Глава 7
– Если ты пообещаешь, что сейчас же заснешь.
– Обещаю.
«Это будут адские муки», – подумал Карим, умещаясь на маленьком пространстве, которое Клемми оставила ему. Ад – это не вечные муки и демоны, терзающие тебя. Ад – это уютное гнездышко на крошечном диване с женщиной, обладать которой рвется каждая клеточка твоего тела, но прикасаться к которой запрещено. Ему оставалось только молиться, чтобы она действительно быстро заснула.
– И как, скажи на милость, я могу заснуть, если ты сидишь, словно палку проглотил? – прошептала Клемми. Тепло ее дыхания коснулось его кожи.
– Здесь нет места…
– Я подвинусь.
Еще одно легкое движение, и нарастающий жар дошел до точки кипения. Черт возьми, неужели она и вправду столь наивна или – его сердце замерло, чтобы спустя пару секунд гулко забиться, – она делает это намеренно?
– Спи! – прорычал Карим, касаясь губами шелковистых волос, упавших ему на лицо. – Спи…
Клемми позволила себе устроиться на его груди. Как тут уснуть? Ее тело окончательно проснулось, а сердце бешено колотилось. Сила рук, обхвативших ее, была успокаивающей и одновременно возбуждающей. Жар его тела вызывал томление, пульсирующее между ног.
Это было сексуальное желание, изнуряющее, сводящее с ума. Вот что значит хотеть мужчину…
Клемми изнемогала. Она запустила руку под футболку Карима и ощутила бешеный ритм его сердца, гладкость его кожи, затем замерла на мгновение и настороженно приподняла голову. Она не ожидала почувствовать твердые грубые полосы, пересекающие его мощный торс.
– Что это?
– Клемми…
Она уловила предупреждение в голосе Карима, но проигнорировала его. Ее пальцы скользнули дальше и едва коснулись напрягшейся плоти внизу его живота. Понимание того, что это означает, отозвалось в ее теле. Теперь Клемми отступать не собиралась: она прикоснулась к чему-то сокровенному, к потаенной части Карима.
– Что не так?
Она потянула за футболку, задирая ее, и замерла.
– Черт побери, Клемми…
Пробормотав проклятие, Карим резко развернулся и схватил ее за запястья. Но от нее не ускользнуло ничего. Даже в полумраке были четко видны шрамы, рассекавшие бронзовую кожу.
– Что случилось? Когда?
Они только недавно перестали болеть. Шрамы были розовыми, они были свежими.
– Как? – допытывалась Клемми.
Он не собирался отвечать – она поняла это по тому, как плотно сжимался его по-мужски красивый рот, как гуляли желваки. Она уже видела такое напряжение на лице Карима. Когда он рассказывал о брате, о его гибели. Шрамы были связаны с этим событием – Клемми не сомневалась. Ему не надо было ничего говорить. Она все прочитала на его лице.
Карим встретил ее взгляд, в его глазах Клемми увидела вызов. Он чуть ослабил хватку, позволяя ей высвободиться, и она осторожно провела пальцами по изуродованной коже.
– Что случилось с твоим братом? То есть я знаю, что он погиб в автокатастрофе, но… ты был там, не так ли?
– Я ехал в другой машине, позади него. – Казалось, Кариму трудно говорить. – Рази хотел встретиться с женщиной, не с той, на которой должен был жениться. Поэтому он отказался от охраны, но я не мог позволить ему ехать совсем без защиты. Я следовал за ним. – Он долго молчал. – Я совершил ошибку, позволив ему увидеть меня в зеркала. Он увеличил скорость, чтобы оторваться. И не вписался в поворот… К тому времени, когда я догнал его, машина уже была охвачена огнем.
– И ты попытался вытащить его.
Это было скорее утверждение, чем вопрос. Она не сомневалась, что именно так появились у него шрамы.
– Я…
Карим забыл, что он собирался сказать, когда Клемми прижалась губами к его груди. Она мысленно представила себе его попытки спасти брата, тот ужас, который охватил его при виде машины, охваченной пламенем. Покрывая поцелуями длинный шрам, Клемми сознавала, какой смелостью надо обладать, чтобы получить его.
– Клементина…
Ее имя он произнес очень тихо, и она едва его расслышала. Клемми была растеряна, одурманена мужчиной, его запахом. Ее язык прошелся по рубцам, пробуя на вкус слегка солоноватую кожу. Она заметила, что его сердце стало биться громче и чаще. Ее собственное сердце тоже гулко забилось, ощущения нарастали, пульсировали между ног. Клемми хотелось прижаться к Кариму, потеряться в нем.
Она поняла, что это и есть сексуальный голод. То, что испытывала сейчас Клемми, подсказывало ей, что она недооценивала его силу, его дикий потенциал. Стены гостиной растворились в темноте, редкие потрескивания поленьев едва доносились до ее ушей. Были только она и он… Мужчина, который заставил ее почувствовать себя женщиной.
– Клемми!
Протест или поражение – она не знала, что означает его хриплый выкрик. Карим запустил руки ей в волосы и притянул ее лицо к себе.
Атмосфера изменилась в мгновение ока. Она не была теплой, или нежной, или дружелюбной. Она была темной и опасной. Черты лица Карима были словно высечены из камня, рот плотно сжат, руки, сжимающие ее лицо, были словно отлиты из металла. А эрекция – словно раскаленная сталь, клеймящая ее.
– Черт тебя подери, женщина! – пробормотал Карим.
Язык Карима разжал мягкость ее губ и ворвался в ее рот.
Их губы, их языки перемешались. Все, что Клемми знала об отношениях между мужчиной и женщиной, о сексуальном интересе и возбуждении, стерлось из ее памяти в один взрывной миг. Поцелуй Карима не был похож ни на неуклюжие соблазняющие поцелуи, ни даже на напористые, которые дарили ей парни в колледже. В этом поцелуе не было ничего мальчишеского. Это был поцелуй взрослого мужчины, пробуждающий голод. В нем крылась такая сила, такой жар, что Клемми могла сравнить его только с вулканом. Это был поцелуй мужчины, который знает, чего хочет, и намеревается получить это. Карим хотел ее.
Голова Клемми кружилась, утрачивая способность думать, унося ее в темноту ночи. Где-то под расплавленной лавой страсти, доводящей ее кровь до кипения, зарождалась тревожная мысль: она не должна допустить это, надо оттолкнуть Карима, сказать «нет». Но все заглушала безрассудная жажда его прикосновений, отвергая любые попытки Клемми усмирить предательское тело.
Это было дико и неконтролируемо, первобытно и экстремально, но именно этого хотела Клемми. Ей был нужен Карим. Его поцелуи, горячие сумасшедшие губы. Его ласки, обжигающие нежную плоть между ее ног, доходящие до талии, бедер. Затем он переместился выше, к ноющим грудям, к затвердевшим соскам, томящимся по его прикосновениям.
Он обладал ею…
Вдруг Клемми осознала, что ее скромная ночная рубашка была не такой уж скромной. Она не стала преградой для его ищущих пальцев. Рубашка была задрана выше талии, а голые ноги Клемми переплелись с ногами Карима. Прикосновение его разгоряченного тела было сродни купанию в жидком огне. Она хотела прижаться к нему, целовать его, чувствовать его – все одновременно.
– Карим… – прошептала она, почти касаясь его губами.
Язык Клемми дотронулся до волосков на его груди, и мягкие электрические импульсы пробежали по ее позвоночнику.
Карим что-то пробормотал на незнакомом ей языке и легонько прикусил зубами кожу на ее шее. Потом внезапным движением хищника он завладел ее грудями, которые так соблазнительно открылись его взору. Клемми громко застонала, податливо откинула голову назад. Ее глаза были закрыты, но она безошибочно нашла губы Карима и получила поцелуй, которого ждала, в котором нуждалась.
Карим прижимался возбужденной, раскаленной плотью к влажным завитками между ее ног, но ей этого было мало. Она жаждала ощутить его мощь, не стесненную бельем.
Клемми потянула за эластичную ленту, желая поскорее избавиться от ненужной преграды. Карим напрягся, но уже по-другому. Она решила проигнорировать его реакцию, потому что прекрасно понимала, что она означает.
– Клемми! Нет!
Он отшатнулся, словно его ужалила оса. И то, чего опасалась Клемми, отчетливо прозвучало в его голосе. Предупреждение, которое она не желала слышать.
– Проклятье, леди… Нет! Я сказал нет!
Он отодвинулся и снова схватил ее за запястья. Она чувствовала, как бьется его сердце, и знала, что он возбужден до предела – не меньше, чем она. И голоден так же, как и она. Но Карим собирался отрицать это.
– Карим! – умоляла она. – Не делай этого. Я хочу тебя!
Его вздох был глубоким и полным отчаяния, воздух с трудом пробился к его легким.
– Мы не можем. Не должны. И ты знаешь почему.
Карим пытался воззвать к ее разуму, но это не срабатывало. Клемми не хотела, чтобы это сработало. Девушке было не до размышлений. Ей был нужен Карим – все сильнее с каждым ударом сердца.
– Знаю? – Она извивалась, касаясь его, улыбалась, пока не услышала его стон, не почувствовала напряжение его сильного тела. – Это, скорее всего, последняя ночь моей свободы – и я уверена, что могу провести ее так, как захочу. И с кем захочу.
– Если бы это была не ты, то да.
Его слова вызвали у Клемми угрызения совести. Словно кто-то откинул одеяла, подбросил дров в камин. Унижение почти захлестнуло ее.
Почти, потому что ее мучило и другое чувство. Мятежное. Оно подавляло собой все остальное, отметало все колебания. Оно нарастало с каждой пульсацией между ее ног, требуя признания.
Клемми всегда следовала правилам, продиктованным ее отцом. Он заключил сделку, предопределяющую будущее дочери, без ее согласия. Она не жила своей жизнью. Ее поступками руководили родительские амбиции. Но здесь, сегодня, у нее остался один-единственный шанс – провести ночь так, как самая обычная девушка. Девушка, которая свободна…
Она не могла влюбиться в малознакомого мужчину, которого увидела на пороге дома… неужели только вчера? Это не может быть любовью, это похоть – новое восхитительное ощущение. Она еще никогда его не испытывала. И Клемми была уверена, что никогда больше не испытает, только не в браке по расчету с мужчиной, которого она не знает. Нет, не с мужчиной, с мальчиком, который почти на пять лет младше.
Она больше никогда не познает радость возбуждения. Но она может испытать его. Возможно, только это и будет греть ее душу одинокими мрачными вечерами, которые ждут впереди.
– Мы – те, кто мы есть, и это невозможно. Запрещено. Ты – запретна для меня.
– Не этой ночью. – Отчаяние усиливало ее страсть, заставляя каждый дюйм тела пылать. – Сегодня мы остались вдвоем в темноте. Этот дом оторван от мира. Здесь нас никто не увидит, никто не узнает.
– Мы будем знать. – Голос Карима звучал так, словно с него живого сдирали кожу. – Я буду знать.
– Но мы никогда…
Что-то в его молчании, в том, как он резко отвернулся, не желая смотреть ей в глаза, сразило Клемми, словно кусок льда рассек ее сердце. Она замерла.
– Это… – Она не могла заставить себя сказать то, что думала. Но и промолчать тоже была не в силах. Неужели из-за неопытности она совершила ужасную ошибку, принимая желаемое за действительное? Неужели разум сыграл с ней злую шутку, выдумав сценарий, не имеющий ничего общего с реальностью? – Ты меня не хочешь?
В ответ Карим скорее прорычал, чем простонал:
– Не хочу тебя? – Он чуть не рассмеялся, услышав это. – Не хочу тебя? Разве это… – он развернулся так, что его возбужденная плоть прижалась к обнаженному животу Клемми, – не говорит о моем желании? – Его ответ был более чем убедительным, и ее сердце подпрыгнуло. – Я хочу тебя так сильно, что боюсь взорваться.
– Тогда почему? Почему нет? Карим, ты хочешь меня, а я хочу тебя. Мы…
– Нет! – крикнул он, резко отодвинулся и встал. – Нет. Черт возьми, нет, женщина! Ты не соблазнишь меня.
– Но…
Клемми, сама не своя, встала на колени на диване, позволяя одеялам соскользнуть вниз, образовывая мягкое озеро вокруг нее, и протянула руку к Кариму. Она видела, как он смотрит на ее обнаженное тело, и ей казалось, что он буквально испепеляет ее кожу взглядом.
– Не прикасайся ко мне! – скомандовал он. – Никогда больше ко мне не прикасайся! Я не хочу иметь ничего общего с тобой – ничего, кроме работы, которую должен выполнить. Я привезу тебя к Набилу – твоему будущему мужу. И больше мы с тобой не увидимся.
Карим отвернулся, схватил джинсы и свитер, небрежно брошенные на стул, и стал торопливо одеваться. Но когда он сунул ноги в ботинки и направился к двери, Клемми больше не смогла молчать.
– Ты куда? – спросила она.
– На улицу. Если ты не заметила, пошел дождь.
Карим кивком указал на окно, и Клемми увидела, что вместо снега, валившего хлопьями еще пару часов назад, по стеклу бьет дождь. Уже светало.
– Попробую сдвинуть твою машину. Если не удастся, хотя бы поищу, где есть связь.
И он это сделает, даже ценой жизни.
– Пока меня нет, одевайся и готовься к отъезду. Я хочу убраться отсюда как можно скорее.
Отсюда и от нее. Скорее в путь, чтобы завершить дело чести и вручить невесту Набилу. Он словно говорил о посылке, за экспресс-доставку которой кто-то заплатил. Карим – не пылкий любовник, как она представляла. Холодный, расчетливый человек, способный использовать ее исключительно для своих целей – совсем как ее отец.
Клемми передернуло от порыва ледяного ветра, когда Карим распахнул дверь. Она схватила одеяла и натянула их на себя, укрывшись с головой.
Но не холод заставил ее поежиться, а идущее откуда-то изнутри ужасное чувство отверженности и стыда за свое поведение. Неожиданно оказавшись в неизведанном море новых волнующих ощущений, она утратила разум, забыла о чувстве самосохранения и набросилась на мужчину, словно дикий зверь, ведомый низменными инстинктами.
Одеяла не помогали. Возбуждение не стихало. Даже мягкий хлопок ночной рубашки, которую надела Клемми, тревожил набухшие соски. Все тело болело от неудовлетворенного голода, словно было покрыто синяками. Ей хотелось позвать Карима, умолять его повернуть время вспять, снова оказаться рядом с ним…
Прежде Клемми не приходилось бороться с соблазном. Она просто не знала, что это такое. Никогда не испытывала искушения. Но одно прикосновение, один поцелуй этого мужчины – и ее оборона рухнула, оставляя ее задыхающейся, уязвимой, не способной сказать «нет».
Зато Карим смог это сделать. Конечно, она была не настолько наивна и понимала, что означает мощная реакция его тела. Он хотел женщину.
Но не ее.
Она надеялась, что займется в первый раз сексом если не с любимым, то по крайней мере с мужчиной, который неравнодушен к ней. С кем-то, кто заставит ее почувствовать себя особенной, кто будет возбуждать ее. И Карим подарил ей надежду. Его прикосновения сулили блаженство, пока он не оттолкнул ее, оставив раны в душе Клемми. Не будет воспоминаний о волшебной, восхитительной ночи, когда она стала женщиной. Клемми чувствовала себя распутной девкой, которую отвергли.
Медленно, неловко она поднялась на ноги. Лодыжка все еще болела, а она в объятиях Карима совсем о ней забыла.
Клемми глубоко вздохнула и закрыла глаза, чтобы собраться с силами. Ей хотелось забиться в угол, спрятаться, но она знала, что с Каримом это не пройдет. Если ей и нужно было напоминание, то звуки, донесшиеся со двора, были как нельзя кстати. Она вздернула голову и поняла, что ее время истекло. Двигатель старенького «мини» покашлял и, рыча, вернулся к жизни. Каким-то непостижимым образом Кариму удалось завести его. Скоро он переставит машину, освобождая проезд для своего внедорожника. Он, должно быть, уверен, что она готова и ждет его. Не стоит ли ей взбунтоваться? Сесть и сидеть здесь. Но как только одеяло сползло с плеч Клемми, напоминая о том, что на ней практически ничего нет, за исключением ночной рубашки, бунтарский дух испарился. Ей не хотелось, чтобы Карим, вернувшись, обнаружил ее в том же положении – нежеланную, брошенную, униженную. Она должна одеться.
Должна отправиться в путь.
Клемми медленно оглядела маленький старый коттедж, который был ее домом несколько месяцев. Место, которое стало для нее раем, убежищем. Но больше оно таковым не являлось. За пару дней оно совершенно изменилось – и все из-за Карима.
Он вторгся в ее жилище, украл ее уединение, ее безопасность, самоуважение. Теперь все будет по-другому. Так что ничего не оставалось, кроме как встретить будущее с гордо поднятой головой. Глупые мечты превратились в пыль. Больше ей нечего ждать, не на что надеяться. Больше не будет возможности попробовать свободу на вкус. Будущее, от которого Клемми стремилась убежать, теперь наступало ей на горло. Поэтому она оденется, соберет вещи, и когда Карим вернется, то найдет ее смирившейся с судьбой.
Пришло время забыть о мечтах и вступить в брак, предрешенный ее отцом.
