Глава 6
Кто ваши папочки?
В свете того, что на сегодняшний день существует множество семейных групп, не состоящих и не включающих связанных исключительной парной связью отца и мать, я не представляю, почему надо настаивать на том, что наши предки жили моногамными нуклеарными семьями и что парные связи более естественны, чем другие способы организации.
Марвин Гаррис95
На Амазонке у бабочек и жучков «это» происходит немного по-другому. Тут женщина не только может быть немного беременной, но большинство из них перманентно живут в этом состоянии. В каждом из племён, о которых мы будем сейчас говорить, верят в то, что учёные назвали «частичное отцовство». Здесь иные концепции зачатия: плод возникает из накопленного семени.
Антропологи Стивен Бекерман и Поль Валентайн объясняют: «Беременность видится как постепенный процесс, не слишком отличный от созревания… все сексуально активные женщины немного беременны. Со временем. семя собирается в матке, формируется плод; во время последующих половых актов дополнительное семя ведёт к ещё большему росту плода»96. Если бы женщина прекратила половую жизнь с остановкой менструаций, то, как верят эти люди, остановилось бы и развитие плода.
Такое представление о формировании ребёнка из семени ведёт к очень интересным взглядам на «ответственное» сексуальное поведение. Как и во всём мире, матери в этих племенах хотят дать ребёнку максимум возможного, чтобы ему было легче жить. Поэтому их типичное состояние – поиски секса с различными мужчинами. Они обращаются к лучшим охотникам, лучшим рассказчикам, к самым весёлым, добрым, красивым, сильным и так далее – чтобы те «сделали вклад», в надежде на то, что ребёнок буквально впитает в себя сущность и качества каждого из них.
Похожие взгляды на зачатие и развитие плода замечены антропологами у многих южно-американских племён, от собирателей до земледельцев. Вот их неполный список: аче (гуаяки. – Прим. пер), аравете, бари, канела, кашинауа, куррипако, эсе эха, кайапо, кулина, матис, меинаку, пиароа, пирайа, секойа, сиона, варао, яномама, йекванахе – от Венесуэлы до Боливии. И это не редкий этнографический курьёз, который разошёлся среди нескольких родственных племён. Такое представление встречается среди групп, которые явно не имели контактов в течение тысячелетий. Кроме того, идея частичного отцовства не ограничена Южной Америкой. Например, представители народности лузи из Папуа – Новой Гвинеи также верят, что развитие плода зависит от множественных половых связей, часто с различными мужчинами. Даже по сей день молодые лузи, уже имеющие современное представление о размножении, считают, что человек может иметь более чем одного отца.
Как объясняют Бекерман и Валентайн, «трудно делать какие-то выводы, но одно ясно – частичное отцовство – это древнее народное поверье, которое поддерживает эффективные семьи, способные дать детям достаточно родительской заботы и наилучшим образом позаботиться об их воспитании»97.
Когда один антрополог, работавший в Парагвае, спросил членов племени аче, кто их отцы, то ему представили такую математическую головоломку, что ему пришлось брать уроки лексики со словарём: 321 аче заявили, что имеют более шестисот отцов.
А кто ваши папочки?
Выясняется, что аче различают четыре разных вида отцов. По данным антрополога Кима Хилла, вот они:
• миаре: отец, который вложил;
• пероаре: отцы, которые перемешали;
• момбоаре: те, кто его вынул;
• букуаре: отцы, что дали ребёнку его сущность98.
Никто не чурается таких детей, их не обзывают «ублюдками» или «сукиными детьми». Дитя такой «многоотцовщины», напротив, выигрывает от того, что несколько мужчин имеют в нём особый интерес. Антропологи вычислили, что их шансы на выживание в детстве зачастую значительно больше, чем у тех, кто имеет в племени лишь одного отца99.
Мужчины не приходят в ярость от того, что их генетическое наследство ставится под сомнение. Напротив, они даже благодарны другим мужчинам, которые не сочли за труд, помогли создать ребёнка, чтобы он вырос более крепким, и заботятся о нём. Они не ослеплены ревностью, как предсказывает общепринятое представление. Они связаны друг с другом общим отцовством. Как объясняет Бекерман, при неблагоприятном исходе такая система обеспечивает дополнительные гарантии ребёнку: «Если вы умираете, есть кто-то ещё, кто возьмёт обязательства заботиться как минимум об одном из ваших детей. Так что вам лучше закрыть глаза или даже сказать спасибо, если ваша жена завела любовника, поскольку это может оказаться вашей единственной реальной страховкой при непредвиденных обстоятельствах»100.
Если кому-то из читателей захочется отнести такое поведение в разряд «заморские причуды», то, уверяю вас, похожие примеры можно найти совсем рядом.
Радости S. E. Ex.-a
Десмонд Моррис месяцами наблюдал за профессиональными футбольными командами Британии в конце 1970-х – начале 1980-х годов. Позже он издал книгу «Племя футболистов». Уже из названия видно, что автор нашёл поведение членов команды поразительно схожим с тем, что он встречал среди различных племён в предыдущих исследованиях. Особенно выделялись две черты: равенство членов группы и отсутствие собственнических наклонностей.
ПОЗНАНИЕ СРОДНИ СЕКСУ. У НЕГО ЕСТЬ И ПРАКТИЧЕСКИЕ ЦЕЛИ, НО ОБЫЧНО НЕ ДЛЯ ТОГО ЛЮДИ ЗАНИМАЮТСЯ ЭТИМ.
Фрэнк Оппенгеймер
«Первое, что вы замечаете во время разговора футболистов, – пишет Моррис, – это их остроумие. Часто юмор грубоват и служит, чтобы немного щёлкнуть по носу зазнавшегося члена команды, который выказывает хоть малейший признак эгоизма». Но он нашёл отзвуки доисторического эгалитаризма не только в юморе раздевалок. Равенство распространяется также и на секс. «Если кто-то из команды одержал победу (на сексуальном фронте), он не чувствует себя единоличником, напротив, он будет рад видеть, что его товарищи также будут иметь успех у той же девушки». Может, кого-то из читателей это оскорбляет, кажется проявлением бесчувственности, но Моррис утверждает, что такое отсутствие ревности – «просто показатель, до какой степени подавляется эгоизм между членами команды, будь то на поле или вне его»101.
Для профессиональных спортсменов, музыкантов и их фанаток, точно так же, как и для членов племени собирателей, перекрёстные сексуальные отношения укрепляют группу и дают дополнительную уверенность в этом ненадёжном мире. Иногда – а может, даже чаще всего – секс служит не просто для удовольствия или размножения. Необязывающий подход к сексуальным отношениям в компаниях взрослых людей выполняет важные социальные функции, простираясь далеко за пределы простого физического наслаждения.
Давайте попытаемся описать это текучее либидо при помощи сухой академической терминологии. Мы предполагаем, что социально-эротические взаимообмены (Socio-Erotic Exchanges (S. E. Ех. – ы для краткости)) усиливают связи между индивидами в небольших кочевых сообществах (и, очевидно, в других группах с сильной взаимозависимостью членов), формируя чрезвычайно важную, прочную сеть приязни, дружбы и взаимных обязанностей.
В терминах эволюции трудно переоценить значение таких сетей. Ведь в первую очередь именно эти гибкие, адаптивные социальные группы (а также положительная обратная связь между развитием мозга и речи, взаимно усиливающие друг друга) позволили нашему медлительному, слабому, в целом ничем не примечательному виду выжить, распространиться повсеместно и в итоге доминировать над всей планетой. Без частых S. E. Ex.-ов крайне сомнительно, что группы собирателей могли бы поддерживать социальное равновесие и плодовитость в течение тысячелетий. S. E. Ex.-ы были главным фактором в сплочении взрослых особей в группы, которые совместно заботились о детях, при том что отцовство было неясным или распределённым, каждый ребёнок был, вероятнее всего, ребёнком всех или большинства мужчин в группе (если не отец, так уж наверняка дядя или кузен…).
Поскольку подобные перекрёстные отношения так важны для укрепления общества, отказ от них может привести к проблемам. Антрополог Филипп Эриксон, описывая племя матис, подтверждает это: «Распределённое отцовство. не только теоретическая возможность. Внебрачный секс не только широко практикуется и дозволяется, но во многих случаях обязателен. В браке или нет, но моральный долг каждого – ответить на сексуальные призывы троюродных-четвероюродных братьев/сестёр противоположного пола, реальных или номинальных, под страхом прослыть сексуальным скупцом, а это у матис – нарушение этических норм, посерьёзней какой-то там неверности» (курсив добавлен авторами)102.
Прослыть сексуальным крохобором – это нешуточное дело. Эриксон описывает одного молодого человека, который часами скрывался в хижине антрополога, прячась от пылкой кузины, чьи приставания он не мог бы отвергнуть согласно общественным нормам, если бы она его нашла. Хуже того, во время их праздника татуировки иметь секс только с одним, постоянным, партнёром просто запрещено под страхом серьёзных наказаний, даже смерти103.
Но если S. E. Ex. играл такую огромную роль в поддержании доисторических сообществ, то наверняка можно найти следы такого бесстыдного поведения по всему миру, в прошлом и настоящем. Мы их нашли.
Женщины племени моаве славились вольными привычками и нежеланием быть привязанными к одному мужчине104. В Британии железного века Цезарь (да-да, тот самый Цезарь) пришёл в ужас, увидев, что «Десять и даже двенадцать мужчин имели общих жён… особенно братья»105. В течение трёх месяцев жизни на Таити в 1769 г. капитан Джеймс Кук и его команда нашли, что таитяне «удовлетворяют любые желания при всём народе». В отчётах о первом кругосветном путешествии Кука, впервые опубликованных в 1773 г., Джон Хоксворт писал о «молодом человеке, почти шести футов росту, который исполнял ритуалы Венеры с маленькой девочкой около 11–12 лет в присутствии нескольких наших людей и большого скопления местных. Они не видели в этом ничего непристойного или неподобающего, но, напротив, как полагаем, всё происходило в полном соответствии с традициями этого места». Некоторые пожилые островитянки, наблюдавшие за этим любовным представлением, выкрикивали что-то – очевидно, советы девочке, но та, как писал Кук, «хоть и была крайне молода, [в них] похоже, не очень нуждалась»106.
Самуэль Валлис, ещё один капитан, проведший некоторое время на Таити, докладывает: «Женщины в основном очень привлекательны, некоторые просто красавицы, но их добродетель не выдержит искушения гвоздём». Восхищение таитян железом было так велико, что фактически гвоздь можно было обменять на секс с женщиной. Когда Валлис собрался отплывать, почти вся команда спала на палубе, потому что у них не осталось гвоздей, чтобы подвесить гамаки107.
На островах Тробриан по сей день проходят праздники сбора ямса. В это время группы молодых девушек бродят по острову в поисках мужчин из чужой деревни, чтобы «изнасиловать» их. По ритуалу, если он не удовлетворит их, они якобы откусят ему брови. Древние греки наслаждались сексуальной свободой и восхваляли её на празднованиях Афродиты и Диониса. В Риме последователи культа Бахуса устраивали оргии не реже пяти раз в месяц. Многие острова южной части Тихого океана по сей день знамениты своей свободой сексуальности, несмотря на усилия поколений миссионеров по насаждению морали и стыда108. Многие современные бразильцы пускаются во все тяжкие во время ежегодного карнавала, принимая участие в ритуале внебрачных сексуальных связей, известном как sacanagem. По сравнению с ним представления в Нью-Орлеане и Лас-Вегасе несколько меркнут.
НА ОСТРОВАХ ТРОБРИАН ПО СЕЙ ДЕНЬ ПРОХОДЯТ ПРАЗДНИКИ СБОРА ЯМСА. В ЭТО ВРЕМЯ ГРУППЫ МОЛОДЫХ ДЕВУШЕК БРОДЯТ ПО ОСТРОВУ В ПОИСКАХ МУЖЧИН ИЗ ЧУЖОЙ ДЕРЕВНИ, ЧТОБЫ «ИЗНАСИЛОВАТЬ» ИХ.
Хотя, возможно, некоторые читатели будут удивлены, узнав о горячем участии женщин в таких мероприятиях, давно уже ясно, что источники женской сексуальной сдержанности, скорее, культурные, нежели биологические, хотя Дарвин и другие предполагали обратное. Более пятидесяти лет назад исследователи в области сексуальности Клелан Форд и Фрэнк Бич заявляли: «В тех сообществах,
где нет двойного стандарта в сексуальных вопросах, где допускаются множественные связи, женщины пользуются случаем так же охотно, как и мужчины»109.
Самки наших ближайших кузенов из числа приматов также не дают оснований считать, что человеческая женщина должна быть сдержанна по биологическим соображениям. Приматолог Меридит Смолл заметила, что самок приматов крайне привлекает новизна в совокуплениях. Незнакомые самцы привлекают их больше, чем знакомые, невзирая ни на какие другие характеристики самца (статус, большой рост, расцветка, ухоженность, волосатая грудь, золотая цепь, кольцо на мизинце или что-либо ещё). «Единственный непреходящий интерес в обобщённой популяции приматов – интерес к новизне и изменчивости… Фактически, на наш человеческий взгляд, предпочтение незнакомца замечено у самок чаще, чем любая другая характеристика»110.
В ТЕХ СООБЩЕСТВАХ, ГДЕ НЕТ ДВОЙНОГО СТАНДАРТА В СЕКСУАЛЬНЫХ ВОПРОСАХ, ГДЕ ДОПУСКАЮТСЯ МНОЖЕСТВЕННЫЕ СВЯЗИ, ЖЕНЩИНЫ ПОЛЬЗУЮТСЯ СЛУЧАЕМ ТАК ЖЕ ОХОТНО, КАК И МУЖЧИНЫ.
К любому из вышеупомянутых амазонских племён можно отнести слова Франса де Вааля о том, что самец «не имеет представления, какое совокупление приведёт к зачатию, а какое нет. Почти каждый [ребёнок] в группе может быть его. Если захотите построить социальную систему, где отцовство скрыто, лучшую работу, чем сделала сама природа в этой группе, трудно себе представить»111. Цитата применима к любому обществу, практикующему ритуальные внебрачные связи. А написано всё это было про бонобо. Автор подчёркивал сексуальную преемственность, связывающую три самых близкородственных вида человекообразных обезьян: шимпанзе, бонобо и их противоречивого кузена – человека разумного.
В свете гиперсексуальности человека, шимпанзе и бонобо остаётся только удивляться, откуда вообще взялся взгляд, что женская сексуальная верность есть неотъемлемый результат миллионов лет эволюционного развития человека. В дополнение к прямым доказательствам, приведённым здесь, косвенные данные, свидетельствующие не в пользу общепринятого подхода, просто ошеломляющи.
Для затравки – вспомните, что количество моногамных видов приматов, живущих большими социальными группами, составляет ровно ноль – если не брать в расчёт человека как единственного зверя с подобными характеристиками. Несколько моногамных приматов, которые всё же существуют (из сотен видов), – все живут на деревьях. Из млекопитающих только 3 %, из позвоночных – один из десяти тысяч видов могут считаться сексуально моногамными. Внебрачные связи задокументированы в каждом претендующем на моногамность человеческом сообществе, когда-либо изучавшемся. Сегодня это главная причина разводов во всём мире. Но даже в последней редакции классического труда «Голая обезьяна», того самого, где Десмонд Моррис описывает футболистов, с удовольствием делящихся подружками, он всё же настаивает, что «среди людей сексуальное поведение реализуется почти исключительно в парном сожительстве», а «измены отражают несовершенство механизма парной связи»112.
Слишком большое маленькое «несовершенство».
В то время как мы пишем эти строки, Си-эн-эн заявляет, что в Иране приведён в исполнение смертный приговор шести нарушителям супружеской верности путём побивания камнями. Перед тем как лицемерные грешники бросят первый камень, неверные мужья будут закопаны в землю по пояс. К женщинам, осмелившимся счесть свои тела действительно своими, проявили джентльменское снисхождение – их закопают по шею, очевидно, чтобы ускорить расправу. Однако в исторической перспективе такая жестокая казнь за сексуальные нарушения – ни в коем случае не является чем-то из ряда вон выходящим. «Иудаизм, христианство, ислам и индуизм исключительно озабочены наказанием за проявления женской сексуальной свободы», – пишет Эрик Майкл Джонсон. «В то время как „если кто будет прелюбодействовать с женой замужнею, если кто будет прелюбодействовать с женою ближнего своего, – да будут преданы смерти [оба] и прелюбодей, и прелюбодейка" [Левит, 20:10], но если любая незамужняя женщина имеет сексуальные отношения с неженатым мужчиной, то её надо привести „к дому её отца, и мужчины её города пусть побьют её камнями до смерти" [Второзаконие, 22:21]»113.
ЕСЛИ БЫ МОНОГАМИЯ ИМЕЛА ГЛУБОКИЕ ЭВОЛЮЦИОННЫЕ КОРНИ У НАШЕГО ВИДА, КАК НАСТАИВАЕТ ОБЩЕПРИНЯТАЯ ТЕОРИЯ, ЭТИ ВЕЗДЕСУЩИЕ НАРУШЕНИЯ БЫЛИ БЫ РЕДКИ, И ДЛЯ ИХ ПРЕДОТВРАЩЕНИЯ НЕ ТРЕБОВАЛОСЬ БЫ СТОЛЬКО УСИЛИЙ.
Несмотря на столетия этих варварских наказаний, измены существовали и продолжают иметь место везде без исключения. Как отмечал Альфред Кинсли ещё в 1950-х, «даже в культурах с самыми суровыми попытками контролировать женские внебрачные половые контакты абсолютно ясно, что они имеют место, и зачастую с завидной регулярностью»114.
Задумайтесь об этом. Ни один коллективный примат (кроме человека) не является моногамным, и супружеская неверность отмечена во всех изученных человеческих культурах, даже в тех, где нарушители, как правило, забиваются до смерти камнями. В свете необходимости угрозы такой кровавой расплаты трудно поверить в «натуральность» моногамии для нашего вида. Столько людей рискуют репутацией, карьерой, семьёй, даже мнением истории о своём президентстве – ради того, что противоречит их натуре? Если бы моногамия имела глубокие эволюционные корни у нашего вида, как настаивает общепринятая теория, эти вездесущие нарушения были бы редки, и для их предотвращения не требовалось бы столько усилий.
Ни одному существу на планете нет нужды угрожать смертью, чтобы заставить его действовать в согласии с собственной природой.
Обещание половой неразборчивости
Поскольку мы рассматриваем альтернативный взгляд на сексуальность доисторического человека, не забывайте, что основа логики общепринятого подхода состоит из двух взамозависимых допущений:
• доисторическая мать и ребёнок нуждались в пище и защите, которые обеспечивал мужчина;
• женщине приходилось обменивать на это свою сексуальную независимость, чтобы он был уверен, что поддерживает собственного ребёнка.
СОВРЕМЕННЫЕ МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНА ОДЕРЖИМЫ СЕКСОМ; ЭТО ЕДИНСТВЕННОЕ ЦАРСТВО ПЕРВОЗДАННОГО ПРИКЛЮЧЕНИЯ, ВСЁ ЕЩЁ ДОСТУПНОГО ДЛЯ БОЛЬШИНСТВА ИЗ НАС. КАК ОБЕЗЬЯНЫ В ЗООПАРКЕ, МЫ РАСТРАЧИВАЕМ ЭНЕРГИЮ НА ЕДИНСТВЕННОМ ОСТАВШЕМСЯ ИГРОВОМ ПОЛЕ. ВО ВСЁМ ОСТАЛЬНОМ ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ ЗАКЛЮЧЕНА В КЛЕТКИ СТЕН, РЕШЁТОК, ЦЕПЕЙ И ЗАПЕРТЫХ ВОРОТ НАШЕЙ ИНДУСТРИАЛЬНОЙ КУЛЬТУРЫ.
Эдвард Эбби
Общепринятый взгляд основан на идее, что рыночный обмен питательных белков и защиты на гарантированное отцовство был лучшим способом увеличить шансы ребёнка на выживание и достижение репродуктивного возраста. Ведь по Дарвину и его последователям, выживание потомства есть главный двигатель естественного отбора. А что если риск для детей мог быть уменьшен более эффективно с помощью прямо противоположного поведения? Почему обеспечение пищей, защитой, статусом должно быть заботой одного мужчины для одной женщины и её ребёнка, а не общим делом, если в обществе всё делилось поровну? Может, делёжка поровну внутри группы предлагала более эффективный подход к рискам доисторической реальности? А в свете этих рисков скрытое отцовство было преимуществом для выживания детей, поскольку большее число мужчин проявляли к ним интерес и участие?
Ещё раз, мы предполагаем не более благородную социальную систему, а просто такую, которая могла лучше подходить к задачам выживания в тех доисторических условиях и помогала людям более успешно доживать до репродуктивного возраста.
Такое общественное устройство, основанное на равном распределении, не есть исключительно человеческая черта. Например, летучие мыши-вампиры в Центральной Америке питаются кровью крупных млекопитающих. Но не каждая мышь находит пищу каждый день. Когда они возвращаются в свои пещеры, те, у кого была удачная ночь, срыгивают кровь в рот менее удачливым соседям. Получатели такого пожертвования ответят тем же, когда условия изменятся в их пользу, но при этом те, кто ранее отказал им в подобной услуге, будут иметь меньше шансов получить помощь. Как пишет один обозреватель, «ключ к этому поведению „мышка мышку кормит“ лежит в умении отдельной мыши запоминать историю взаимоотношений с остальными членами колонии. Это требование к запоминанию привело к эволюции мозга летучих мышей-вампиров, которые сегодня имеют самый большой неокортекс из всех известных видов летучих мышей»115.
Мы надеемся, пример летучих мышей-вампиров, делящихся кровью со своими некровными сородичами, достаточно нагляден, чтобы убедить вас: делиться с ближним – это не есть по природе «благородно». Некоторые виды в некоторых условиях просто обнаружили, что щедрость – лучший способ уменьшить риски в неопределённом экологическом окружении. Homo sapiens, похоже, до недавнего времени был таким видом116.
Практически повсеместное распространение жёсткой уравнительности среди племён собирателей наводит на мысль, что у наших доисторических предков действительно не было большого выбора. Археолог Питер Богуцки пишет: «Во времена эпохи оледенения групповая модель социальной организации с обязательным равным распределением ресурсов была действительно единственно возможной для сообщества мобильных охотников»117. Это вполне в духе дарвинизма – предположение, что доисторические люди выбрали путь, который предложил лучшие шансы на выживание, даже если этот путь требовал жёсткого уравнивания в ресурсах, а не сокрытия их в личных интересах, что, как настаивают многие современные западные сообщества, лежит в основе человеческой натуры. В конце концов, Дарвин сам считал, что племя сотрудничающих людей сильнее племени, состоящего из эгоистичных индивидуумов.
Притянутая за уши проповедь «власть – цветам» врёмен хиппи, скажете вы? Отнюдь. Эгалитаризм наблюдается почти во всех примитивных сообществах собирателей, изучавшихся где-либо в мире, которые живут в условиях, наиболее близких к тем, в которых жили наши предки 50—100 тысяч лет тому назад. Они пошли путём равенства не потому, что они особо благородны, но потому, что этот путь предлагает лучшие шансы на выживание. В тех условиях эгалитаризм – единственный способ выжить, как заключает Богуцки. Обязательное равное распределение ресурсов и сексуальности раскладывает риски на всех и сводит их к минимуму, обеспечивает быстрое потребление добычи и предотвращает порчу продуктов в мире без холодильников, снижает эффект мужского бесплодия, способствует генетическому здоровью индивидов и обеспечивает более надёжную социальную среду как для детей, так и для взрослых. Собиратели следуют нормам эгалитаризма не из любви к утопическому романтизму, а потому что это работает в самом практическом смысле этого слова.
Знакомство с бонобо
Эффективность сексуального эгалитаризма подтверждается на примере самок бонобо. У них много общих черт с людьми, не встречающихся больше ни у каких других приматов. Эти сексуальные характеристики имеют прямые, предсказуемые социальные последствия. Исследования де Вааля, к примеру, демонстрируют, что расширенная сексуальная доступность самок резко уменьшает частоту конфликтов между самцами, если сравнивать с другими приматами, у которых самки значительно менее доступны. Изобилие сексуальных возможностей радикально снижает мотивацию самцов рисковать здоровьем в битве за конкретную самку. Если самцы шимпанзе объединяются, например, чтобы не допустить конкурентов к самке в период овуляции или чтобы добиться более высокого статуса для расширения возможностей совокупления отдельных особей, то в случае с бонобо основная причина создания подобных воинственных банд попросту отсутствует. Вместо этого у них царит непринуждённость, порождённая обилием сексуальных возможностей.
ИССЛЕДОВАНИЯ ДЕ ВААЛЯ, К ПРИМЕРУ, ДЕМОНСТРИРУЮТ, ЧТО РАСШИРЕННАЯ СЕКСУАЛЬНАЯ ДОСТУПНОСТЬ САМОК РЕЗКО УМЕНЬШАЕТ ЧАСТОТУ КОНФЛИКТОВ МЕЖДУ САМЦАМИ, ЕСЛИ СРАВНИВАТЬ С ДРУГИМИ ПРИМАТАМИ, У КОТОРЫХ САМКИ ЗНАЧИТЕЛЬНО МЕНЕЕ ДОСТУПНЫ.
Те же условия действительны и в сообществах людей. Если отвлечься от «социальных традиций современного нам человека», то какие основания полагать, что моногамная парная модель человеческой эволюции, которая в таком почёте сегодня, лучше помогала приспособлению первобытных людей? Почему же она не подошла бонобо из Центральной Африки? Отбросьте культурные ограничения, и так называемая постоянная доступность самки у человека будет выполнять те же функции: предоставлять множественные сексуальные возможности самцам, тем самым снижая конфликтность в группе и увеличивая её размер, а это значит – усиление кооперации и повышение уровня безопасности сообщества. Антрополог Крис Найт выражает это так: «Хотя основной шаблон поведения приматов в сексе – это редкое „да“ на фоне постоянного „нет“, у людей [и бонобо] мы видим редкое „нет“ на фоне постоянного „да“»118. Здесь перед нами пример одинаковой поведенческой и психологической адаптации, уникальной для двух очень близких приматов. Тем не менее теоретики настаивают, что у каждого из них были свои пути адаптации, различные по происхождению и функциям.
СОЦИАЛЬНЫЙ ЭФФЕКТ РАСШИРЕННОЙ СЕКСУАЛЬНОЙ ДОСТУПНОСТИ САМОК У БОНОБО (И ЧЕЛОВЕКА?)
По де Ваалю и Лантингу [de Waal, Lanting, 1998]
Это усиление социальных связей фактически и есть самое простое объяснение мощной комбинации из сексуальной доступности и скрытой овуляции, имеющих место только у людей и бонобо119. Большинство учёных, однако, видят лишь половину этой логической цепочки, как явствует из этих слов: «Самки со скрытой овуляцией пользовались большим успехом, поскольку группы, где они жили, поддерживали мирную стабильность, что облегчало моногамию, равное распределение и кооперацию»120. Понятно, как сексуальная доступность самок могла облегчить распределение и кооперацию, но почему в списке должна быть и моногамия – вопрос, не только не находящий ответа, но почти никогда не задаваемый.
Антропологи, готовые признать реалии человеческой сексуальности, сразу видят их социальные плюсы. Бекерман и Валентайн указывают на то, что распределённое отцовство сглаживает потенциальные конфликты между мужчинами, отмечая, что такие антагонизмы склонны вредить долговременным репродуктивным интересам женщин. Антрополог Томас Грегор описывал 88 одновременных связей среди 37 взрослых в деревне Мехинаку в Бразилии, которую он изучал. По его мнению, внебрачные отношения «способствуют сплочению деревни» тем, что «консолидируют отношения между представителями разных [кланов]» и «усиливают отношения, основанные на взаимной привязанности». Он находит, что «любовники очень привязаны друг к другу и стараются не расставаться»121.
Нет смысла вываливать на вас десятки примеров сообществ, которые исповедуют такого рода сексуальность, укрепляющую коллектив и сглаживающую конфликты. Мы упомянем лишь ещё один, в заключение. Антропологи Уильям и Джин Крокер более 30 лет, начиная с конца 1950-х, изучали в Бразилии, в амазонских джунглях, племя канела. Вот их выводы:
«Для членов современного индивидуалистического общества трудно представить, до каких пределов племя для канела важнее личности. Щедрость и желание делиться – это идеал, а сокрытие, утаивание – социальное зло. Те, кто делится собственностью, почитаемы. Следствие из этого – желание делиться телом. Стремление к контролю над добром или самим собой расценивается как скаредность. В таком окружении легко понять, почему женщины удовлетворяют мужчин, а мужчины – женщин, испытывающих сексуальные потребности. Никто не считает себя настолько значимым, чтобы считать потребности товарища по племени менее важными, чем свои» (выделено в оригинале)122.
Если нерепродуктивный секс служит для налаживания и поддержания сети взаимовыгодных отношений, то не нужно искать ему никаких других объяснений. Гомосексуальность, к примеру, выглядит не таким запутанным феноменом, если она является, как пишет Э. О. Уильсон, «прежде всего формой связи… не отличающейся в основе от гетеросексуального поведения как способа укрепления взаимоотношений»123.
Гарантия отцовства, по общепринятому взгляду, универсальная и доминирующая забота мужчин везде и во все времена, скорее всего, вообще не была вопросом для тех, кто жил до прихода земледелия. Лишь она породила заботу о передаче собственности наследникам по отцовской линии.