3
У «Мишёнсотеля» я столкнулся с Акселем Брехеймом. Может быть, виноват был он, а может, и я. Я пребывал в меланхолическом настроении и думал не столько об идущих навстречу прохожих, сколько о происках норвежской таможенной службы. Вчера в Вэрнесе меня по традиции задержали в «зеленой зоне». Я попытался объяснить мрачному, но вежливому таможеннику, что личности с таким цветом кожи, как у меня, редко когда взбредет в голову провозить контрабанду, но ничего не помогло, пришлось-таки пройти всю процедуру. Включая личный обыск и осмотр анального отверстия.
Когда я снова оделся и сложил вещи в чемодан, он вдруг с торжеством, но все так же вежливо указал на мою кожаную куртку.
— На тебе ее не было, когда ты выезжал!
— Да нет, была, — возразил я.
— Она стоит не меньше шести тысяч, — определил таможенник.
— Верно, — согласился я. — Но я купил ее на распродаже по случаю закрытия магазина, в Тронхейме, за полцены.
— Ерунда! — грубо прервал мои объяснения коллега вежливого таможенника. — Ты купил куртку в Лондоне. И нечего отпираться.
Я еще раз повторил, что если я чем никогда не занимался, так это контрабандой. Долго и нудно рассказывал им обо всех тех случаях, когда меня вылавливали из очереди только потому, что я смуглее большинства норвежцев. Я в деталях описал, как покупал куртку. В конце концов я вывернул карманы и выудил из них автобусный билет тронхеймской компании общественного транспорта и скомканную шоколадную обертку.
— Мы такие штуки видали, — не поверил мне грубый таможенник.
— Да уж, конечно, что стоит взять с собой в Лондон автобусный билет и шоколадную обертку, — добавил вежливый.
— Дома, в Тронхейме, у меня сохранилась квитанция, — сказал я.
— Тогда давай домой за квитанцией, — предложил грубый. — А куртка пока у нас побудет.
— Таковы правила, — извинился вежливый. — Уж не взыщите.
Вот почему днем я оказался в помещении Таможенной службы на Браттэре с квитанцией на кожаную куртку (1 шт.) по цене три тысячи четыреста крон. Служащий, однако, лишь выразил сожаление, поскольку куртка все еще находилась в Вэрнесе, и предложил зайти завтра.
Вокруг этих событий и крутились мои мысли, когда я столкнулся с Акселем Брехеймом у «Мишёнсотеля». Он пробормотал что-то невразумительное и прошел дальше, не подав виду, что узнал меня. Возможно, он меня действительно не узнал. Ничто в его походке и позе не говорило о собранности, он был воплощение самой рассеянности.
Мне даже пришло на ум сравнение с незадачливым охотничьим псом, позабывшим, чей след он только что взял, то ли белой куропатки, то ли пластмассового Утенка Дональда. Чудо, что он остался в живых, когда только что переходил улицу на перекрестке у площади Принца.
— Выпьем по чашке кофе? — предложил Аксель Брехейм, когда я догнал его.
— Я своим ушам не поверил, — сказал я и кивнул в сторону недопитой кофейной чашки, стоявшей перед полицейским. — Думал, ты предложишь бутылку раздавить.
— Стал бы я тогда тебя в кафе при «Мишёнсотеле» приглашать, — возразил он и посмотрел по сторонам. — Они все перестроили с тех пор, как я был тут в последний раз.
Я кивнул:
— Ассортимент у них тот же остался. Только теперь тебя за столиком обслуживают и цены почти вдвое выросли.
— Но до пива-то дело еще не дошло?
Не понять было, что скрывалось за едва уловимым оттенком надежды в его голосе, то ли желание, чтобы Иисус как можно скорее оказался в кафе и превратил воду в пиво, то ли стремление, собрав всю волю в кулак, обойтись без горячительного.
Я покачал головой.
— Ты же сам кофе предложил, — сказал я и приподнял чашку, как бы собираясь чокнуться. Скорчив гримасу, Аксель Брехейм повторил мой жест.
— У меня свидание с молодой дамой, — абсолютно серьезным тоном пояснил он, — куда мне лучше всего явиться трезвым. Твое здоровье.
— С молодой дамой? — переспросил я, не вполне понимая, верить ему или нет. Полицейский тоскливо улыбнулся.
— Нет, — ответил он, — я не шучу. Это слишком печальная история, тут уж не до шуток.
Его коричневые собачьи глаза отразились в остатках кофе на дне чашки.
— В «Тунге», — сказал Брехейм. — Я встречаюсь с ней в «Тунге». У нее там отдельная комната.
— Марсела… — Я произнес это имя как бы одними губами, едва слышно. Но полицейский проницательно поглядел на меня.
— Ты ее знаешь?
— Нет, просто читал об этой истории в газетах. А потом вчера вечером ее брат поселился в «Отеле Торденшолд».
— Эх, черт возьми…
— В газетах пишут, что следствие закончено, — сказал я.
Аксель Брехейм сделал движение рукой, ясно давая понять, какого он мнения о журналистах.
— Следствие никогда не заканчивается до решения суда, — начал он. — Даже когда обстоятельства дела настолько бесспорны, как в данном случае. Всегда надо уточнить кое-какие детали, прояснить неясности, устранить сомнения.
— Кроме того, — добавил он, — в этом преступлении замешан иностранный подданный. Потому и важно показать, что полиция к своим задачам относится всерьез. Так ты говоришь, брат ее объявился?
— Вчера вечером.
Судя по выражению его лица, Аксель Брехейм вернулся в то состояние, в каком пребывал, переходя перекресток у площади Принца. Я налил еще кофе.
— Значит, дело ясное? — спросил я.
Полицейский вздрогнул, как будто я крикнул «Взять!», а он забыл, что эта команда означает.
— Как Божий день, — ответил он. В голосе его послышалась нервозность, когда он продолжил — Надеюсь, ты не собираешься совать в него свой нос?
И с глубочайшей и полнейшей убежденностью я ответил:
— Ни в коем случае. У меня и мысли такой не возникало.