Книга: Легенда о Вавилоне
Назад: Рождение сверхдержавы
Дальше: Чьими устами говорит Господь?

Ранний Израиль: историческая традиция и возможная реальность

Тексты Книги Судей Израилевых повествуют о неорганизованной и почти доисторической стадии существования еврейских племен. А продолжающий ее рассказ о рождении древнееврейского государства начинается в 1-й Книге Царств. На наш взгляд, достоверность этого источника и историчность многих описываемых им событий сомнений не вызывает. Не может помешать этому и то соображение, что вначале рассказы о подвигах тех или иных древнеиудейских героев существовали, скорее всего, в виде устного эпоса, который был записан значительно позднее самих событий и еще позже (и наверняка фрагментарно) оформлен в тот текст, что дошел до нас. Общая картина, как обычно, гораздо важней точных дат и обстоятельств, которые, конечно, корректировались или приукрашивались поздними авторами.
Временное возвышение отдельных племенных вождей или мудрых жрецов описано в Книге Судей очень подробно; противоречие между этими двумя тенденциями по возможности сглажено, но все же заметно, а потому выглядит очень правдоподобно. Также ясно, что «судьи», как правило, не наследовали друг другу; более того, предания об их деяниях восходят к разным коленам израильским. Но тем очевиднее, что главная тенденция исторического периода точно передана ветхозаветным автором: то один, то другой могучий вождь возвышался над другими благодаря своим личным качествам. Существовала и конкуренция между различными, но близкородственными племенами, пока не ставшими единой нацией, что в случае обострения конфликтов закономерно приводило к победоносным набегам удачливых соседей.
Как и в других обществах такого рода, на власть претендовали два класса — воинский и жреческий. Как обычно, в тихое время авторитета и власти больше у последних, но во времена смутные роль оружия решительно повышается. В итоге первым царем стал не наиболее мудрый, а наиболее сильный. Или, как сказали бы ученые XIX в., утвердился приоритет светской власти: верховный жрец пророк Самуил помазал на царство Саула в соответствии с желанием народа Израилева: «Поставь над нами царя, чтобы он судил нас, как у прочих народов». В действительности Саул был, наверное, первым верховным вождем нескольких племен, сумевшим с помощью меча их объединить.
Вся древнейшая история Израиля представлена Писанием в линейном виде, т. е. разнообразные судьи и вожди, принадлежащие к различным коленам, как бы наследуют друг другу. Это напоминает шумерские, вавилонские и ассирийские царские списки: там тоже соблюдались преемственность и линейность. Это логично, поскольку исходная версия иудейской летописи была создана во времена правления Давидидов — первой иудейской династии. Ее авторам было необходимо показать и богоданность, и традиционность, и историчность царской власти, осенившей молодого пастушка. Ведь именно он является главным героем вышеописанных книг, и не будь они гораздо позже отредактированы и приведены под общий знаменатель священных еврейских текстов, то не исключено, что мы бы сегодня, вместо Книг Руфи, 1-й и 2-й Царств, говорили бы о «Сказании (или саге) о Давиде». Но вернемся к истории иудейской историко-культурной общности, которая интересует нас гораздо больше карьеры победителя Голиафа.
Итак, с одной стороны, древние израильтяне сумели осесть в Палестине, с другой — их племенной союз стал постепенно распадаться, и с соседями — филистимлянами, моавитянами, эдомитянами и прочими — колена Израилевы начали воевать поодиночке, иногда схватываясь и друг с другом. Судя по данным раскопок, тоже очевидно, что процесс заселения Земли Обетованной был вовсе не так планомерен и уж точно не так беспощаден к туземцам, как это рисуют библейские тексты, в первую очередь Книга Иисуса Навина. Кровожадность ее описаний и рекомендаций, возводимая большинством ученых к жестоким конфликтам VIII–VII вв. до н.э., в дальнейшем неоднократно использовалась антисемитами Средневековья и Нового времени.
Уже ближе к нашему времени библейские ревизионисты, о деятельности которых нам придется несколько раз — возможно, к неудовольствию читателя — упоминать, указывали на маловероятность такой победоносной оккупации Палестины, какая в ней нарисована. Однако внимательный анализ показывает, что только три палестинских города упоминаются в книге как сожженные — Иерихон, Гай (точнее Ай) и Асор (Хацор). Не раз и не два в книге говорится о том, что иудеи с победой «возвратились в стан, Галгал», (Гилгал). Если после этого опустить непременные сообщения о повсеместных победах (несущие традиционный ближневосточный окрас и не такие уж далекие от ассирийского военного хвастовства), то получится следующая картина: кочевники вторглись в Палестину, отвоевали себе небольшой кусок земли (тот самый Галгал), с которого не раз отправлялись в набеги на соседние поселения. И все. Безусловно, над Книгой Иисуса Навина серьезно поработали редакторы «священнической» школы, но ее древнее ядро все-таки можно различить и признать историчным.
Кочевники-семиты становились оседлыми жителями Палестины в течение долгого и мучительного процесса, и память об этом сохранялась много веков. Часто они подпадали под гнет сопредельных стран, а в какой-то момент ими даже правил «Хусарсафем, царь Месопотамский», с освобождения от которого и начинается повествование о Судьях Израилевых. Так как этот Хусарсафем (точнее Кушан-Ришатаим) не поддается идентификации, а его царство Арам-Нахараим (Арам Двуречный) не существовало (так называли Верхнюю Месопотамию), то многие ученые считают, что царя этого на самом деле не было: просто летописцу надо было начать новейшую историю израильтян с чего-то героического.
В общем, с политической стороны дела обстояли примерно таким же образом, как у североамериканских индейских племен в XVII–XVIII вв. Это логично: государственная «надстройка» Моисея, принесенная им из более высокоразвитой цивилизации, ненадолго пережила своего создателя. Иной сценарий представить трудно — не могли же дети пустыни в одночасье перепрыгнуть через несколько веков. Именно эту «социальную деградацию» иудеев приводят в качестве доказательства те, кто ставит под сомнение события Исхода. Эта точка зрения не может нас устроить, прежде всего потому, что тогда великая религиозная реформа, имевшая место в Иудейском царстве, оказывается полностью безадресной, возникшей из ниоткуда.
Маловероятно, что библейские авторы намеренно оставили в тени реального основателя яхвизма. И если отрицать «Моисеево наследие», то единственно возможным создателем новой религии оказывается Соломон, придумавший, таким образом, в одиночку всю иудейскую культурную традицию — от Авраама до самого себя — и навязавший своему народу новую религию, ритуалы, законы и способ государственного управления. Такое заключение довольно остроумно, если еще вспомнить, что древнейший слой Книги Бытия — J — датируется примерно тем же временем и считается, что он мог быть создан при дворе Соломона. Непонятно только, как дальнейшая историческая память смогла полностью отнять у Соломона все эти свершения, оставив вместо этого критические упоминания о том, как «во время старости Соломона, жены его склонили сердце его к иным богам, и сердце его не было вполне предано Господу… И стал Соломон служить Астарте, божеству Сидонскому, и Милхому, мерзости Аммонитской». Но другие иудейские цари еще менее подходят на роль «всеобъемлющего» реформатора. Не выглядит ли библейская версия постепенного возникновения монотеизма гораздо логичнее? Хотя мы вовсе не обязаны принимать на веру те или иные подробности девтерономического дискурса. Впрочем, иных нам не дано, так что упражнение это чисто теоретическое.
Ну а вдруг все написанное — действительно выдумка позднего автора? Правда непонятно, как он смог добиться того, что ему все поверили, но попробуем, не отвлекаясь, довести наш мысленный эксперимент до конца. Может ли поздняя редактура настолько извратить исторические события? Увы, может. Это доказывает исчезновение из истории сведений о реформах Эхнатона в Египте: они были полностью истреблены из культурной памяти. Осталось только несколько бессвязных легенд в поздних сочинениях, которые до открытия Амарнского архива ученые не могли интерпретировать. Но переписать историю древнего Израиля по принципу «Соломон = Эхнатон» или, тем более, «неизвестный = Эхнатон» — слишком большое допущение. В первую очередь потому, что оформление культово-организационной структуры яхвизма, ядром которой стал иерусалимский Храм, библейский текст возводит к самому Соломону. И постепенно «храмовый яхвизм» стал главным, а в итоге единственным культом иудейского народа.
Подобные трансформации культа, связанные с централизацией государственной и духовной жизни общества, не раз имели место в истории человечества. Как правило, они успешны именно в тех случаях, когда используется накопленное обществом духовное наследство, т. е. когда их начинают не на пустом месте. В противоположность этому радикальные перемены, даже если на них удается настоять на протяжении значительного времени (и обычно с применением жестких насильственных мер), чаще всего бесследно исчезают из духовной памяти — и тем окончательней, чем менее приятна социуму память о времени их торжества. Тем скорей и сильней общество хочет забыть о былых потрясениях.
После образования государства под него необходимо подвести какой-либо идеологический фундамент. Подобный феномен прекрасно известен истории. То, что высшая власть (царственность) возникает не сама по себе, а является даром небес, людям было очевидно давно. Формализация этого в древневосточном мире проходила по-разному. Выделяют два наиболее отличных способа — египетский и месопотамский. Согласно первому, фараон обожествлялся и входил в небесный пантеон. Во втором же случае, более демократическом, правитель рассматривался в качестве слуги богов, которые вручили ему «мандат на правление» и могли при надобности его отобрать. Древнееврейское понятие царственности трудно отнести к одному из этих типов, скорее всего потому, что иудейская монархия во времена Соломона находилась еще в самой начальной стадии развития. Поэтому и отношения с Богом (как, кстати, и с правителем) были у евреев несколько более близкие, почти домашние. Оттого и рассматривать реформу Соломона надо с этих позиций.
Особенно распространенным в домонотеистические времена был такой вариант: главным богом становился родовой, городской или национальный бог вождя-победителя. Подобная парадигма произошла, судя по всему, с вавилонским Мардуком. Соломон тоже построил храм не какому-то изобретенному им богу и вовсе не тому Богу, которого, по замыслу некоторых ученых, иудеям еще предстояло изобрести, а тому бесплотному Господу (YHWH, יהוה), службу коему отправляли в святилище Силома (Шилома или, точнее, Шило) и которому особенно поклонялись люди окрест живущего племени Ефремова (Эфраимова) — племени Самуила и Давида. Нечего и говорить, что волею именно этого Бога разочаровавшийся в Сауле Самуил помазал Давида на царство и, что важнее, именно Он неоднократно спасал Давида в ходе невероятных приключений, выпавших на долю самого знаменитого из царей израильских — арфиста и псалмопевца Господня. Именно YHWH привел Давидидов на иерусалимский престол — потому и Храм был выстроен Ему.
Иной радикальной теорией du jour, упомянутой уже несколько раз, является мнение о возникновении яхвистской религии — настоящего монотеизма — лишь в VIII в. В качестве его основателей называют древнейших пророков: Илию, Елисея, Амоса и Осию. Согласно этой версии представители названного течения пришли к власти в конце VII в. до н.э. и в течение правления царя-реформатора Иосии полностью переписали под себя всю библейскую историю, которая, таким образом, отражает события именно VIII–VII вв. до н.э. Поэтому о какой-либо более ранней иудейской истории и говорить нельзя.
Здесь нам придется вкратце изложить три существующих ныне научных течения в отношении истории древнего Израиля и объяснить, почему мы в дальнейшем будем, с небольшими оговорками, придерживаться так называемого традиционного направления, без особых реверансов в отношении господ модернистов и иже с ними. Для начала напомним, что традиционная библейская хронология, скорректированная учеными XIX–XX вв., выглядит так: XIII в. до н.э. — Исход, конец XIII — конец XI в. — время Судей, последняя четверть XI в. — 931/930 г. — монархия Саула, Давида и Соломона, далее разделяющаяся на северное, Израильское, царство (погибло в 722–720 гг. до н.э.) и южное, Иудейское (перестало существовать в 587/6 г. до н.э.).
Ревизионистских групп в общей сложности две. Первая группа, «минималисты», настаивает на очень позднем времени создания библейских текстов и поэтому на их малой историчности. Они считают, что яхвизм был разработан в VIII–VII вв. до н.э., уже после падения Израиля, что почти все священные тексты были записаны в вавилонском пленении или даже в персидский период, а поэтому историю древнейшей Иудеи вовсе не обсуждают, считая ее несуществующей. Еще есть «умеренные минималисты», желающие всего лишь частичной ревизии библейской истории в пользу неисторичности Исхода, автохтонного возникновения древнееврейской нации (не пришедшей откуда-либо, а всегда жившей в Палестине), и невозможности существования объединенной державы Давидидов в X в. до н.э. Как следствие, они отсчитывают начало еврейской государственности с IX в. до н.э. и полагают, что северное, Израильское царство сформировалось раньше южного, Иудейского.
Безусловно, VII в. до н.э., как мы увидим чуть позже, был исключительно важным периодом для формирования библейского канона, но кажется очень маловероятным, что текст, который в ближайшие годы сумел пережить величайшие политические потрясения (а значит, почитавшийся священнейшим и драгоценнейшим), не насчитывал уже нескольких столетий, не был неотъемлемой частью национальной традиции. В этот период была создана лишь еще одна версия событий, хорошо известных древним иудеям. Ее автор, без сомнения, опирался (и неоднократно ссылался!) на документы более древние, а также на весьма прочную устную традицию и в смысле фактическом, на наш взгляд, ничего особенного не выдумывал, хотя, конечно, анализировал и интерпретировал свою повесть на современный ему лад.
Например, деяния израильских, и особенно иудейских царей, описанные в 3-й и 4-й Книгах Царств, представляют собой первую экклесиастическую, теологическую историю, т. е. историю, написанную с религиозных, яхвистских позиций. Не стоит упрекать ее за умолчание о каких-то событиях и отсутствие ассиро-вавилонской хроникальной бесстрастности. С нашей точки зрения, даже пропустив в своем изложении нечто, кажущееся современным историкам исключительно важным, библейский летописец создал труд выдающийся — первую концептуальную историю человечества. Не хронику, не летопись в прямом смысле слова, а именно Историю. Он первым задумался над прошлым, возможно, вглядываясь в сухие строки царских анналов, составленных его предшественниками. Задумался не над каким-либо одним эпохальным событием, как древние шумеры, а над их течением и попытался установить закономерность. Именно поэтому сочинитель-девторономист (Dtr) и стал отбирать материал, разделяя его по степени философской важности. Автор иудео-израильской истории IX–VII вв. до н.э. и есть первый настоящий историк человечества, а не столь уважаемый нами Геродот. Историк — это тот, кто сначала собирает, а потом отбирает. И к тому же анализирует и делает выводы.
Какой бы могла быть хроникерская, стандартизированная история Израиля, отчасти демонстрируют ассирийские и вавилонские анналы — читать их сухие отчеты весьма скучно. Один из напрашивающихся выводов — субъективная, индивидуальная история много долговечнее, живее истории официальной. Любой историк, имеющий точку зрения, какую-то концепцию (пусть даже отчасти подгоняющий под нее известные ему факты), как правило, выстраивает здание, заметно превосходящее прочностью и объемностью одностороннюю серую плоскость бюрократа-анналиста. Естественно, это не относится к работам полностью заказным или лживым — в реальности, тоже официозным. Интересно, что их авторы всегда жаждут, хотя бы внешне, сымитировать труды классические — работы не всегда совершенные, но субъективно-честные, в отличие от произведений намеренно фальсификаторских. Карикатурные тени изготовителей таких псевдоученых подлогов, из века в век тщетно пытающиеся заполнить страницы мировой историографии, являют собой жалкую пародию на творческую индивидуальность.
Характерно, что Книги Царств и не претендуют на полное и детальное изложение событий. В них неоднократно указывается, что описание прочих дел того или иного царя находится «в летописи царей Иудейских» (или Израильских), т. е. в тексте, по-видимому, хорошо известном современникам и первым читателям. И всегда отмечается, кто из царей делал «угодное» или «неугодное в очах Господних». Первыми обычно были правители иудейские (как правило, через одного), а последними — израильские. Работавший уже после гибели израильского государства основной автор исторических книг Dtr именно этим обстоятельством объяснял причины падения Израиля и спасения Иудеи. Поэтому так бесплодны попытки некоторых ученых рассматривать девторономический текст как пристрастную летопись: сам автор никогда не выдавал свое произведение за всеохватывающую хронику.
Вообще удивительно суждение, популярное ныне среди ряда ученых, что некая группа лиц в VII в. до н.э. смогла выдумать иудейскую историю, фактическую и, главное, духовную, а потом чрезвычайно быстро навязать ее современникам и сотням будущих поколений. Интерпретировать прошлое — да, это было в их силах. Но полностью его изобрести? Подавить все альтернативы, в том числе принадлежащие народному преданию? Такое оказалось невозможным даже в XX в., с его гораздо более эффективными способами контроля сознания инакомыслящих и, что даже важнее, инакопомнящих.
Не движет ли выдвигающими эти теории людьми банальный интеллектуальный вандализм — подсознательное желание попросту разрушить все равно что, а лучше, конечно, что-нибудь большое и красивое? Отринуть библейский дискурс, потому что им будет так приятно, благостно, если Книгу удастся скомпрометировать в глазах человечества. Не является ли главной движущей силой подобных штудий конструктивная бесплодность, имманентная их авторам, понимание того, что создать что-либо даже отдаленно подобное Писанию, вообще — создать что-нибудь они не способны?
Гораздо более серьезным аргументом в пользу ревизии древнейшей истории Израиля служат данные ряда археологических исследований, хотя археология все-таки не физика и часто допускает различные толкования одних и тех же результатов. В последние годы среди ученых по этому поводу идут острейшие дискуссии, исход которых еще отнюдь не предрешен. Пока мы не станем отвергать все суждения «умеренных»: некоторые из них кажутся, как минимум, не беспочвенными. Не имея ни возможности, ни желания вмешиваться в споры квалифицированных специалистов, изложим вкратце некоторые их аспекты.
Первое: согласно данным раскопок, собственно, Град Давидов — Иерусалим X в. до н.э. был очень невелик и совсем не похож на столицу крупного палестинского государства, каковым он предстает в Библии. Второе: на территории древней Иудеи найдено очень небольшое количество артефактов, могущих свидетельствовать о распространении в тех местах письменной культуры вплоть до конца VIII в. до н.э. В отличие от этого многочисленные черепки и печати с надписями различного характера обнаружены на территории северного царства — Израильского, и они могут быть датированы не позже чем IX в. до н.э., т. е. временем более ранним. Третье: наиболее крупные и поражающие воображения строения, которые опять-таки находятся на территории древнего Израиля, а не Иудеи, на основе анализа современной им керамики должны быть отнесены опять-таки ко времени существования независимого древнего Израиля (IX–VIII вв. до н.э.), а не эпохи расцвета объединенной, согласно Библии, иудейского монархии, совпадающей с царствованием Соломона (середина X в. до н.э.), как то делалось ранее.
Из этого делается следующий вывод: объединенного государства Давида и Соломона вообще не существовало, Иудея и Израиль возникли независимо друг от друга, при этом северное государство — Израиль — было и более развитым, и более богатым. Поэтому традиционная датировка яхвистского и элохистского текстов неверна. Древнейший слой Библии был написан в Иудее не раньше VIII в. до н.э., а может быть и позже, поскольку как его религиозно-идеологические установки, так и историко-географические координаты отражают реалии VII в. до н.э. Например, легенда об Исходе появилась вследствие борьбы с воспрявшим после ассирийского господства Египтом, а топографические детали странствования протоевреев по Синайской пустыне имеют смысл только в контексте обстоятельств VII в. до н.э., и никакого другого. Это, в свою очередь, согласуется с данными раскопок, а именно с датировкой соответствующей керамики: только в конце VIII в. до н.э. возникло развитое государство с центром в Иерусалиме — Иудейское царство.
С археологами мы спорить не будем. Они достаточно спорят друг с другом и отнюдь еще не достигли согласия в том, каким временем должны датироваться те или иные черепки. Однако мы не можем отказать себе в удовольствии напомнить читателям, что многие из ревизионистов всех мастей еще недавно настаивали на том, что и самих-то Давида и Соломона не было: как же, ведь на их счет, за исключением библейских текстов, нет никаких независимых свидетельств! Этой любопытной гипотезе, к большой радости традиционалистов, в 1993 г. был нанесен тяжелый удар, когда удалось обнаружить осколок триумфальной надписи арамейского правителя IX в. до н. э., где он извещал о победе над царями из «дома Давидова». Иначе говоря, имя Давида было к тому времени уже хорошо известно в Палестине. В настоящее время ученые полагают, что упоминание о Давиде содержат еще два ранее известных источника — по отношению к одному из них («моавитскому камню») это признано почти всеми, а ко второму (надписи фараона Шошенка I) — многими. Кстати, на «моавитском камне» или «моавитской стеле» (вторая половина IX в. до н.э.) значится только один древнеизраильский бог — Яхве.
Для начала скажем об истории древнего Израиля. Вполне вероятно, что поздние хронисты преувеличили мощь и роскошь царства Давида и Соломона. Еще вероятнее, что их преувеличило наше собственное сознание: при слове «царство» мы начинаем немедленно воображать что-то мощное, высокоорганизованное, почти современное, с поправкой на отсутствие электричества и паровых машин. Здесь стоит напомнить, что даже гораздо более поздние греческие государства (не говоря уже о возникших пять-шесть веков назад) были намного лучше структуризованы, чем почти все государства Древнего Востока. Что уж говорить о только-только возникшей древней Иудее. Не подлежит сомнению и то, что осовременивал царство Давида уже автор-девторономист. Похоже, именно то, что историк придал ему не совпадающие с данными археологии черты государства VII в. до н.э., и есть причина путаницы, которую разрешить невозможно, а с нашей точки зрения, и не нужно.
Да и что случится, когда наконец возникнет консенсус касательно того, какие именно пассажи из девторономической истории являются более древними и фактически точными, а какие — выправлены потомками и менее близки к исторической реальности? Никакой пользы, за исключением нескольких десятков защищенных диссертаций, занятых кафедр, полученных грантов и чьих-то успешных (или неуспешных) академических карьер. Ведь в библейском тексте находится множество свидетельств, полностью подрывающих версию о создании израильской истории с чистого листа.
Все это вовсе не отрицает возможности того, что в IX в. до н.э. Израильское царство было более культурным и развитым, чем Иудея, что негативные оценки, данные его правителям в Книгах Царств, отражают религиозно-этнические установки поздних авторов-редакторов, того, что успешные военные походы Давида вовсе не означали автоматического вхождения побежденных областей в состав «объединенного государства», того, что письменная культура поначалу вовсе не была столь широко распространена на иудейском юге. Однако, чтобы сочинить и передать потомкам яхвистский текст, вовсе не нужны сотни и тысячи людей — хватит и гораздо меньшего числа посвященных. С нашей точки зрения, именно одному из зачинателей письменной иудейской традиции (обычно это происходит во втором поколении грамотных) и могла прийти в голову идея записать историю Сотворения мира и собственного племени. А уж почему именно он оказался столь литературно одарен, или, по-другому, наделен Святым Духом, — совсем иной вопрос, находящийся за пределами нашей компетенции.
Людям VII в. до н.э. не нужно было столь долго и подробно, как это делает библейский автор, объяснять, почему Давид имел больше прав на престол, чем Саул: к тому моменту род Давидидов насчитывал уже многие века, а Саул прочно пропал в тени времен. Поэтому очевидно, что «Сказание о Давиде», содержащее, кстати, немало эпизодов, в которых отец-основатель выглядит не самым лучшим образом, восходит к реальным событиям и не так уж далеко отстоит от них во времени. Интересно было бы поискать в истории возникновения других государств параллели с эпохой Давида-Соломона. Общая канва кажется до боли знакомой: молодое государство рождается благодаря гению его основателей, затем раскалывается, чтобы потом долго (иногда века и века, а бывает, что и никогда) собираться вновь.
Мешает этому упражнению то, что на более позднюю историографию, особенно европейскую, самым сильным образом повлиял тот самый библейский дискурс, и потому подобные свидетельства не могут считаться полностью независимыми. Любопытно, впрочем, что одна никак не связанная с Библией и очень знаменитая историографическая традиция излагала начало своей нации в терминах, очень
сходных с употребляемыми в 1-й Книге Царств: «И вышел Давид… и убежал в пещеру Адоламскую, и услышали братья его и весь дом отца его, и пришли к нему туда. И собрались к нему все притесненные и все должники и все огорченные душею, и сделался он начальником над ними».
Очевидно, что к Давиду пришли все неимущие, недовольные существовавшими порядками — те, у кого просто не было другого выхода, кроме как попробовать создать что-то новое, изменить окружающий мир или погибнуть. Кажется, этот фрагмент, который часто называют свидетельством о создании «отряда Давида», довольно точно отражает имевшие место события, плодом которых стало основание Иудейского государства. Нет никакого смысла в том, чтобы на ровном месте выдумывать историю о том, как мятежный придворный Саула собрал к себе всякий сброд и поднял его на борьбу с верховным вождем многих племен (тем более не было смысла делать это почти 300 лет спустя). Поэтому вдвойне любопытно свидетельство другого народа и другой эпохи: «…Ромул воспользовался старой хитростью и… открыл убежище. Туда от соседних народов сбежались все жаждущие перемен — свободные и рабы без разбора».
Здесь подметим, что сходные свидетельства из историй цивилизаций, с библейской не связанных, неоднократно указывают на то, что сведения о наидревнейших событиях доходили до первых известных нам письменных источников через многие века, и конечно в искаженном виде. Но очевидно, что они никогда не были полностью выдуманы. В пользу этого говорят и работы по древнекитайской историографии, и гораздо лучше известной читателю древнеримской. Укажем также, что занимающаяся римской историей отрасль науки о прошлом пережила скепсис в отношении сообщений древних авторов раньше, чем библеистика. Несколько десятилетий назад тоже было принято отмахиваться от известий Тита Ливия о первых веках римской истории, как полностью недостоверных.
Подобные шарахания, на наш взгляд, имеют причиной одно широко известное свойство человеческой психики, особенно незрелой, более или менее архаичной: видеть окружающий мир исключительно в черно-белых цветах. Ученые-историки подвержены подобным тенденциям не меньше простых смертных. Поэтому, как только выясняется, что некоторые сообщения древних текстов (особенно тех, что много столетий считались истиной в последней инстанции) носят совершенно легендарный характер, тут же возникает желание отвергнуть истинность текста целиком. Консерваторы же, как правило, по-прежнему настаивают на полной и безусловной истинности древнего источника, особенно если это текст религиозный.
Удивительная неспособность в общем-то образованных и культурных людей прийти к золотой середине, способ достижения которой подробно описан еще Аристотелем, наводит на мысль о закономерности подобного феномена. Нельзя исключить, что подвинуть общество ближе к середине и одновременно совершить в его жизни какие-то перемены можно, лишь бросаясь из крайности в крайность. Но мысль о том, что великие умы человечества обязаны находиться в философски пограничных зонах, а пребывание в центре — удел лишь интеллектуального быдла, нам тоже не подходит. И не был ли правее других русский поэт, с гордостью отмечавший, что он — «двух станов не боец»? Это говорит не о беспринципности, а о продуманном отказе отложного выбора: когда неприемлемы обе предлагаемые альтернативы, якобы охватывающие собой все возможные варианты мышления или поведения. Стоит только снять (а лучше все-таки сорвать) шоры с наших глаз, и мир окажется гораздо богаче, понятнее и интереснее. Нужно всего лишь не бояться смотреть по сторонам.
Говоря о полулегендарной эпохе существования двух древнееврейских государств IX–VIII вв. до н.э., упомянем о том, что почти тогда же неподалеку от Палестины была создана еще одна литературно-культурная традиция, которая, в отличие от той, что в будущем опиралась на книги Библии, совсем не претендовала на документальность или боговдохновенность. Более того, это по определению была традиция художественная (допускавшая приукрашивание и вымысел) и довольно долго существовавшая в бесписьменной форме. И основываясь лишь на ее сообщениях (имеются в виду поэмы гомеровского цикла), ученые установили массу интересных фактов как о жизни древней Греции собственно гомеровского периода (IX–VIII вв. до н.э.), так и о предшествовавшей ему микенской эпохе. Не стоит отрицать возможности того, что отдельные фрагменты текстов, повествующих о древнееврейской истории, могли быть созданы заметно позднее событий, в них описываемых, или серьезно подправлены пристрастным автором. Но трудно согласиться с тем, что сообщения эти полностью неисторичны. Поэтому нам кажется оправданным рассматривать эпоху «разделенных царств» IX–VIII вв. до н.э. в соответствии с традиционной версией и противоречить девторономическому историку только при наличии серьезных причин.
Заметим, что сказать точно, насколько жители древних Иудеи и Израиля были близки друг другу этнически и лингвистически или, наоборот, различались, скорее всего, невозможно. Почти все авторы согласны с тем, что после падения Израильского царства в конце VIII в. до н.э. значительная часть его населения мигрировала на юг, в иудейские пределы. Примерно тем же временем датируется сведение в одно целое текстов Яхвиста (J) и Элохиста (Е) и создание таким образом пласта J/E — основы первых четырех книг Библии. Безусловно, J/E отражает древнейшие традиции обоих еврейских царств — это тоже не оспаривается. С того же самого времени иудейская идеология считает само собой разумеющимся желанность восстановления иудейско-израильского государственного единства. Вопрос в том, насколько подобная идеология могла извратить историческую истину, насколько именно она ответственна за дискурс о едином Израиле Давида и Соломона?
Но случайно ли многие избегшие ассирийского порабощения израильтяне отправились на юг? Случайно ли иудейская священная история отводит столь важное место древнейшим израильским пророкам? Не очевидна ли языковая и культурная близость этих народов? Близость религиозная — посещение и почитание жителями юга и севера одних и тех же святилищ в течение многих веков? То, что их история, каково бы ни было ее начало, в итоге (и в каком итоге!) стала общей историей, не доказывает ли, что она была общей с самого начала? Проповедуемое ныне механистическое расчленение истории, разложение ее на составные части — худшее, что с ней могут сделать различные специалисты. И следовать им мы напрочь отказываемся.
Формирование и существование Священной Истории есть главнейшее и наилучшее доказательство единства истории израильско-иудейской, о каких бы конфликтах между этими государствами ни говорилось бы и какие бы свидетельства различия их материальной культуры нам ни предъявляли. Ни в коем случае не хотелось бы быть неуважительным по отношению к археологам — их работа и важна, и трудна, но ее результаты почти никогда не дают возможности сделать неопровержимые выводы. Ведь столько времени прошло! Да раскопай кто-нибудь спустя 1000 лет культурные слои, относящиеся к XXI в. н.э., он смог бы обнаружить остатки японской бытовой техники и китайских сервизов по всей нашей прекрасной планете. Можно было бы на этом основании сделать верные умозаключения? Конечно. Только как объяснит археолог будущего отсутствие подобных артефактов на территории Кореи, государства, находящегося прямо на стыке Китая и Японии? Причем как Южной Кореи, так и Северной, которые, окажется, значительно различались между собой по стилю жизни, несмотря на наличие общего алфавита и некоторой части культурного багажа. Или, если нынешнее их различие ученый будущего сочтет несущественным (ведь письменность воистину будет, на его взгляд, одинаковой!), то как интерпретирует он почти полное отсутствие какой бы то ни было бытовой техники и импортной посуды на севере? Странной и ничем не объяснимой неразвитостью тамошней культуры? А столь же полное отсутствие продукции с надписью «Made in Japan» на территории весьма высокоразвитой Кореи Южной?
Поэтому не стоит подвергать раннюю иудейскую историю полной ревизии, хотя понятно, что государство Давида и Соломона вовсе не было палестинской сверхдержавой, медленным было и окультуривание этих земель. Да и вряд ли могло быть стремительным оформление новой религии — плод духовной работы многих поколений. Кажется даже, что возникновение и философско-теологическое обоснование иудейского единобожия — процесс, который поздние библейские авторы пытались сделать почти что линейным, на деле был еще более удивителен, нежели это могут донести до нас сохранившиеся источники. Невозможность того, что подобный процесс мог произойти в считаные десятилетия — еще один аргумент против взрывного характера возникновения яхвизма в конце VIII в. до н.э. и исключительно быстрого создания всех текстов (кстати, немалого размера), постепенно и навсегда ставших священными. Великая религия древнего Израиля формировалась постепенно, и на процесс этот повлияло сразу несколько гениев, спустя многие века наследовавших Моисею. Они появились, когда культурное развитие племен центральной Палестины достигло наконец того уровня, в котором был взращен великий египтянин, чьим идеям, как мы знаем, не нашлось применения на его родине. Наследию царственного беглеца провидение готовило масштабы гораздо большие — и географические, и временные, и исторические, и духовные.
Вероятно, что на рубеже II–I тыс. до н.э. память о событиях, связанных с Моисеевым этапом истории, оставалась жить в героических преданиях означенных племен и, что гораздо важнее, продолжали функционировать его религиозные установления (постепенно сраставшиеся с нормами этическими). Выживание монотеистической иудейской религии тем удивительнее, что она очень скоро столкнулась с серьезной конкуренцией и параллельным существованием других, гораздо более древних и в чем-то более привлекательных культов. Более того, сама Книга Судей все время говорит о том, как иудеи поклонялись то одному, то другому богу. Кстати, как раз в этом факте усматривают отражение событий религиозной борьбы гораздо более позднего периода. Однако сложно принять постулат о том, что за сообщениями Книги Судей не стоят никакие реальные события. Вдобавок настаивающие именно на такой интерпретации авторы используют те же сведения для доказательства того, что никакого монотеизма в Израиле до VIII в. не было.
Это, как уже говорилось, принять трудно. Память о Моисее и его религии существовала среди палестинских племен: были и священники, возводившие к нему свой род, например в том же самом Силоме.
Вместе с тем культ собственно израильского бога (или, еще точнее, силомского Бога, которому было суждено стать израильским, и не только израильским), был, как минимум, не главенствующим. Но, по нашему убеждению, к тому времени он существовал, хотя до финального оформления иудейского монотеизма было еще очень далеко. Также стоит предположить, что силомский культ не был для соседних племен ни чужим, ни тем более враждебным. Уважение к нему испытывали как племена северные (в будущем собственно израильские), так и южные (собственно иудейские), хотя Бог Моисея еще не стал «духовным» божеством. Иначе говоря, его отличие от прочих богов пока ощущалось не так сильно. Это вовсе не равнозначно отсутствию данного культа, каковой постулат вынуждает принимающих его ученых изобретать разнообразные объяснения происхождения яхвизма, не выдерживающих применения бритвы Оккама.
Культ отдельного, израильского бога, бога племени, бога отцов никогда не умирал. Именно поклонение ему (отнюдь не всегда только ему) и отграничивало, определяло национальную самобытность древних евреев. Только в то время существование нации — феномен поначалу исключительно географический — стало постепенно привязываться к богу той или иной местности. Отправляясь в путешествия, люди часто вверяли себя божествам, правящим в иной земле, и не считали зазорным им поклоняться. Тем более что отличались эти боги не слишком: везде обитали повелители ветра, солнца, луны, покровительницы плодородия и властелители мира мертвых. Так как со всем этим соседствовали верования еще вполне первобытные, когда отдельный бог мог быть у каждого источника, рощи или горного хребта, то принесение подношений всем возможным богам было в порядке вещей. В этом древние евреи не слишком отличались от древневосточных соседей — и ближних, и дальних. Уникальность же иудейского бога заключалась не столько в его национальной ограниченности, сколько в том, что он находился в другом измерении, в какой-то особой вневещественной плоскости: он был всеобщ, непознаваем и невидим, т. е. выведен за пределы обычной теистичекой конкуренции.
Благодаря этому бесплотный YHWH создал нацию (а не наоборот), которая постепенно стала понимать, что как раз поклонение необычному богу отличает ее от всех прочих народов. И, самое главное: когда иудеям пришлось не по своей воле покинуть родные места, выяснилось, что всевидящий и не привязанный ни к какому конкретному жертвеннику бог может уйти вместе в ними в любые края, что он навсегда останется их Богом, а они — Его народом. Так евреям удалось не раз и не два сохраниться там, где другие нации исчезли; так началось их удивительное путешествие во времени, продолжающееся по сей день.
Сейчас же нам важно уяснить, что именно эти обособляющие черты бога Моисея и сделали Его столь необходимым, когда на смену жрецам пришли наследственные вожди, ставшие именоваться царями и поставившие перед собой задачу объединения Палестины в единое государство. Окончательное создание целостного Израиля традиция связывает с именем царя Давида, и не имеет смысла не доверять этой подробной версии, созданной, скорее всего, по относительно горячим историческим следам. Государство Давида и Соломона во многом сходно с Вавилоном Хаммурапи, древней Ассирией или Уром времен III династии. Во всех случаях это относительно аморфное образование, заключенное в географически обоснованные границы. Его объединяли в первую очередь политические таланты его основателей, помноженные на первые социальные открытия человечества. Как мы знаем, подобные государства оказывались недолговечными, поэтому нас не должен удивлять распад древнееврейского государства при наследниках Соломона на южное и северное царства — Иудею и Израиль.
Кстати, давно замечено и то, что сверхдержавность эпохи Соломона опровергается текстом 3-й Книги Царств, где описывается, как иудейский царь уступил соседям ряд своих территорий. Вместе с тем вряд ли сообщения о постройке Храма относятся к времени более позднему. Как можно было убедить людей VIII–VII вв. до н.э., что выстроенное на их памяти святилище было возведено при Соломоне? Так что и здесь мы готовы довериться традиции, тем более что в противоположность распространенному мнению первый иудейский Храм вовсе не был каких-то сверхъестественных размеров.
Масштабность ему придает наше воображение, вполне осведомленное о будущих судьбах еврейского монотеизма, в формировании которого VIII–VII вв. до н.э. сыграли почти решающую роль. Поэтому теперь самое время попристальнее приглядеться к событиям тогдашней культурно-религиозной истории.

 

Назад: Рождение сверхдержавы
Дальше: Чьими устами говорит Господь?