмоционально, психологически, значит, они по-настоящему любят друг друга. Такое желание, такая любовь не ведает преград. Такое желание невозможно ни уничтожить, ни уменьшить. Оно не умирает.
Гунарстранна наблюдал за Ингрид поверх чашки. Она как будто читала лекцию, которую выучила наизусть. Он живо представил себе, как она отвечает у доски вызубренный урок, и глубоко вздохнул. Ее слова напомнили ему об Эдель. Он даже откашлялся, чтобы она обратила на него внимание, — ему показалось, что она имеет в виду именно его.
— Очень хорошо, — сказал он и снова кашлянул. — По-моему, подобные рассуждения я где-то уже слышал. Но так ли происходит на самом деле? Большинство людей предпочитают объединять два аспекта своей личной жизни — любовь и физическое влечение. Во всяком случае, так чаще всего бывает у пар, живущих в законном браке.
— А если объединение невозможно?
— Что?
— Для некоторых невозможно объединить физическое с эмоциональным. — Помолчав, она тихо сказала: — Как, например, для Рейдара.
— Для Рейдара? — переспросил Гунарстранна. — Я думал, вы говорите о себе.
Ингрид покачала головой:
— О себе я сейчас не думаю. Во всяком случае, постоянством взглядов на подобные вещи я не отличаюсь. Но я много лет задавалась вопросом, почему я семь лет жила в воздержании.
— Он был импотентом?
— Импотентом? — Ингрид снова наградила его усталой улыбкой. — Вы хоть понимаете, что сейчас пробуете одним словом описать многолетнее несоответствие? Вы спрашиваете, был ли он импотентом, и, очевидно, ждете, что я отвечу вам «да» или «нет». Но что именно вас интересует? Вы вдумались в смысл своего вопроса? Ну хорошо, позвольте поймать вас на слове. Тем более что я могу не кривя душой ответить: «Да». Последние годы Рейдар не способен был на физическую близость, необходимую, скажем, для того, чтобы зачать ребенка. Ну и что? Стала ли наша любовь из-за этого менее чистой или… — она задумчиво подняла глаза к потолку, подыскивая нужное слово, — менее нежной, менее теплой? По-моему, нет. Когда я объясняла вам, как понимаю различие между плотской и духовной любовью, вы мне не возражали. А ведь я повторяла слова Рейдара. Рейдар так часто говорил об этом, а я так часто думала о его словах, что помню все его доводы наизусть. Никаких гормональных нарушений у Рейдара не было. Он сознательно разделял плотское и духовное. С плотским он покончил. Если позволите шаблонное выражение, он не хотел заниматься со мной любовью. Сначала я огорчалась, думала, что он меня разлюбил, считает меня некрасивой, непривлекательной. Разумеется, дело совершенно в другом. Рейдар был… очень прямолинейным, очень простым. Он всегда говорил правду. Состарившись, он отделил физическую близость от духовной. Первую он презирал, вторую превозносил.
— Что же это означает?
Ингрид вздохнула и покачала головой:
— Как «что»? Это означает, что вам известно про меня нечто такое, что больше не знает никто. Это означает, что вы заставили меня признаться в любви к собственному мужу. Это означает, что у меня сейчас очень мерзко на душе!
— У него были другие женщины?
— Нет. Не было.
— Может быть, он пользовался услугами проституток?
— Рейдар скорее умер бы, чем пошел к проститутке!
— Кого же он любил по-настоящему?
— Вы полицейский, вот вы и выясните. — В глазах Ингрид появилось рассеянное выражение; она нахмурилась. — По-моему, он любил свою покойную жену, мою предшественницу.
— Он именно это пытался вам втолковать?
— Нет. Раз уж на то пошло, о ней мы никогда не разговаривали. Я только предполагаю… С другой стороны, моя догадка основана на многолетнем практическом опыте. В целом нашу семейную жизнь можно считать полным провалом.
— Провалом?
— Наверное, я преувеличиваю, но по сути так оно и есть.
— А как же ваш роман? Под какую категорию любви он подпадает? Вас объединяет плотское или духовное влечение?
— Я мыслю не так, как Рейдар. Я делаю то, что кажется мне правильным. Встречаясь с Эйольфом, я думала, что поступаю правильно.
— Значит, мой предыдущий вопрос остается в силе: вы с ним думали о будущем?
Ингрид Есперсен покачала головой:
— Нет, о будущем мы не думали.
— Вы расстались?
— Нет, но… — Она пожала плечами. — Наверное, все будет продолжаться, как раньше.
— То есть?
Она криво улыбнулась:
— Инспектор…
Гунарстранна поднял руку, прерывая ее.
— То есть? — выразительно повторил он.
На несколько секунд она растерялась.
— Будем, как и раньше, встречаться раз в неделю…
— Где?
— У него на квартире. Он живет на улице Якоба Олля. Да ведь вам обо всем известно! — Она вздохнула, стараясь взять себя в руки. — Если подумать… теперь он может приходить и ко мне, ведь Рейдар… ведь Рейдара больше нет. — Ингрид вызывающе посмотрела ему прямо в глаза.
Гунарстранна медленно кивнул:
— Что ж, теперь вам не придется прятаться по автостоянкам…
Ингрид потупилась, но потом подняла голову. Лицо ее раскраснелось — как оказалось, от гнева.
— Я расследую убийство, — негромко пояснил Гунарстранна. — И меня не интересует, чем вы со Стрёмстедом занимаетесь в машинах на разных парковках Осло.
— Вот как? Почему же тогда ваши люди шпионят за нами? — сухо осведомилась вдова.
— Потому что я хочу раскрыть преступление, а для этого мне необходимо узнать как можно больше о вас и о ваших знакомых. Кроме того, мы пока не знаем, почему убили вашего мужа, и потому должны обеспечивать вашу безопасность. Больше всего меня интересует, чем занимались вы и ваш муж за несколько дней до убийства. Перед тем как убили вашего мужа, вы встречались со Стрёмстедом?
— Да.
— Когда?
— В тот самый день. Я приехала к Эйольфу в пятницу, тринадцатого. — Ингрид опустила голову, словно собираясь с силами, а затем снова бросила на него вызывающий взгляд и злорадно улыбнулась. — Мы легли в постель между двенадцатью и часом и провели там… пару часов. Потом Эйольф ушел на кухню, чтобы приготовить нам обед, а я немного вздремнула. Он угостил меня пастой — пенне аль арабьята. Кстати, у него она получается вкуснее, чем здесь. А уехала я от него около трех. Вы довольны?
— Еще нет, — ответил инспектор, наклоняясь вперед и ставя локти на стол. — А знаете почему? Вы ни словом не обмолвились об этом во время нашей прошлой беседы.
Ингрид промолчала. Гунарстранна задумался. Получалось, что ей нужно снова давать показания, но по правилам вести допрос в кафе не положено. Он вздохнул. Не бросать же дело на полдороге!
— Значит, вы перемените свои показания?
Ингрид недоуменно насупилась:
— Вы что же, снимаете с меня показания?
— Пожалуйста, приезжайте сегодня вечером, после пяти, на Грёнланнслейрет и подпишите протокол. Я оставлю его у дежурного. Перед тем как подписать, внимательно прочтите свои показания. Если вам покажется, что какие-то слова не соответствуют действительности, не ставьте своей подписи, а срочно свяжитесь со мной.
— Хорошо.
— Слово «срочно» означает «в ту же секунду»!
— Я вас поняла.
— На следующий день после того, как труп вашего мужа нашли на витрине его магазина, вы поехали в школу танцев, которой руководит ваш любовник. Вы забрали его с собой, поэтому ему пришлось подыскать себе замену. Вы поехали на автостоянку у Музея Мунка и Ботанического сада… почему?
— Потому что, — ответила Ингрид, поджимая губы.
Гунарстранна криво улыбнулся:
— Хотите сказать, что это ваше личное дело?
— Естественно!
— Повторяю вопрос и прошу вас на него ответить. Почему вы в воскресенье помчались к Эйольфу Стрёмстеду?
— Потому что нас с ним кое-что объединяет, — буркнула она. — Мне хотелось побыть рядом с ним.
— Но зачем ехать на парковку?
— А какая разница?
Они молча смотрели друг на друга.
— Если мой ответ вас не удовлетворил, очень жаль, — сказала она наконец. — Другого у меня нет.
— Что вы сказали Рейдару, когда он позвонил?
— Что?
Глаза у Гунарстранны сверкнули.
— Что слышали. Я знаю, что Рейдар звонил Стрёмстеду в пятницу, когда вы развлекались в постели.
Ингрид Есперсен закрыла глаза и побледнела, как будто он дал ей пощечину.
— Неужели Эйольф?..
— Отвечайте! — потребовал инспектор.
— Мне не хочется говорить, — прошептала вдова.
— Отвечайте!
— Он потребовал, чтобы я…
Гунарстранна нетерпеливо барабанил пальцами по столешнице. Ингрид Есперсен вздохнула и посмотрела в окно. Из машины вышла женщина в прилегающем зимнем пальто и зашла в парикмахерскую на той стороне улицы.
— Рейдар поступил вполне обычно для него! — сказала она. — Он преуспевал во всем, за что бы ни брался. Он позвонил нарочно — чтобы продемонстрировать мне, что ему все известно. Он попросил, чтобы я перестала встречаться с Эйольфом. Вот и все.
— Попросил?
— Скорее потребовал.
— А вы что ответили?
— Ничего. Он сразу же оборвал разговор.
— А что он вам сказал, когда вы с ним встретились дома и остались одни?
— Мы об этом не говорили.
— Странно!
— Вы не знали Рейдара. Ну а я… мне не хотелось начинать разговор. Откровенно говоря, я боялась.
— Еще бы, вас застигли на месте преступления.
— Да. — Она провела пальцем под глазом — у нее потекла тушь.
— Возможно, после такого у вас появился мотив…
— Мотив? — Она с трудом подавила улыбку. — С чего вы взяли? Наоборот, я была готова порвать с Эйольфом.
— Все зависит от того, говорите ли вы правду.
Она снова устало улыбнулась.
— А вы как думаете, инспектор Гунарстранна? По-вашему, я говорю правду? Что считают по этому поводу ваши коллеги?
— Скажем так, — резко ответил инспектор. — Если вы не докажете обратного, ваше поведение, скорее всего, будет истолковано не в вашу пользу. — Он сделал глубокий вдох. — Вы утверждаете, что в пятницу собирались порвать с Эйольфом Стрёмстедом. Однако на следующий день вы почему-то снова увиделись с ним!
— Встреча с ним казалась мне необходимой.
— Почему?
— Потому, что моего мужа убили, потому, что я чувствовала себя одинокой. Мне хотелось, чтобы кто-то обнял меня, утешил, прижал к себе. Неужели так трудно понять?
— Вовсе нет, но, возможно, для встречи с любовником у вас имелись совершенно иные причины, которые вы от меня скрываете.
Ингрид Есперсен решительно тряхнула головой.
— Возможно, в пятницу вечером, когда вы с Рейдаром остались одни, вы поссорились…
Она промолчала.
— Если вы поссорились… события могли развиваться как угодно.
Она по-прежнему молчала.
— Вы ссорились в тот вечер?
— Нет.
— Изучая обстоятельства смерти вашего мужа, я не могу обойти вниманием тот факт, что у вас связь с другим мужчиной.
— Понимаю.
— В таком случае я не сомневаюсь, что вы поймете мое желание вернуться к этому вопросу.
— Не знаю, пойму ли.
— Как вы думаете, почему в ту ночь Рейдар так и не лег спать?
— Понятия не имею, — отрезала вдова. — Может, вы мне скажете?
— Я могу лишь строить гипотезы, а затем подтверждать или опровергать их.
— Мы с Рейдаром не ссорились.
— Упоминал ли кто-либо из вас — вы или ваш муж — в тот вечер фамилию Стрёмстеда?
— Нет.
— Странно…
— Извините, но я ничем не могу вам помочь. Ни один из нас не заикался об Эйольфе.
— Один раз вы уже изменили свои показания. Спрашиваю вас еще раз: в тот вечер у вас с мужем заходил разговор о вашей неверности?
— Мой ответ — «Нет», — сухо и негромко сказала вдова, опустив глаза.
Инспектор пытливо посмотрел на нее.
— Как по-вашему, у Стрёмстеда есть кто-то еще, кроме вас? — негромко спросил он.
— О таких вещах вам лучше спросить его, а не меня.
— Но он был вашим любовником довольно долго. Вы не могли не задаваться вопросом, встречается ли он с другими…
— Конечно. По-моему, он встречается с другими женщинами — от случая к случаю. Я предпочитаю не думать о том, спит ли он с ними…
— Он ведь с кем-то живет, — сказал Гунарстранна.
Ингрид нахмурилась, но затем опустила голову, сглотнула слюну, снова покачала головой и презрительно рассмеялась.
— Насколько мне известно, ни с кем он не живет!
Инспектор состроил удивленную мину:
— Вы не знаете, что он живет не один?
— Я вам не верю!
— Почему вы сомневаетесь?
— Я навещала его раз в неделю в течение трех лет. И никогда не видела в его доме женских трусиков, гигиенических прокладок или туфель на каблуке…
— У него двуспальная кровать?
— У всех мужчин двуспальные кровати.
— Неужели? — удивился Гунарстранна и поджал губы, обдумывая интересную мысль. Затем он спросил: — Как вы думаете, почему он не повез вас к себе вечером в воскресенье, когда вы примчались к нему на работу? Как вы думаете, почему он повез вас на парковку?
— Не ваше дело!
— Он живет с мужчиной! — не выдержал Гунарстранна.
Ингрид отпрянула. Посмотрела в окно, скрестила на груди дрожащие руки, потом, скользнув взглядом по столу, вскочила и схватила сумочку. Не произнеся больше ни слова, она быстро зашагала к выходу. Инспектор Гунарстранна видел, как вьетнамка-гардеробщица сняла с вешалки зимнее пальто и с улыбкой подала его Ингрид Есперсен; та стала одеваться, повернувшись к детективу спиной. Затем быстро направилась к двери. Проходя мимо окна, за которым сидел Гунарстранна, она не удостоила его даже беглым взглядом; Ингрид шла, глядя прямо перед собой. Не заметив полоски льда, она поскользнулась и упала, ударившись бедром и локтем. К ней на помощь поспешил какой-то патлатый юнец. Вдова отмахнулась и с трудом привстала на одно колено, что оказалось совсем непросто в сапогах с гладкими подошвами. Вся спина у нее была в снегу. Снег запутался в ее волосах, прилип к колготкам. Она встала, опираясь на паркомат, и несколько секунд постояла на месте. Двое детей на той стороне улицы тыкали в нее пальцами и хохотали. Все произошло очень быстро, меньше чем за полминуты. Ингрид ни разу не посмотрела в сторону кафе. Когда Гунарстранна наконец опомнился и встал, путь ему преградил официант с листком бумаги в руке. Он доверительно сообщил:
— Я приготовил вам счет!
Глава 28
МОТИВЫ
В кабинете все пропиталось табачным дымом; Фрёлику казалось, что он ждет поезда на эстфольдской линии — на станциях пахло примерно так же. Фрёлик сел, положил ноги на стол и стал перечитывать измененные показания Ингрид Есперсен. Гунарстранна курил сигарету, приоткрыв окно.
— Кстати, на нас тут пожаловались, — как бы между прочим заметил он.
— На нас?
— Ну, если быть точным, на меня. Кто-то наябедничал, что я курю в местах, где курение запрещено. — Он склонился к высокой узкой пепельнице у себя за стулом и заглянул в нее. — Признавайся, твоя работа?
Фрёлик с возмущением взглянул на него:
— Да ты что?!
— Жалобу подали анонимно.
— Какая разница, кто на тебя наябедничал? В конце концов, ты можешь выходить курить на улицу, как все прочие.
— Я и курю на улице.
— И здесь тоже.
— Значит, ты точно не жаловался?
— Точно.
Гунарстранна хмыкнул, положил сигарету на край пепельницы и пристально посмотрел на Фрёлика. Тот сосредоточенно перечитывал протокол.
— Допустим, Ингрид сама убрала муженька, — сказал Фрёлик, откладывая распечатку. — Рейдар узнает о ее измене. Выясняет телефон любовника, звонит к нему домой, ловит ее с поличным, угрожает и велит порвать с тем типом. Чем он мог ей угрожать? Разводом? Но ей пятьдесят четыре, а ему восемьдесят.
— Семьдесят девять, — уточнил Гунарстранна.
— Какая разница? — отмахнулся Фрёлик. — Тут другое непонятно. Ей-то с какой стати бояться, что ее засекут? Чем он мог ее напугать? Может быть, разведясь с ним, она многое теряла? Скажем, долю наследства…
Гунарстранна посмотрел на него невидящим взглядом.
— Да, — сказал он. — Она бы лишилась какой-то доли наследства, но не слишком большой. После развода она так или иначе получила бы половину имущества.
Фрёлик отодвинул протокол.
— Ты только представь, что творилось у них в доме тем вечером! — воскликнул он. — Должно быть, за ужином все сидели тихо как мыши. В гости приехал сын Рейдара с семьей, поэтому старички не смели говорить о своих делах. Только бросали друг на друга многозначительные взгляды. Но когда Карстен с женой и детьми уехал, Ингрид наверняка захотелось обсудить с мужем положение дел!
— Зачем?
Фрёлик досадливо вздохнул:
— Ну как ты не понимаешь? Им надо было ложиться в постель. Их ждала интимная близость…
— А может, и не ждала. Мы не знаем.
— Я не только секс имею в виду, а вообще… близость. В одной постели спят только близкие люди. Старик… Есперсен… застукал жену с любовником. И что он должен был подумать? Стрёмстед молодой и сильный. Должно быть, жена выбрала его потому, что ей хочется секса. Ты только представь себе! Есперсену под восемьдесят, и он импотент. Узнав, что его жена выбрала молодого красавца, он как будто пощечину получил. Нет, по-моему, они в тот вечер просто не могли не говорить о ее измене!
— Не обязательно.
Фрёлик ошеломленно спросил:
— Ты не думаешь, что они говорили об этом?
— Я не думаю, что они обязательно говорили о ее измене, — пояснил Гунарстранна.
— Почему?
— Есть вещи, о которых лучше не говорить.
— Но ведь она ему изменила!
— Знаю, что изменила! А ты не задумывался о том, что, возможно, у тебя и Рейдара Фольке-Есперсена разные системы ценностей?
— Какие еще системы ценностей?
Гунарстранна досадливо махнул рукой:
— Да ладно! Продолжай. На чем ты остановился?
— Вот как, по-моему, все было. Супруги поссорились. Может быть, она рассвирепела после того, как он отказался разговаривать с ней. А может, наоборот, уперся и снова потребовал, чтобы она рассталась с любовником. Из-за того что она ему изменила, он отказался спать с ней в одной постели. Мне кажется, он спустился в магазин, чтобы лечь там. Она не могла смириться с его упрямством и спустилась следом за ним. В магазине ссора продолжилась, и в конце концов она схватила висевший на стене штык и заколола его. — Фрёлик изобразил в воздухе удар штыком.
— Зачем ему ложиться спать в магазине? В их квартире много комнат, и везде есть диваны.
— Ну ладно, старик пошел в магазин не для того, чтобы спать. Ему захотелось взглянуть на новые приобретения, о которых за ужином рассказывал Карстен, или проверить, заперта ли дверь, или просто посидеть в тишине и подумать… Мало ли зачем! Это ничего не меняет. В конце концов она заколола его!
— А потом?
— Что?
— Что случилось потом? — с интересом спросил Гунарстранна.
— Ну… она раздела его, нацарапала непонятные знаки у него на груди и на лбу… для отвода глаз. А потом отволокла труп на витрину. Остальное нам известно…
— Допустим. Продолжай. А потом?
— Потом она возвращается наверх, в квартиру… и ее охватывает паника. Она симулирует нервный срыв и пытается придумать, как соскочить с крючка. — Фрёлик вскинул руки вверх. — Вот зачем она звонила Карстену! Ей важно было внушить всем, будто в магазин забрался вор.
— А потом? — спросил Гунарстранна, взмахнув рукой.
— Ведь она могла бы позвонить любовнику, — торжествующе продолжал Фрёлик. — Если бы она в самом деле испугалась, она бы наверняка позвонила ему! Но нет, она звонит сыну Рейдара. Зачем, если не для того, чтобы обеспечить себе алиби?
— Ладно, а дальше-то что?
— А дальше все пошло не так, как она рассчитывала. Жена Карстена наорала на нее, потому что нечего будить людей в полтретьего ночи. До утра она сидела без сна и грызла ногти. А потом ей улыбнулась удача: труп заметила почтальонша. Ей не пришлось спускаться вниз и делать вид, что покойника нашла она. И полицию вызывать тоже не нужно…
— В твоей версии есть несколько изъянов.
— Ну и ладно. Зато у меня хотя бы есть версия. Кстати, когда я спросил ее, слышала ли она в ту ночь какой-нибудь шум снизу, она прямо посерела. Я не сомневаюсь, она что-то скрывает. Совершенно в этом уверен!
— Возможно, — согласился Гунарстранна и замолчал. Некоторое время они смотрели друг на друга, а потом Гунарстранна задумчиво спросил: — И все-таки, зачем сажать труп на витрину?
Фрёлик задумался.
— Нам придется задать этот вопрос всем подозреваемым, — сказал он. — Однако с точки зрения моей версии он не существенен.
— Не существенен? Не вижу логики в поступке жены, которая выставляет тело убитого ею мужа на всеобщее обозрение! Если бы она пыталась скрыть убийство или свалить его на неизвестного грабителя, логично было бы оставить труп на полу в магазине, причем в одежде. Логично было бы как-то повредить дверь или разбить окно… Все лучше, чем раздевать труп догола и сажать на витрину!
Оба замолчали и уставились в пространство.
— Возможно, он угрожал ей, что разведется с ней и лишит ее наследства, — сказал наконец Фрёлик. — Тогда становится понятно, почему он аннулировал завещание. Кроме того, становится понятно, почему он не предложил адвокату составить новое завещание. — Все более волнуясь, Фрёлик вскочил и снова сел. — Ну конечно! Все очевидно. Именно так все и было! Он пригрозил жене разводом и лишением наследства, чтобы надавить на нее.
Гунарстранна покачал головой:
— С наследством мы уже разобрались.
Фрёлик начал рассуждать вслух:
— Допустим, она с самого начала вышла за старого козла из-за денег. Молодые красотки чаще всего выходят за стариков из-за денег — это всем известно. Предположим, так же было и у Есперсенов. Она терпит почти двадцать пять лет, все ждет богатства, и вдруг ее мечты о райской жизни разбиваются вдребезги, потому что он узнал о ее измене. Вот почему она убивает Рейдара. Чтобы у него не осталось времени составить новое завещание и отдать деньги другим!
— Два аргумента против, — сказал Гунарстранна. — Во-первых, вероятнее всего, ни о каких больших деньгах речь не идет. Да, Есперсены жили в хорошей квартире в центре Осло. Судя по всему, они были неплохо обеспечены. И все же ничто не указывает на то, что у Есперсена было большое состояние. Во-вторых, я не верю, что Ингрид Есперсен способна выйти замуж из-за денег. Кроме того, я не очень уверен в том, что ее измена в самом деле беспокоила Рейдара.
— Он ведь позвонил ее любовнику, — возразил Фрёлик. — И приказал жене немедленно порвать со Стрёмстедом.
— Так-то оно так, но нельзя забывать, что Рейдар уже очень долго жил с молодой женой. Помнишь, что я сказал, когда впервые увидел Ингрид? Я сразу заподозрил, что у нее есть любовник. Рейдар явно не был дураком, он вполне мог давно подозревать ее. Более того, мне кажется, он сквозь пальцы смотрел на ее измены.
Фрёлик обдумал слова Гунарстранны и тоже выдвинул контраргумент:
— Раз Есперсен мирился с изменами жены, зачем он тогда звонил ее любовнику тринадцатого?
— Мы не знаем, зачем он звонил. Может быть, хотел ее позлить, продемонстрировать, что ему известно о ее интрижке, — мрачно ответил Гунарстранна. — Может быть, он хотел, чтобы она опомнилась. Не знаю…
— Все возможно, — перебил его Фрёлик. — А все-таки он застал жену у любовника, а через несколько часов позвонил адвокату и аннулировал завещание, по которому львиная доля наследства достается ей. Это неспроста! К тому же потом его убивают. Кроме того, нельзя сбрасывать со счетов и любовничка — Стрёмстеда. Скорее всего, он тоже замешан в деле.
Гунарстранна продолжал невозмутимо, словно коллега и не перебивал его:
— Возможно, Рейдар решил позвонить Стрёмстеду не просто так. Что-то могло подтолкнуть его.
— Что, например?
В их рассуждения вмешался телефонный звонок. Гунарстранна взял трубку, пару секунд помолчал и сказал:
— Прекрасно, Иттерьерде. Смотри не упусти их! — Он нажал отбой и пояснил: — Переполох в раю… Это Иттерьерде. У Ингрид очередное свидание с Эйольфом. Они катаются на машине.
— Сговариваются, чтобы не путаться в показаниях? — предположил Фрёлик.
— Нет, судя по всему, ругаются.
Детективы переглянулись.
— У них ведь в самом деле уже три года роман. Было бы странно, если бы они не говорили о смерти Рейдара. — Фрёлик почесал бороду. — Она, естественно, злится на него… Ведь она-то вначале ни словом не обмолвилась о своей интрижке, а Стрёмстед сразу во всем признался.
— Интересно, подпишет ли она новый протокол, — заметил Гунарстранна, снова задумываясь. — Красавчик Стрёмстед постоянно живет с мужчиной. В то же время он раз в неделю ублажает Ингрид Есперсен. Почему? — спросил инспектор и сам же себе ответил: — Наверное, потому, что он бисексуал. Если бы он любил Ингрид, вряд ли он жил бы с кем-то еще, верно?
— Хочешь сказать, из-за того, что Стрёмстед живет со всеми подряд, он не может оказаться убийцей? — спросил Фрёлик и продолжил: — Мы не знаем, какие чувства их объединяют. Возможно, он трахал ее, надеясь урвать долю от магазина…
Гунарстранна по-прежнему сидел насупившись.
— На следующий день после убийства они заехали на другой конец города, к самому Тёйен-парку, — тихо заметил Фрёлик. — Оба живут совсем рядом, в лучшем районе Осло. Зачем им забираться в такую даль, если не для того, чтобы спрятаться от нас и договориться о своих показаниях? — Он развел руками. — И теперь они делают то же самое!
— По-моему, в чем-то ты прав. Тёйен довольно далеко…
— Зачем им забираться туда, если не для того, чтобы отделаться от Иттерьерде? — Взволнованный Фрёлик вскочил. — Даже если они не могли поехать на квартиру к Стрёмстеду из-за его сожителя… Они ведь могли поехать к Ингрид! Почему же не поехали? Ну, во-первых, у ее дома постоянно дежурят полицейские. И во-вторых, им, наверное, неприятно было заниматься сексом прямо над тем местом, где убили ее муженька. Представь себе ночь убийства: Ингрид проверила все двери в доме. Если они со Стрёмстедом действовали сообща, она сыграла роль троянского коня… то есть троянской лошади.
Гунарстранна вздохнул:
— Если Ингрид, как ты говоришь, сообщница и впустила в дом убийцу, зачем она рассказала о снеге на полу? Если она впустила его, почему не промолчала о лужах? Ведь лужи в спальне означают, что в дом действительно кто-то входил.
— А если она проснулась, охваченная страхом, и позвонила Карстену, а потом к ней неожиданно заявился убийца…
— Тогда она — не сообщница, — сказал Гунарстранна.
— Да, но, если все было именно так, значит, она нарочно придумала рассказ о лужах на полу. Для отвода глаз! Снег должен навести нас на мысль, что еще до того, как она проснулась, в дом явился посторонний. А ведь на самом деле посторонний пришел уже после ее звонка Карстену!
— Конечно, такое возможно…
— А может, Стрёмстед пришил старика без ее ведома, — продолжал Фрёлик, все больше возбуждаясь. — Допустим, Стрёмстед убивает Рейдара. Потом забирает у убитого ключи, поднимается на второй этаж, будит ее, рассказывает, что он сделал, и…
— Два довода против, — перебил его Гунарстранна.
Фрёлик тяжело дышал.
— Во-первых, Стрёмстед сразу же рассказал тебе о звонке Рейдара посреди их любовных утех. А ведь признаваться ему было совсем не обязательно! Рассказав о звонке Рейдара, он преподносит нам на блюдечке мотив для убийства. Возможно, его признание свидетельствует о том, что ему нечего скрывать. Во-вторых… — Гунарстранна вдруг замолчал.
Фрёлик терпеливо ждал.
— Остается еще вопрос с витриной и надписью на теле покойника.
— Кто бы ни убил Рейдара, этот вопрос так и останется головоломкой, — ответил Фрёлик, с раздражением отметая доводы коллеги.
— Ну да, наверное, — согласился Гунарстранна. — И все-таки мне кажется, что убийца поступил так неспроста. В его действиях прослеживается какая-то логика… Кроме того, наши голубки, как выяснилось, не были до конца откровенны друг с другом. У танцора имеется сожитель-гомосексуалист. Судя по всему, Ингрид Есперсен не знала об этой связи. — Гунарстранна изобразил указательными пальцами знак кавычек. — Видел бы ты, как она вылетела из кафе! Сцена, достойная «Оскара»… Да еще поскользнулась и плюхнулась лицом в снег у меня на глазах.
— А ведь она хорошо владеет своим телом…
— Наверное. И все-таки не верится, что она не знала об ориентации Стрёмстеда. Я ни разу не встречал женщины, которая не раскусила бы гея с первого взгляда. М-да, ну и вляпалась же она, нечего сказать! Три года встречалась с ним в квартире его сожителя! По-моему, она должна была догадываться о том, что он гомосексуалист.
— Он бисексуал, а не гомосексуалист.
— Иттерьерде уверяет, что он сразу все понял, когда увидел, как наш красавчик виляет задом. Совсем как олимпийский чемпион по спортивной ходьбе!
Фрёлик удивленно поднял брови:
— Только не говори, что я не умею отличать гомо — и гетеросексуалов! Особенно если они не чемпионы по спортивной ходьбе. Я бы ни за что не заподозрил в Стрёмстеде бисексуала.
— Но ведь ты не женщина!
— А ты?
— Ну…
Фрёлик ухмыльнулся.
Гунарстранна поспешил сменить тему:
— Ладно, хватит! По-моему, она знала! Возможно, Ингрид действительно замешана в убийстве, но пока мне кажется, что неразумно складывать все яйца в одну корзину. К тому же, учитывая, что Стрёмстед живет с мужчиной, вряд ли он убил Есперсена из-за нее.
— Ну и что теперь?
— Как всегда, нам придется выяснить, кто что делал и когда, — устало ответил Гунарстранна. Он полистал стопку документов. — Придется побеседовать с этим его партнером и выяснить, может ли он подтвердить его алиби. Но сначала пусть вдова подпишет новый протокол. Интересно, приедет ли она? — Он вытащил еще один документ из стопки. — Пришел отчет из экспертно-криминалистической лаборатории. На обоих бокалах для хереса, обнаруженных мною в Энсьё, есть отпечатки пальцев. Один комплект принадлежит Рейдару. Второй — другому человеку.
— Как по-твоему, кто к нему приходил?
Гунарстранна широко улыбнулся:
— Здесь можно только гадать, но мне кажется, что к нему приходила женщина. Причем не его жена!
Глава 29
ДАМА В КРАСНОМ
Гунарстранна решил пойти через центр. Он немного полюбовался на детей, катавшихся на открытом катке в парке Спикерсуппа. Громко играла музыка диско. Прожектор заливал каток резким белым светом, отчего каток превращался в декорацию для киносъемки; коньки чиркали по льду, взметая тонкую ледяную стружку, похожую на сахарную пудру. Две блондинки лет двадцати с небольшим не спеша катались кругами. Время от времени они осторожно делали пируэты и хихикали, радуясь, что очутились в центре всеобщего внимания.
Гунарстранна пошел дальше по оживленной улице Лилле Гренсен, повернул на Акергата и, перейдя площадь перед зданием парламента, зашел в кафе «Юстисен». Там он не спеша выпил чашку кофе, прочел два таблоида и послушал глубокомысленные разговоры завсегдатаев. За столик у окна, крякнув, сел какой-то бродяга. Судя по всему, недавно он побывал в ночлежке Армии спасения, где его помыли, постригли и приодели. Очень хорошенькая официантка принесла бродяге пиво, картошку и яичницу.
— Роджер, ты руки помыл? — сурово, по-матерински спросила она.
— Я чист, как филадельфийский пятидесятник, — вздохнул в ответ Роджер и набросился на еду и пиво.
Гунарстранна вышел улыбаясь. На улице уже темнело; он зашагал по Стургата к трамвайной остановке. Он собирался навестить Гро Хеге Вюллер.
Когда он представился ей в домофоне, она ответила не сразу. В конце концов запирающий механизм зажужжал, и он вошел. Поднимаясь по лестнице, Гунарстранна нечаянно лягнул металлические перила — они глухо зазвенели. Ему показалось, что хозяйка совсем не удивилась его приходу.
— Так и думала, что вы вернетесь, — сказала она, пропуская его в прихожую.
Гунарстранна вошел и огляделся. Гро Хеге Вюллер снимала однокомнатную квартиру; судя по всему, ее сдавали молодым людям, которые находились в стесненных обстоятельствах. Прежде просторные апартаменты поделили на несколько квартир похуже. Во всяком случае, жилье, которое предоставили Гро Хеге Вюллер, раньше было людской или кладовкой. Комнату примерно в тридцать квадратных метров с высоким потолком превратили в двухъярусное жилье. Второй ярус состоял из антресолей, где Гро Хеге устроила спальню. Над зоной отдыха, состоящей из дивана и кресла, она повесила какие-то красные тряпки. За ними на антресолях виднелись подушки и одеяла. На батарее под окном сохли три пары трусиков и черные колготки.
Она стояла у двери и мерила его оценивающим взглядом. Сегодня она была в линялых джинсах в обтяжку. Джинсы с низкой талией открывали глубокий пупок, украшенный пирсингом — жемчужиной в серебряной оправе.
Инспектор Гунарстранна сел в кресло, не дожидаясь приглашения. На столе стоял переносной телевизор диагональю десять дюймов с выдвижной антенной.
— Когда вы в последний раз видели Рейдара Фольке-Есперсена? — тихо спросил он.
— Накануне его смерти.
— В четверг или в пятницу?
— В пятницу, тринадцатого января.
Они посмотрели друг другу в глаза. Так как Гро Хеге не отвела взгляда, Гунарстранна воздержался от замечаний по поводу ее ответа.
— Какова была цель вашей встречи?
— Работа.
— Вы работали на него раньше?
— Да.
— В офисе?
— Нет.
Гунарстранна ждал.
— Мы с ним встречались раз в месяц. Как правило, о времени договаривались заранее, — продолжала Гро Хеге, опускаясь на диван под низкими антресолями. — Я приезжала в Энсьё, на улице Бертрана Нарвесена. — Она поджала под себя ногу.
— Вы оба пили херес, — заметил Гунарстранна.
— Да. Я пила херес и слушала Шуберта.
— В этом и заключалась ваша работа?
— Она стоила две тысячи крон. Часовой ангажемент. — Гро Хеге картинно взмахнула рукой и закатила глаза. — Как вы, наверное, понимаете, мне нужны деньги.
— Вы занимаетесь проституцией?
Она вздохнула и с серьезным видом покачала головой. Видимо, его вопрос она сочла дурацким.
— Нет, проституцией я не занимаюсь. Такое мне и в голову не приходило!
— Исполняете стриптиз?
Гро Хеге наградила инспектора презрительным взглядом и опять покачала головой:
— Неужели я выгляжу такой дешевкой?
Вместо ответа, Гунарстранна спросил:
— Ну а чем же вы занимаетесь?
— Я актриса. Играю в спектаклях. — Заметив, как удивился инспектор, она улыбнулась. — Фольке платил мне за то, чтобы я исполнила роль в сочиненной и поставленной им пьесе. Фольке никогда не пытался со мной заигрывать. Ни разу!
— Почему вы называете его «Фольке»? — поинтересовался Гунарстранна.
— Сама не знаю. «Рейдар» мне не нравится. «Рейдар» звучит глупо.
— Давно вы этим занимаетесь?
— Чем — этим?
— Играете, так сказать, в ролевые игры.
— Полтора года.
— Что за человек был Фольке-Есперсен? — спросил Гунарстранна.
Прежде чем ответить, она задумалась и наконец ответила:
— Милый. Порядочный… Старый… и импотент, в чем он признался безо всякого смущения. Мы с ним постепенно очень сблизились, каждый раз исполняя одни и те же роли. Но в физическом смысле он сближаться со мной не хотел.
— А вы?
— Не знаю, — ответила она, скрестив руки на груди и чуть подавшись вперед. Немного подумав, она продолжала: — Мне кажется, чувства, которые мы питали друг к другу, можно назвать… в определенном смысле любовью. — Говоря, она по-прежнему смотрела куда-то вдаль. — Точнее, бледным подобием любви. Мы снова и снова играли одну и ту же пьесу в его кабинете. Представление продолжалось час-полтора с интервалом в несколько недель.
Гро Хеге замолчала, но Гунарстранна понимал, что она еще не закончила.
— Он был очень… он много знал, мне нравились его чувство юмора, любовь к недосказанности, и еще…
Она осеклась.
— Что еще? — спросил инспектор.
— И еще он был очарован мною. Да, вот что важно: он был очарован мною.
Некоторое время оба молчали.
— Он был хороший, — продолжала Хеге. — Всегда хорошо выглядел. От него приятно пахло кофе, сигаретами и… в общем, такой специфический запах… — Губы у нее дрогнули.
— Почему вы играли свою роль именно в тот день?
— Не знаю.
— Почему все-таки именно в тот день? — медленно повторил Гунарстранна.
— Не знаю. Мы должны были встретиться позже…
— Что? — От волнения Гунарстранна подался вперед; у него даже сел голос.
— Мы должны были встретиться позже… Почему вы так разволновались? Успокойтесь, пожалуйста!
— Что вы имеете в виду? Ваша встреча в тот день не была запланирована заранее?
— Нет, он мне позвонил.
— Когда?
— Примерно… между двумя и половиной третьего. Спросил, нельзя ли перенести нашу встречу. Мы ведь договаривались только на двадцать третье…
— Такое случалось часто — что он звонил вам и переносил встречу?
Она покачала головой:
— Никогда.
Гунарстранна откинулся назад. Пальцы у него дрожали.
— За полтора года он ни разу не перенес встречу?
— Вот именно.
— А тринадцатого объяснил, почему хочет увидеться именно в тот день?
— Нет.
Инспектор ждал.
— Я не спрашивала, — пояснила Хеге Вюллер.
— Почему?
— Откровенно говоря, я очень обрадовалась, что он меня вызвал.
Гунарстранна бросил на нее скептический взгляд:
— Ну и что это была за пьеса?
— Я играла женщину. У меня было две реплики в диалоге.
— И на то, чтобы произнести две реплики, у вас уходил час?
— Мы занимались… импровизацией. В пьесе у меня две обязательные реплики. Я должна была произносить их вне зависимости от того, о чем мы говорили. Мы общались на самые разные темы, но главные реплики всегда оставались одними и теми же. Начиналась импровизация всегда одинаково, а заканчиваться могла как угодно. Только две мои реплики всегда должны были оставаться неизменными. Заранее я не знала, когда у меня появится возможность произнести их. И все же он счел реплики настолько важными, что даже устроил пробы перед тем, как пригласить меня на работу… Да, — продолжала она, увидев, как инспектор от изумления приоткрыл рот, — я прошла пробы… Думаете, я шучу? Все было серьезно.
— Значит, слова о том, что ваш отец был знаком с Фольке-Есперсеном, чушь?
— Не чушь, а ложь.
— Ну ладно. Так что же за реплики вы должны были произносить?
Она положила голову на спинку дивана.
— Декорации каждый раз были одни и те же. Он стелил на стол белую скатерть и разливал по бокалам херес. На подоконнике стоял старый кассетный магнитофон с ужасным звуком…
Гунарстранна досадливо махнул рукой, чтобы она продолжала.
— Он сидит там… — Хеге показала на стул рядом со своим письменным столом. Затем подошла к двери и повернулась к ней спиной. — Я стучу… — Она постучала в дверь и продолжала: — Вхожу, и мы начинаем разговаривать. Да, кстати, на мне красное платье… я могу показать вам его… и темный парик.
— Парик?
— Да, парик. Длинные черные волосы до плеч.
— Что-нибудь еще?
— Мушка, вот здесь. — Она ткнула себя пальцем в левую щеку. — Я рисовала себе родинку…
Инспектор тихо присвистнул и повторил:
— Родинку…
Она кивнула.
— Ну а реплики? — нетерпеливо спросил Гунарстранна, следя за ней взглядом.
Гро Хеге Вюллер снова села на диван и заговорила, закрыв глаза, как будто слова давались ей с большим трудом:
— «Когда в твоей жизни остаются одни воспоминания, ты всегда вспоминаешь все хорошее, что с тобой было. Именно такие воспоминания сохраняются дольше всего. Благодаря им память становится твоей самой большой ценностью. Дороже всего способность помнить, не просто возвращаться по следам, но еще и осознавать, кто ты, понимать свою душу».
— И вы должны были произносить эти слова каждый раз?
Она кивнула:
— Да, причем не обязательно в одно и то же время. Часто я разбивала свою реплику на несколько кусков. Сначала одно предложение, следующее — в другой подходящий момент. Для нас это стало своего рода игрой. Фольке с нетерпением ждал следующей фразы, нарочно строил беседу так, чтобы мне трудно было вставить реплику по смыслу… Мы устраивали целые спектакли. Да, своеобразные, да, необычные, но спектакли.
Инспектор нашел чистую страницу и протянул Хеге Вюллер блокнот и ручку.
— Запишите, — попросил он. — Запишите ваши слова.
Она послушно стала писать. Она оказалась левшой и держала ручку немного неловко.
— Вы можете рассказать мне что-нибудь еще? — спросил инспектор, когда она закончила.
Она пожала плечами:
— Многое он оставлял на мое усмотрение. Я сама решала, как войти, как начать беседу. Все зависело от моего настроения и состояния. Иногда мы то и дело сбивались, отклонялись от прямого курса. Но основа была неизменной: херес, Шуберт… — Она осеклась.
— Шуберт?
— Да, у него всегда играла одна и та же музыка — Восьмая симфония Шуберта. Неоконченная.
— О чем вы говорили тринадцатого?
— О прощении.
— Дальше! — досадливо воскликнул Гунарстранна.
— Да, мы говорили о прощении, обсуждали прощение как явление.
— Назывались ли какие-нибудь имена?
— Никаких.
— Он упоминал какие-то события?
— Связанные с его жизнью? Нет…
— И он хотел, чтобы вы его простили?
Она кивнула.
— Зачем? Зачем ему нужно было, чтобы вы его простили?
— Он так и не объяснил. Вот только…
Гунарстранна ждал затаив дыхание. Хеге долго молчала, а затем отвернулась. Он откашлялся.
— Вы, наверное, гадали, в чем смысл придуманной им постановки?
— Вначале я, конечно, задумывалась об этом. Но шло время, и я… — Она помолчала.
Гунарстранна не сводил с нее взгляда.
— Как мне кажется, все довольно очевидно. Он хотел, чтобы я изображала другую женщину. Возможно, в свое время он ее любил, стремился к ней, но у них ничего не вышло… Меня подобные вещи не слишком интересуют.
— Почему?
Она печально улыбнулась:
— Он мечтал о своем идеале, а у него была я. Часть моей личности, которая существовала в тот момент, в той комнате. Первое время он просил меня представить, будто я — какая-то другая женщина, но… вначале я думала, что этим дело и ограничится, что я буду олицетворять какую-то неизвестную. А вышло по-другому… Нет, не так! — Она в досаде покачала головой, как будто поняла, что сморозила глупость.
— Продолжайте, — кивнул инспектор.
— Однажды, примерно полгода назад, я заболела гриппом. Поднялась высокая температура… под сорок. Мне пришлось отказаться от визита. — Она улыбнулась. — Фольке ужасно расстроился. Я подобрала себе замену, еще одну актрису, очень хорошую, но он и слышать ничего не желал. Ему нужна была я! — Хеге вскинула голову. — Вы понимаете? Ему нужна была именно я. Я, а не другая… не любая другая актриса. Хотя я приходила к нему в том же платье, в том же парике, он думал не о той женщине, а обо мне!
Гунарстранна встал и принялся расхаживать туда-сюда. У окна остановился и посмотрел на деревья, окаймляющие улицу. Их тяжелые безлистные ветки тянулись к небу.
— И все-таки, наверное, простить его должна была она, — послышался тихий голос у него за спиной. Инспектор обернулся. — То есть… я должна была простить его от ее имени. По-моему, когда-то он сильно обидел ее, а извиниться не успел…
Гунарстранна задумчиво кивнул.
— Ваша последняя встреча состоялась вечером накануне его убийства. Какую еще реплику вы должны были произнести? — Он круто повернулся к Хеге Вюллер. Она смотрела куда-то в сторону. — Какой была последняя реплика?
Она замялась в нерешительности. Гунарстранна выразительно посмотрел на нее:
— Кто была та женщина, от чьего имени вы должны были его простить?
Она покачала головой:
— Понятия не имею!
Гунарстранна вздохнул:
— Не пытайтесь меня обмануть! Вы не могли не знать. Ведь вы изображали ее, изображали конкретную женщину. Наверняка вы спрашивали его, как она выглядела, как вела себя… Вы должны были войти в роль!
— Я в самом деле понятия не имею, кто она была.
— Но ведь вам, наверное, очень хотелось спросить! Женщина, похожая на вас, только с длинными черными волосами, с родинкой на лице… Да, вы с ней очень похожи. — Гунарстранна помолчал и негромко продолжал: — Сейчас я кое-что вам скажу. У меня есть ее фотография.
Гро Хеге Вюллер побледнела и с сомнением покосилась на инспектора. Гунарстранна заметил, что она держится как-то неуверенно, скованно. Такого раньше не было.
— Вы похожи на нее, — без выражения продолжал Гунарстранна. — Я это заметил… еще на похоронах.
— Я вам не верю! — прошептала она и гораздо более уверенным голосом высказала свое предположение: — Вы блефуете!
Гунарстранна откинулся на спинку стула, закинул ногу на ногу и стал наблюдать за ней. Неуверенность все больше овладевала его собеседницей. Выждав немного, он спросил:
— Зачем мне вас обманывать?
— Где фото?
Он похлопал себя по нагрудному карману:
— Здесь.
— Покажите!
Гунарстранна сам не знал, стоит ли показывать ей старый снимок.
— Или мне нельзя ее видеть?
— Да зачем она вам?
— Покажите, пожалуйста, — безапелляционно потребовала Хеге.
Гунарстранна лукаво улыбнулся:
— Хотите понять, хорошо ли вы справились с ролью, удалось ли вам перевоплотиться в нее?
— Нет! — отрезала она.
— Точно? — Гунарстранна холодно улыбнулся. — А как же две ваши реплики? Они ведь наверняка имеют к ней какое-то отношение!
— Вы покажете мне фото, если я скажу вторую реплику? — взмолилась она.
— Хорошо.
— «Я люблю тебя».
— Что, простите?
— Это и была вторая реплика: «Я люблю тебя». — Хеге Вюллер закрыла глаза и словно перенеслась в другой мир. И снова что-то в очертании ее профиля, мягко подсвеченного лампой, лишило инспектора дара речи. Он сидел точно громом пораженный. Хеге медленно открыла глаза. Они с Гунарстранной посмотрели друг на друга. — Фото! — напомнила она.
Инспектор сунул руку в карман и достал оттуда фотографию, которую нашел в кабинете Есперсена. Не показывая ее своей собеседнице, он смущенно кашлянул и спросил:
— Вы уверены, что хотите на нее взглянуть?
Они снова посмотрели друг на друга. На несколько секунд в ее голубых глазах мелькнула неуверенность; она стала такой хрупкой и беззащитной, что у Гунарстранны защемило в груди. Он понял, что она все заметила и что ей стало неприятно. Гро Хеге Вюллер отвернулась и прошептала:
— Да… вы правы, наверное, лучше мне ее не видеть.
Он не шелохнулся.
— И что же? — спросила она в замешательстве. — Это все?!
Гунарстранна провел пальцем по губам и спросил:
— Вам не показалось, что в тот день что-то пошло по-другому?
— Знаете, у нас каждый раз все было по-другому… Хотя… По-моему, в тот день Фольке был какой-то… грустный. — Голос у нее сорвался.
— В каком смысле грустный?
— Он плакал, — ответила Хеге. — Немного, совсем чуть-чуть. А такого раньше никогда не случалось… Не знаю. Мне показалось, он был печальнее, чем всегда. Он был… каким-то притихшим и немного рассеянным.
Гунарстранна внимательно посмотрел на нее. Она была где-то в другом месте. Потом как будто вспомнила, где находится, — казалось, она вынырнула из воды. Даже поморгала глазами, словно не сразу смогла сфокусировать на нем взгляд.
— Что было потом? — негромко спросил он, убирая фотографию назад, в карман.
— Мы уехали вместе, на такси.
Гунарстранна молчал.
— Со склада, — пояснила она. — Из Энсьё.
— Куда вы поехали?
— Сюда.
— Вы оба?
— Я вышла здесь, он поехал дальше. Наверное, к себе домой.
— Кто заказывал такси?
— Он.
— Когда вы приехали к нему на улицу Бертрана Нарвесена, вы ничего не заметили?
Хеге быстро обернулась через плечо:
— А сейчас что вы имеете в виду?
— Ничего. Я просто так спросил, а вот вы, судя по вашей реакции, действительно заметили что-то необычное.
Она не ответила. Инспектор поднялся, отодвинул стол и присел перед своей собеседницей на корточки.
— Вам нечего терять, — негромко сказал он. — И приобретать тоже нечего. Раз уж сказали «А», говорите и «Б» — таковы правила. Поверьте, я знаю правила игры, я играю в нее полжизни. Не лгите мне! Значит, водитель был вашим знакомым?
Она опустила глаза и быстро спросила:
— Как вы догадались?
— Не тяните время! — раздраженно бросил Гунарстранна. — Отвечайте! Вы знакомы с водителем?
— У склада стояло такси.
— Черт побери, отвечайте!
— Его зовут Ришар. Он живет в этом доме… он водит такси. — И сердито добавила: — Я не лгу!
Гунарстранна тихо вздохнул и сел в кресло.
— Вы сами попросили этого таксиста отвезти вас на склад Есперсена в Энсьё? Или он случайно вам подвернулся, когда вы собрались ехать?
— Я попросила его подвезти меня, потому что он был у меня, когда позвонил Фольке.
— Он был здесь, у вас… с вами?
— Да.
— Вы с этим таксистом были здесь одни?
— Да.
— Почему же вы сразу не сказали?
— Не знаю.
— Вы живете с ним?
— Нет.
Инспектор бросил на нее недоверчивый взгляд. Она сделала вид, что не заметила.
— Ришар… А как его фамилия?
— Экхольт. Его зовут Ришар Экхольт. Он работает в вечернюю и ночную смену. Как-то он подвез меня домой и дал свою визитную карточку. Потом я еще несколько раз просила его подвезти меня. Знаете, вечером или ночью иногда трудно бывает дозвониться до такси. К тому же со знакомым ехать как-то спокойнее. Ну да, несколько раз я вызывала его. А он вбил себе в голову, будто влюблен в меня.
— Вы в тот день еще видели Экхольта?
Хеге промолчала.
Гунарстранна нервным движением провел пальцами по губам.
— Поймите, ответ на этот вопрос имеет непосредственное отношение к делу.
— В тот день между нами кое-что произошло… после того, что случилось, я больше не хочу его видеть.
— Что случилось?
— Мне не хочется об этом рассказывать.
Гунарстранна внимательно посмотрел на нее.
— Он вас обидел? — мягко спросил он.
— Ну уж нет…
Инспектор ждал.
— Он вел себя отвратительно. По пути туда все время ворчал, а когда приехали в Энсьё, начал меня лапать и попытался сорвать с меня одежду. Мне пришлось бежать. На улице было скользко и ужасно холодно. — Хеге Вюллер вскинула голову, и Гунарстранна заметил ужас в ее глазах. Она заново переживала неприятную сцену. — Совсем взбесился… Наверное, приревновал меня — он ведь знал, что я еду к другому мужчине.
— Куда вы пошли?
— К Фольке. Он всегда оставлял мне ключ в почтовом ящике. К счастью, я успела отпереть дверь и захлопнуть ее прямо перед его носом…
— Вы не пострадали?
— Нет, только ужасно разозлилась.
— Вы рассказали Есперсену о том, что произошло?
— Да… мой рассказ стал частью представления. Очень хорошо вписался в общую тему… о прощении, — без выражения продолжала она, глядя на стол.
Инспектор наблюдал за ней, не говоря ни слова.
— Когда мы вышли, меня ждал удар. Мне и в голову не приходило, что Ришар будет меня ждать. Его машина стояла у здания склада, — продолжала Хеге после долгой паузы. — Когда мы с Фольке садились в такси, машина Ришара стояла на прежнем месте. Потом он стал следить за нами, приехал сюда…
— Вы точно знаете?
— Я стояла у подъезда. Фольке высадил меня, а сам поехал дальше. Мне пришлось порыться в сумке, чтобы найти ключ. Я заметила, как Ришар в своем такси проехал мимо, вслед за машиной, в которой сидел Фольке.
— Вы уверены, что он поехал следом?
— Да.
— Вы сообщили об этом?
— Что значит «сообщила»?
— Вы сообщили в полицию о том, что он приставал к вам в машине?
— Не о чем сообщать. То происшествие лишь показало его подлинную сущность.
Гунарстранна сунул руку во внутренний карман, достал шариковую ручку и спросил:
— У вас есть бумага?
Хеге Вюллер огляделась по сторонам.
— Ладно, не важно, — буркнул инспектор и, взяв со стола газету, написал на полях шифр, нацарапанный на груди мертвеца. — Вот, посмотрите. Имеет это для вас какое-то значение?
— Вы уверены, что буква правильная? — спросила Хеге.
Гунарстранна вздрогнул.
— А что?
— По-моему, сто девяносто пять — номер такси Ришара, — ответила она. — Только впереди «А», а не «И».
Глава 30
ПРОПАВШАЯ ФОРМА
Вернувшись в тот вечер домой, инспектор Гунарстранна подошел к аквариуму, в котором плавала его золотая рыбка. Вода в аквариуме совсем позеленела. Ему показалось, что рыбка смотрит на него очень неодобрительно. Он пошел на кухню и пожарил яичницу из двух яиц с половиной упаковки бекона; яичницу он положил между двумя кусками хлеба и запил свой тост стаканом молока. Затем он принял горячий душ, сел за свой письменный стол и стал перечитывать материалы дела. Наконец он подошел к старому сундуку, из которого достал бутылку виски. Налил себе стакан и выпил, дочитывая запись своей беседы с Гро Хеге Вюллер. Потом взял трубку и набрал номер.
Франк Фрёлик зевнул, вместо ответа.
— Это я, — сказал Гунарстранна.
— Знаешь, который сейчас час? — осведомился Фрёлик.
— Помнишь, кто-то из соседей Есперсена говорил, что напротив дома стояло такси с работающим мотором? — спросил Гунарстранна.
— Да. — Фрёлик снова зевнул. — Женщина-редактор из «Эгмонта», издательства детской литературы.
— Так вот, я выяснил, как зовут таксиста. Ришар Экхольт.
— Ух ты!
— Я собираюсь вызвать его к нам и допросить. Но было бы неплохо, если бы ты заранее пробил его по базе. Проверь, нет ли у него судимости. Позвони в центральную диспетчерскую таксопарка, расспроси о нем надежных информаторов со связями в данной области.
— Информаторов?
— Экхольт предпочитает работать в ночную смену. Он наверняка возил многих наших постоянных клиентов. А теперь самое главное. Номер его такси — А-195! Я тебе, наверное, помешал?
— Что ты сейчас сказал?!
— Что, наверное, тебе помешал.
— Нет, что-то о номере…
— Номер такси Ришара Экхольта — А-195!
— Черт побери!
— А-195! «А», а не «И»!
— Но ведь вряд ли это совпадение!
— Мы с тобой каждый день сталкиваемся с такими совпадениями. То, что один из сперматозоидов твоего отца выиграл битву за яйцеклетку твоей матери и в результате родился ты, — тоже совпадение. Лишь по воле случая люди живут на Земле, а не на Марсе. Ты отдыхал, когда я позвонил?
— Еще спрашиваешь! Знаешь, который сейчас час?
— Нет, но я слышу у тебя музыку.
— А я не сказал, что лежал в постели.
— Что-нибудь еще?
— Звонил Гленн Мосенг.
— Кто такой Гленн Мосенг?
— Владелец кофейни-кондитерской на улице Якоба Олля. К твоему сведению, напротив кофейни находится дом, в котором живет Стрёмстед, любовник Ингрид Есперсен. Так вот, Гленн Мосенг узнал Фольке-Есперсена на фотографии в газете. Наш покойник сидел в его кафе тринадцатого января примерно с девяти и до одиннадцати — двенадцати.
Гунарстранна присвистнул.
— Стокмо говорит правду, — продолжал Фрёлик. — Тринадцатого утром Рейдар Есперсен не поехал прямо на работу. Он зашел в кофейню-кондитерскую и стал подкарауливать жену.
— Но он ведь не остановил ее, когда она появилась, — возразил Гунарстранна, тяжело опускаясь в кресло с телефоном в руке. — Что он там делал, в этой кондитерской?
— Пил кофе и читал газеты — два часа кряду, не меньше.
Гунарстранна задумался. Фрёлик, все больше оживляясь, продолжал:
— Он ссорится с братьями, а потом звонит жене в то время, когда она у любовника. Мы так или иначе постоянно возвращаемся к жене и любовнику! Вот тебе и возможный мотив!
— Что-нибудь еще? — спросил Гунарстранна, подавляя зевоту.
— Я побеседовал с подружкой Юнни Стокмо, той самой Кариной. Она проститутка и работает у себя на квартире на Терезегате. Она подтвердила, что в ту ночь Юнни был у нее. Но не помнит, когда точно он ушел.
— Не помнит, значит?
— Нет. Стокмо заскочил к ней без предупреждения. Но в полночь к ней должен был приехать какой-то телеведущий — он позвонил заранее. По ее словам, она выставила Стокмо до того, как появился телеведущий. Она еще успела принять душ и прибраться. Так что Стокмо, может статься, и не врет и в самом деле лег спать в одиннадцать.
Гунарстранна зевнул.
— Похоже, завтра нам будет над чем поработать. — Он поймал на себе укоризненный взгляд рыбки Калфатруса, и его кольнула совесть.
Поговорив с Фрёликом, он решил поменять воду в аквариуме. Долго рылся в кухонных шкафчиках и наконец нашел сифон, с помощью которого Эдель переливала вино. Поставив рядом ведро, опустил конец трубки в аквариум и втянул в себя немного воды. Поморщившись, выплюнул мутную жижу в ведро. Он слил почти всю воду, оставил сантиметров пять. Потом взял кувшин и термометр. Калфатрус плавал по дну аквариума с крайне неодобрительным видом. Гунарстранна попытался оправдаться.
— Во всем виноват старик Фольке-Есперсен, — сказал он Калфатрусу.
Вдруг зазвонил телефон.
— Да! — закричал Гунарстранна, хватая трубку.
— Говорит Карстен Есперсен.
— А-а-а…
— Извините, что звоню так поздно. Но я прочел опись… всего, что ваши люди нашли в магазине.
— И что?
— По-моему, ничего ценного не пропало.
— Вы не уверены?
— Я не нашел только военной формы.
— Формы?!
— Да. Она была в картонной коробке; коробка стояла в моем кабинете.
— Что за форма?
— Не могу вам сказать, ведь мы не успели распаковать ее. Коробка была адресована отцу. Вечером накануне… в общем, тринадцатого я рассказал ему о новых поступлениях, и в том числе о форме.
Гунарстранна начал обшаривать глазами стол в поисках сигареты. Похлопал себя по карманам.
— Помню-помню, — буркнул он. — Вы уже говорили о ней… о форме. Значит, в списке, который вам дали, ее не оказалось?
— Нет.
— А может, ее просто описали другими словами? Например, «коробка с одеждой» или «военное обмундирование»… Как-нибудь иносказательно?
— Нет. Ничего похожего.
— Значит, вы не распаковывали коробку? Тогда откуда вы знаете, что в ней лежала именно военная форма?
— Хотя времени у меня было мало, коробку я все же вскрыл и увидел, что в ней лежит комплект военной формы. Она была шерстяная, такая синеватая.
— Что значит «синеватая»? Темно-синяя? Серо-синяя? — уточнил Гунарстранна. Он нашел самокрутку в пепельнице на краю стола и закурил.
— Серо-синяя.
— Значит, больше похожа на летную, чем на военно-морскую?
— Понятия не имею.
— А это не была, скажем, форма трамвайного кондуктора? Даже парламентские служащие носят форму.
— Нет, форма совершенно точно была военная: я увидел нашивки и знаки отличия. Правда, у меня не было времени вынимать ее и осматривать. Я сказал отцу, что прислали военную форму и два бокала из Нёстетангена. Мне показалось, что он не слишком заинтересовался.
— Возможно, ваш отец в ту роковую ночь спустился в магазин, чтобы взглянуть на форму?
— Как-то не представляю его за таким занятием.
Гунарстранна жадно затянулся и спросил:
— Как по-вашему, присланная форма представляет собой определенную ценность?
— Как я уже говорил, у меня не было времени проверить, — ответил Карстен Есперсен.
— Кто прислал коробку?
— Понятия не имею. Не помню. Кажется, там вообще не было адреса отправителя.
— А вам не показалось странным, что какой-то неизвестный прислал вашему отцу комплект военной формы?
Карстен Есперсен хмыкнул.
— Там точно не было адреса отправителя?
— Не помню. Я не обратил особого внимания на коробку.
— Вы сказали об этом отцу?
— О чем — об этом?
— Что на коробке не было адреса отправителя.
— Да, кажется, сказал. А может быть, сказал, что прислали форму, но я еще не успел ее осмотреть. Мне показалось, там был полный комплект — и брюки, и китель, и галстук…
— А сама коробка по-прежнему на месте?
— Нет, я не нашел в описи и коробки.
— Значит, пропали и форма, и коробка?
Гунарстранна попытался представить себе тот вечер. Отец и сын сидят в столовой, пьют кофе с коньяком, вокруг них носятся маленькие дети, а в воздухе висят невысказанные слова…
— В тот вечер вашему отцу несколько раз звонили. Может быть, среди звонивших был и человек, который прислал форму?
— Очень может быть, — согласился Карстен Есперсен. — Но мне о нем ничего не известно.
— Хорошо, — сказал Гунарстранна. — Спасибо, что позвонили. Вы нам очень помогли.
Положив трубку, он несколько секунд постоял на месте, нервно проводя пальцем по верхней губе. Потом вдруг опомнился, бросился на кухню и принялся наливать воду в кувшин. Измерив температуру, осторожно перелил чуть теплую воду в аквариум. Открыл пакет рыбьего корма и высыпал немного на поверхность воды.
— Сушеные личинки мух и копченые паучьи ножки, — пробормотал он, обращаясь к своему любимцу, жадно накинувшемуся на еду. — Королевское угощение!
Себе Гунарстранна налил еще виски, сел за стол и перевернул верхний лист бумаги в стопке. Под ним оказалась копия старой фотографии, которую он нашел в конторе Рейдара Фольке-Есперсена. Он разглядывал снимок, и ему казалось, что темноволосая женщина с родинкой смеется… смеется над ним.