50
Ночное небо над больницей затянули черные тучи, начал моросить дождь. Ян то и дело вытирает со лба ледяные капли. В поисках защиты от дождя он забрался в густую березовую поросль. Здесь получше.
Он приседает на корточки с Ангелом в руке. Санкта-Патриция возвышается над ним темной скалой, и у Яна там друг. Все остальное – холод, дождь – не имеет значения.
– Белка! Белка! Ты на месте? – шепчет он в микрофон, не отводя взгляд от громадного фасада. Седьмое окно на четвертом этаже.
Свет гаснет и зажигается вновь.
Сигнал четкий и недвусмысленный. Рами опять в палате.
Ян выдыхает с облегчением.
– Ты по-прежнему хочешь на свободу?
Свет опять мигает.
Да.
– И чем скорее, тем лучше?
Да.
Свет мигает быстро, никаких сомнений его вопросы не вызывают. Накачанная лекарствами или дезориентированная женщина так быстро не отвечала бы.
– Я тоже очень хочу тебя увидеть. Узнать, что случилось после Юпсика. Ждал от тебя ответа, ноты так и не ответила… Знаю, что ты выполнила свою часть договора, остановила Банду четырех. Но как ты это сделала? Мне ты сказала, что у тебя есть люди, которые могут с этим помочь, так что я… Кто они, эти люди?
Затаившийся, подумал Ян. Но кто он, этот Затаившийся? Он не знает.
Лампа в окне горит ровным желтоватым светом.
– Я должен кое-что тебе рассказать… Я уже десять лет назад получил диплом – воспитатель детского сада. И на первой же моей работе я увидел мальчика по имени Вильям. Его привела мама, и я узнал ее… Это была Психобалаболка из Юпсика. Твой психотерапевт. Ты же помнишь ее? И ты просила меня что-то сделать… наказать ее, как ты сказала.
Молчание. Ян подошел к главному в своем рассказе. Он когда-то мечтал об этом – рассказать все Рами. Но сейчас он никакой радости и никакого триумфа не чувствовал – с удивлением понял, что чуть ли не просит прощения.
– Как-то в лесу я заманил Вильяма в старый бункер и запер его там. С ним ничего не случилось – у него были вода, еда, одеяла, игрушки… Но родители чуть с ума не сошли. Особенно Балаболка. Несколько недель была сама не своя.
Ну вот и все. Теперь она знает.
– А теперь – путь из больницы. – Он смотрит на окно, но Рами не видно. И она его не видит. – В следующую пятницу, вечером, у вас будут пожарные учения. Всех будут эвакуировать – понарошку, конечно. Все палаты открывают. Ты это знаешь?
Свет мигнул.
– Ты должна отделиться от остальных, – продолжает Ян. – В твоем отделении есть медицинский склад. Дверь в него должна быть открыта, я зажал язычок бумажкой. А в складе, за шкафом, старый, забытый бельевой лифт. Он ведет прямо в подвал.
Свет мигнул опять. Рами поняла.
– Я буду ждать тебя внизу. Мы выйдем вместе.
Получится ли? Уверен ли он, что все пройдет гладко? Нет, не уверен, но предпочитает об этом не думать. Он ждет ответа.
И получает. Свет гаснет и зажигается. Последний раз.
– Хорошо… скоро увидимся, Рами.
Он выключает Ангела и с облегчением покидает лес – уж очень одинокое место в такую погоду. Но скоро его одиночеству придет конец.
Через двадцать минут Ян звонит в дверь Лилиан, и она открывает дверь. Брат не показывается. Она не пускает Яна дальше прихожей. Вид загнанный, ей не до пустой болтовни.
– Ты решился, наконец?
Ян кивает. Он никак не может избавиться от застрявшей на сетчатке картинки: мигающий свет в окне на четвертом этаже.
Да. Он решился.
– Будешь с нами?
– Да. Могу остаться в «Полянке». Когда вы подниметесь к Рёсселю, я буду ждать внизу у лифта.
– Нам нужен водитель. У тебя ведь есть машина?
– Есть.
– Можем мы ей воспользоваться? Надо быстро собраться и быстро исчезнуть.
Она совершенно трезва. И вид у нее не загнанный, как поначалу определил Ян, а предельно собранный. На втором этаже слышны чьи-то шаги.
– Значит, вы будете говорить с Рёсселем… Только это?
– Только это.
Она смотрит ему прямо в глаза.
Ян не отводит глаз и внезапно вспоминает слова доктора Хёгсмеда – психопатов вылечить почти невозможно.
– А как вы думаете, почему Рёссель согласился встретиться с вами? Хочет облегчить совесть? Стал хорошим человеком в больнице?
Лилиан опускает голову:
– Мне совершенно все равно, кем стал Рёссель. Лишь бы сказал правду.
В понедельник на утренней планерке «Хорошее настроение» Мария-Луиза рассказала о предстоящих в пятницу пожарных учениях.
– Серьезное мероприятие, – сказала она. – В условиях, приближенных к боевым. – Она еле заметно улыбнулась собственной шутке. – Тревога по полной программе. Приедет полиция, и пожарники, и спасатели. Но это вечером, нас это не касается. «Полянка» будет закрыта.
Не так уж и закрыта, подумал Ян и перехватил взгляд Лилиан. Вид у нее усталый, но собранный. Пахнет мятными пастилками. Минти.
Рабочая неделя продолжается, день за днем. И вот уже пятница.
Ян забирает Лео после свидания с отцом. Он даже успел увидеть его, правда мельком, когда выходил из лифта. Невысокий мужчина с большими руками в больничной одежде. Помахал сыну на прощание, и Лео помахал в ответ.
Мальчик спокоен и молчалив.
– Тебе нравится встречаться с папой? – спрашивает Ян.
Лео молча кивает. Ян кладет руку ему на плечо. Остается надеяться, что Санкта-Патриция не оставит его, когда он вырастет. Святая. Святая Патриция. Настоящая. Не больница, конечно.
За Лео пришли приемные родители. Ян провожает его, а когда поворачивается, ловит на себе довольный взгляд Марии-Луизы.
– Как хорошо ты управляешься с детьми, Ян. Девушки постоянно нервничают, а у тебя все спокойно и весело.
– Какие девушки?
– Ханна и Лилиан… они очень волнуются, когда им надо отводить детей в клинику. И это можно понять. – Она улыбнулась. – Не так-то легко привыкнуть к мысли, что там люди… такого сорта.
– Такого сорта… ты имеешь в виду – больные?
– Ну да. Больные, заключенные… как хочешь называй.
Она продолжает улыбаться. Но Ян не может заставить себя улыбнуться в ответ.
– Я привык, – медленно произносит он. – Я ведь тоже был в таком положении.
Улыбка исчезает с лица Марии-Луизы. Она смотрит на Яна непонимающе.
– Я лежал в детской психиатрической клинике. Детской и юношеской. Мы называли ее Юпсик. Но там тоже было ограждение, как и в Санкта-Патриция. Буйные и напуганные подростки. Два сорта, как ты выразилась. Буйные и напуганные.
– И почему тебя туда направили? За что?
– Ни за что. Я был из напуганных. Меня страшил окружающий мир.
Продолжительное молчание.
– А я и не знала… ты никогда не рассказывал, Ян.
– Случая не было. Но я нисколько этого не стыжусь.
Мария-Луиза кивает – ну как же, понимаю, понимаю… она все понимает. И Ян осознает, что теперь она будет смотреть на него совершенно иными глазами.
Весь день он то и дело ловит на себе ее испытующий и настороженный взгляд. Как же – подвел свою начальницу. Показал, что у него в душе есть тайные трещины.
Ну и хорошо. Через трещины проникает свет.
Последнее, что он делает, – впихивает свой дневник вместе с книжками Рами в личный шкаф. Там уже места нет – куртки, зонтик, книги… но когда она в пятницу выйдет из Санкта-Психо, он откроет шкаф и покажет ей книги с новыми рисунками.
Потому что на этот раз она из больницы. Он ей поможет. На этот раз все должно получиться.
ЮПСИК
Ян знал, что существует единственная лазейка из Юпсика – незапертое вытяжное окно над плитой в кухне. Повара отказывались работать в чаду и время от времени открывали это окно. Проветривали. Кухня помещалась с задней стороны строения, дверь в кухню тоже не запиралась. Но в кухне почти всегда были люди. Так что, если хочешь бежать, надо встать ни свет ни заря.
Он проснулся в шесть – поставил будильник на своих часах. Когда он зажужжал, Ян проснулся и почувствовал рядом с собой гибкое тело.
Это была Рами. Глаза ее были открыты.
Он быстро провел рукой по простыне – сухая. Слава богу.
Она подняла голову и поцеловала его в лоб:
– Следующая остановка – Стокгольм.
Охотнее всего Ян остался бы в постели. Бежать из Юпсика ему вовсе не хотелось, но он кивнул. Они встали.
Оделись, не зажигая свет, и выскользнули в коридор, как две серые тени. Дневник и одежду он положил в сумку. Толстое покрывало с кровати – под мышкой. У Рами тоже были сумка и гитара в футляре.
– Ты возьмешь гитару?
– Я же сказала – мы будем петь и играть в Стокгольме. На улицах, в метро.
Ян петь не умел, но промолчал.
Все двери закрыты. В конце коридора дверь в ординаторскую. Ян задержался у этой двери – тоже заперта. Дежурные, наверное, десятый сон видят.
В кухне двери вообще не было. Свет погашен, ни души.
– Я открою, – прошептала Рами.
Она прислонила футляр с гитарой к мойке, встала на стул, открыла шпингалет и дернула створку на себя. В комнату ворвалась струя морозного воздуха. Рами с шумом потянула носом.
– Стокгольм, – произнесла она мечтательно, как заклинание.
Вскочила на плиту, ни секунды не задумываясь, выпрыгнула из окна, схватила стоящий на каменной веранде садовый стул, оглянулась на Яна и побежала к ограждению. Он стоял в проеме окна и медлил.
О, дьявол, подумал он, повернулся и выбежал в коридор. Остановился у ординаторской, изо всех сил постучал кулаком в дверь и вернулся в кухню. Ян не знал, есть ли там кто, – во всяком случае, он не ждал ответа.
– Где ты пропал? – нетерпеливо крикнула Рами страшным шепотом.
– В туалете… – соврал Ян, вскочил на подоконник и спрыгнул во двор. – Стол!
Они с Рами детально разработали план побега. Взяли вдвоем тяжелый стол с веранды и бегом перенесли к ограде. Рами водрузила стул на стол, Ян вскарабкался на него и, стараясь не потерять равновесия, попытался набросить покрывало на спираль колючей проволоки. Удалось только с третьего раза: покрывало толстым слоем легло на гигантскую растянутую пружину.
Было очень холодно, но Ян вспотел. Он исподтишка оглянулся на здание больницы и заметил, что в ординаторской зажегся свет. У окна две головы. Молодая практикантка, он не знал ее имени, но она была на концерте. И Йорген. Отсюда видно, какой натягивает сорочку. Они, наверное, спали вместе, также как и они с Рами.
– Ты первая. – Он решительно кивнул Рами.
Она весила меньше, чем он, – хоть и высокая, но худенькая и гибкая. Прыгнула на ограждение и, цепляясь за ячейки сетки, полезла наверх. Белка… теперь она и вправду стала белкой. Легко перевалилась через колючую спираль и спрыгнула по ту сторону забора.
Они посмотрели друг на друга сквозь стальную сеть. Он перекинул ей гитару – каким-то чудом футляр легко перелетел через ограду, и она поймала его по ту сторону.
– Твоя очередь.
Ян подпрыгнул и вцепился в ограждение. Он-то белкой не был, удерживался на сетке разве что силой воли. Стальные шипы царапали ладони даже через покрывало, но он заставил себя добраться до верха, осторожно перевалил через спираль и спрыгнул вниз.
И в эту самую минуту услышал, как кто-то барабанит в оконное стекло. Обнаружены…
Открылась дверь, их окликнули по имени. Ян нервно сглотнул, но не оглянулся. Схватив свои вещи, они побежали. Рядом, не отставая, но и не обгоняя друг друга. Уже без десяти семь. Скоро начнет светать, но не видно ни души.
Планов у них не было – только побег. У Яна никакой запасной одежды, а в бумажнике пятьдесят крон.
– Мы свободны, – сказала Рами. – Стокгольм!
Первый раз он видел Рами возбужденной, почти счастливой. Она смотрела на него горящими глазами, щеки раскраснелись, на губах играла радостная улыбка. Он невольно улыбнулся ответ, и вдруг понял, что все это значит.
Ему четырнадцать лет, и он безнадежно влюбился.
Тропинки парка вокруг больницы по-прежнему пустовали, и беглецы были видны как на ладони.
Утреннюю тишину разорвал звук автомобильного мотора – из-за здания Юпсика вывернулся маленький «фольксваген». Улыбка исчезла с лица Рами.
– Это они!
Большой футляр с гитарой мешал ей бежать, и Ян перехватил его. Тропинка поворачивала налево, а дальше шла вдоль небольшого, но довольно широкого ручья. Через пару сотен метров ручей пересекал узким деревянный мостик.
– Туда! – крикнула Рами.
На другой стороне ручья – небольшая роща, а за ней начинался центр города.
Они помчались к мосту и едва успели его перебежать, как по ту сторону ручья резко затормозила машина. С водительского места решительно выпрыгнул Йорген, за ним – растерянная практикантка.
Рами бежала быстрее, чем Ян с гитарой, и уже была на полпути к роще.
Затаившийся, разумеется, тут же взорвал бы мост, но у Яна не было динамита.
Йорген был уже на мосту, и бежал он куда быстрее Яна.
Все. Бежать им не удастся. Ян знал это с самого начала.
– Рами!
Он из последних сил догнал ее, протягивая на бегу гитару и пятьдесят крон.
Она не остановилась, но замедлила бег и посмотрела на него. Тонкая, высокая фигурка в утреннем свете, любовь его жизни.
– Возьми… И беги, я их задержу.
Несмотря на спешку, Рами прижалась щекой к его лицу, прошептала: «Помни договор!» – и помчалась к лесу, будто гитара придала ей новые силы.
Он сделал несколько шагов, но из него словно выпустили воздух. Тяжелая рука легла ему на плечо.
– Сдавайся, беглец!
Йорген. Он тоже задохнулся, но говорил спокойно, даже весело.
Через мост. Назад. В Юпсик.
– Вы меня отправите в Дыру?
– Дыру?
– Ну, этот ваш карцер в подвале…
– Ну нет… Во-первых, это не карцер, а изолятор. А во-вторых, туда попадают только буйные. Ты же не дерешься, Ян, не кусаешься…
Ян покачал головой – это правда. Он не дерется и не кусается.
– Это ты стучал в дверь?
Ян молча кивнул.
– Зачем? Ты хотел, чтобы тебя поймали? Да, Ян?
Ян промолчал.
Он оглянулся. Практикантка скрылась в лесу, пытаясь догнать Рами.
Йорген подвел Яна к «фольксвагену», усадил и крикнул, чтобы она возвращалась.
В машине было тихо. Ян слышал только собственное дыхание.
Хотел, чтобы тебя поймали?
Хочешь, чтобы поймали Ра?
Через минуту практикантка появилась из леса и пошла к мосту, разводя руками. Они пару минут разговаривали, потом Йорген достал телефон, коротко с кем-то поговорил и вернулся к машине:
– Поехали.
И они поехали назад, в Юпсик. В Юпсик, надежно защищенный от внешнего мира колючей проволокой и расторопными санитарами.
Яна поймали, и он был этому рад.
И он знал, что Рами рада не меньше – она на свободе.