Ожидание в темноте. После неудачного побега из Юпсика прошло пятнадцать лет.

Он один в подвале больницы, но это ненадолго. Он ждет Рами в прачечной, у старого бельевого лифта.

Пятница, вечер, без двадцати десять. Собственно говоря, по плану Лилиан Ян должен был находиться в «Полянке», но он покинул свой пост. Открыл люк в полу убежища и прошел в прачечную. Как и говорил Леген, здесь никого не было. Правда, он обратил внимание на новую деталь: на стене мигали какие-то желтые лампочки. Наверняка как-то связано с предстоящей репетицией пожарной эвакуации.

Он прислушивается, не слышно ли шаркающих шагов в часовне. Нет, все тихо.

Никого, кроме него, здесь нет. И скоро с ним будет Рами. Во всяком случае, он так надеется, и если зажмуриться, то можно услышать ее голос:

Он встряхивается – надо быть начеку.

Он вез Лилиан и троих мужчин в «Полянку» на своем «вольво», и в голове глухо бил большой барабан, который музыканты называют бочкой.

Одного из мужчин он знал – старший брат Лилиан. Двое других не представились, но они были заметно моложе, и Ян предположил, что это друзья ее убитого брата, Йона Дэниеля.

Ханны с ними не было, и в ее отсутствии Лилиан была особенно напряжена. Яну даже показалось, что ее бьет дрожь. Зачем-то накрасилась – ярко-красная губная помада, темные тени на веках… полный абсурд. Для кого? Для охранника Карла? Или для Ивана Рёсселя?

Ян поставил машину как можно более незаметно, рядом с большим дубом, подальше от «Полянки» и, уж во всяком случае, вне досягаемости больничных камер наружного наблюдения.

Никто не произнес ни слова.

Лилиан быстро докурила сигарету, вышла из машины. Остальные двинулись за ней.

В подготовительной школе не горела ни одна лампа, и они не стали зажигать свет.

– Ты останешься здесь, Ян. – Лилиан повернулась к нему. – Хорошо?

Ян молча кивнул.

– И если кто-то появится… ну, в общем, если что не так – сразу звони.

Она вышла на лестницу в подвал, трое молчаливых спутников последовали за ней, и Ян закрыл за ними дверь.

Значит, так. Карл доставляет Рёсселя в комнату свиданий, и его там встречают четверо. Вряд ли он сумет что-то сделать против четверых. Остается только надеяться, что Лилиан и ее спутники сумеют заставить его заговорить. Ян им помочь ничем не может.

У него своя программа.

После их ухода он сидел четверть часа в раздевалке и ждал. Ничего не происходило. Подошел к окну и посмотрел на больницу. Окна светились, но людей не видно.

Пора. Он взял запасную карточку и открыл дверь в подвальный коридор. Там горел свет – Лилиан то ли не хотела, то ли забыла его выключить.

Пора.

Он стоит в прачечной. И что он скажет Рами, когда откроется люк лифта?

Эту фразу он заготовил заранее. А потом? Скажет, что думал о ней все эти годы? Что влюбился в нее с первого дня в Юпсике? Какой любил ее… и как боялся возобновить контакт с внешним миром? Настолько боялся, что в то утро попытался воспрепятствовать их побегу, разбудил охрану…

Яна задержали. Она скрылась. Наверное, беспрепятственно доехала на поезде до Стокгольма, к сестре. Во всяком случае, в Юпсик она не вернулась.

Никто о ней не упоминал. Она уже была вне пределов их служебной ответственности, так о чем говорить?

А через неделю выписали и его. Он даже не разговаривал со своим психологом после попытки побега, и вдруг – сим-салабим, его выписывают. Должно быть, Тони посчитал, что его психический статус стабилизировался, и препятствий к выписке не нашел.

За ним приехал отец. Он не улыбался.

– Ну как? Разобрали тебя на части и свинтили вновь? – только и спросил он.

И в понедельник Ян пошел в школу. Ночь перед этим почти не спал. Лежал с открытыми глазами и думал о Банде четырех, о Торгни и его приятелях, представлял, как убегает от них, словно мышь от кошки, по бесконечным школьным коридорам.

Он пошел в школу один. Как всегда. Друзей у него как не было, так и нет. Неважно. Рано или поздно он повстречается с Бандой четырех, он это знал. Но удивительно – страха не было. Весна, последние числа апреля, скоро конец учебного года. Не надо заглядывать вперед. Как говорят, будет день – будет пища.

После уроков он учился играть на ударных – выбивал палочками тремоло на телефонном каталоге. Или рисовал комиксы – историю Затаившегося.

Рами никаких признаков жизни не подавала. Ни телефонного звонка, ни открытки из Стокгольма.

Последнюю неделю учебного года выпускники-девятиклассники посвящали по традиции пикникам и палаточным экскурсиям. В четверг утром Ян пришел в школу и сразу заметил – случилось что-то необычное. Ученики собирались в группки и о чем-то перешептывались. О каком-то «чудовищном преступлении».

– Неужели правда? – слышалось там и сям.

Никто напрямую к Яну не обратился, но из обрывков разговоров он понял, что в лесу под Нордбру случилось нечто ужасное. Кто-то умер. Кого-то убили.

А потом учитель все рассказал. В лесу убиты два девятиклассника, а один получил тяжелые травмы. После этого поползли слухи и не умолкали до летних каникул.

Ян воспринял всю эту историю с мрачным удовлетворением. Банда четырех уничтожена. В живых остался только Торгни Фридман.

Договор. Рами каким-то образом выполнила свое обещание.

Но она о себе так и не дала знать. Много позже, через пять лет, он увидел в витрине единственного в Нордбру музыкального магазина диск с именем РАМИ.

Он купил диск. Это был ее дебютный альбом, только что выпущенный. И одна из песен называлась «Ян и я».

Вот она и подала о себе знак. А как же это еще понимать?

Как раз в то время он начал работать в детском садике «Рысь». А осенью увидел, как психотерапевт Эмма Халеви привела своего сына Вильяма в соседнее отделение садика, и сразу вспомнил Юпсик. Психобалаболка, подумал он.

Договор.

Ян вспоминал свои подростковые годы – и вдруг удивился сам себе: ему за все это время даже в голову не приходила мысль поинтересоваться, почему Рами заперли в Санкта-Психо. Почему и за что.

Что она такого сделала, что ее отправили сюда, да еще в закрытое отделение?

Он не знает, да и не хочет знать. Он ждет ее в подвале.

Он прислушался – где-то завыли сирены. На дороге. Звук все усиливался.

Пожарные машины?

На стене внезапно зажглась еще одна лампочка, на этот раз красная, и начала мигать с равномерными интервалами. Сигнал тревоги. Скорее всего, сигнал тревоги.

Он посмотрел на часы – без четверти десять. Для учений рановато.

Внезапно задребезжал и задергался мобильник в кармане. Он вздрогнул.

– Алло? – сказал он тихо.

Наверное, Лилиан. И что он ей скажет?

– Привет, Ян. Это Мария-Луиза.

Ян сжал изо всех сил мобильник и тут же отпустил. Так и раздавить можно.

– Добрый вечер, Мария-Луиза. Что-то случилось?

– Да… можно сказать, случилось. Я всем подряд звоню, но никто не отвечает. Хотела тебя спросить – ты не видел Лео? Лео Лундберга?

– Лео? Нет… а что?

– Лео сбежал от своих приемных родителей. Играл во дворе. Стемнело, они спустились его забрать. А его и след простыл.

Ян слушает и совершенно не представляет, что на это сказать. Ему сейчас не до детей, но что-то же он должен ответить.

– Лео – мой любимец, – говорит он.

Мария-Луиза отвечает не сразу. Она, очевидно, не поняла, что он хотел сказать. По правде, он и сам не понял.

– Важно его найти… Ты сейчас где, Ян? Дома?

– Да… – понизив голос, говорит он и чувствует себя разоблаченным.

– Хорошо… теперь ты знаешь, что случилось. Мы уже подключили полицию. Если что-то увидишь или узнаешь, сообщи им. Или мне.

– Само собой… Я позвоню.

Ян нажимает кнопку отбоя и переводит дух. Лео… его вечная неуемность, вечное беспокойство. Плохо, что он сбежал, но этим занимается полиция, и Ян ничего не может сделать. Он должен быть там, где он есть. Ради Рами.

И через несколько минут он наконец слышит звук, которого ждал, – с лязганьем и скрипом заработал барабан бельевого лифта.

Сердце екнуло и забилось. Он подошел поближе клюку. Звук нарастает, слышно, как погромыхивает кабина.

Лифт с глухим стуком останавливается. Несколько секунд молчания. Дверца медленно приоткрывается. Там кто-то есть.

Сердце вот-вот вырвется из груди. Ян делает шаг к лифту.

– Ты здесь, – шепчет он. – Наконец-то… Добро пожаловать… поздравляю…

Из кабины появляется рука, за ней нога в джинсах. Спустя мгновение нога безжизненно падает на пол.

– Рами?

Ян приближается клифту – и дальнейшее происходит очень быстро. Слишком быстро – он не успевает среагировать. Тяжелая дверь с грохотом распахивается и со всей силы бьет его в грудь. У него перехватывает дыхание от боли, и он тяжело опускается на пол.

Какое-то шипение, воздух белеет, Ян падает на спину. Глаза невыносимо щиплет, он не может вдохнуть.

Слезоточивый газ. Кто-то направил на него баллончик со слезоточивым газом.

Рядом с ним тяжело падает тело. Несмотря на ручьем текущие слезы, Ян успевает разглядеть глубокую резаную рану на шее и почувствовать горячую липкую кровь на руке.

Мужчина. Охранник. Он узнает его – Карл. Ударник из «Богемос», тот, кто обещал помочь поговорить с Рёсселем. Кажется, он умирает.

– Карл?

Или уже мертв. Не шевелится, футболка почернела от крови.

Ян пытается проморгаться и сфокусировать зрение. В лифте что-то шевелится, какая-то тень. Помимо умирающего охранника, в кабину втиснулся еще кто-то…

С трудом выбирается из тесного пространства… кто это? Алис? В больничной одежде: спортивная курточка, серые хлопковые брюки, белые кроссовки.

Больной. Пациент. Заключенный.

Но не Алис.

Мужчина.

Он наклоняется над Яном и хватает его за руки. От него пахнет дымом, слезоточивым газом и еще чем-то… бензином?

– Не дури, – говорит он тихо. – Расслабься.

Теперь Ян не может пошевелить руками – они крепко связаны пластиковым браслетом. Почище наручников.

Незнакомец сует баллончик в карман и поднимает Яна с цементного пола. Лицо его в тени, но Ян видит, что помимо баллончика с газом у него есть и еще кое-что. В правой руке он сжимает нож.

Нет, не нож. Опасная бритва, вся в крови.

– Я знаю, кто ты. – Голос хриплый, но спокойный, даже монотонный. – Ты мне все про себя рассказал.

Ян успевает поразиться несоответствию – мягкий, ласковый голос и мгновенные, уверенные движения рук. Он рывком поднимает Яна с пола:

– Ты поможешь мне выйти отсюда.

Ян моргает. Он ничего не может понять.

– Кто ты?

– Погляди сам.

Он быстро поднимает левую руку, и Ян узнает его.

Иван Рёссель. С Ангелом в руке. Он выглядит старше, чем на экране компьютера, у него появились морщины, вьющиеся волосы отросли почти до плеч, и в них появилась седина.

Ян закашлялся – действие газа еще не прошло.

– Рами, – шепчет он, с трудом переведя дух, и показывает на Ангела. – Я дал его Рами.

– Ты дал его мне.

– Рами должна сюда спуститься и…

– Никто сегодня сюда не спустится. Никого больше не будет. Только мы вдвоем – ты и я.

Он толкает Яна и подносит к его шее лезвие бритвы:

– Пошли, приятель. А это… – он носком кроссовки тычет в неподвижное тело, – мы спрячем в лифте. Бери его за руки.

Ян повинуется грубому тычку в спину. Неловко хватается связанными руками за ворот Карла и, словно во сне, тащит его клифту.

– Суй его туда. Не тяни резину…

Ян приподнимает тяжелое тело. Как его затолкать в тесный лифт? На поясе Карла пустое гнездо для баллончика с газом и целый пучок белых пластиковых браслетов – точно таких, каким связаны его руки. Браслетов, готовых замкнуться на чьих-то запястьях.

Ему все же удается запихать Карла в кабину, но он успевает выдернуть пару браслетов и сунуть их под свитер. Кажется, Рёссель не заметил.

– Пошли.

Яну ничего не остается, как следовать за Рёсселем. Вернее, вести его за собой. Из прачечной в смотровую, из смотровой в коридор к убежищу. Остановиться он не может – каждый раз, какой замедляет шаг, получает чувствительный пинок в загривок и чувствует прикосновение к шее холодной бритвенной стали.

Глаза невыносимо жжет, руки в крови.

Что случилось? Что же там, наверху, произошло? Откуда у него бритва?

Как Ивану Рёсселю удалось покончить со здоровенным, обученным охранником? Как они оказались в лифте?

А Рами? Это же она должна была спуститься на лифте!

– Не заблудись… – говорит Рёссель. – Если что, смотри на бумажные метки…

И в самом деле – клочки бумаги еще с тех пор лежат на полу. Но Ян не заблудится. Он здесь как дома. Через коридоры, через убежище – в подземный туннель «Полянки», по-прежнему ярко освещенный лампами дневного света.

Около лифта Ян останавливается.

– Они тебя ждут там, наверху… – тихо говорит он. – Ты ведь знаешь, правда? Семья… они хотели поговорить с тобой об исчезнувшем юноше. О Йоне Даниеле…

– Хотели поговорить? – Рёссель покачал головой. – Они хотели убить меня, а не поговорить. Карл продал меня им. За деньги.

– Нет… они просто хотели узнать…

– Они хотели меня убить. Они хотели меня убить, и я это знаю совершенно точно. – Он сильно толкнул Яна по направлению к лестнице. – Мне, кроме тебя, верить некому. Уходим.

Рёссель все время говорил тихо и внятно. Учитель. Привык объяснять и читать наставления.

Он пинками заставляет Яна подняться по лестнице.

– Открывай.

И Ян открывает дверь магнитной карточкой. Что ему остается делать?

Они проходят через раздевалку. Мимо шкафчика Яна, где лежат книжки Рами с его иллюстрациями. Как он хотел показать их ей!

На крючке висит одежда Андреаса – куртка и кепка. Рёссель, ни секунды не задумываясь, надевает их на себя, открывает наружную дверь и выводит Яна во двор.

Ночь холодная, куда холодней, чем казалось Яну, когда он час назад приехал в «Полянку». Но от холода боль в глазах немного стихла.

Он смаргивает слезы и оглядывается. На парковке больницы пульсируют красные и голубые мигалки. Пожарные учения в разгаре. Он с самого начала обратил внимание, что от Рёсселя пахнет дымом.

Рёссель даже и не смотрит в сторону больницы:

– У тебя есть машина?

Ян кивает. Незапертая «вольво» стоит в ста метрах от «Полянки».

– Пошли.

У машины Рёссель лезет Яну в карман брюк, достает оттуда мобильник и сует в куртку Андреаса.

Еще одно быстрое движение рукой с бритвой – и Ян чувствует, что руки его свободны.

– В машину, приятель.

Он заталкивает Яна на водительское место, бросает Ангела на сиденье рядом, а сам садится сзади.

В машине запахи еще сильнее – дым, слезоточивый газ, бензин.

– Поехали.

Рами…

– Я не могу вести машину. Ничего не вижу.

– Дорогу-то ты видишь. Главное, отъехать от психушки. Держи прямо, потом я подскажу.

– Где Рами? – делает Ян последнюю попытку.

– Забудь ее. Никакой Рами в этой каталажке нет… Ты говорил со мной. Все время говорил со мной, и больше ни с кем.

– Но это же Рами написала эти…

Рёссель прижимает бритву к его шее.

– Поезжай, – говорит он с угрозой. – А то будет как с Карлом. От уха до уха…

Ян поворачивает ключ и нажимает на педаль газа. Все бессмысленно.

Рёссель ни на секунду не отнимает лезвие от его шеи, и ему ничего не остается, как вести машину подальше от Санкта-Патриции, от стены, от «Полянки»… от возможности когда-либо вновь увидеть Алис Рами.

Подальше от огней города. В темноту.