Глава 8

Шли еще почти час, стремясь убраться подальше от дороги. Конечно, антипартизанских ягдкоманд пока нет, как и самого партизанского движения, они позже появятся, так что погони можно сильно не опасаться, но и рисковать не хотелось. Иди знай, кем был покойный полковник, может, и впрямь немаленькая шишка. С другой стороны, немцы почти наверняка решат, что на колонну напали окруженцы, которых в лесах полно, особенно сейчас, под завязку неудавшегося контрнаступления. Да и гильзы от советского оружия на опушке только подтвердят эту версию. Крайне сомнительно, что нас станут искать, рискуя напороться в чащобе на еще одну группу таких же пробирающихся к фронту мытарей.

– Все, привал, – скомандовал наконец порядком запыхавшийся поручик. – Нужно перекусить и отдохнуть. Да и трофеи перебрать.

Мы дружно повалились на землю, ловя ртами воздух. Да уж, неслабая прогулочка вышла, да и утро зашибись как началось. Несколько минут просто лежали, приходя в себя, затем голод взял верх над желанием отдохнуть. Вскрыв три банки консервов, позавтракали тушенкой с галетами, запили водой из фляжек. Предложение танкиста сделать еще и по глотку спирта Гурский решительно пресек, сообщив, что не время, да и вообще это лишнее. Спирт, мол, может пригодиться для обеззараживания. Да, собственно, и не хотелось – ощущение сытости грело душу и тело ничуть не хуже алкоголя.

После завтрака занялись осмотром и сортировкой трофеев. Как ни странно, мы с Гурским за считаные минуты ухитрились набить два ранца весьма немалым количеством всяких нужных (и не очень) на войне вещей. Почему «как ни странно»? Не знаю, как поручик, а я, действуя в условиях жуткого цейтнота на полном адреналиновом «автомате», сейчас просто тупо не помнил, что и когда запихивал в рюкзак. Например, откуда там взялся бинокль, ракетница без патронов и губная гармошка, не помнил точно. Ладно, шутки в сторону: как бы то ни было, прибарахлились мы неплохо. Одних боеприпасов к пулемету две полные коробки с лентой на 250 патронов в каждом – это не считая еще полусотни аналогичных в обоймах, которые Якунов натрофеил в подсумках у пехотинцев. К автоматам имелось по три магазина на ствол – по одному в каждом плюс еще четыре в патронташе. Десять… то есть уже девять гранат. К мелочам можно было отнести мой «джеймсбондовский» «вальтер» и штык к карабину у Сереги. Ну и тот короткоствол, с которым мы начинали бой: «ТТ» с пятью патронами у танкиста и «наган» поручика.

С провизией оказалось похуже – насчет недели я, как выяснилось, приврал. Пять банок тушенки в непривычной формы банках, три рыбные и еще три с какой-то то ли кашей, то ли бобами. Ни одной знаменитой саморазогревающейся банки не нашлось, я даже слегка расстроился: столько о них читал, но так ни разу и не видел. Еще нашлись галеты и сухари, но три здоровых мужика в полевых условиях только на них долго не протянут. А вот в двух захваченных с собой флягах оказалась обычная вода: похоже, привирают историки насчет того, что каждый второй фриц с собой обязательно шнапс таскал. Бутылка какого-то слабенького кислого вина и вправду нашлась, а вот шнапса не было. Хотя, может, мы как раз тех самых фрицев обобрали, которые «каждый первый»…

Вспомнив кое о чем, заглянул в полковничий портфель. Ничего интересного: какие-то бумаги в папках и без них, бритвенный набор (кстати, не лишним будет), исписанная на треть толстая тетрадь в дорогом кожаном переплете (о, неужели тот самый дневник?) и картонная пачка с патронами к пистолету, которые я тут же переправил в карман. Негусто… И самое главное, снова нет карты. Вздохнув, я, даже не раскрывая, забросил в портфель полковничье удостоверение и защелкнул замочки, озвучив последнюю мысль вслух.

И тут поручик меня удивил:

– Отчего ж нет? Очень даже есть, вот, – и вытащил из-за спины офицерскую планшетку немецкого образца.

– Откуда, Ко… э-э, товарищ старший лейтенант?!

– В бронеавтомобиле нашел, на спинке сиденья висела, того, что рядом с водителем. Уложил в ранец, а после забыл.

– Разрешите? – Я протянул руку.

– А ты ее читать умеешь? – удивился танкист.

Блин, а ведь мамлей прав: откуда простому водиле из автобата уметь карты читать? Да сейчас и в Красной Армии далеко не все командиры этому обучены. Прокололся я, ага. Придется срочно что-то придумывать.

– Так это, мужики еще в Финскую обучили. Мне ж много поколесить пришлось, и не только в составе колонны. Там же леса – о-го-го, болот да озер много. Если заблудишься да в глухомани на финских диверсантов напорешься – все, кранты.

– Понятно. – Никакого удивления мое объяснение у танкиста не вызвало. – Все время забываю, что ты уже повоевать успел.

Поручик тем временем распахнул планшетку и, нахмурясь, изучал карту-трехверстку – ну, или как там она у немцев называлась? Трехкилометровка? Кстати, когда-то я читал, что, вопреки расхожему мнению, советские довоенные карты отличались от немецких и лучшим качеством, и деталировкой. Да и печатали их в цвете, тогда как у фрицев часть карт была двухцветными. Хотя могу и ошибаться – по крайней мере эта определенно цветная…

Подобравшись поближе, мы с Якуновым тоже склонились над полевой сумкой. Все надписи, разумеется, на немецком, но карта очень подробная, с указанием не только самых мелких населенных пунктов вплоть до отдельных хуторов, но и дорог, в том числе и «условно-проходимых», водоемов и высот. Да уж, отличная карта – сразу видно, серьезно фрицы к войне готовились! У них вон не только все броды указаны, но еще и отметки о глубинах, скорости течения и даже типах грунта проставлены! Про железнодорожные мосты и не упоминаю – там и вовсе полная техническая характеристика, от материала постройки и размеров до грузоподъемности и высоты над уровнем воды. И ведь откуда-то у них все эти сведения появились, причем еще задолго до войны. Эх, такую б карту да под нос нашим либерально-демократическим «историкам» из девяностых годов сунуть – тем самым, которые про «кровавосталинские» репрессии и аресты несуществующих немецких шпионов на каждом углу и в каждой газетенке орали. Хотя, этим что суй, что не суй, все равно получишь… ну, не переубедишь, в смысле…

Так, вот и Witebsk, и Liozno неподалеку… блин, и опять двадцать пять! Привязаться-то нам не к чему, никаких указателей на дороге не было – как тут сориентируешься? Может, Гурский, как самый опытный, что подскажет? Подозреваю, танкист наш карту не шибко читать обучен, если вообще умеет.

– Да вот сам об этом размышляю, – задумчиво пробормотал поручик, покусывая сорванную травинку. – Возможно, стоило на дороге пленного захватить. Если знать, откуда они выехали, легко бы сориентировались, вряд ли далеко отъехать успели, утро-то только началось.

– И как бы мы его допрашивали? Или вы, тарщ лейтенант, по их разумеете?

– Да, немецкий я знаю, – спокойно кивнул тот, заставив меня удивленно закрыть рот. – Разговариваю не особо чисто, но читаю свободно.

Во поручик дает! Полиглот, понимаете ли. Кстати, коль уж так карта легла.

– Так, может, тогда бумаги фрица, что в легковушке ехал, глянете? Интересно ж, что там за документы такие? – Я пододвинул Гурскому трофейный портфель.

– Пожалуй. – Поручик вытащил папки и тетрадь, раскрыл полковничье удостоверение. Вчитался и, хмыкнув, сообщил: – Ничего себе. Виталя, ты хоть знаешь, кого на тот свет отправил?

– Откуда? – искренне пожал я плечами. – В документы я не заглядывал, все равно по-немецки читать не умею.

– А застрелил ты аж целого замначштаба танкового полка 7-й танковой дивизии, полковника Ганса Ланге! Понятия не имею, отчего он без адъютанта путешествовал, но факт остается фактом. Сейчас просмотрю бумаги, может, еще чего интересного узнаем. Кстати, смешно, по-немецки «ланге» означает «длинный» или «высокий».

Припомнив тучного коренастого оберста, я понимающе фыркнул. Да уж, фамилия в самую точку! Пока поручик перебирал бумажки из папок и листал блокнот, я припомнил, что мне вообще известно про эту самую «7. Panzer-Division». Вроде бы входила в состав 39-го мотокорпуса одной из танковых групп Гота, а командовал ею генерал-майор фон Функ. Участвовала в витебском сражении. Все, собственно.

– А ведь нам повезло, – снова подал голос Гурский, показывая мне раскрытую тетрадь, исписанную убористым почерком. – Полковник Ланге вел личный дневник (услышав последнее, я с трудом сдержал улыбку: угадал, стало быть), последняя запись датирована вчерашним вечером. Так вот, он пишет… сейчас найду и переведу, ага, вот это место: «…сегодня заночевали в очередной жуткой дыре с очередным жутким для нормального человеческого уха названием «Krasnichino». Крохотная деревня, даже не представляю, как здесь вообще можно жить. Но пришлось остановиться, поскольку уже темнело, а передвигаться ночью опасно, в лесах полно попавших в окружение большевиков, готовых обстрелять любую машину просто от собственного бессилия и звериной ненависти ко всему истинно европейскому. Или от безысходности и голода, надеясь украсть из расстрелянной машины хоть кусок хлеба или банку консервов. Радует только то, что в деревне стоит наша доблестная мотопехота, так что за безопасность можно не беспокоиться. Спасибо лейтенанту К., мне выделили дом поприличней – русские варвары даже дома называют не по-людски, не домами, а какими-то «chatami». Завтра с рассветом поеду дальше, максимум к десяти нужно вернуться в полк, так что выехать придется часов в пять.

Жаль, но адъютанта, моего верного Вилли, придется оставить с пехотинцами, он долго крепился, делал вид, что все нормально, и не хотел меня расстраивать, но все-таки разболелся, сильный жар. Его осмотрел ротный санитар, дал какой-то порошок (полагаю, ничего иного у него попросту не было) и сообщил, что завтра больного необходимо отправить в госпиталь. Я распорядился, разумеется. Наверняка виновато то купание в местной реке – здесь даже природа против нас. Ну, да ничего, вышвырнем варваров за Урал, и все изменится…».

Поручик замолчал, глядя на нас довольным взглядом:

– Вот и привязка, как я понимаю, он пишет о деревне Красницыно или Краснишино. Найдем на карте и поймем, где находимся. Колонну мы атаковали около шести утра, значит, ехали они не больше часа.

– Отлично! – подал голос танкист. – А про фронт он ничего не пишет? Где сейчас наши?

– Нет, об этом практически ничего нет, я просмотрел записи за несколько последних дней. Видимо, из соображений секретности. Только короткое упоминание о том, что вчера, девятого июля, пал Витебск. Так что, полагаю, мы где-то восточнее города.

– Вот твари! – Обозвав немцев своим излюбленным, как я заметил, словом, Якунов насупился и закурил очередную папиросину.

– Товарищ лейтенант, а дальше там ничего интересного нет? – сам не знаю отчего, спросил я. Вот честное слово, словно кольнуло: нужно спросить – и все тут.

– Есть, – неожиданно ухмыльнулся тот. – Весьма даже интересное. Вот только верится с трудом.

– Что?

– Да просто дальше он пишет, что скоро их части замкнут кольцо окружения в районе Лиозно, и… Впрочем, давайте я лучше прочту, а то не поверите. Вот оно: «…но самое главное, что уже совсем скоро сын усатого кремлевского варвара будет в наших руках! Знаю, что писать о подобном не стоит, но просто не могу сдержаться! Совсем скоро артполк, где служит отпрыск любителя курительных трубок, окажется в окружении, если уже не оказался. А уж там наша разведка сделает все возможное, чтобы тот не успел пустить себе пулю в лоб или отравиться. Впрочем, подозреваю, парни из разведки вовсе не станут ждать замыкания очередного котла и захватят этого молодого грузина еще до того. Хочется поглядеть на реакцию главного большевика, когда придворные лизоблюды из Генштаба, столь бездарно проигрывающие войну, доложат, что его сын в нашем плену…».

Вот это поворот! Честное слово, услышав поручика, я реально офигел, прошу прощения за мой французский. А я-то голову ломал, как объяснить свое стремление оказаться в районе окружения артбатареи под командованием Якова – а тут такое! Ну, блин… Нет, толстый коротышка Ланге, таки, сделал в своей жизни хоть что-то хорошее. Мне помог. Ну, то есть нам.

– К…как сын т…товарища Сталина?! – на танкиста было жалко смотреть. Он даже папиросу выронил, причем себе на комбинезон. Бросив на Гурского выразительный взгляд – мол, не сболтни лишнего, да и вообще, не выгляди таким равнодушным, – я отбросил окурок и ответил, добавив в голос неуверенности:

– Ну, так это… сын товарища Сталина, старший лейтенант Яков Иосифович в артиллерии же служит. С немцами героически сражается где-то в составе нашего мехкорпуса.

– А т…ты откуда знаешь?!

– Как откуда?! – делано «возмутился» я. – Нам товарищ политрук рассказывал, в пример ставил. Мол, когда всякие трусы с прочими подозрительными элементами стараются отсидеться в тылу и получить «бронь», сын самого товарища Сталина с первых дней войны немцев бьет! Он, между прочим, с двадцать седьмого числа на фронте! Июня, в смысле.

– Правда? – дрожащим голосом переспросил мамлей. – Так и сказал? Не врешь?

– Как можно врать, ежели речь про сына товарища Сталина идет?! Как политрук сказал, так и было. Ну, он, конечно же, не говорил, где именно товарищ старший лейтенант Джугашвили служит, но если сравнить с тем, что немец написал, выходит что тут, в нашем корпусе. Больше-то негде. Он Лиозно упоминал? Упоминал. А туда как раз наши части отступали. Да и не станет фриц врать: к чему ему это? Приукрасить – да, может, любят они, гады, свои великие победы расписывать. Но врать точно не будет. Так что рядом он где-то, точно говорю.

– А… это, а почему тогда Джугашвили? – Танкист задал вовсе не тот вопрос, который я мог ожидать. Блин, это что, снова я прокололся, или он и вправду не знает, что «Сталин» – псевдоним? И чего делать? Снова ссылаться на несуществующего полиглота-политрука?

На помощь мне неожиданно пришел поручик, до того внимательно прислушивавшийся к разговору. Вовремя, стоит признать:

– Как это почему? Это настоящая фамилия старшего сына товарища Сталина, разве не знаешь, Серега?

– Так точно, не знаю, товарищ старший лейтенант. – От волнения тот перешел на уставной язык.

– Ну, так теперь знаешь. Товарищ Сталин специально другую фамилию носит, чтобы, значит, никто его детям поблажек не делал. Одного сына в артиллерию отправил, другого – в авиацию. Мне об этом тоже, э-э, товарищ политрук рассказывал, мол, сражайтесь, как сын товарища Сталина, пулям не кланяйтесь, не посрамите, мол, ну, и все такое.

Н-да, надеюсь, отпавшую челюсть я вовремя подхватил, и мамлей ничего не заметил. И ведь всего раз запнулся, зараза белогвардейская, перед тем, как про «товарища политрука» сказать. Молодец, товарищ золотопогонник, растешь на глазах. И ведь как искренне говорил – я даже почти поверил. Не зря он время на изучение истории Великой Отечественной тратил, вот и пригодилось.

На Якунова было жалко смотреть: как же так, все про сына вождя знают, даже рядовой шоферюга, а он – в пролете?! Понимаю, обидно…

– Мы должны его спасти! Нужно добраться туда и предупредить! Или самим отбить! Или… ну я не знаю… товарищ старший лейтенант, что же делать?! Я у вас, как у старшего командира, спрашиваю.

Гурский сделал вид, что задумался. Хотя кто его поймет, может, и на самом деле задумался.

– По-хорошему, нам бы эти сведения в штаб армии передать или даже куда повыше. Вместе с бумагами покойного оберста – я их просмотрел, ничего особенного, но нашим будет полезно, там прилично информации по второму полку седьмой танковой. Личный состав, укомплектованность техникой, боекомплектом, матчасть, невосполнимые и санитарные потери, еще много чего. Но как это сделать? Нереально. Ладно, давайте пока по карте сориентируемся, хоть узнаем, наконец, где находимся…

А находились мы, как выяснилось, немного восточнее и южнее Витебска – насколько я помнил, под ударами танков Гота части седьмого мехкорпуса отступали, и сейчас в окрестностях царил сущий хаос. Отступающие войска, немцы, окруженцы, снова немцы, настоящий слоеный пирог. Южнее творилось нечто подобное с частями пятого МК. Собственно, Лепельский контрудар сегодня захлебнется окончательно, чтобы через пару дней превратиться уже в смоленское сражение – с тем же самым результатом, впрочем. Смоленск немцы возьмут, это факт. Ну и где нам искать части четырнадцатой танковой, в составе которой сражается и батарея… ну, тут понятно, какая именно. Ломанутся фрицы на Москву – мама не горюй. А заодно Адольф Алоизыч развернет часть войск на Киев. Если бы он этого не сделал, может, чего путного у фрицев и вышло бы – тьфу-тьфу конечно. Но сделает, развернет, никуда не денется. И обломается, разумеется, но это уже зимой. А там и Ржев будет, и Сталинград…

Короче говоря, если вернуться к нашим баранам… то хрен пойми, куда дальше идти. Наверное, все-таки в направлении на Лиозно, надеясь по пути влиться в состав отступающей четырнадцатой танковой дивизии. А уж там как кривая вывезет.

– Слушай, Коль… то есть, простите, тарщ старший лейтенант. – Заметив брошенный на меня быстрый взгляд танкиста, я стушевался. Блин, вот и снова прокололся! Как же надоело быть рядовым шофером, кто бы знал! Ну и чего теперь делать? Нет, были бы у меня документы военного медика – воспользовался б. Хотя, конечно, сразу три выходящих из окружения красных командира – как по мне, так перебор. Вот только дальше что? Ну, вышли к своим, ну, поверили нам… и отправят меня, военврача такого-то ранга, в госпиталь… Дальше, полагаю, понятно: даже самый крутой фельдшер, будь он хоть семи пядей во лбу, оперировать не сможет. Угу, вот и я об этом…

На помощь, как ни странно, пришел сам поручик, с похвальной быстротой въехавший в ситуацию:

– Кстати, Серега, ты не удивляйся, если Виталий меня по имени да без звания называет. Понимаешь, мы с ним вместе чуть ли не с первых дней войны. Ну, с конца июня – точно. Он меня пару раз от смерти спас, в крайний раз и вовсе на себе из-под обстрела вынес. Контузило меня тогда, вот Виталя и оттащил в кусты. Да и долго это выходит: «товарищ старший лейтенант». В бою всего на миг затормозишь – и все, труп. Понимаешь?

– Дык, а чего ж? – Якунов особо не удивился. – Очень даже понятно. Мы в экипаже тоже по именам друг дружку звали. По той же причине: замешкаешься – и бронебойный подарок от немца словишь. Да пусть бы и фугасный, какая там на «бэтээшке» броня! А уж дальше, хочь ты рядовой, хочь полковник – полыхнет бензин или боекомплект рванет – и привет.

– Ну, вот и договорились, – свернул опасный разговор Гурский. – Значит, пока к своим не выберемся, общаемся попросту. Ну что, все отдохнули? Пора бы и в путь. Вот только с оружием нужно разобраться, я такую систему, – он подтянул за ремень трофейный автомат, уложив его на колени, – не знаю. Серега, а ты?

– И я не в курсе, – стушевался мамлей. – Откуда у танкистов трофеи? В первом же бою меня и спалили, твари…

Похоже, мой выход: не зря ж Николай Павлович этот разговор затеял. Вон какой хитрый взгляд в мою сторону украдкой кинул, пока танкист не видел.

– Видал я такой автомат, «эмпэ-сорок» называется. «Машинен пистолен образца сорокового года», ежели по-нашенски. В июне еще кореш у меня в разведбате служил, землячок. Они с такими за передок ходили. Наш-то «ППД» с диском, с ним ползать по нейтралке неудобно, зацепиться может, а этот – плоский. Да и запасной диск на поясе мешает. Вот Ванька и показал, что да как. Смотрите, товарищи командиры…

Взяв в руки «МП» – спасибо просмотренным в детстве и юности фильмам «про войну», – вполне уверенно отомкнул магазин и показал, как передергивать затвор, попутно объяснив, для чего в крышке ствольной коробки вырез, играющий роль предохранителя. Разложив-сложив приклад, решил, что с них достаточно – больше никаких подробностей я просто не знал.

– А разбирать как? – осведомился поручик, на что я вполне искренне пожал плечами:

– Так мне откуда знать? Меня земляк только пользоваться обучил. Кстати, он еще говорил, что, ежели приноровиться, можно короткими очередями бить, на два-три патрона. Или даже одиночными, у него ж переключателя огня нет.

– С пулеметом тоже знаком, Виталь?

– Не, вот тут я не помощник. В разведку с такой бандурой не ходят, так что понятия не имею. Придется нам самим разбираться.

Минут десять потратили на изучение пулемета – дольше всего искали предохранитель, нашедшийся на рукоятке ведения огня, поскольку поднимать крышку ствольной коробки и заправлять ленту оказалось относительно несложно. Да и торчащая справа затворная рукоять тоже особых вопросов не вызвала. Разобравшись с прицельными приспособлениями, поручик с танкистом пришли к мнению, что пулемет определенно хорош, но испытать его в деле все же не помешает.

Затем разобрались с поклажей и оружием. В один из ранцев запихали провизию, во второй – обе ленты к «МГ» (одну прямо в коробке, не с земли ж стрелять) и часть запасных патронов к карабину, который Якунов категорически бросать отказался. Четыре снаряженные обоймы Серега распихал по карманам комбеза – не догадался или побрезговал снять с фрица ремень с подсумками. Документы из портфеля и карту Гурский переправил в свою планшетку, а сам портфель мы на всякий случай прикопали вместе с пустыми жестянками от консервов.

Разобрали оружие, решив, что я и поручик вооружимся автоматами и понесем ранцы, а танкист, как самый молодой, потащит пулемет и карабин, коль уж не хочет бросать. Спорить Серега не стал, хоть и вздохнул пару раз украдкой. Ничего, хай тягает: командиру отряда пулемет таскать статусом не положено, а я уже «старенький», мне и рюкзака с автоматом хватит. С другой стороны, Якунов прав: карабин в некоторых ситуациях вещь полезная. Закончатся боеприпасы, пулемет выбросим – с чем ему дальше воевать, не с «тэтэшником» и штыком же? Патронов-то к пистолету аж целых пять штук осталось. Плюс ко всему каждому досталось по три гранаты – пришлось снова «вспомнить будущее» и объяснить мужикам, почему у фрицев с гранатами не все как у людей, и как ими пользоваться. Трофейный пистоль я так и оставил в кармане, сам не знаю, отчего решив перед товарищами не светить.

Вышли наконец. И поперли навстречу солнцу, то бишь на восток, потихоньку забирая к северу, где, как я надеялся, есть шанс встретить наши части. Кстати, канонада определенно стала тише, что говорило то ли об удалении линии фронта, то ли о том, что на этом участке сейчас особых боевых действий не ведется.

До обеда шли практически без остановок. По пути наткнулись на узенькую полузаросшую лесную дорогу, почти тропу, с едва заметными колеями, оставленными тележными колесами. Выяснять, куда она идет, не стали: во-первых, вела она на северо-запад, во-вторых, если местные ею и пользовались, то крайне редко. Зато и немцев можно не опасаться: автомобиль или бронетранспортер тут не пройдет, мотоцикл разве что. К трем часам пополудни – время я узнал, украдкой вытащив из кармана свои, «командирские», поскольку у остальных часов не было, не догадались затрофеить у разгромленной колонны – вышли к опушке. Разглядев сквозь разрывы ветвей свободное пространство впереди, отошли немного назад, и поручик, прихватив бинокль, отправился на разведку.

Отсутствовал Гурский довольно долго, я даже забеспокоился, однако вернулся невредимым. Напившись воды из фляги, сообщил:

– Не опушка это, а большая поляна, скорее даже луг. Метров сто – сто пятьдесят отсюда. Немцы там разворачивают гаубичную батарею. Позиция, полагаю, временная, на один раз, поскольку и снаряды тут же сгрузили, не стали склад оборудовать. Видимо, собираются отстреляться и уйти, тягачи, полугусеничные такие, вроде того, что мы на дороге спалили, только с открытыми кабинами, там же стоят.

– Интересно. Что-то еще?

– Вот именно, что «что-то еще». Военнопленные там, наши. – Мысленно хмыкнув, я отметил, что слово «наши» поручик произнес абсолютно спокойно, без малейшего внутреннего противления. Похоже, бойцы некогда ненавистной РККА и на самом деле для него теперь свои, что радует. – Помогают орудия устанавливать. Человек двадцать. Думаю, окруженцы – прихватили их по дороге, да и решили использовать в качестве рабочей силы.

– Вот твари! – прокомментировал услышанное танкист. – Расстреляют ж их потом!

– Возможно, – не стал спорить Гурский. – Только не сразу, а после огневого налета и не раньше, чем помогут пушки обратно к тягачам подтащить. Там охраны особой нет: кроме артиллеристов, только водители тягачей и около отделения пехотинцев, видимо, прикрытие. Но эти расслаблены, курят, разговаривают.

– Погоди, Коля… – Я задумался. – Так пушки уже установили?

– Установили, потому пленных в сторону и отогнали. Пойдем, сами посмотрите.

Спустя пару минут мы, укрывшись в кустах и передавая друг другу бинокль, осматривали вражескую артпозицию. Собственно, матерый вояка Гурский описал все верно: не особо широкий луг, окруженный лесом и прорезанный почти по центру узкой грунтовой дорогой, и три раскорячившиеся на врытых в грунт станинах смутно знакомые гаубицы со здоровенными ажурными колесами с узкими резиновыми бандажами. Вроде бы подобные пушки имели калибр то ли сто пять, то ли сто пятьдесят миллиметров и производились еще в Первую мировую. «FH-18» они, что ли, назывались, причем цифра – это год принятия на вооружение. Возле каждого орудия – небольшой штабель зеленых ящиков, часть из которых уже раскрыты, и артиллеристы вытаскивают наружу выкрашенные серым увесистые чушки снарядов и короткие цилиндры зарядов. Так, если ящиков по четыре штуки на орудие и в каждом по два выстрела, значит, залпов будет восемь.

Метрах в пятидесяти от позиции застыли три полугусеничных транспортера – без приставки «броне», но куда более массивных, нежели сожженный «Ганомаг», – тентованный грузовик и угловатый легковой вездеходик «кюбельваген» с запасным колесом на наклонном капоте. Возле машин группками стоят пехотинцы, явно халатно относящиеся к охранным мероприятиям: все без касок и ранцев, некоторые даже карабины прислонили к тягачам. Да, прав поручик, нападения фрицы не ждут и даже не опасаются. А зря…

Чуть поодаль от них сидели или лежали на траве два десятка советских бойцов, те самые пленные, уже закончившие помогать в установке орудий. Охраняли их всего трое фрицев, все вооруженные. Причем двое спокойно курили, не снимая «маузеров» с плеча, да и третий хоть и прохаживался туда-сюда, но карабин на изготовку тоже не держал. Я повел биноклем в сторону пленных: лица не особенно изможденные и не обросшие щетиной, форма не шибко изодранная – значит, долго по лесам не бродили, в окружение и плен попали совсем недавно. У некоторых, правда, свежие ссадины и синяки, но вот именно, что свежие, полученные совсем недавно. Странно как-то… Если рвануться всем скопом, завалить конвойных да дернуть к лесу, до которого считаные десятки метров, вполне можно уйти! Не все, конечно, живыми добегут, но большинство уцелеет. Пока немцы сообразят, что к чему, пока расхватают карабины и откроют огонь, почти все и свалят. Может, они первого залпа ждут, чтоб охранники отвлеклись? Но все равно, что-то здесь не так…

Поводив биноклем из стороны в сторону, понял, что именно не так: метрах в пятнадцати, укрывшись в чахлых кустиках, стоял не замеченный с первого взгляда мотоцикл. Развалившийся в коляске фриц держал пленных под прицелом пулемета. Ага, вот теперь понятно: попытайся бойцы устроить побег, «МГ» нашинкует их в считаные секунды. Ладушки, запомним, авось пригодится…

Передав оптику нетерпеливо сопящему танкисту, я отполз к поручику и негромко, чтоб не услышал Якунов, спросил:

– Ну и чего думаешь, Коля? Можно, конечно, и стороной обойти, но Сергей прав: артиллеристы – не тыловики, пленных с собой не потащат. Отстреляются и порешат наших. Там в кустах, кстати, мотоцикл с пулеметом стоит, вот из него всех и положат.

– Там грузовое авто есть… – неожиданно засомневался тот, хотя раньше и допускал подобное. – Может, они их все же в кузов погрузят? Не верится, что просто так возьмут и расстреляют, конвенция ж…

– Поверь мне, так и будет. Да и нет в грузовике места, он у них наверняка для снарядов предназначен. А конвенция? Ты просто еще слишком многого об этой войне не знаешь. Была бы их сотня-другая – тогда да, возможно, и потащили б с собой, в первое время фрицы с пленными особо не зверствовали и почем зря не стреляли, только комиссаров и евреев на месте уничтожали. Но тут совсем другая ситуация, с двумя десятками никто возиться не станет. Да и вообще, батарее мобильность нужна, не станут же они со скоростью пешей колонны двигаться? Веришь?

– Верю, – глухо буркнул Гурский. – Нападем?

– Обязательно. Вот только нужно продумать, как именно. Ты, кстати, из пушки стрелять, случайно, не умеешь?

– Выпалить-то смогу, дело не хитрое, зарядить тоже, но вот навести… Э-э, Виталий, ты о чем?!

– Да вот, понимаешь, в голову пришло: имеем три гаубицы, кучу снарядов – жалко просто так бросать или подрывать. Их бы развернуть на сто восемьдесят и шарахнуть… ну, куда-нибудь, да шарахнуть…

– Куда ты шарахать… тьфу, стрелять собрался?! – Распахнув глаза «на ширину плеч», Гурский смотрел на меня, словно на сумасшедшего. – Виталий, гаубица бьет навесом, с закрытой позиции! Нужны точные – точнейшие даже! – координаты цели. Ну, или хотя бы квадрата нахождения этой самой цели! Желательно еще и корректировщика иметь, а лучше двух.

– Корректировщика, говоришь? – задумался я. – А ведь у них радиостанции определенно нет. Получается, лупить будут именно по квадратам. Значит, что?

– Ну и что? Вечно ты со своими загадками…

– Да то, что у командира батареи наверняка имеется карта с координатами целей! И наших, по которым нужно нанести удар, и расположений своих войск, куда стрелять ни в коем случае низзя, вот я о чем! Причем карта свежая, не далее как сегодняшняя. Теперь понял?

– Угу, понял… понял, что ты не перестаешь меня удивлять. А наводить-то кто станет? Может, ты? Или немцев попросим: «Мол, помогите нам по вашим войскам отстреляться»?

– Ну, отчего сразу я? Командир батареи, разумеется, так что ты почти угадал. Если мы его, конечно, во время атаки не прихлопнем случайно.

– А если прихлопнем? – скептически хмыкнул Николай Павлович.

– Тогда – по обстоятельствам, – буркнул я. – Может, среди пленных артиллерист найдется. И вообще, не нуди.

– Кто, я?! – возмутился поручик. И, убедившись, что танкист к нашему разговору не прислушивается, докончил: – Ты, определенно, несносен! – и, ухмыльнувшись, прошептал мне в ухо: – Право слово, несносен!