Лев КОТЮКОВ

Многие персонажи моего эпоса горестно жалуются, что в моих сочинениях их не узнают ни родные, ни друзья и подруги, ни любовницы и любовники, ни собаки, ни кошки, ни прочая прирученная живность типа домашних кобр и попугаев. Мало того, они и сами себя не узнают, хотя очень и очень жаждут… Ха-ха-ха-ха!!! Если вы сами себя не узнаете в моих сочинениях, то почему вдруг решили, что это именно про вас?

— А про кого ж еще? — отвечают. — Все говорят, что это про нас, дураков, написано…

Со скрежетом зубовным отвечаю всем, всем, всем доставшим меня своими претензиями персонажам: да как вас узнать-то без намордников и в противогазах, когда по утрам я сам себя не узнаю?! Ну-ка, встаньте перед зеркалом нагишом в полный рост тусклым предутрием, этак часов в пять, и посмотрите себе в глаза. Пристально посмотрите, как враги народа… Как враги всего рода человеческого, в конце концов' Ну что, узнали себя?! Не совсем… То-то!.. Не каждое лицо не говоря уже о мордах, харях и рожах, выдерживает испытание дневным светом. А уж о женских лицах и, извините, мордах, харях, рожах помолчу. Для них испытание дневным светом порой просто погибель. Так чего ж вы удивляетесь, дамы и господа, что вас не узнают в моих сочинениях, ежели вы сами себя в зеркалах не узнаете и проходите мимо, не здороваясь. Да и вообще, с какого бодуна я должен вам обеспечивать всенародное признание-узнавание? На хрена вы мне сдались, господа хорошие, с вашим узнаванием-раздеванием?! Мне бы себя кое-как узнать в литературе. Я категорически не хочу, чтобы в окололитературном Зазеркалье меня путали то с Гоголем, то с Достоевским, а порой почему-то даже с Сервантесом. Ведь мне как честному писателю хочется быть неповторимым и выглядеть неповторимо и элегантно в чужих и собственных глазах: в дорогом костюме, в модном авто, с роскошной шатенкой, можно и с блондинкой, во дворце на Канарах, а не в потертом пиджаке, под руку с дремучей старухой-теткой, которая Сталина видела, в электричке на Мытищи. Но, увы, увы, о, как далеки Канары, о, как близки Мытищи! А станция «Тайницкая» еще ближе… Но, как говорится, молчание и еще раз молчание.

Давайте, господа хорошие, прилично помолчим и сделаем приличный вид, что все мы узнали друг друга, что все мы прилично выглядим в собственных и чужих глазах. Давайте дружно помолчим, а то ведь и до Мытищ не доедем и некому будет охотиться за грибами в лесах подмосковных, и останутся на наши головы лишь охотники за черепами и черепахами.

Покончим в молчании с неузнаванием, ибо этот мир пока не в силах принять незримое как зримое, и вожди слепые, отцеживающие комара, а верблюда поглощающие, как и встарь, норовят вслед за своими стадами пройти по зыбким водам времени над безднами вечности. И самое удивительное — проходят, и все их знают, и все их узнают, даже по ту сторону России.

Так что покончим с неузнаванием, ибо некоторые мои приятели, наоборот, узнают себя в героях моего эпоса, которые не имеют к ним никакого отношения, кроме случайного внешнего сходства, неловкого созвучия неблагозвучных кличек и фамилий, дурацкого совпадения биографических фактов, ну и прочего малосущественного для известности и величия. Например, мой добрый товарищ Гриша Осипов-Краснер почему-то посчитал, что некий отрицательный персонаж моего эпоса, подельник Цейхановича по загранпоездкам в Баден-Баден — Краснер, мочившийся в курортных бассейнах, списан с него. Уверяю вас, дорогие мои читатели-нечитатели, что это не так. Тот зловредный Краснер совсем не Гриша Осипов-Краснер, не родственник Гриши по линии бабки Сары Рейнгольд, даже не однофамилец, а просто Краснер без роду и племени, гражданин мира, так сказать, о котором, слава богу, почти ничего не слышно на расстоянии шепота в открытых и закрытых купальных бассейнах Европы и Австралии. А посему покончим всерьез и надолго с ложным узнаванием и лажным неузнаванием и плавно, без резких телодвижений, перейдем к рассказу о личной линии жизни, дабы не говорить в линии жизни гребаной или о еще какой, не менее неудобо-произносимой.

Итак, год был без числа, да и день, впрочем, тоже, одним словом, погожее утро субботы или воскресенья мангуста. Сухо было и прилично не по местности. Осипов-Краснер, он же Гриша, был приглашен Цейхановичем на грибы, вернее, по грибы, ибо на грибы наш великий друг приглашает только одного меня, поскольку я — не любитель скользкой грибной пищи, особенно под водочку. Добродетельный Гриша прибыл на станцию на электричке «Москва — Бужениново» в точно назначенное Цейхановичем время и, естественно, опоздал, и, естественно, не успел, поскольку наш великий друг никогда никого не ждет и убывает к неведомым горизонтам за миллион секунд до обговоренного срока.

— Почему? — тупо озадачится кто-то.

— А потому! — мрачно отвечу я. — А потому, чтоб знали!

— Что знали? — вопросят некоторые недогадливые читатели-нечитатели.

И я как писатель, уважающий своих тупых читателей-нечитателей, терпеливо отвечу:

— То, что вам знать не положено!.. И пошли все вон! Или еще куда подальше, ну, хотя бы в Австралию!..

Гриша, он же Осипов-Краснер, еще раз убедительно прошу не путать его с безродным мочеотравителем забугорных бассейнов Краснером, не стал возмущаться и гнать волну по поводу нетерпимости нашего великого друга, а чинно, в сопровождении потомственного русского чиновника Уткинда и Чумички с Чуточкой, двинулся, как ему показалось, в направлении грибных владений Цейхановича, открытых еще в позапрошлом веке братьями Крузенштерном и Лисянским. Но не успела честная компания пройти и тридцати трех с половиной метров по нечистотам, как им на головы, словно мешок с грязными валенками, свалился полковник Лжедмитрич, загодя подготовленный нашим великим другом для ориентирования на местности охотников за чужими грибами и гробами. Что делать? Иногда Цейханович любил сидеть на двух стульях, если; твердо знал, что они — не электрические.

— Куда прете, быдло?! — перегарно окликнул полковник живописную команду новоявленных любителей третьей охоты.

— В лес! По грибы… И не прем, а следуем по приглашению Цейхановича… — сухо ответил Осипов-Краснер.

— А Цейханович уже в лесу? — простодушно поинтересовался чиновный Уткинд, ибо очень надеялся на скорую легкую выпивку где-нибудь на сочной ромашковой поляне, подальше от муравьиных кочек и обездоленных людишек, под золотистое порханье бабочек, вальдшнепов и стрекоз.

— А до леса еще далеко или чуточку? — хором гнусаво пропели Чумичка и Чуточка, трезво уверовавшие, что без белых грибов не смогут вернуться в большую жизнь к мужчинам без вредных привычек.

— Ха!!! — гнусно выдохнул в ответ перегарный полковник. — Да куда вас несет нелегкая?! Ишь разогнались! Поворачивайте оглобли! Вам назад надо, за линию… Там ваши грибы, а тут и без вас все мухоморы подгребли.

— За какую линию?.. — уточнил дотошный Гриша. — Линии разные бывают…

— За гребаную!.. Железная дорога — это что?! Это и есть самая настоящая линия! Можно сказать — линия жизни! И линия смерти заодно… — ткнул полковник грязным пальцем воздух в сторону гудящей электрички.

— А мне Цейханович говорил, что настоящие грибы только по эту сторону… — мягко не согласился Осипов-Краснер.

— Ты не так его понял, дурила! С прошлого года эта сторона — та, а та сторона — эта… И, стало быть, грибы теперь там, где было не там… А те, кто с прошлого года не эти, те совсем не те!.. Да чего я с вами тут рассуждаю?! Здесь вам — не тут! А ну, кругом! И шагом марш куда надо, быдло! — сердито гаркнул полковник, дабы никто не сомневался, что на языке его — мед, а под языком — лед или еще что-то вроде этого.

«Сильные росы — к ясному дню. Кто пахать не ленится, у того пшеница телится», — мудро подумал Осипов-Краснер, не стал долее спорить с наглым полковником и, как любимую женщину, охаживая инвалидной палкой траву, повел свою команду за железнодорожную линию.

— Попутный ветер в жопу! — злорадно прокричал вслед полковник, но никто его пожелание не расслышал за шумом уходящей электрички, а если бы и расслышал, то вряд ли обиделся, ибо на полковников грибным утром обижаются только генералы.

Осипов-Краснер не зря носил очки, поскольку со школьных лет страдал близорукостью. Но после запойного лечения у Цейхановича зрение его враз улучшилось аж на 200 процентов, и он стал видеть то, чего нет. Но очки, несмотря на их очевидную (ха-ха-ха!) бесполезность и вредность, он все-таки оставил, ибо настолько привык в них спать под приличными заборами, что сразу начинал маяться бессонницей даже в дневное время, при отсутствии оных на лице, к тому же в очках ему иногда удавалось усмотреть среди того, чего нет, то, что есть. И, беззастенчиво забегая вперед, назло терпеливым читателям-нечитателям, с удовлетворением сообщаю всем, всем, всем, что старые очки не подвели Гришу и в этот раз, и, вопреки вредоносному полковнику Лжедмитричу, помогли узреть там, где ничего не было то, что надо. И еще сообщаю, что втайне от самого Цейхановича и Подлюка Краузе симпатизирую Осипову-Краснеру, как человеку и грибоискателю и не только за то, что он не портит воду в благородных бассейнах с морской водой. Так что понапрасну портит лесной воздух своим мелким брюзжанием чинуша Уткинд: весь воздух даже ему не испортить.

Ничто не смогло отвратить Краснера-Осипова от перехода железнодорожной линии. И он перешел линию, и повлек за собой всю команду напролом, через сохлую паутину, в чахлые железнодорожные заросли, за лопухи, за крапиву, за борщевики — в ржавый осиновый подлесок. Молодец! Кто после этого будет возмущаться, что в свое время Гриша чуть не стал директором шпилько-колодочной фабрики?!

В тусклом осиновом подлеске, кроме бытового шлака и прочих человеческих останков, ничего не произростало и не могло произрасти, в силу незыблемых законов космогонии. Но Осипов-Краснер, излеченный Цейхановичем от близорукости, плевал с клена на всю мировую космогонию, а посему не только узрел то, чего не было, но и нашел то, чего быть не могло. Короче говоря, через час с небольшим корзины Гришиной команды с избытком наполнились крепкими боровиками, подосиновиками, подберезовиками и прочей грибной радостью. Этому не смог помешать брюзжащий Уткинд, который, расстроенный отодвинувшимся на неопределенное время пикником, вляпался в нечто общечеловеческие и благоухал этим общечеловеческим на тридцатиградусной жаре не хуже двугорбого верблюда, приговаривая: «Земля навоз помнит…» — и прочее не менее мудрое.

— Однако! Откуда там взялись грибы? Чудес не бывает!.. — хором вопят некоторые всезнающие и везде-с-с-су-щие читатели-нечитатели.

— Оттуда! — жестко отвечаю я всезнающим и везде-с-с-сущим. Надо не только уметь видеть то, чего нет, но и уметь обращать это несуществующее в существующее. Что касается тупых утверждений «Чудес не бывает!», я еще более жестоко добавлю: без наличия чуда наша жизнь невозможна, как огонь без света, как свет без огня. Законы чуда правят Вселенной, и они в миллион раз достоверней научных законов, придуманных человечеством, ибо природа не знает наших фантазий. Впрочем, далее не буду растекаться мыслью по древу, поскольку все мои объяснения истинности чудесного в мире сем для идиотов так же бесполезны, как бесполезно раскаянье грешника после смерти. Но добавлю: отнять чудо у жизни также невозможно, как отнять слона у мухи. И оставим чудо в покое, дабы оно не оставило нас в этой жизни и осталось с нами не только по эту, но и по ту сторону России, ибо мертвые у ворот не стоят, но свое все равно берут.

Осипов-Краснер был уравновешенным человеком, но жил не без радости и не ждал, пока ему отгрызут голову мыши по полной программе, ибо знал: «Кто навоз в огород кладет, тот всю жизнь огурцы соленые жрет». Впрочем, он также знал, если человек не нажрался чужих соленых огурцов до шестидесяти лет, то не нажрется уже никогда. Мудр был Гриша Осипов-Краснер, не по годам мудр, хотя давным-давно, еще до перелета Ярославского шоссе на махолете Цейхановичем, разменял не только свой седьмой, но и восьмой десяток вместе с заначенной от глупой жены купюрой в 500 евро. И самое главное, Гриша верил в божье чудо, в отличие от идиотов, не верящих в. оное, но верящих, что некогда из мертвой материи само собой возникли живые организмы, он знал, что все сотворено исключительно по воле божьей. Поэтому не стоит удивляться, что наш Краснер доблестно отличился в бесплодном подосиновике как грибной охотник и не позволил сгинуть, своей дохлой команде в репьях-лопухах, вывел ее с добычей на свет божий и явил пред очи Цейхановича почти в полном составе.

Если я скажу, что такая скотина, как полковник Лжедмитрич был потрясен, я ничего не скажу. Он был не потрясен, а вытрясен из тупого круга своего сознания, как горячий утюг из грязного мешка с мертвыми валенками. Червивый подберезовик, случайно оказавшийся в корзине Чумички Засулич, метко брошенный развеселой Чуточкой, большой любительницей майоров, подполковников, полковников и просто нижних чинов без сапог, очень своевременно разбился о квадратную полковничью голову.

— Спасибо, полковник, за точную информацию про гребаную линию! — доброжелательно поблагодарил Осипов-Краснер ошалевшего Лжедмитрича.

— Наличие информации есть неверный путь к свободе… — невразумительно пробормотал Лжедмитрич и, потрясение глядя на Цейхановича, на всякий пожарный случай выкрикнул: — Служу России!!!

Но не дрогнул железный Цейханович, враз пресек железной рукой и ногой страстную попытку Подлюка Краузе усомниться в законности грибной удачи Краснера, ибо его собственная корзина с сыроежками-кочерыжками на фоне чужой добычи смотрелась весьма и весьма бледно, бледнее бледных поганок, а отечески изрек:

— Победа информации над знанием есть вход в ад на костылях. Я поздравляю тебя, Краснер! Грибы собирать — не в бассейнах мочиться… — И дружественно забирая корзины с чужой добычей, нравоучительно добавил: — Вот какие результаты дает правильное регулярное питание за свой счет, а не на халяву, ибо не самопознание — путь человека к Богу, а смирение перед тщетностью оного, поскольку неизвестное никогда не познает неведомое.

На этой оптимистической ноте можно было бы поставить точку, — если бы злокозненный Подлюк Краузе не стал громко наушничать полковнику Лжедмитричу, что Краснер живет нетрудовыми доходами и все съедобные грибы скупает у деревенских старух, промышляющих от одиночества третьей охотой. Вполне возможно, что это действительно так: мало ли чем может заниматься Осипов-Краснер в свободное от политики время. Почему-бы ему ради популярности и не скупить все грибы и гробы у окрестных Матрен?.. Слава богу, Цейханович излечил его от политической близорукости. Но у настоящего политика, пусть и неизвестного, свободного времени никогда не бывает: оно полностью и без остатка уходит на нетрудовые доходы. Поэтому без лишних церемоний отметем гнусные измышления Краузе как абсолютно противоречащие правому смыслу нашего смутного времени. Грубо отметем: Лучше быть честными, чем вежливыми.

— Лучше знать, что я хочу, чем не знать, что я хочу! — в лад моим мыслям подытожил общий грибной разговор Цейханович, ибо в сомнительных ситуациях был всегда осторожен, как белая ворона и, как правило, выходил из воды сухим.

Достаточно вспомнить историю с его второй женой. Когда Цейхановичу приснилось, что она и по паспорту еврейка, он, проснувшись, не стал разыскивать паспорт супруги и ее саму, а женился по переписке на другой, которую с тех пор никто нигде никогда не видел.

На этом, я думаю, можно честно закончить главу «Гребаная линия» — и я, как с топором, зависаю с точкой в руках чистой страницей, несмотря на протестные вопли читателей-нечитателей. Устал я, братцы. Я очень устал, поскольку даю, что искусство есть форма недоверия человека к жизни. О, как я устал от этого недоверия и более уставать не желаю. И не надо размахивать у меня под носом пойманным мухомором. Не вы его поймали, не вам его жрать! Для этого всегда найдутся Дорфман и Фельдман с примкнушим к ним Сигизмундом Какашонком. Кто это сказал, что их нет в этой главе? Чушь! Вон они, вон они где, высунули свои хитрые головы из кустов бузины и скалятся. Мимо них не то что мухомор, Америка не проскочит, сожрут вместе с Аляской и не поморщатся. Самому Цейхановичу не всегда удается укрощать их агрессивные аппетиты на все движимое и недвижимое, а уж мне и подавно. И остается только поделиться с этой бандой красивым пойманным мухомором, дабы не делиться с пей остатней жизнью своей и прочим, не имеющим отношения к общечеловеческим ценностям и нравственности.

А что же Гриша Осипов-Краснер и чинуша Уткинд?! Что же Чумичка и Чуточка, в конце концов?! Неужели все они еще живы после героического похода за гребаную линию? Спешу утешить своих дорогих читателей-нечитателей: более живы, чем мертвы, ибо честно отдали все найденные грибы в Фонд помощи малоимущим грибникам и писателям, организованный по доброте Цейхановича. И если какой-то малоимущий грибник-писатель где-то чем-то отравился, то Краснер, Уткинд, Чумичка, Чуточка и примкнувший к ним полуполяк Сигизмунд Какашонок абсолютно ни при чем, как, впрочем, и наш великий друг и благодетель.

И все же я никому не советую, кроме Цейхановича, искать то, чего нет там, где оно не может быть никогда. И ежели кому-то на мой совет наплевать, то плюйте против ветра и лучше всего — против северо-восточного, порывистого, поздней холодной осенью, на краю темного овражного поля. Попробуйте — и сполна узнаете всю прелесть осенней розы ветров, и никакой Уна Му Но вам не поможет и не спасет.