Глава 8

Прижимаясь всем телом к мощному торсу, Ева целовала Данте в шею, щеки, пока он нес ее вверх по широкой лестнице особняка. Когда она запустила пальцы в густые вьющиеся волосы, он пробормотал сквозь сжатые зубы:

– Господи, Ева!

Неловко споткнувшись, он остановился на верхней площадке, чтобы утолить сексуальную жажду глубоким поцелуем, и крепче обнял Еву. Она молилась только о том, чтобы он не переставал целовать ее, не давая времени на раздумья. Похоже, Данте разделял ее желание быстрее добраться до постели. Не мешкая, он продолжил путь дальше по коридору к спальне. Только когда захлопнулась дверь, он позволил Еве скользнуть вдоль длинного мускулистого тела и встать на ноги. Задыхаясь, они не прерывали нетерпеливых ласк. Еве казалось, что ее тонкие пальцы белошвейки слишком медленно расстегивают рубашку, пока она не рванула ее в стороны.

– Мучит голод? – усмехнулся Данте.

– Умираю, – откликнулась Ева.

У нее должно получиться. Она сделает все, что он захочет. Она прочитала достаточно любовных романов, чтобы представлять себе, как люди занимаются сексом. Всю неделю ей удавалось играть трудную роль с талантом и достоверностью, достойными «Оскара». Энтузиазм компенсирует отсутствие опыта, которого у нее не больше, чем у монахини, но ни за что на свете она не разочарует его, как в прошлый раз.

Ева разгладила ладонью мягкие волоски на его груди:

– Ты такой горячий. Просто полыхаешь.

– Все для тебя.

Данте скинул брюки на пол и отодвинул ногой. Ева отвела взгляд, зная, что выдаст себя, вспыхнув как дурочка. Он расстегнул молнию на ее юбке, легко соскользнувшей вниз. Его пальцы пробрались под резинку трусиков. Данте почувствовал новый прилив возбуждения: Ева ничем не напоминала его прежних худощавых женщин. Он смял ее губы, не в силах сдерживать себя.

– Обещаю, что в следующий раз не буду торопиться, но я слишком долго ждал. – Дрожащими пальцами он развязал тонкий поясок ее блузки. – Я так хочу тебя, Ева.

Ева закрыла глаза, зная, что это всего лишь слова, но они звучали как музыка. Она впитывала их как в юности, когда каждый его самый маленький жест был наполнен для нее глубоким смыслом.

– Я готова, – еле слышно шепнула она.

Данте справился наконец с пуговичками, распахнул и бережно спустил блузку с ее плеч. Теперь она стояла перед ним обнаженная, не считая тонкого кружевного бюстгальтера. Прежде чем Данте добрался до него, Ева жадно прильнула губами к его рту, заставляя забыть обо всем. Он подтолкнул ее к кровати. Ева напряглась, чувствуя, как от нервного спазма свело живот. Она непроизвольно передернула плечами, чтобы сбросить его руки, но, к счастью, Данте даже не заметил этого. Они рухнули на простыни, и Данте накрыл ее восхитительно тяжелым телом.

– Ева, что ты делаешь со мной? Ты лишаешь меня рассудка.

Он ласкал ее с безумной страстью – его руки были везде, пальцы перебирали густые локоны, гладили живот, сжимали ягодицы. Наконец Ева почувствовала его горячий, массивный, пульсирующий член. Она раздвинула ноги, надеясь…

Но когда ладонь Данте легла на ее грудь, у Евы перехватило дыхание, она замерла, все похолодело внутри. Она только в этот момент поняла свою ошибку: надо было во всем признаться. Но он бы ни за что не поверил. Ее сковал страх. Поздно, слишком поздно.

Не отрываясь от ее губ, он напряг мощное тело и вошел в нее одним сильным толчком. Еве показалось, что раскаленная игла пронзила ее насквозь и достигла сердца. Выгнув спину, она не сдержала отчаянного крика. В глазах потемнело. Оторвавшись от губ Данте, она судорожно глотала воздух, боясь потерять сознание.

Постепенно боль отошла, уступив место ощущению тепла и радости. Ева испытывала удовлетворение: свершилось то, о чем она мечтала. Она расслабилась, обмякла, погладила ладонями плечи Данте. Под ее руками мышцы были тверды, как камень. Насторожившись, она открыла глаза. Сердце ее остановилось.

Ужас. На лице Данте отражался непередаваемый ужас.

– Данте? – пролепетала она дрожащим голосом.

– Нет! – Он разразился потоком брани с итальянским акцентом. – Нет! Невозможно! – Влажные пряди прилипли ко лбу. Он приподнялся над Евой, лишив ее тепла и надежной защиты горячего тела.

– Останься! – Она не могла поверить, что история повторяется. – Пожалуйста, Данте!

Прошлое нахлынуло обидными воспоминаниями. Она снова лежала на кушетке в беседке у бассейна почти без одежды, второпях сброшенной на пол. «Останься со мной в эту ночь!» Ей было бы достаточно его объятий, пусть даже без секса, чтобы унять нестерпимую боль утраты. Но он повернулся и вышел, оставив ее одну, несчастную и потерянную. Прошли недели, месяцы, годы, прежде чем к ней вернулся вкус к жизни.

На его лице застыло то же самое выражение – озадаченное, виноватое, будто он только очнулся. Данте передернул плечами, с трудом стряхивая оцепенение.

– Господи, Ева… я не могу. – Те же сказанные годы назад слова, после которых он ушел и не вернулся.

Ева толкнула его ладонями в грудь:

– Убирайся, Данте. Оставь меня.

В полном смятении чувств Данте пытался взять себя в руки. Он бережно укутал одеялом свернувшуюся калачиком Еву и молча стоял над ней, закрыв глаза, испытывая чудовищную боль и раскаяние. Он причинил Еве страдания. Впервые в жизни Данте утратил самообладание в атавистическом желании овладеть этой женщиной, стереть из ее памяти всех, кто был до него. Он набросился на Еву как дикий неандерталец. Данте задохнулся, как от нокаута, когда снова бросил взгляд на красное пятно, расплывшееся на белых шелковых простынях.

Девственница!

Как он мог так обойтись с ней? К горлу подступала тошнота. Данте прошлепал босыми ногами в ванную комнату, покрутил золоченые ручки кранов, и горячая вода хлынула в джакузи бурлящим потоком, наполняя комнату влажным паром. Достав из шкафчика флакон с гелем, купленным специально для Евы, он вылил на ладонь несколько капель благоухающей цитрусом и гарденией жидкости, потом опрокинул в воду все содержимое флакона.

Данте вернулся в спальню, поднял обмякшее тело Евы и крепко прижал к себе.

– Данте? – Она сделала слабую попытку освободиться, потом закинула руки ему за шею и спрятала лицо у плеча. – Что ты делаешь?

Медленно и бережно Данте опустил ее в ванну, со страхом ожидая болезненного вскрика. Ева подняла на него взгляд. В зеленых глазах сияла улыбка.

«Она ожидала, что я брошу ее, – подумал Данте. – Полагала, что ничего не значит для меня». Для этого были основания. Разве собственная мать не упрекала его в равнодушии? Не говорила, что он холоден, как отец, и недостоин любви?

Виновато нахмурив брови, Данте смотрел, как Ева согнула ноги, прижав колени к груди. Ее белый бюстгальтер намок.

– Дорогая, я не снял с тебя…

– Ничего, у меня есть другой, – пробормотала Ева, взбивая вокруг себя душистую густую пену.

– Давай расстегну…

– Нет!

Данте проглотил комок в горле: Еве неприятны его прикосновения.

– Почему ты мне не сказала?

Она трогательно и печально покачала головой. Данте показалось, что пол покачнулся под ногами. Он словно увидел прежнюю, юную девушку. Время повернуло вспять, как будто не прошло пяти лет.

– Думала, ты не поверишь.

В нем ожили забытые чувства, захотелось сделать что-то невообразимое: забраться в ванну, обнять и укачивать ее, как маленькую, смывая кровь и боль. Но она не позволяет ему дотрагиваться. Данте будто прирос к полу, понимая, что не вправе думать о своих желаниях, и стойко переносил скрутившую его душевную боль.

– Со мной все в порядке. Честно. Через мгновение все уже прошло. Твоей вины здесь нет, – успокоила Ева.

Воспоминание сверкнуло как молния. Данте напрягся. Конечно, это только его вина. Он сжал кулаки:

– Этот мерзавец сказал, что имел тебя шесть раз в воскресенье. – Гнусная ложь, в которую Данте поверил.

Ева резко вскинула голову:

– Кто это был?

– Подожди… – Данте нервно потер лоб. Вид обнаженной Евы сводил его с ума, лишал способности трезво мыслить. Однако что-то необъяснимо тревожило его – на ней по-прежнему был белый кружевной бюстгальтер. – Дай мне десять минут.

– Куда ты? Скажи немедленно!

Несмотря на упрямо поднятый подбородок, который красноречиво указывал, что Ева не пустит его обратно, Данте вылетел за дверь. У себя в спальне он быстро принял душ, надел черные шорты и кинулся обратно, почти уверенный, что Ева заперлась. Однако дверь была приоткрыта. Данте вздохнул с облегчением, увидев Еву в махровом банном халате. Она расчесывала волосы у туалетного столика. Бросив щетку на столик, она повернулась к нему, зло сверкая глазами:

– Ты здесь только потому, что я хочу услышать правду. Потом можешь уходить.

– Как ты? Может, примешь обезболивающее?

– Я в полном порядке. Мне надо знать, кто и что наплел тебе про меня.

Данте неловко потер шею:

– Ван Хорн. В ночь после похорон твоей матери. После того, как мы… расстались у бассейна.

Наступила зловещая тишина. В памяти Данте продолжали звучать издевательские слова Ван Хорна. Он готов был убить соперника.

Данте ожидал взрыва негодования, но зеленые глаза Евы затуманила боль.

– И ты… поверил?

– Да. Каждому слову, – признался Данте. – Он сказал, что уже несколько недель трахает тебя.

– Недель? – изумилась Ева. – Несколько недель, Данте? И ты поверил, что у меня было время и желание втайне заниматься с пьяницей сексом в грязных гостиничных номерах, в то время как моя мать умирала? Когда я бросила все, чтобы не отходить от ее постели ни днем, ни ночью?

Данте кивнул, впервые за многие годы испытывая нечто похожее на стыд:

– Я не подумал об этом. Просто пришел в ярость.

– Пусть даже ты разозлился, но как ты мог подумать такое про меня? Я попросила тебя провести со мной ночь… – Ужас отразился в ее глазах. – Ты решил, что мне нужна одна ночь с тобой, чтобы потом спать с этой скотиной? Это… омерзительно. Ведь ты не мог так думать обо мне.

– Именно так и думал, Ева.

Она в отчаянии закрыла глаза. Данте бросился к ней через комнату, но Ева остановила его, вытянув навстречу раскрытые ладони:

– Не понимаю. Неужели ты считаешь всех женщин подлыми изменницами?

Данте опешил. Действительно, с самого начала жизнь сводила его не с лучшими из женщин. Отец постоянно напоминал, что его мать не была олицетворением добродетели. Любовницы не скрывали, что их ослепляет блеск его богатства. Не мудрено, что Данте стал циником. Однако Ева напомнила, что появилась в его жизни до того, как он разбогател. С первого дня знакомства и до злополучного дня Данте считал ее ангелом. Что же случилось? «Ты испугался», – подсказала ему совесть.

Глядя ей в глаза, Данте сказал:

– У меня были основания поверить ему. Не прикидывайся невинной овечкой, Ева. В те дни для меня ты оставалась прежде всего младшей сестрой моего друга Финна, и я вернулся, чтобы сказать, что мы не можем быть вместе. Что же я увидел? Ван Хорн не только обнимал тебя – вы просто-таки приклеились друг к другу. Похоже, ты не теряла времени и быстро нашла мне замену.

Ева побледнела и отшатнулась, словно от пощечины. Зеленые глаза потухли, она кивнула:

– Я была как во сне: плохо понимала, что происходит. Ты… исчез. Он обнял меня и поцеловал. – Она протянула руку, увидев, как Данте изменился в лице, но рука повисла в воздухе. – Когда я очнулась, то оттолкнула его. Зачем он солгал тебе?

– Разве непонятно? Хотел заполучить тебя. Напомню, что на фотографиях он постоянно был радом с тобой весь следующий год.

Ева вцепилась побелевшими пальцами в ворот халата, словно прячась.

– Мы были в одной тусовке – вечеринки, концерты. Он приставал ко мне, преследовал, все хотел затащить в постель. – Она опустила голову, уставилась в пол.

– Между вами что-то было? – с усилием произнес Данте.

Ева отступила назад, к широкому панорамному окну. В теплых лучах закатного солнца густые пряди ее волос вспыхивали золотыми бликами.

– Спустя примерно год после того, как ты… исчез. – Она смотрела в сторону.

Данте был уверен, что это совпало с его женитьбой.

– Я решила, что настало время, и попробовала.

– Что значит – попробовала, Ева? – Он кивнул в сторону постели. – До сих пор ты оставалась девственницей, как при нашей первой встрече. – Недаром его, знакомого с самыми темными сторонами жизни, манил ее ореол невинности.

– Я старалась, но он сказал… – Она бессильно прислонилась головой к оконному стеклу и закрыла глаза.

В отчаянии Данте до боли сжал кулаки:

– Ева?

– Фригидная. Удивился, что мужики хотят меня. Моя грудь… – Она залилась краской смущения.

Данте заставил себя улыбнуться, поощряя ее продолжать.

– Дело в том, что мне неприятны прикосновения к груди. До сегодняшнего дня я не предполагала, что так болезненно реагирую на это. В общем, все было ужасно. Теперь я готова признать, какую глупость собиралась совершить. Он был мне не нужен. Я хотела…

– Чего, моя дорогая?

– Теперь уже не важно.

По страдальческому выражению лица он видел, чего стоило Еве признание, и не сомневался, что он первый, кому она открылась. Как ни мучительна ее исповедь, но Данте понимал, что для Евы важно выговориться и снять тяжесть с души.

– Пожалуйста, расскажи мне все.

Растирая пальцами виски, Ева решилась продолжить:

– Я виновата, Данте. Он был прав, когда обвинил меня в притворстве. Но я сама не ведала, что творю. Без злого умысла. Ты бы видел его искаженное злобой и ненавистью лицо…

Данте чувствовал, как его захлестывает слепая ярость.

– Он тронул тебя? Обидел? Причинил боль? – Он тяжело дышал, безуспешно пытаясь удержать рвавшиеся с языка проклятия. – Подонок! Убью его!

С расширившимися от страха глазами Ева бросилась к нему, вцепилась в плечо:

– Нет! Не вздумай! Он только ругался, поверь, Данте. Он даже не мог… – Она опустила глаза и выразительно посмотрела на его пах: – Ну, ты понимаешь.

– У него не встал, да?

Склонив голову, Данте ждал, пока Ева отведет взгляд от бугра, вздыбившего его шорты.

– Позволь сказать тебе важную вещь. Он использовал обычную уловку мужчины, который пьян и накачан наркотиками до такой степени, что не держится на ногах и уж тем более не может заниматься сексом.

Данте был благодарен судьбе за такой исход событий. Ева чувствовала бы себя дешевкой, отдавшись такому мужчине. Но главное, Данте хотел, чтобы она принадлежала только ему. Мысль о том, что ее может тронуть другой, вызывала бешеный протест. Ева – его женщина!

Он тряхнул головой. Его? Что это с ним?

– Почему же ты остановился в ту ночь у бассейна? Я тоже разочаровала тебя? – опасливо прошептала Ева.

Данте коснулся ладонью болезненно пульсирующего под тканью шорт бугра:

– Ты так думаешь?

«Как такое могло прийти ей в голову? Господи, что я сделал? Не ведая того, обидел ее, а потом Ван Хорн довершил начатое».

– Нет, дорогая. Тогда тебя сломило горе. Это было бы неправильно.

Страх быть отвергнутой подавлял страстную натуру Евы, и Данте понимал, что только он может вернуть ей уверенность. Он лишил ее невинности, но теперь в его силах сделать так, чтобы эта ночь не осталась в ее памяти как ночь боли. Скорее черти запляшут в раю, чем он допустит такую несправедливость.

Он шагнул к ней и развязал пояс халата. Ева предстала перед ним во всем великолепии. Данте не представлял, что кружевной белый бюстгальтер и трусики возбудят его больше, чем откровенные стринги или символичная ленточка на бедрах.

– Разве это – признак разочарования? – спросил он, обнимая Еву за тонкую талию и привлекая к себе так, чтобы она почувствовала мощную эрекцию. Дрожь возбуждения волной пробежала по ее телу. – Ты самая сексуальная женщина на свете. Поверь, я знаю, что говорю. Никогда и никто не вызывал у меня такого безумного вожделения.

Ева кивнула. На нежных полушариях груди выступила легкая испарина.

– Я должен был тебя раздеть. – Его низкий голос завораживал. – Это желание постоянно жило во мне, похожее на бомбу с часовым механизмом, готовым сработать от неосторожного прикосновения и рвануть в любой момент. Настало время взрыва. Обещаю, что ты забудешь этого подонка. Ты будешь помнить только меня, только то, что делали с тобой мои руки, горячий язык, мой огромный, твердый… – Он наклонился и прошептал ей в ухо грубое слово, зная, как она взовьется. – У тебя по ночам бывают эротические фантазии, Ева?

Она ахнула, как будто задохнулась. Данте без труда угадал ответ. Продолжая обнимать ее одной рукой, он перехватил ее левое запястье, поднес ладонь к губам и прихватил губами безымянный палец с кольцом, замечая, как вспыхнули щеки, веки отяжелели и сомкнулись. Он повернул ладонь, и огромный желтый бриллиант заиграл волшебным светом, как символ власти Данте, свидетельство его собственности. Сердце сжалось от мысли, что наступит день, когда, вернув бесценный перстень, Ева покинет его. Данте утешил себя, решив, что сожаление вызвано лишь тем, что он у нее первый.

– Ты ведь не снимаешь ночью мое кольцо? Думаешь обо мне?

– Да, – еле слышно выдохнула Ева.

Она покачнулась и бессильно опустилась на бедро Данте, которое он успел просунуть между ее ног, чтобы она не упала. Прижав к себе трепещущее тело, Данте почувствовал, как влажный жар ее лона опалил кожу. Она была готова принять его, но Данте не спешил. На этот раз он возьмет ее медленно и сделает это так, чтобы первая ночь наслаждений навсегда осталась в ее памяти.

Ева вцепилась ему в плечи, запустила пальцы в волосы:

– Мне нужно…

– Что, дорогая? – Данте прикусил нижнюю губу, поцеловал упрямый рот. – Только скажи, я сделаю все, что захочешь.

Она опустила глаза, и Данте сразу понял.

Почему ей неприятны прикосновения к груди? Возможно, это как-то связано с трагедией ее матери. Он решит проблему, но не сейчас. Позже.

– Не будем торопиться, – успокоил он. – Не снимай бюстгальтер, если не хочешь. Я не трону тебя там.

– Так можно? – сказала она, глядя на него огромными зелеными глазами, сияющими благодарностью.

– Конечно, – подтвердил Данте, зная, что для этого потребуется все его самообладание. Ради нее он готов на любые жертвы. – Успокойся. Найду чем заняться. Доверься мне.

Он тронул языком ее живот и пробежал губами ниже, вызывая у Евы стоны наслаждения. Пальцы скользнули под резинку трусиков. Данте не терпелось попробовать ее на вкус, но прежде, чем он успел встать перед ней на колени, Ева подняла к нему лицо для поцелуя. Его поцелуя. Только его. В голове у Данте крутилось одно слово: «Моя, моя, моя».

Всего одну ночь Ева будет принадлежать только ему.