25
— Я тут немножко сыскной работой занялся, — сказал Туре. — В отношении нашего приятеля Стейнара Бьёрнстада.
— Ради Бога, только не о нем, — взмолился я и рассказал, что звонил Морюд и, мягко говоря, пришел в раздражение, когда я посвятил его в дела Бьёрнстада, выложив все, что мне выдала девица. Но все это оказалось сплошной выдумкой. Чистейшей ерундой. Просто она отомстить хотела. Никакой недостачи у Бьёрнстада в банке не было. И в торговле наркотиками он не замешан. В общем, не человек, а невинный ангелочек.
— В этих делах — возможно, — возразил Туре, — но не в других. Я побывал в доме, где он живет, и мне удалось разговорить двух его соседок. Оказывается, молодой Бьёрнстад был не слишком-то добр со своей малышкой филиппинкой. А когда она забеременела, он совсем распустился. Как-то прошлой зимой запер ее на балконе. Голой. На пятиградусном морозе. Почти час пришлось ей там проторчать. А она была уже по меньшей мере на четвертом месяце.
Эта дикая история никак не вязалась с той детской радостью, с которой Туре рассказывал, как ему удалось ее раскопать.
— Вот идиотизм!
Я выругался при мысли, что мне с моей больной ногой на обратном пути придется прошагать столько же ступенек, сколько и по дороге наверх.
Туре уже нажимал кнопку звонка.
— Ты говорил, что полиция считает Бьёрнстада невинным ангелом, — сказал он. — Но мы-то знаем, что он не такой. Нам-то известно, что он скотина.
— Вот пойди к Морюду и все это ему расскажи, дескать, Бьёрнстад скотина, и поэтому мы считаем, что он свою жену укокошил. Он наверняка придет в восторг от этой версии.
Туре позвонил еще раз.
— Видно, скотины нет дома, — решил он.
— Встреча! — воскликнул Туре, когда мы уже снова сидели в машине.
— Какая встреча? — удивился я.
— В Народном доме. С католичкой из благотворительной организации в Маниле. Мюрму всех мобилизовал. Бьёрнстад наверняка там.
Он повернул ключ зажигания.
— Отвези меня домой, — решительно заявил я. — У меня нет никакого желания забивать мозги социальными проблемами филиппинцев. Мне во как надоело все, что касается этой страны. Пусть эти чертовы обормоты азиаты сами в своих делах разбираются. Я тронхеймец. У меня тоже забот хватает. У меня нога болит.
Бочек с сельдью мне никогда видеть не доводилось. Но людей в зал Народного дома набилось, похоже, действительно, что сельдей в бочке. Их бы еще солью присыпать — и было бы полное сходство.
Нам с Туре едва удалось протиснуться к Педеру и Леонарде, стоявшим в нескольких шагах от входа.
Действо было в разгаре.
Впереди, возле сцены, вспыхивали блицы.
Какой-то мужчина стоял, обняв женщину-филиппинку с маленьким ребенком на руках. Они словно специально позировали фотографам.
Это оказались Пребен и Эмили Ског. Последние члены «Филконтакта», у которых мы побывали дома, пока Мюрму не забил тревогу.
— Спектакль да и только, — тихо сказал Педер. — После выступления ведущая предложила задавать вопросы. Так этот тип воспользовался моментом и сказал речь исключительно в защиту «Филконтакта», хотя филиппинка ни словом об этих клубах не обмолвилась. А потом он такую позу принял, будто специально для прессы и «Дагсревюэн». Все у них заранее подстроено. Готов спорить!
Рагнар Мюрму стоял у окна, скрестив руки на груди и с довольной улыбкой на губах. Точно режиссер на сцене перед опущенным занавесом после удачной премьеры.
Возле него стоял Стейнар Бьёрнстад.
В роли помощника режиссера?
Рядом на стульях сидели несколько норвежско-филиппинских семейных пар. Мюрму призвал все свое войско.
Ронни Хюсбю я увидел почти в самом конце зала. Алис с ним не было. Я вспомнил ее огромный живот.
Из-за стола на невысокой сцене молодая девушка с золотым крестиком на шее пыталась успокоить собравшихся. Вид у нее был испуганный. Рядом сидела филиппинка в желтом платье и девушка с зелеными полосами на голове.
— Парень из «Дагсревюэн» просто в восторге, — сказал Педер.
Он показал пальцем. Я узнал этого репортера. Он стоял рядом с оператором с таким видом, будто ему доставляло огромное наслаждение демонстрировать всему миру великолепные усы в стиле кайзера Вильгельма.
— Он хотел открыть дискуссию между членами «Филконтакта» и теми, кто его критикует, — ввел нас в курс дела. Педер. — Организаторы вечера отказались. Они сразу перепугались, когда поняли, куда он клонит, и заявили, что вообще запретят ему снимать, если он не сосредоточится на выступлении гостьи вечера. Конечно, им не хотелось накалять атмосферу, тем более что ее и так нагнетали всю прошедшую неделю. У них и в мыслях не было выносить этот спор на сцену.
— И тем не менее придется?
— Судя по всему, да.
Впереди по-прежнему вспыхивали блицы.
Девушка с крестиком сказала:
— Есть еще вопросы?
Таковых не оказалось.
И тут события стали развиваться с невероятной быстротой.
Девушка объявила перерыв.
Оператор из НРК стал собирать аппаратуру.
Усатый парень улыбнулся, словно бы просто хотел показать всем присутствующим, какой он классный репортер, всегда знающий, как повернуть дело в нужное ему русло, и сказал:
— Я заявляю без обиняков: организаторы вечера ввели нас в заблуждение.
Переворот был осуществлен блестяще. В мгновение ока команда «Дагсревюэн» переместила камеру и осветительные приборы к председательскому столу. И прежде чем кто-либо успел сообразить, что происходит, усач усадил растерявшуюся женщину в желтом на стул перед телекамерой. Рагнар Мюрму уже занял свое место, точно заранее знал, как будут развиваться события. Появилась на сцене и Эмили Ског.
Девушка с крестиком в полной растерянности стояла подле усатого.
— Ты же обещал этого не делать, — говорила она. — Ты не имеешь права! Ведь это мы арендуем помещение. Интервью, если хочешь, можешь взять в коридоре.
— Я сам знаю, что обещал этого не делать, — с улыбкой заявил репортер из «Дагсревюэн». — И все же я это сделаю.
Он сел среди троих интервьюируемых.
Я услышал, как девушка с зелеными полосами на голове громко позвала Терезу Рённинг. Тереза с неохотой стала пробираться к столу ведущего, где уже работала камера.
Ей сразу же освободили место, будто усач только и думал, как бы и ее показать в передаче.
Я заковылял к выходу. Ничего больше не хотелось ни видеть, ни слышать.
К тому же я заметил, что Туре тоже направлялся к дверям вслед за Стейнаром Бьёрнстадом.
У выхода в фойе я столкнулся с Акселем Брехеймом.
— Здесь встреча? — спросил он.
В этот момент Бьёрнстад и ударил Туре Квернму.
Сам я этого не видел, только слышал, как вскрикнула какая-то женщина. Когда мы с Брехеймом подбежали, Туре уже поднимался с пола, а за Бьёрнстадом сомкнулись двери лифта.
— Я ему только вопрос задал, — всхлипнул Туре, стараясь восстановить дыхание.
— Он ответил? — спросил Брехейм.
Туре потер живот.
— Да, в каком-то смысле.
После перерыва напряжение пошло на убыль. Ведущая решительно пресекала любые попытки свернуть дискуссию на тему о клубах знакомств. Дело ограничилось всего лишь несколькими вопросами к выступавшей, и встреча закруглилась.
Потом я оказался в коридоре в числе небольшой группы знакомых. Среди нас была и Тереза Рённинг. Она вся дрожала.
— Успокойся, — сказал Педер. — Все прошло отлично. Ты прекрасно справилась.
— Да меня не репортаж огорчает, — ответила она. — Просто уму непостижимо, как это всего за несколько дней нагромоздилось столько недоразумений. Непостижимо. Что мы наделали!
— Это в основном пресса виновата, — возразил Педер. — Пресса и Рагнар Мюрму.
Мимо медленным шагом проходили супруги Ског. Эмили остановилась и сказала что-то на тагальском.
Тереза слабо улыбнулась и ответила тоже на родном языке.
Пребен Ског взял жену за локоть, хотел ее увести. Она воспротивилась.
Внезапно появился Рагнар Мюрму.
— Вот оно что, — протянул он. — Самые стойкие не сдаются.
— Здорово вы этот спектакль организовали, отличное шоу получилось, — язвительно заметил Педер.
Я взял его за руку: хотел успокоить. Но опоздал.
Мюрму обдал Педера ледяным взглядом, но я видел, что он готов вскипеть.
— Ага, — сказал он. — И ты туда же, а ведь ты женился на женщине, «импортированной» через «Филконтакт». Что-то у вас слова с делами расходятся. Разве тебе друзья не рассказывали, что эта девица в прошлом проститутка?
Тереза перешла в наступление:
— Мы и не утверждали, что девушки из «Филконтакта» проститутки, и ты это прекрасно знаешь! Мы выступали против того, как ты их рекламируешь, как пишешь о филиппинках, о нас, филиппинских женщинах.
— Разве я когда-нибудь писал о тебе в информационных материалах «Филконтакта»? — спросил Мюрму. — Покажи хотя бы одно место, где речь идет о тебе или о той, что стоит рядом. Я писал, что девушки, вступающие в наш клуб, милы и красивы, что они добропорядочны и высоконравственны. О тебе я такого никогда не говорил! Мне бы это и в голову прийти не могло.
Невысокий человечек с деголлевским носом заметно покраснел. Я вспомнил, как он действовал в старые времена, когда был специалистом в беге на восемьсот метров: до половины последнего круга держался среди замыкающих, а потом в его плотно сбитом теле словно бы происходил взрыв и он спуртовал. И еще я вспомнил тогдашнее выражение его лица. Яростное. Будто в каждом спортсмене, бежавшем впереди него, он видел не соперника в товарищеском соревновании на легкоатлетической дорожке, а личного врага. Как будто был готов скорее убить всех, кто раньше него вышел на финишную прямую, чем увидеть, как они побеждают.
— Ты утверждаешь, что тебе известно прошлое всех филиппинских девушек, вступающих в «Филконтакт», — сказал кто-то на ломаном норвежском. Это оказался филиппинец, который выступил в газете вместе с двумя супружескими парами. — Ответь мне тогда: а норвежских мужчин ты тоже проверяешь?
Тут Мюрму взорвался:
— Ну вот, что я говорил? Оказывается, мужчины, которые ищут помощи у «Филконтакта», существа недостойные! Это коварные и мерзкие свиньи, они только и знают, что упиваются своим мужским превосходством и колотят собственных жен!
Он вперил взгляд в девушку с зелеными полосами на голове, которая до этого не произнесла ни слова.
— Вот ты, к примеру, — совсем раскипятился он. — Ей-богу, мир стал бы чуток лучше, если б ни тебя, ни твоих подруг-феминисток вообще не было. Если б не было всяких там женских обществ, женских фронтов и прочих красночулочниц, не было б и нужды в таких клубах, как «Филконтакт». Ведь вы же сами, ваши радикальные левацкие группы своей деятельностью и идеями подготовили для них почву, потому что вы создали у норвежских мужчин комплекс неполноценности. Какая еще альтернатива есть у тех, кто стал жертвой разрушения моральных норм у нас в стране? У тех, кто не может найти себе места в обществе, где гармоничная и прочная семейная жизнь считается чем-то постыдным, а доброта и уважение друг к другу чуть ли не противозаконны? Какие еще возможности у них есть, кроме как искать помощи там, где им ее окажут? Ответь мне, что плохого в том, что филиппинки приезжают сюда, выходят замуж и привносят в супружескую жизнь добрые католические нравственные начала, каковых у нас порою и не сыскать, разве что из-под ледника придется выкапывать. Они дают норвежскому обществу ту теплоту, в которой оно нуждается. Эти женщины проводят важную социальную работу в той области, где активистки женских движений несут одно только разрушительное зло.
— Вот как, значит, ты на нас, филиппинок, смотришь, — сказала Тереза. — Как на работниц социального сектора, дескать, приезжайте и позаботьтесь о замордованных норвежских мужиках. Значит, смысл твоего бизнеса в том, чтобы сюда приезжали женщины и добровольно выполняли «общественно полезную работу», которую норвежки брать на себя не хотят. И на этом зарабатываешь.
— Я с «Филконтакта» ничего не имею, — возразил Мюрму.
— А сколько тебе дает бюро путешествий?
Это вступил Туре.
— Я тут немного посчитал, — продолжал он. — В год ты организуешь две групповые поездки в Манилу. В среднем, скажем, по восемьдесят человек. Это будет сто шестьдесят билетов в оба конца. Сорок членов клуба в год находят себе невесту на Филиппинах. Это дает по крайней мере еще сорок билетов в одном направлении. Учтем к тому же, что в Норвегии сейчас триста супружеских пар, познакомившихся через «Филконтакт». Мы знаем, что они покупают авиабилеты у тебя, когда хотят навестить семью жены или ее родственники приезжают сюда. Будем считать, что такие поездки они совершают раз в четыре года и едут вдвоем. Это дает еще сто пятьдесят билетов в оба конца. Сколько сейчас стоит билет? Девять тысяч крон? Значит, у твоего бюро годовой оборот в три миллиона — только на билетах. Для фирмы, в которой занят один человек, это не так уж плохо.
У Мюрму на лице появилось такое же выражение, как тогда, на половине последнего круга в забеге на восемьсот метров.
В какой-то момент я даже боялся, что Туре побьют второй раз за сорок пять минут.
Подошла девушка с золотым крестиком на груди и предупредила, что всем пора уходить. Они закрывают помещение.
Я повернулся к выходу.
Оператор из НРК как раз закончил съемку.
Усач как никогда злобно осклабился.
На улице перед Народным домом было по-зимнему темно и холодно.
Педер сказал:
— У нас сегодня после обеда были из полиции по делам иностранцев. Они не верят, что у нас брак не фиктивный. Утверждают, что мы поженились по расчету. Чтобы Леонарда могла получить вид на жительство.
— Что и требовалось доказать, верно? — спросил я.
— Черт побери! — воскликнул Педер. — У них нет никаких оснований копаться в моей личной жизни. Ищейки! Закон на нашей стороне. Какое дело этим чертовым сыщикам до того, спим мы с Леонардой или нет. В общем, они нас на беседу вызывают. Грозятся выслать ее из Норвегии, хотя мы и женаты.
Пыл его улегся.
— Да, и еще кое-что, — сказал он. — Я вот о чем подумал.
Он сделался серьезным. Очень серьезным.
— Мы исходим из того, — продолжил он, — что в тот вечер, когда Марио убили, убийца заметил, как кто-то направлялся к дому. И он решил подождать, так как увидел, кто это был, и собирался этого человека убить. Но знаем ли мы наверняка, что убить он хотел именно Марио? Ведь уже темнело, мела густая метель. Может быть, убийца видел просто смуглого человека с комплекцией, показавшейся ему знакомой. Возможно, он подумал, что это был ты.
Да, на улице перед Народным домом и вправду было по-зимнему темно и холодно.
— Побереги себя, — сказал Педер.
Они с Леонардой ушли. Я снова остался один.
Одна мысль засела в голове и никак не отпускала меня: что убийца был в Народном доме сегодня вечером.
Из афиши на стенде Киноцентра я узнал, что на ночном сеансе в «Верденстеатре» идет «Halloween» Джона Карпентера под норвежским названием «Убийца приходит ночью».
Я взял такси и поехал домой.