Осень окончательно вступила в свои права. Яну казалось, что с каждым вечером фасад Санкта-Патриции становится все мрачнее и холоднее. Он проезжает мимо на велосипеде – ни дать ни взять огромная средневековая крепость за чудовищно разросшейся оградой. Бледный свет в некоторых окнах отнюдь не производит гостеприимного впечатления. Это не тот огонек в ночи, на который хочется заглянуть. Ему чудится, что в окнах движутся тени – тени несчастных, обреченных на вечную жизнь за решеткой.

А это что? Одно из окон приоткрыто? Аккорды гитары? Нет, это работает напряженное до предела воображение.

Он прибавляет скорость. Подальше от этой чертовой стены. Сегодня воскресенье, до Рождества осталось два месяца. По схеме Ян сегодня свободен, но четыре дня назад он встречался с Ханной. Они обещали помогать друг другу. Или, по крайней мере, не выдавать.

– Через шлюз ты в больницу не попадешь, – сказала Ханна на прощание. – И никто не попадет. Меня ни разу дальше комнаты для свиданий не пускали.

– Значит, твой друг Карл организует ваши встречи именно там? В комнате для свиданий?

– Нет. Иван остается в своей палате. Я передаю ему письма.

Еще одна секретная почта, подумал Ян. Но вслух спросил вот что:

– А как же попасть в больницу?..

– А вот так. Через подвал. Могу показать, если хочешь.

Еще бы он не хотел! И Хёгсмед говорил что-то насчет того, что ход из больницы в детский сад идет как раз через подвал. Можно идти через подвал, но там дольше и… не очень приятно.

Не очень приятно. Что он имел в виду? Крыс? Людей?

Он осторожно потянул на себя входную дверь, прекрасно сознавая, что, если кто-то непосвященный его увидит, придется долго объяснять, почему он явился на работу в неурочное время.

– Ханна?

Несколько секунд молчания – и голос из кухни:

– Все спокойно. Проходи.

Он закрывает за собой дверь:

– Дети уснули?

– Уснули… в конце концов. Они сегодня как белены объелись – носились, орали. Точно специально хотели меня довести.

Ян молчит. Он и так знает, что Ханна детей не любит.

Уже половина десятого. Он снимает куртку и направляется в кухню, к шкафу, но Ханна предостерегающе поднимает ладонь:

– Уже у меня. – И она передает ему ключи и карточку.

– Спасибо.

– Ты не передумал?

Ян качает головой и идет к двери в подвал. Ему как-то неловко – в первый раз он набирает этот код в присутствии кого-то еще, за исключением, конечно, тех случаев, когда сопровождает детей.

– Скоро увидимся.

– Нет, не так все просто. Я иду с тобой.

Ян не успевает возразить – она проходит вперед, включает свет и начинает спускаться по лестнице. Ему остается только следовать за ней. Чуть не каждый день он бывает в этом туннеле, и рисунки на стенах уже не умиляют его. Наоборот, даже раздражают. Ему кажется, что купающиеся крысы оскалили зубы в издевательской ухмылке – ну и идиот этот Ян!

Он ожидал, что Ханна задержится у лифта, но она решительно проходит мимо – дальше по коридору, к убежищу. Там Ян уже не был недели две, а именно с того дня, когда, обследуя убежище, услышал шаги в туннеле. Теперь-то он знает, что это была Ханна – она спустилась на лифте из комнаты свиданий.

– Значит, там все же есть тайный ход?

– Не знаю, тайный ли… но хорошо замаскированный, я бы сказала.

Ханна с усилием поворачивает ручку и, оглянувшись на Яна, открывает дверь:

– Ну что? Решаешься?

Ян молча кивает.

– Тогда заходи.

Она нажимает кнопку выключателя. Ян входит в убежище, и перед глазами против воли возникает картина: пятилетний до смерти перепуганный мальчик сидит на матрасе в бетонном бункере. Сердце отвечает на это воспоминание парой лишних сокращений… но в свете лампы дневного света он понимает: в убежище никого нет.

Матрас и одеяла лежат на полу – как и тогда. И шкаф из некрашеной сосны стоит на месте. Стальная дверь в противоположном конце заперта.

Ханна уверенно идет к ней:

– Это здесь.

– Дверь заперта. Я уже пробовал ее открыть.

– А причем здесь дверь? Не дверь, а пол… – Она показывает себе под ноги.

– Пол?

Он подходит к ней – и чувствует под ногами какую-то неровность. Толстое ковровое покрытие, но вдруг он наступает на что-то. Под ковром. Какое-то узкое выступающее ребро.

Ковер покрывает весь пол, он выкроен по размеру комнаты, но не приклеен. Его легко поднять и откинуть в сторону, что Ханна и делает довольно уверенно. Ян наклоняется ей помочь.

– Продолжай. – Она передает ему край ковра. – Немного осталось.

Она говорит возбужденно. Подзуживает его, что ли?..

Под ковровым покрытием – бетонная стяжка. А в ней люк. Меньше метра в диаметре. Закрыт толстой крышкой из рифленой стали.

– Вот тебе и вход.

Он ошарашенно смотрит на крышку люка и поднимает глаза на Ханну:

– В больницу?

– В больницу.

– И где этот ход кончается?

– Понятия не имею.

Ян обнажает всю крышку. На ней, оказывается, есть небольшая рукоятка – ее он и почувствовал под ногой.

– Как ты его нашла?

– Искала. Как и ты. Только пошла чуть дальше. И у меня было больше времени.

– И Рёссельтебе помогал?

– Нет.

Ян берется за рукоятку, поднимает крышку и сдвигает в сторону.

Квадратный колодец. Но это не канализация. Что-то электрическое – по стенам бегут пучки толстых кабелей. Колодец неглубокий, метр с лишним, но дальше начинается узкий туннель, уходящий под бетонное покрытие пола, под стальную запертую дверь.

– Спустишься?

– Попробую…

Яну не по себе. Он встает на колени и заглядывает в подземный ход. Полная чернота. Какая-то водопроводная труба втерлась в компанию кабелей. Слой пыли. Слабый запах плесени, хотя, насколько хватает глаз, сухо.

Сухо и вполне можно пролезть. Спуститься в колодец, сгруппироваться – и вперед.

А крысы? Может быть… Он прислушивается. Никакого писка. Все тихо.

– Алло! – громко шепчет он, не решаясь крикнуть.

Молчание. Даже эха никакого.

Он встает и аккуратно задвигает люк. Покрытие оставляет откинутым.

– Мне надо вернуться в садик… нужен свет.

– Где ты его возьмешь?

– Ангел.