Елена ЕВСТИГНЕЕВА

Ирина устало отложила кисть в сторону и залюбовалась результатом проделанной работы. Полотно получилось именно таким, каким она его задумала: тяжелая крона изумрудными волнами спадала с узловатых ветвей старого дерева к нежной поросли, вьющейся вдоль дуплистого ствола. Чистый бирюзовый цвет зарождающегося утра подчеркивал его мощь и зрелость столетнего дуба, а мареновое пятно цветущих астр в нижнем левом углу грамотно оттеняло скромное достоинство векового дерева. Именно так ей и хотелось творить в последнее время — никаких условностей, недоговоренности, все очень конкретно. Картина не должна требовать никакого домысливания, а лишь побуждать к созерцанию фотографически точно выполненных деталей, с чем на этот раз она справилась просто блестяще. Эту картину она назовет бесхитростно просто — «Дерево». «Забирай и вези, только аккуратней!» — крикнула сна курьеру, который должен был доставить последнюю картину в открывающуюся назавтра галерею. Ирина побежала звонить знакомому искусствоведу, чтобы заказать рецензию, а юноша, не долго думая, варварски сложил полотно пополам и, свернув его в трубочку, пошел по указанному адресу. На открытие выставки Ирина не успевала, но она не волновалась, зная, что устроитель выставки, хороший знакомый, не подведет. Только вечером, пробежав через залы с полотнами других авторов, Ирина остановилась у стены со своим полотном, и слезы градом хлынули из ее глаз. Испорченная картина выглядела невнятной зеленой мазней, симметрично удвоенной нерадивым курьером. Слева висел пояснительный текст искусствоведа, который гласил: «Формирование индивидуального стиля данного художника лучше всего проследить на примере последней работы автора с символичным названием «Дерево». В линиях, неоднократно очерчивающих ту или иную форму, угадываются традиции русского конструктивизма и европейского футуризма. Творческий метод этой художницы формировался постепенно по пути все большего усложнения композиции, смещения планов и многослойности изображения, что привело к созданию многоплановой композиции со сложно организованным, тектонически-активным внутренним пространством, эффектно сочетающимся с локальными цветовыми акцентами, многократно повторенными автором. Прием удвоения создает эффект зеркальности внутренней динамики пространства. Ирреальный, метафорический образ древа жизни позволяет ценителям прекрасного пуститься в поиски собственного суперэго, сокрытого в душе каждого из нас. Цветовая сложность фона способствует процессу познания бытия и вызывает ассоциации с местом абсолютной гармонии, где древо познания добра и зла провоцирует дальнейшие поиски самоидентификации художника. Созданный стиль несет в себе сильное энергетическое начало и является уходом ст реальности в атмосферу безвременья. Стремление закольцевать время в сложном сплетении абстрактных форм ведет к потрясающему по силе воздействия на зрителя эффекту разорвавшейся бомбы. Это безусловный шедевр современного искусства!». Ирина безутешно прорыдал всю ночь, а утром следующего дня узнала, что критики признали картину «Дерево» лучшим произведением года.

Стелькина и Абрикосова встретились, как и положено заклятым подругам: сложили накрашенные губы в трубочки, и, кривя их набок, несколько раз коснулись скулами друг друга. На повестке дня стоял отчет Абрикосовой о ее поездке в Грецию, где она отдыхала с мужем по горящей путевке. Стелькина еще ни разу не бывала за границей и поэтому жестоко страдала от невозможности проигнорировать данную информацию, с одной стороны, и одновременно жгучего желания всем своим видом продемонстрировать полнейшее равнодушие, с другой. Абрикосова прекрасно понимала, что творится на душе у подруги, и поэтому терпеливо выжидала первого шага с ее стороны. Наконец, Стелькина не выдержала и неосторожно похвалила подругу, горестно констатировав факт:

— А ты неплохо выглядишь после отдыха.

— Да ладно тебе выдумывать, — отмахнулась от похвалы Абрикосова, с удовольствием разглядывая свое отражение в волнистом зеркале старого трюмо. — Я же похудела, просто ужас какой-то, видишь, вся одежда сваливается. Теперь придется весь гардероб обновлять. А еще этот загар дурацкий европейский, весь такой ровненький, золотистый.

На работу выйду, у нас же бабы обзавидуются, сразу поймут, не в Мухосранске каком-нибудь отдыхала. Даже не знаю, как быть!

— Да не убивайся ты так, дорогуша, — фальшиво утешила ее Стелькина. — Загар этот — не чета нашему, подмосковному, пару раз ванну примешь, и нет его. А что похудела это, конечно, беда посерьезней — вон и кожа обвисла, и морщины уже никаким тоном не замажешь, но в твоем возрасте килограммы быстро возвращаются, так что и это безобразие ненадолго.

Абрикосова, которая была старше подруги всего на полгода, поспешила перевести тему в выгодное для нее русло.

— Ну, в общем, это все пустяки. Главное, что мы отдохнули шикарно, прямо как боги! Да еще за копейки — путевка-то горящая. Представляешь, гостиница крохотная, прямо игрушечка, всего шесть постояльцев, мы и старички немцы_ божьи одуванчики. Так что с соседями нам необыкновенно повезло, мы их не видели и не слышали.

Стелькина заметно помрачнела, но сдаваться без боя не собиралась.

— Ладно, колись, подруга, наверняка вас в чем-то надули. Я слышала, там в это время ветра сильные, штормит, не сезон же еще.

— Что ты, какие ветра? — Абрикосова грамотно держала удар, не теряя лица. — Был ветерок, конечно, легкий такой бриз с моря, зато днем, когда самое пекло, он так выручал, без него мы просто обгорели бы.

— А кормили как? Я знаю, в Греции еда очень тяжелая для наших желудков, жирное все и сплошные специи, — продолжала разведку боем Стелькина.

— Ну, не знаю, где ты, милочка, такой ерунды набралась. Кормили нас просто отменно: фрукты, овощи, салатики всякие легкие, и сытно, и фигуру не испортишь. Абрикосов мой пел, как Аполлон.

— Я вот только одного не понимаю, зачем ты туда с Абрикосовым поехала, — не желала расставаться с последней надеждой на победу тяжело раненная Стелькина. — Ну, кто же в Тулу со своим самоваром тащится!

— Ну если в Тулу, то да, конечно, особенно если у тебя не самовар, а так, заварной чайничек. А вот мы с Абрикосовым решили: теперь отдыхать только в цивилизованной Европе и вдвоем. Мы там постоянно общались друг с другом, наговориться не могли, открыли в себе столько нового!

Этот удар чайничком был, конечно, ниже пояса.

— Представляю, какое там столпотворение творилось, раз все так удачно прошло, — бросила последнюю гранату а, не в силах больше скрывать своего разочарования. — О чем ты, какое столпотворение? Мы же не в Халки-дики, как все лохи, поехали, а в Ситонию. Места там просто райские, никакой тебе городской суеты, вокруг дикая природа: скалы, сосны, рыбки, и ни души, только мы с Абрикосовым, как Адам и Ева, голышом купались. А самое главное, от этого у моего такая мощная потенция образовалась! — добила подругу Абрикосова, мечтательно закатив глаза от пикантных воспоминаний. — Веришь, — понизила она тон до интимности, — по два раза за ночь! — И, видя, как Стелькина в предсмертной агонии закусила от зависти губу, сделала контрольный выстрел: — А в последнюю ночь так пять раз подряд!

…В это время, попивая пивко в гараже, Абрикосов делился впечатлениями от отдыха со своим старым другом Стелькиным.

— Чтоб я хоть раз еще с этой дурой в отпуск поехал — да ни за что! Говорил же ей — не сезон! Так, нет, уперлась рогом — зато дешево, сэкономим. Вот и сэкономили, блин! Жили хрен знает где, с какими-то фашистскими птеродактилями. У них двадцать часов в сутки послеобеденный сон. За столько дней не с кем было словом перемолвиться. Зато моя благоверная вообще не затыкалась, даже из туалета мне что-то верещала!

— Погода была, наверно, хорошая, — попытался ободрить друга чуткий Стелькин.

— Ага, хорошая! Холодрыга, и ветродуй с утра до ночи так свистел, что у меня до сих пор челка ирокезом стоит, никаким гелем уложить не могу.

Стелькин повздыхал с другом, выражая полное сочувствие и понимание, и тут же подбросил ему другой спасательный круг:

Зато ты вон как постройнел, от живота один пупок остался.

— Постройнеешь, тут, когда в гостинице из еды только травушка-муравушка в ста вариантах. Веришь, мычать по ночам стал! Так моя идиотка решила, что это я от страсти к ней…

Абрикосов замолчал, нервно покусывая губы от неприятных воспоминаний, и неожиданно пожаловался деликатно притихшему Стелькину:

— Отымела она меня там по полной программе, по два раза в сутки, а в день отъезда, так даже три раза подряд!

— Да, жестоко… — искренне посочувствовал другу Стелькин. — Уж и не знаю, как ты там эти семь дней продержался?

— Десять, — веером растопырил обе пятерни Абрикосов, и верный Стелькин, в знак солидарности с другом, пошел вскрывать второй ящик пива.

Солнце едва показалось над краем великой Фудзи, а Ями уже доел свою мандзю, поджидая, когда снизойдет на него божественное сатори. Несколькими часами позже Федор Кошкин выкурил свою первую беломорину в коммунальной уборной и бодрым матерком приветствовал не выспавшихся соседей. Ями протянул свои желтые ноги молчаливой Ямате, и она покорно надела ему новые деревянные гэта. В Стране восходящего солнца наступил великий день смены одежд. «Моя ваби», — с нежностью подумал растроганный Ями. Федор растолкал опухшую с перепоя супругу и для порядка засветил своей благоверной мощный фингал. Супруга продолжала спать, ни на секунду не прервав богатырского храпа. «Вот, курва!» — восхитился женой терзаемый муками похмелья Федор. Рабочий день компании «Мицубиси» начинался рано, но Ями пришел еще раньше, чтобы сделать на своем компьютерном столе новую икебану. Ями гордился, что был скромным членом столь могущественной корпорации. Вот уже десятый год не просыхая, трудился Федор на родном заводе. Он привычно сплюнул цигарку себе под ноги и запустил фрезерный станок. Домой Ями пошел пешком, чтобы босиком пройдись через умиротворяющую тень тутовой рощи. В душе назревало смутное беспокойство. С великой Фудзи спускался теплый ветер перемен. Федор топал домой через кладбище — так было быстрее и безопасней. Настроение было хорошее — сегодня техническим спиртом выдали, наконец, зарплату за февраль прошлого года. «Вернулся, мой мисаго!» — радостно прошептала верная Ямато нежной кадзурой прильнув к своему господину. «Где ты шлялся, кобель?» — встретила Федора хмурая с бодуна жена. Когда бледная фуга была доедена, а горячее сакэ допито, нежная Ямато станцевала танец любви и бесконечности. Пришла пора ночного созерцания. Супруги Кошкины уже допили первую бутыль, когда Ями, мучимый бессонницей, вышел в сад камней. В руках он держал томик Достоевского. Ями мечтал выучить русский, чтобы разгадать, наконец, загадочную русскую душу. В далеком Мухосранске, в местном отделении милиции, обнявшись, безмятежно спали супруги Кошкины, спалившие по пьяни коммунальную квартиру. В потертой заячьей ушанке бегала по кругу крыса Лялька. Рискуя собственной жизнью, Федор прорвался через милицейский кордон и вынес из огня клетку с домашней любимицей. Ями перелистнул последнюю страницу. Нет! Никакой технический прогресс не поможет дотянуться жителям Страны Восходящего Солнца до душевных высот мятущихся в поисках интеллектуальных истин загадочных славян! На погорельцев Кошкиных с глянцевого календаря преувеличенно круглыми глазами внимательно смотрел японский мультяшный грызун. Начинался год Крысы.