Глава 4 Обезьяна в зеркале - Секс на заре цивилизации. Эволюция человеческой сексуальности с доисторических времен до наших дней - Касильда Жета - RutLib.com

Книга: Секс на заре цивилизации. Эволюция человеческой сексуальности с доисторических времен до наших дней

Назад: Глава 3 Более пристальный взгляд на общепринятую историю сексуальной эволюции человека

Дальше: Часть II Вожделение в раю (одинокая?)

Глава 4
Обезьяна в зеркале

Почему вся наша мерзость обязательно должна быть частью багажа обезьяньего прошлого, а всякая добродетель – черта исключительно человеческая? Почему мы не ищем единства с другими животными для объяснения наших «благородных» черт?

Стивен Джей Гулд

Внешнее сходство действий животных с нашими заставляет нас предположить, что и их внутренний мир похож на наш. Продолжая следовать этому принципу, можно заключить, что поскольку схожи наши внутренние действия, то и причины, их побуждающие, так же должны быть похожи. Следовательно, любая теория, претендующая на объяснение ментальных процессов, свойственных как людям, так и животным, должна в равной степени применяться и к первым, и ко вторым.

Дэвид Юм. Трактат о человеческой природе (1739–1740)

Генетически шимпанзе и бонобо в зоопарке гораздо более близкие родственники вам и другим посетителям с билетами, чем гориллам, орангутангам, мартышкам и прочим обитателям клеток в секции «Приматы». Наши ДНК отличаются от ДНК шимпанзе и бонобо примерно на 1,6 процента, и это значит, что они ближе к нам, чем собака к лисе, белорукий гиббон, или лар, к северному белощёкому хохлатому гиббону, индийский слон к африканскому слону или (чтобы сделать приятное любителям птиц) красноглазый виреон к белоглазому.

Родословные наших предков говорят, что линии шимпанзе и бонобо разошлись с линией человека всего пять-шесть миллионов лет назад (хотя, возможно, скрещивание продолжалось ещё около миллиона лет после этого), а шимпанзе разошлись с бонобо где-то между 3 миллионами и 860 тысячами лет назад⁶⁰. Не считая этих кузенов, наши «фамильная дистанция» с другими предками куда значительнее: горилла отошла от общей линии около девяти миллионов лет, орангутанг – 16 миллионов, а гиббоны, единственные моногамные человекообразные, – около 22 миллионов лет назад. Анализ ДНК свидетельствует, что последний предок, общий для человекообразных и других обезьян, жил около 30 миллионов лет тому назад. Если перенести эти расстояния относительного генетического родства на карту, где 1 миля будет представлять сто тысяч лет в направлении общего предка, то ситуация будет выглядеть следующим образом:

• Homo sapiens sapiens: Нью-Йорк, штат Нью-Йорк.

• Шимпанзе и бонобо – практически соседи, где-то в 30 милях друг от друга: в Бриджпорте, штат Коннектикут, и в Йорк-Таун-Хайтсе, штат Нью-Йорк. Оба не далее чем в 50 милях от Нью-Йорка, до человека могут добраться пригородным транспортом.

• Гориллы жуют чиз-стейк в Филадельфии, штат Пенсильвания.

• Орангутанги живут в Балтиморе, штат Мэриленд, занимаются тем, чем обычно занимаются жители Балтимора.

• Гиббоны занимаются законодательным закреплением моногамии в Вашингтоне, округ Колумбия.

• Нечеловекообразные обезьяны Старого Света, или мартышковые (павианы, макаки), – где-то в Роуноке, штат Вирджиния.

Карл Линней, первый, кто таксономически отделил людей от шимпанзе (в середине XVIII столетия), в конце концов в этом раскаялся. Это разделение (шимпанзе – человек) сегодня считается недостаточно научно оправданным, и многие биологи выступают за новую классификацию, которая бы отразила наши с шимпанзе и бонобо разительные сходства и объединила нас с ними.

Николас Тульп, хорошо известный голландский анатом, достигший бессмертия на полотне «Урок анатомии» Рембрандта, сделал первое точное описание анатомии человекообразной обезьяны в 1640 г. Тело, вскрытое Тульпом, настолько напоминало человеческое, что, как он выразился, «трудно найти два яйца, более похожих». Хотя Тульп назвал этот экземпляр «индийским сатиром» и отметил, что местные жители звали его орангутангом, современные приматологи, изучившие заметки Тульпа, считают, что это был бонобо⁶¹.

Как и мы, шимпанзе и бонобо – африканские человекообразные обезьяны. Как все человекообразные обезьяны, они не имеют хвоста. Большую часть времени они проводят на земле, крайне разумны и очень социальны. У бонобо главной особенностью социального взаимодействия и гарантией сплочённости группы является сверхразвитая сексуальность, практически не направленная на размножение. Антрополог Марвин Харрис считает, что бонобо получают «репродуктивный бонус, который компенсирует их расточительную стрельбу по овулирующим мишеням». Этот бонус – «более интенсивная форма социальной кооперации между самцами и самками», что приводит к «большей сплочённости социальной группы, более безопасной среде обитания для подрастающих детёнышей и, следовательно, большим репродуктивным шансам для самых сексуальных самцов и самок»⁶². Другими словами, беспорядочность сексуальных связей у бонобо даёт им значительные эволюционные преимущества.

У БОНОБО ГЛАВНОЙ ОСОБЕННОСТЬЮ СОЦИАЛЬНОГО ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ И ГАРАНТИЕЙ СПЛОЧЁННОСТИ ГРУППЫ ЯВЛЯЕТСЯ СВЕРХРАЗВИТАЯ СЕКСУАЛЬНОСТЬ, ПРАКТИЧЕСКИ НЕ НАПРАВЛЕННАЯ НА РАЗМНОЖЕНИЕ.

Единственные моногамные человекообразные – гиббоны. Они живут в Юго-Восточной Азии маленькими семьями из пары самец – самка и детёныши. Семья живёт обособленно на территории 30–40 квадратных километров. Они никогда не слезают с деревьев, не имеют или почти не имеют связей с другими группами, не настолько интеллектуально развиты, чтобы стоило об этом говорить, а их половые сношения редки и направлены исключительно на размножение.

Моногамия не обнаружена ни у одних общественных – живущих группами – приматов, кроме – если верить общепринятому взгляду – нас с вами.

Антрополог Дональд Саймонс поражается, как и мы, заявлениям о том, что моногамные гиббоны могут служить жизнеспособной моделью человеческой сексуальности. «Все разговоры о том, почему люди должны (если должны) образовывать пары по примеру гиббонов, можно смело отнести к дебатам уровня „почему море кипит“ или „есть ли у свиней крылья“»⁶³.

Приматы и человеческая натура

Если бы Томасу Гоббсу предложили спроектировать животное, отвечающее его мрачнейшим представлениям о человеческой натуре, у него бы наверняка получился шимпанзе. Эта обезьяна, кажется, является живым воплощением гоббсианского представления о всей той мерзости, что приписывается дикой, догосударственной эпохе. Считается, что шимпанзе властолюбивы до безумия, ревнивы, вспыльчивы, хитры и агрессивны. Убийства, организованные военные действия против других групп, изнасилования и детоубийства – вот отличительные черты их поведения.

Когда в 1960-х были опубликованы эти леденящие кровь наблюдения, теоретики быстро предложили теорию «обезьяны-убийцы», объясняющую происхождение человека. Приматологи Ричард Ронгам и Дейл Петерсон оформили эту демоническую теорию в самых убийственных терминах, найдя в поведении шимпанзе доказательства кровожадности первобытных людей: «Жестокость шимпанзе предшествовала и мостила дорогу и для войн между людьми. Современному человеку остаётся лишь изумляться, как он смог выжить в течение 5 миллионов лет смертоносной агрессии»⁶⁴.

До того как шимпанзе стали считаться лучшей живущей моделью поведения доисторических людей, эту позицию занимал наш более дальний предок, павиан. Эти приматы живут на земле и адаптированы к экологической нише, которую, вероятно, некогда занимали наши предки, спустившись с деревьев. Но модель павианов пришлось отбросить, когда стало ясно, что у них нет некоторых фундаментальных человеческих характеристик: кооперации на охоте, использования примитивных орудий, организации при ведении войн и борьбы за власть, включающей создание сложных коалиций. В то же время Джейн Гудолл и другие наблюдали эти качества в поведении шимпанзе. Нейрофизиолог Роберт Сапольски – эксперт по поведению павианов – замечает, что «шимпанзе – это то, чем хотели бы стать павианы, будь у них хоть малая толика самодисциплины»⁶⁵.

Неудивительно, что столько учёных считали, что шимпанзе – это то, чем стали бы люди, если бы у них было чуть меньше самодисциплины. Значение шимпанзе в моделях человеческой природы второй половины ХХ века трудно переоценить. Исследовательские карты, которые мы оставляем в наследство (или наследуем от предыдущих учёных), заранее определяют, что именно мы исследуем и что в итоге обнаружим. Звериная злоба, которую демонстрируют шимпанзе, вкупе с постыдной жестокостью, что была столь характерна для человека в течение длительного периода его истории, казалось бы, подтверждают предположения Гоббса о человеческой природе, если её ничем не ограничивать.

Таблица 1.

СОЦИАЛЬНАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ СРЕДИ ЧЕЛОВЕКООБРАЗНЫХ ОБЕЗЬЯН⁶⁶

Бонобо

Равноправные и миролюбивые; сообщества поддерживаются связями между самками, хотя их социальные связи с самцами так же имеют место. Статус самца наследуется от матери. Связи между матерью и ребёнком остаются на всю жизнь. Сексуальная организация – разнообразные совокупления междумногими самцами и самками

Шимпанзе

Связи между самцами – самые сильные; они приводят к образованию неустойчивых коалиций самцов. Внутри территории, охраняемой самцами, живут самки, на нежёстко закреплённых территориях. Они не формируют сильных связей друг с другом или каким-то отдельным самцом. Сексуальная организация – разнообразные совокупления между многими самцами и самками

Человек

Самый разнообразный по качествам общественный вид приматов. Есть многочисленные свидетельства всех типов социально-сексуальных связей, коопераций и соревновательности среди современных людей. Сексуальная организация – разнообразные совокупления между многими самцами и самками

Горилла

Как правило, один доминантный самец (известный как «серебряная спина») занимает территорию для своей семьи, состоящей из нескольких самок и детёнышей. Подрастающие «черноспинные» самцы изгоняются из группы по достижении половой зрелости. Самые сильные социальные связи – между самцом и взрослыми самками. Сексуальная организация – полигамия

Орангутанг

Одиночные человекообразные, демонстрируют мало связей любого типа. Самцы не переносят присутствия друг друга. Взрослый самец устанавливает обширную территорию, где живут несколько самок. Каждая имеет свою территорию. Совокупления рассредоточены, редки и зачастую насильственны

Гиббон

Гиббоны живут нуклеарной семьёй; каждая пара занимает чётко установленную территорию, на которой исключено присутствие других пар. Совокуплениямоногамны

Сомнения в модели шимпанзе

Однако есть серьёзные сомнения в пригодности модели поведения шимпанзе для понимания доисторических сообществ людей. В то время как шимпанзе чрезвычайно иерархичны, у первобытных собирателей в группе царит поразительное равноправие. Распределение пищи – самый наглядный пример, на котором демонстрируется иерархия шимпанзе, в то время как после успешной охоты у собирателей-людей на первом плане стоят уравнительные распределительные механизмы. Большинство приматологов соглашаются с тем, что шимпанзе отличаются ориентацией на власть. Но, может быть, рано обобщать наблюдения в Гомбе, учитывая, что есть и другие, к примеру, в Таи, Кот-д’Ивуар (Западная Африка). Они подтверждают, что некоторые шимпанзе в дикой природе делятся едой примерно так же, как и люди-собиратели. Приматолог Крейг Стэнфорд находит, что в то время как для шимпанзе в Гомбе характерны «крайнее кумовство и изощрённое коварство» при распределении пищи, шимпанзе в Таи делят пищу среди всех членов группы независимо от того, друг он или враг, родственник или относительно чужой⁶⁷.

Таким образом, если данные о шимпанзе, изучаемых Джейн Гудолл и другими в Гомбе, вроде бы поддерживают мысль, что безжалостность и расчётливый эгоизм свойственны поведению этого вида, то информация с других мест обитания прямо противоречит или ставит под сомнение эти заключения. Данные о поведении диких шимпанзе крайне ограничены, поскольку исследование их поведения в природе чрезвычайно сложно. Поэтому обобщать эти данные нужно с большой осторожностью. А их несомненный интеллект и высокосоциальная сущность в равной степени заставляют сомневаться в достоверности данных, полученных при наблюдении шимпанзе в неволе. Это всё равно что ориентироваться на поведение заключённых в тюрьмах для описания человека как вида.

Ещё один вопрос – насколько жестоки шимпанзе, если их не тревожить в естественной среде обитания. Мы разберём в главе 13 несколько факторов, которые могли разительно изменить наблюдаемое поведения шимпанзе. Историк культуры Моррис Берман объясняет: «измените такие вещи, как снабжение едой, плотность популяции и возможности для самопроизвольного формирования и распада групп, и вы выпустите джинна из бутылки – как для человекообразных обезьян, так и для человека»⁶⁸.

Даже если ограничиться моделью шимпанзе, мрачная уверенность современных неогоббсианских пессимистов, возможно, необоснованна. Эволюционный биолог Ричард Докинз, к примеру, мог бы быть поосмотрительнее, сгущая краски при описании порочности человеческой натуры: «Знайте, что если вы хотите, как и я, построить общество, в котором индивиды отличаются щедростью и взаимодействием на общее благо, не очень надейтесь на биологическую природу. Щедрости и альтруизму надо учить, поскольку мы рождены эгоистами»⁶⁹. Может, и так, но кооперация имеет глубокие корни и в людях. Результаты исследований в области сравнительного интеллекта приматов заставили задуматься исследователей Ванессу Вудс и Брайана Хэйра: не является ли стремление к сотрудничеству ключом к характерному для нашего вида интеллекту. Они пишут: «Вместо распространённого представления, что выживали и давали потомство самые интеллектуальные гоминиды, может статься, что наиболее приспособленными оказались наиболее общительные, поскольку они научились сообща решать проблемы, а дальнейший отбор позволял решать всё более и более замысловатые задачи»⁷⁰. То есть, предполагают они, люди стали умными, поскольку наши предки научились сотрудничать.

Присущ эгоизм шимпанзе или нет, но снабжение едой извне и истощение среды обитания влияют как на диких шимпанзе, так и на первобытных собирателей. Поэтому Докинзу и другим, кто утверждает, что люди по природе агрессивные, эгоистичные твари, следует быть осторожней в обобщении опытов над шимпанзе. Людским сообществам свойственна та же реакция, что и шимпанзе, на ситуацию избытка и формирования запасов пищи: усиливаются иерархическая социальная организация, агрессивность между группами, охрана территории и самые изощрённые в своём коварстве альянсы и коалиции. Другими словами, люди – как и шимпанзе – склонны воевать, если есть за что воевать. Но для большей части нашей предыстории не были характерны ни излишки продуктов, ни закреплённые территории, требующие того, чтобы их защищали.

В поисках непрерывной истории приматов

Что бы вы ни думали об агрессивности шимпанзе и сходстве их природы с человеческой, наши самые близкие кузены из числа приматов, бонобо, предлагают завораживающую модель противоположного поведения. Как шимпанзе, казалось бы, являются примером гоббсианского видения человеческой природы, так и бонобо отражают взгляды Руссо. Хотя Руссо известен ныне как пропагандист теории «благородного дикаря», его автобиография полна восхищения сексуальностью, из чего можно заключить, что он считал бы бонобо более родственными нам душами, если бы знал тогда об их существовании. Де Вааль так подытоживает разницу в поведении между двумя видами: «шимпанзе решают проблемы секса с помощью власти и влияния; бонобо решают проблемы власти и влияния с помощью секса».

У ЖЕНЩИН И САМОК БОНОБО ЕСТЬ ДВЕ ОБЩИЕ ЧЕРТЫ: СКРЫТАЯ ОВУЛЯЦИЯ И ВОЗМОЖНОСТЬ ЗАНИМАТЬСЯ СЕКСОМ В ТЕЧЕНИЕ ВСЕГО МЕНСТРУАЛЬНОГО ЦИКЛА. НО НА ЭТОМ СХОДСТВА КОНЧАЮТСЯ. ГДЕ НАБУХШИЕ ГЕНИТАЛИИ, ГДЕ СЕКС ПО ПЕРВОМУ ЗОВУ?

Франс де Вааль⁷¹

Хотя бонобо превосходят даже шимпанзе частотой сексуальных контактов, самки обоих видов практикуют множественные совокупления в короткий промежуток времени с различными самцами. Самка в период овуляции имеет совокупления от шести до восьми раз в день и с удовольствием отвечает на приглашения любого или всех самцов в группе. Описывая поведение самки шимпанзе, приматолог Энн Пюсей отмечает: «Каждая, в период сексуальной восприимчивости, после совокуплений в своей родной группе посещала другие группы… Они охотно контактировали и совокуплялись с самцами из новой группы»⁷².

Такое межгрупповое сексуальное поведение типично для шимпанзе. Это наводит на мысль, что отношения между их группами не так агрессивны, как утверждают некоторые. Например, недавние исследования ДНК из волосяных луковиц, собранных в гнёздах шимпанзе в Таи, Кот-д’Ивуар, показывают, что более половины молодняка (семь из тринадцати особей) имели отцами самцов из чужих самке групп. Если бы шимпанзе из разных групп жили в состоянии перманентной войны, вряд ли самки могли бы иметь такую свободу, чтобы зачать у соседей половину своего потомства. Самка шимпанзе в период овуляции (несмотря на то, что общепринятая модель предсказывает усиленный контроль со стороны самцов) ухитрялась улизнуть от своих самцов-защитников – или тюремщиков – на длительное время, достаточное, чтобы добраться до соседней группы, совокупиться с чужаками и не спеша вернуться в родную стаю. Такое поведение отнюдь не свойственно для состояния постоянной тревоги и повышенной боеготовности.

СЕКС БЫЛ ВЫРАЖЕНИЕМ ДРУЖБЫ: В АФРИКЕ ЭТО КАК ПОЖАТЬ ДРУГ ДРУГУ РУКИ… ЭТО БЫЛО ДРУЖЕСКИМ И ВЕСЁЛЫМ ДЕЛОМ. СЕКС ПРЕДЛАГАЛСЯ ОХОТНО И БЕЗ ПРИНУЖДЕНИЙ.

Пол Теру⁷³

Какой бы ни была истина об отношениях между группами шимпанзе в дикой природе, где их не подкармливают, в заявлениях вроде нижеприведённого сквозит явное предубеждение: «В войне или любви, контраст между бонобо и шимпанзе разителен. Когда две группы бонобо встречаются на границе у Вамбы… не только нет смертельной агрессии, как иногда происходит у шимпанзе, но они общаются и даже занимаются сексом – самки с самцами враждебной стаи»⁷⁴.

Враждебной? Когда две стаи приматов, обладающих интеллектом, встречаются для общения и секса, кто решил, что эти группы враждебны? Что такая встреча – это война? Обратите внимание на подобные же предположения: «Шимпанзе издают специальный звук, издалека предупреждающий других о том, что найдена пища. Эта пища затем каким-то образом делится, но не воспринимайте это как благотворительность. Нашедший много пищи ничего не потеряет, если поделится, и даже, возможно, приобретёт позднее, когда другой шимпанзе ответит взаимностью» (выделено авторами)⁷⁵.

Может, это кажущееся кооперативным поведение и не следует «воспринимать как благотворительность», но что за невысказанная проблема с такой интерпретацией? Зачем мы ищем уважительно-оправдательные причины для того, что похоже на щедрость у приматов или животных вообще? Щедрость – это что, уникальная человеческая черта? После таких пассажей поневоле задумаешься над вопросом, который задавал Гулд: почему учёным так не хочется видеть наши позитивные задатки как результат развития приматов, в то время как корни нашей агрессии постоянно ищутся именно там?

ПРЕДСТАВЬТЕ НА МИГ, ЧТО МЫ НИЧЕГО НЕ ЗНАЛИ ПРО ШИМПАНЗЕ И ПАВИАНОВ, А ПРЕЖДЕ ПОЗНАКОМИЛИСЬ С БОНОБО. МЫ БЫ, НАВЕРНОЕ, РЕШИЛИ, ЧТО ПЕРВЫЕ ЛЮДИ ЖИЛИ В МАТРИАРХАЛЬНЫХ СООБЩЕСТВАХ, ГДЕ СЕКС ИГРАЛ ВАЖНУЮ СОЦИАЛЬНУЮ РОЛЬ, И В КОТОРЫХ ВОЙНЫ БЫЛИ РЕДКИ ИЛИ ОТСУТСТВОВАЛИ.

Франс де Вааль⁷⁶

Поскольку бонобо живут только в очень удалённых уголках густых джунглей в политически неустойчивой стране (Демократическая Республика Конго, бывший Заир), они были одними из последних млекопитающих, которых стали изучать в естественной среде обитания. Хотя их анатомическое отличие от шимпанзе было замечено ещё в 1929 г., они долго считались их подвидом. Бонобо даже называли «карликовыми шимпанзе», пока не обратили внимание на принципиальную разницу в поведении.

Статус самки в стае бонобо выше, чем статус самцов, но даже у самок распределение по рангам гибкое и необязывающее. У бонобо нет формализованных ритуалов доминантности и подчинённости, как это свойственно шимпанзе, гориллам и другим приматам. Хотя статус нельзя назвать незначимым фактором, приматолог Такаёси Кано, который собрал самую подробную информацию об их поведении в природе, предпочитает использовать термин «влиятельная», а не «с высоким статусом» при описании самки бонобо. Он считает, что самок уважают, скорее, из-за хорошего к ним расположения, чем из-за статуса. Франс де Вааль задаётся вопросом, есть ли вообще смысл обсуждать иерархию у бонобо: «Если и есть порядок в иерархии самок, он по большей части основан на старшинстве, а не на устрашении: старые самки обычно имеют более высокий статус, чем молодые»⁷⁷.

Те, кто ищет свидетельства матриархата в человеческих сообществах, возможно, задумаются над фактом, что среди бонобо «доминантность» самок не приводит, как, возможно, ожидают некоторые, к подчинённому положению самцов, как если бы мы просто поменяли местами самцов и самок в стае шимпанзе или павианов. Самки бонобо пользуются властью иначе, нежели самцы приматов. Несмотря на подчинённую роль, самцы бонобо живут, похоже, даже лучше, чем самцы шимпанзе или павианов. Как мы покажем ниже в обсуждениях матриархальных сообществ, в человеческих сообществах мужчины тоже обычно прекрасно себя чувствуют, если ответственность лежит на женщинах. В то время как Сапольски в своей работе о павианах отмечает высокий уровень стресса у самцов из-за постоянной борьбы за власть, де Вааль отмечает, что бонобо живут совершенно иначе: «в свете высокой сексуальной активности и низкого уровня агрессии трудно представить, чтобы самцы особо страдали от стресса»⁷⁸.

Важно знать, что и человек, и бонобо, но не шимпанзе, имеют общие анатомические задатки для мирного сосуществования. Оба вида имеют так называемую повторяющуюся микросателлитную ДНК (в гене AVPRIA), важную для высвобождения окситоцина. Окситоцин, называемый также «натуральным экстази», играет очень важную роль в социальных чувствах, таких как сострадание, доверие, щедрость, любовь и – да-да, эротизм. Как объясняет антрополог Эрик Майкл Джонсон, «куда вероятнее то, что шимпанзе утеряли этот микросателлит, чем то, что люди и бонобо приобрели его независимо, в результате схожих мутаций»⁷⁹.

Но представление о том, что относительно низкий уровень стресса и чрезвычайная сексуальная свобода могли быть отличительными чертами человеческого прошлого, встречается учёными в штыки. Хелен Фишер признаёт эти аспекты жизни бонобо, как и другие схожие с человеческими черты поведения, и даже исподволь ссылается на первобытную стаю Моргана:

«Эти создания передвигаются смешанными группами самцов, самок и молодняка… Особи путешествуют от группы к группе, в зависимости от количества пропитания, что связывает всех в сплочённое сообщество, насчитывающее несколько дюжин животных. Это первобытная стая. Секс – почти ежедневное занятие. Самки совокупляются почти в любое время менструального цикла – черта, характерная, скорее, для человеческих женщин, чем для каких-либо других животных. Бонобо занимаются сексом, чтобы снижать напряжённость, побуждать других делиться едой, снимать стресс во время путешествий и подтверждать дружеские отношения во время воссоединений после разлук. „Заниматься любовью, а не войной“ – явно их формат»⁸⁰.

Затем Фишер задаёт очевидный вопрос: «Наши предки тоже жили так?» Она как бы подготавливает нас к позитивному ответу, замечая, что бонобо «проявляют множество сексуальных черт человека, когда он находится на улице, в барах, ресторанах или за закрытыми дверями квартир в Нью-Йорке, Париже, Москве или Гонконге». «Перед совокуплением, – пишет она, – бонобо часто пристально смотрят друг другу в глаза». Фишер утверждает, что, как и люди, бонобо «гуляют, держа друг друга за руки, целуют руки и ноги друг другу, обнимаются и целуются долгими французскими поцелуями»⁸¹.

Казалось бы, Фишер, разделяя наши сомнения в других аспектах общепринятого представления о жизни доисторического человека, намерена также пересмотреть свои взгляды на долгосрочные парные отношения, чтобы они лучше отображали общие черты в поведении бонобо и людей. Если сторонники общепринятого представления берут за основу поведение шимпанзе, как мы можем упустить из виду бонобо, не менее релевантного вида человекообразных обезьян, при описании доисторических людей? Не забывайте, генетически мы равноудалены и от тех, и от других. Как замечает Фишер, сексуальное поведение человека имеет больше общего с поведением бонобо, чем с любым другим созданием на Земле.

Но Фишер упорно не желает признать, что человеческое сексуальное прошлое вполне может быть сексуальным настоящим бонобо. Вот как она объясняет свой внезапный разворот на 180 градусов: «Сексуальная жизнь бонобо совершенно отлична от жизни других человекообразных обезьян». Но это не так, потому что сексуальное поведение людей – согласно ей же самой – очень похоже на поведение бонобо, а люди – это человекообразные обезьяны. Она продолжает: «Гетеросексуальная активность бонобо продолжается в течение всего менструального цикла. После родов самка бонобо возобновляет половую жизнь не позднее чем через год». Это уникальные качества сексуальности

бонобо, но они есть ещё у одного вида приматов – Homo sapiens. Однако Фишер продолжает: «Поскольку карликовые шимпанзе [бонобо] демонстрируют такие крайности сексуального поведения среди приматов, и поскольку биохимические данные указывают, что [они] появились всего два миллиона лет назад, я не считаю их подходящей моделью для анализа поведения гоминидов, живших двадцать миллионов лет назад» (курсив добавлен авторами)⁸².

Странный пассаж, с нескольких точек зрения. После долгого описания, насколько поразительно похожи бонобо на людей в своём сексуальном поведении, Фишер делает двойной кульбит и заключает, что они – неподходящая модель для наших предков. И чтобы ещё более запутать дело, она сдвигает дискуссию на двадцать миллионов лет назад, как будто ведёт речь о последнем общем предке всех человекообразных, а не об общем предке шимпанзе, бонобо и человека, который обособился только пять миллионов лет назад. Фактически, Фишер ранее не вела речь о таких дальних предках. «Анатомия любви», которую мы цитируем, – это прекрасно написанная популяризация её революционного академического труда по «эволюции серийных парных связей» у людей (не у всех человекообразных) в течение последних нескольких миллионов лет. Более того, обратите внимание, как Фишер ссылается на основные качества бонобо, общие с человеком, – как на «крайности сексуального поведения среди приматов».

Далее, когда Фишер описывает схождение наших предков с деревьев на землю, появляются новые черты неовикторианства: «Возможно, наши примитивные предки-самки, жившие на деревьях, занимались сексом со множеством самцов, чтобы поддерживать дружбу. Тогда, спустившись в африканскую саванну около четырёх миллионов лет назад, наши прародители стали организовываться в пары, чтобы заботиться о потомстве, и самки сменили привычку заводить открытые беспорядочные связи на тайные сношения, убивая при этом двух зайцев: получая доступ и к ресурсам, и к более или менее разнообразным генам»⁸³. Фишер предполагает возникновение парных связей четыре миллиона лет назад, несмотря на полное отсутствие каких-либо доказательств. Продолжая движение по этому замкнутому логическому кругу, она пишет:

«Поскольку бонобо представляются самыми смышлёными из человекообразных, поскольку они имеют множество физических черт, свойственных людям, и поскольку эти животные совокупляются столь охотно и часто, некоторые антропологи делают вывод, что бонобо схожи с прототипом африканского гоминида, нашего последнего предка, жившего на деревьях. Может, карликовые шимпанзе и есть живые реликты нашего прошлого. Но они определённо несут некие фундаментальные отличия в сексуальном поведении. Например, они не образуют долговременных парных связей, как люди. Они не выращивают потомство в семьях с мужем и женой. Самцы заботятся о потомстве, но моногамия – не их стиль жизни. В их привычках беспорядочные связи»⁸⁴.

Блестящий пример того, как флинстоунизация может исказить мышление даже самых осведомлённых теоретиков, изучающих истоки человеческого сексуального поведения. Мы уверены, что доктор Фишер поймёт: «фундаментальные различия» в сексуальном поведении – это вообще не различия, если просмотрит весь объём информации, который мы предлагаем ниже. Мы покажем, что брак в формате «муж – жена» и сексуальная моногамия далеки от универсального сексуального поведения, как утверждает она и другие. Только из-за того, что бонобо посеяли сомнения в естественности долговременных связей у людей, Фишер и другие специалисты заключили, что они не могут служить моделью человеческой эволюции. Начинают с предположения, что долгосрочная сексуальная моногамия формирует естественную нуклеарную семейную структуру, и отсюда задом наперёд выводят всё остальное. Юкатан отдыхает!

ИНОГДА Я ПЫТАЮСЬ ПРЕДСТАВИТЬ, ЧТО БЫ МОГЛО ПРОИЗОЙТИ, ЕСЛИ БЫ МЫ СНАЧАЛА ПОЗНАКОМИЛИСЬ С БОНОБО, А С ШИМПАНЗЕ ПОЗДНЕЕ, ИЛИ ВООБЩЕ БЫ НЕ ПОЗНАКОМИЛИСЬ. ДИСКУССИИ О ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ЭВОЛЮЦИИ ВРАЩАЛИСЬ БЫ НЕ ВОКРУГ НАСИЛИЯ, ВОЙН, ПРЕВОСХОДСТА МУЖЧИН, А ВОКРУГ СЕКСУАЛЬНОСТИ, СИМПАТИИ, ЗАБОТЕ И КООПЕРАЦИИ. НАСКОЛЬКО ИНЫМ БЫЛ БЫ НАШ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЙ ЛАНДШАФТ!

Франс де Вааль. Наша внутренняя обезьяна

Слабость теории «обезьяны-убийцы» применительно к развитию человека явственно проявляется в свете того, что известно сегодня о поведении бонобо. Де Вааль убедительно доказывает, что даже без тех данных, которые стали доступными лишь в 1970-х, изъяны гоббсианского взгляда, подкреплённого примером шимпанзе, в итоге вылезли бы наружу. Он обращает внимание на факт, что теория эта путает хищничество с агрессией, предполагает, что орудия труда первоначально служили оружием, а женщина была «пассивным объектом мужского соперничества». Он призывает к созданию нового сценария, признающего и объясняющего практически полное отсутствие организованных войн среди современных собирателей, их тенденции к равноправию и щедрость в обмене информацией и ресурсами между группами»⁸⁵.

Многие теоретики проецируют постагрикультурные попытки добиться от женщины верности на их (теоретиков) собственное представление о доисторическом времени. Этот путь флинстоунизации ведёт прямиком в тупик. Порывы современных мужчин контролировать женскую сексуальность могут показаться инстинктивными, но на самом деле они не есть природная черта, присущая человеку. Это реакция на специфические исторические и социоэкономические условия, а они очень отличаются от тех, в которых развивался наш вид. Это и есть ключ к пониманию сексуальности в современном мире. Де Вааль прав, что это иерархическое, агрессивное, территориальное поведение нашего вида имеет более позднее происхождение. Это, как мы увидим, есть приспособление к социальному мироустройству, появившемуся вместе с сельским хозяйством.

Вглядываясь в далёкий противоположный берег, Хелен Фишер, Франс де Вааль и ещё несколько исследователей вышли на мост через бурную реку необоснованных предположений о человеческой сексуальности, но не решаются пересечь его. Их позиции, по нашему мнению, есть компромиссы, ограничивающие простые, непротиворечивые толкования данных, которые им-то известны как никому. Перед лицом неоспоримых фактов, что человек определённо не ведёт себя как моногамный вид, они начинают оправдывать наше «неправильное» (хотя и поразительно последовательное) поведение. Фишер объясняет факт повсеместного распада современных семей тем, что парная связь развилась лишь на время, необходимое для воспитания малышей, которые затем должны были стать самостоятельными и присоединиться к группе собирателей. Де Вааль, со своей стороны, продолжает заявлять, что образование нуклеарной семьи «присуще человеку» и парная связь есть «ключ к невероятному уровню кооперации, что отличает наш вид». Но в качестве предположения заключает, что «наш успех как вида тесно связан с отказом от стиля жизни бонобо и с более жёстким контролем над собственными сексуальными проявлениями»⁸⁶. Отказом? Как можно отказаться от того, чего якобы не было? Значит, де Вааль допускает, что гоминиды были в какое-то время поразительно похожи на беззаботных бонобо с их беспорядочной половой жизнью, хотя явно этого нигде не говорит. И, разумеется, не пытается объяснить, когда и почему наши предки отказались от такого существования⁸⁷.

Таблица 2.

СРАВНЕНИЕ СОЦИОСЕКСУАЛЬНОГО ПОВЕДЕНИЯ И ВОСПИТАНИЯ ПОТОМСТВА У БОНОБО, ШИМПАНЗЕ И ЧЕЛОВЕКА⁸⁸

Самки человека и бонобо совокупляются в течение всего менструального цикла, а также в период кормления и беременности. Самки шимпанзе сексуально активны лишь 25–40 % процентов этого времени

Детёныши человека и бонобо развиваются гораздо медленнее, чем шимпанзе; начинают играть друг с другом в возрасте 1,5 года – гораздо позже, чем у шимпанзе

Как и у людей, самки бонобо возвращаются в группу немедленно после родов и начинают совокупляться через несколько месяцев. Они не боятся детоубийства – этого явления никогда не наблюдалось у бонобо ни в природе, ни в неволе

Бонобо и люди используют множество позиций для половых актов. Поза лицом к лицу («миссионерская») предпочитается у бонобо самками, а акт сзади – самцами. У шимпанзе самец почти исключительно находится сзади

Бонобо и человек во время совокупления часто смотрят друг другу в глаза и целуются. Шимпанзе не делают ни того, ни другого

У человека и бонобо вульва расположена между ног и ориентирована к передней части тела. У шимпанзе и других приматов – к задней

Делёжка еды тесно связана с сексуальной активностью у человека и бонобо; у шимпанзе это выражено гораздо слабее

Человек и бонобо используют различные сексуальные комбинации; гомосексуализм типичен для обоих, но редок у шимпанзе

Генитально-генитальная стимуляция трением между самками бонобо, предположительно, служит для подтверждения дружбы. Отмечена во всех популяциях бонобо, диких и в неволе. Эта черта совершенно не свойственна шимпанзе. Данные о человеке в настоящее время недоступны (амбициозные студентки-дипломницы, не пропустите тему!)

В то время как сексуальная активность шимпанзе и других приматов представляется в основном репродуктивной, бонобо и люди используют сексуальность для социальных целей (снятие напряжённости, поддержка отношений, разрешение конфликтов, получение удовольствия и пр.)

Назад: Глава 3 Более пристальный взгляд на общепринятую историю сексуальной эволюции человека

Дальше: Часть II Вожделение в раю (одинокая?)