Тупо улыбаясь, он повалился на спину и мгновенно уснул.

Четыре мощных удара исторгли Фредрика из забытья, но тут же он снова погрузился в сон. Пять новых ударов пронизали кости своими вибрациями, однако Фредрик продолжал спать. Когда в ушах взорвалось шесть раскатов, он ошалело поднялся на ноги и чихнул.

Нервы еще трепетали после убывающего хмеля. Удары колокола отозвались в голове хором голосов, твердивших какие-то абсурдные фразы.

Он боднул стену лбом.

Задел что-то ногой. Бутылка! Фредрик взял ее за горлышко и ударил о каменный пол. Бутылка разбилась. Сжимая горлышко в руке, он подполз к люку. Вбил в шов острые края и попытался поднять крышку. Стекло обламывалось — крышка ни с места. Подбирая осколки, он делал новые попытки. С одной, с другой стороны. Остался с окровавленными пальцами и кучкой мелких никчемных осколков. Всю бутылку искрошил, но крышка люка не подалась и на миллиметр.

Последовали кошмарные часы, которые едва не довели его до безумия. Когда часы начинали бить, Фредрик спешил зажать уши. Но первый удар всегда заставал его врасплох, и он метался от стены к стене. После девятого часа он дошел до того, что плюхнулся на пол в углу, тщетно пытаясь унять бьющую тело дрожь. Камера пыток… Он угодил в камеру пыток.

Видимо, он потерял сознание. Часы пробили два. Сколько же ударов он не слышал? Но голова была совершенно ясная, никакой боли, никаких голосов.

Фредрик сел, прислонясь к стене. Нельзя поддаваться безумию, нельзя больше терять сознание. Он должен сосредоточиться.

— Ты превозможешь и это, Фредрик Дрюм, — громко сказал он себе.

Пусть даже сейчас он не видит скорого решения проблемы — все равно что-то произойдет. Непременно. «Мысли, — сказал бы Тоб, — мысли способны творить чудеса. Нужно только суметь воспользоваться этой силой». Что ж. Мысли так мысли. Единственное оружие, которым он располагает.

Фредрик стал размышлять.

Час за часом голова оставалась ясной, оглушительный бой часов уже не бросал Фредрика на пол, только подчеркивал реальность ситуации, разносил его вибрации над городом, который скоро должен был проснуться. Темная каменная стена заменила Фредрику экран — на ней проецировались лица, тексты, ждущие дешифровки.

Он пристально изучал тексты.

Когда часы пробили восемь утра, перед глазами Фредрика Дрюма стоял полностью дешифрованный текст. Страшный текст, от которого его пронизало холодом, от которого мозг кипел, воспламенился, готов был взорваться: он сам во всем виноват.

На волю. Вырваться на волю! Возможно, Женевьева еще жива. Думай, Фредрик, думай! Прижимаясь лбом к узкой щели в стене, он направлял сквозь нее свои мысли.

Концентрированный луч, незримый поток мощнейших нейтринов, частицы-призраки.

Стук снизу заставил его вздрогнуть. Там кто-то есть! Он заколотил по крышке люка кулаками. Почувствовал, что она движется, отполз, увидел руки, поднимающие крышку, увидел яркий свет и чихнул.

Показался полицейский — тот самый, вместе с которым он вчера поднимался сюда. Заметив Фредрика, он что-то крикнул кому-то вниз. И обрушил град проклятий на узника, который не мешкая ступил на стремянку, спускаясь следом за своим спасителем. Возле колокола стояли еще трое.

Появление норвежца было встречено новым потоком бранных слов и бурной жестикуляцией. Его жалкий вид и измученное лицо страдальца ничуть не смягчили их суждение об этом типе, который отвлекает полицию пустяками в разгар расследования чрезвычайно сложного дела, волнующего всю Францию и требующего от французской полиции напряжения всех сил.

Фредрик не стал отвечать. Сопровождаемый полицейскими чинами, он покорно спустился по лестницам вниз, вышел из церкви и пересек площадь. Его отвели в участок.

Комиссар был очень занят, и Фредрику пришлось ждать в коридоре. Он тяжело опустился на первый попавшийся стул. Перед глазами плясали искры. Секунды отзывались болью. Время, время! Возможно, Женевьева еще жива.

Наконец начальник освободился, и Фредрик проковылял в кабинет. Глаза начальника смотрели далеко не милостиво и не снисходительно, и когда Фредрик приготовился сесть, он взревел:

— Стоять, негодяй! Довольно, конец твоим выходкам!

Комиссар дернул толстыми красными пальцами отворот своего френча, одна из больших медных пуговиц не выдержала такого обращения и покатилась по полу под шкаф, провожаемая взглядом Фредрика.

— Два дня, повторяю: даю вам два дня на то, чтобы уложить вещи и убраться из страны. Вы персона нон грата во Франции, слышите?

— Не слышу, не понимаю, — ответил Фредрик, отойдя к стене и рассматривая ободранные кончики своих пальцев, сломанные ногти.

— Черт дери, — прорычал комиссар, стуча по столу костяшками. — С вашими дурацкими несчастными случаями вы дважды отнимали у нас драгоценное время. Вы сплошной ложный след. Вы бревно, вы тень, вы болван, иностранец, который в довершение всего увивается около наших девушек.

Комиссар продолжал изрекать странные обвинения, Фредрик слушал, но не слышал, сделал два шага вперед и ухитрился чихнуть с широко раскрытыми глазами.

— Можете идти, — закончил начальник, — и если через два дня вы еще будете здесь, вас закуют в кандалы и отправят домой к вашим ледникам. Вон отсюда!

Фредрик поклонился.

— Чаны, мсье, ищите в чанах. Ищите как следует. — Он направился к двери.

— Стойте! Что вы хотите этим сказать? Вам что-нибудь известно?

— Думайте, мсье комиссар, думайте. — Фредрик выскользнул за дверь и затрусил в гостиницу; в глазах у него рябило, подступала головная боль.

В вестибюле портье подал ему новое спешное письмо.

— Опять серьезный несчастный случай? — Он смотрел на грязную одежду Фредрика. — Мы сообщили в семь утра о вашем исчезновении. Подать вам завтрак в номер?

— Спасибо, — ответил Фредрик, принимая ключи.

Письмо было от Стивена, и письмо было длинное. Он прочитал его несколько раз.

То самое, чего он боялся… Фредрик сунул письмо в карман. Запил черным кофе два рогалика и почти укротил головную боль. Быстро принял душ, оделся — легкая куртка, брюки, кроссовки. Написал на листке бумага несколько строк, положил в конверт, на конверте написал фамилию начальника полиции. Вручил письмо портье вместе с двадцатифранковой бумажкой. Объяснил, куда и когда следует отнести его. После чего спустился на главную площадь.

Часы показывали половину десятого.

У него был еще в запасе час на то, чтобы подвести итог и составить план действий. Сев за столик у стены блинной, Фредрик заказал чай. Не первый раз он с этой позиции обозревал площадь, столы вокруг могучего дуба.

Закинув голову, Фредрик повел взглядом вверх по церковной стене до самой колокольни. Наблюдательный пост Лица. Четыре окна, обращенных на все четыре стороны света. Великолепный обзор. Вряд ли он ошибется, предположив, что именно там Лицо помещал своего наблюдателя с переносной рацией. Вспомнилась рация на комоде у Марселя Оливе.

Оливе. Все еще лежит на ступеньках в подвале? Или Лицо убрал его оттуда? В любом случае это не играет роли, пока полиция не забила тревогу. Следующие несколько часов все решат. Под угрозой жизнь по меньшей мере еще одного человека.

Он не столько пил, сколько всасывал чай.

Двое пересекли площадь перед ним, и Фредрик узнал одного: старина Шармак. Всегда на площади или около нее. Увидев Фредрика, Шармак засеменил к его столику. По лицу старика было видно, что у него важные новости. Фредрик не успел даже толком поздороваться, как Шармак приступил к рассказу.

Полиция задержала Найджела Мерло.

Старик говорил сбивчиво, пришлось для успокоения поднести ему бока вина. Наконец Фредрик разобрался в сути. Полиция давно присматривалась к Найджелу Мерло. Его подозревали в незаконном вывозе французского имущества за границу. Под «имуществом» в данном случае подразумевались кости и черепа, добытые в пещерах и на кладбищах. Охотники на такой товар — особого рода коллекционеры в США, и Мерло недурно зарабатывал на черепах. Теперь вот полиция схватила его. Осквернение могил — это же позор, верно?

Фредрик кивнул, барабаня пальцами по столу.

— Сейчас его допрашивают, — продолжал Шармак, — и я могу поспорить на мое лучшее вино, что у этого мерзавца на совести не одно преступление. Совсем новые кости ведь тоже ценятся высоко — так я говорю, норвежец?

Фредрик прокашлялся.

— На мой взгляд, Найджел Мерло — жадный до денег глупый мошенник, — сказал он. — Но никакой не убийца. Если ты намекаешь, что он причастен к таинственным исчезновениям людей, то, по-моему, ты ошибаешься. Точнее, я знаю, что ты ошибаешься.

— Но, мсье… — Шармак привстал со стула.

— Полиции, — перебил его Фредрик, — известно больше того, о чем информируют общественность. Конечно, то, чем занимался Найджел Мерло, достаточно серьезно, но в главной драме он роли не играет. Думаю, скоро все выяснится. И боюсь, что для многих это будет сильным ударом.

Фредрик остановил взгляд на своей чашке.

— Вино, мсье Шармак, обладает многими свойствами — кому, как не тебе, об этом знать. Взять только все вариации запаха, вкуса, аромата, крепости, цвета. Нет двух одинаковых вин, а те, что кажутся одинаковыми, могут принять совершенно разный характер. Одни становятся божественным нектаром, другие — уксусом. Вино может открывать человеку его свойства, помочь ему познать себя, свои достоинства, свой нрав, свои страсти, оттеняя их. Мягкое вино делает мягкий нрав еще мягче, шипучее взбадривает, твоя энергия бьет ключом. Тысячелетиями вино было добрым бодрящим спутником человека. Но если, спекулируя сутью вина, попытаться втиснуть его в узкие рамки, подвести все тысячи вариаций под один ранжир, подчинить своей воле фундаментальные свойства, лежащие в основе процесса, могут возникнуть трагические последствия. К сожалению, история скрывает корни многих трагедий, так что нам не дано понять, что, собственно, произошло. Здесь, в Сент-Эмильоне, в одном из самых знаменитых в мире винодельческих регионов, совершено ужасное преступление. Преступление против вина и преступление против людей. Гениальное и сатанинское преступление, задуманное кем-то жаждущим власти — власти над вином и над людьми. Такое преступление не по плечу какому-то недалекому Найджелу Мерло. Не по плечу и сорвавшемуся с цепи психопату. Помяни мои слова, мсье Шармак, не пройдет много времени, как это чудовищное преступление будет раскрыто.

Старый виноградарь откинулся на стуле, внимательно глядя на Фредрика.

— Норвегия, — заговорил он наконец. — Норвегия — холодная страна. Там нет винограда, но есть много книг. Ты много читал, ты молод, и ты так тверд. Ты много думал с тех пор, как приехал сюда, думал, но ведь не только о вине? Расскажи старому виноградарю, что, собственно, происходит в нашем мирном красивом городе?

Фредрик покачал головой и зажал чашку между ладонями.

— Мсье Шармак, я устал. Не только от размышлений. Не спрашивай почему, придет время — узнаешь. А теперь я хочу побыть один. Мне надо приготовиться к важному делу.

Старик поднялся и пожал руку Фредрика.

— Изволь. Желаю тебе удачи.

Удачи. Он сказал это так серьезно и торжественно, словно знал, о чем речь.

Женевьева жива, Фредрик чувствовал, что Женевьева жива.

После всего, что творилось в башне, сейчас там не должно быть никого. Но Лицо, несомненно, знает, что он опять ускользнул, и теперь наверно ярится. Фредрик опасался, что на смену прежней тактике — инсценировке несчастных случаев — придут более откровенные, прямые методы воздействия. Противник приперт к стенке и сам балансирует на краю пропасти.

Найджел Мерло. Это имя он давно уже вычеркнул. Теперь можно вычеркивать и остальные. Кроме одного. Кончилось время ложных следов. Он долго был слеп, слишком долго.

Рассчитавшись за чай, Фредрик поднялся по улице Кадан к аптеке. Купил пузырек анисовых капель и свернул на улицу Жирондистов, где помещался ресторан «Жермен» с его маленьким баром.

Тот же молодой бармен весело приветствовал Фредрика.

— Я опять собираюсь разыграть своих друзей, — сообщил Фредрик. — Можно воспользоваться черным ходом?

Бармен живо кивнул, и Фредрик улетучился, оставив на стойке десятифранковую бумажку. Узкими улочками он быстро пробрался в северо-западную часть города, к древнеримским воротам. Перескочив через каменную ограду, очутился на виноградниках Шато Босежур Беко. На мгновение остановился, чтобы оглядеться. Никаких подозрительных силуэтов. Взяв курс на перелесок за виноградниками, он перешел на бег, спеша поскорее оказаться за пределами видимости для возможных наблюдателей в городе. Снова и снова нырял он сквозь шпалеры винограда. На краю перелеска сел на поваленное дерево и перевел дух, убеждая себя, что Лицо не мог видеть, как он покидал город.

За перелеском простирались ровные поля поместья Шато Гран-Майн. Сверившись с картой, Фредрик избрал юго-западный курс. К счастью, шпалеры тянулись в том же направлении, так что ему не надо было поминутно опускаться на колени, чтобы нырять через плетение лозы. Он бежал до кровяного вкуса во рту, и только решив, что достаточно удалился от Сент-Эмильона, сбавил темп.

Пересекая поля одного владения за другим, Фредрик увидел наконец промежуточную цель своей вылазки — Шато Грас Дье.

Собака не показывалась, и он проследовал прямо к двери главного здания. Постучал, вскоре появилась старушка, в которой Фредрик сразу распознал бабушку Женевьевы.

— Мсье Бриссо дома? — спросил он. И поспешил добавить — Я норвежец, друг Женевьевы.

Старушка была сухонькая, но сохранила чистые, красивые черты лица. Обернувшись, она что-то крикнула, и через несколько секунд Фредрик увидел на пороге мсье Бриссо. Измученное лицо, воспаленные от слез и бессонницы глаза красноречиво говорили, как он страдает.

— Заходите, мсье, — тихо произнес Бриссо.

Проводив Фредрика в маленькую гостиную, он предложил ему рюмку арманьяка.

— Я глубоко сочувствую вам и вашей семье, мсье Бриссо, — заговорил Фредрик. — Как вам известно, я последним разговаривал с Женевьевой, если не считать ее коллег и покупателей в аптеке.

Мсье Бриссо медленно кивнул.

— Я расскажу вам все с самого начала, — продолжал Фредрик. — Но прежде вы должны знать: по всей вероятности, Женевьева жива и скоро найдется. Ее случай отличается от предыдущих семи исчезновений.

Бриссо наморщил лоб, глаза его оживились, и он сделал несколько глотков арманьяка.

Фредрик не торопился. Поведал обо всем, что случилось с ним после приезда в Сент-Эмильон, о своей работе, об увлечениях. Подробно остановился на своем главном хобби. Рассказал, как они с Женевьевой посетили пещеру около Гитре и как он решил посвятить Женевьеву в свои злоключения. Под конец объяснил мсье Бриссо, как легли на место все пластинки жуткой мозаики, и вытащил из кармана письмо Стивена Прэтта. Прочтя его, мсье Бриссо в ужасе всплеснул руками и уронил листок на пол.

— Вы думаете… он в самом деле… но… — вымолвил он почти шепотом. — Это… это так ужасно, и тогда… Женевьева… нет, этого не может быть!

Он спрятал лицо в ладонях.

— Успокойтесь, — сказал Фредрик. — Как я уже говорил, с Женевьевой совсем другой случай. Ее взяли, чтобы использовать как приманку, вывести меня из равновесия и сделать легкой добычей. И это почти удалось им, но только почти. Вот я перед вами, и теперь я знаю все.

— Это чудовищно, — простонал мсье Бриссо.

— Да, это чудовищно, — тихо произнес Фредрик.

Они посидели молча. Затем Фредрик поднялся.

— Я кое-что подсказал полиции. Но мне надо быть там раньше них, есть вещи, которые я должен выяснить, прежде чем поднимется муть и будет трудно что-либо разглядеть. Мне спокойнее оттого, что теперь и вы в курсе дела. Ровно без четверти четыре вам надо позвонить в полицию и сообщить слово в слово то же, что говорится в письме, которое я оставил у портье. Необходимо подстраховаться. У нас нешуточный противник.

Помешкав, он продолжал:

— Но прежде всего, мсье Бриссо, мне хотелось бы воочию познакомиться с процессами, которые идут в чанах. Могу я попросить вас показать мне цех, где стоят ваши чаны?

— С удовольствием, если это вам поможет, — ответил Бриссо, и они проследовали вместе через двор к большому низкому строению, в котором приготовлялось вино.

Мсье Бриссо отпер дверь и включил свет. Вдоль одной стены размещались пять квадратных бетонных чанов высотой около трех метров, шириной около двух, с торчащим внизу краном. Перед одним чаном стоял работающий насос с двумя шлангами — один присоединен к крану, другой опущен сверху в чан. Сбоку у бетонной громадины стояла лесенка. Они поднялись по ней.

Заглянув в круглый люк, Фредрик увидел сплошное месиво бродящей мезги. Бриссо объяснил, что мезга всплывает на поверхность и насос нужен, чтобы брожение шло равномерно. Через несколько часов его передвинут к следующему чану.

Фредрик тщательно осмотрел крышку люка. Она была больше полуметра в диаметре и, судя по всему, герметически закрывала вместилище.

— Я верно понял, — спросил он, — что брожение в чане длится около двух недель?

— Верно, — ответил мсье Бриссо. — Иногда чуть больше. Это зависит от качества винограда.

— А как убедиться, что брожение идет правильно?

Винодел вооружился черпаком с длинной ручкой, погрузил его в месиво и выловил пробу.

— Вот, — сказал он, — понюхай. По цвету видно, что мезга забродила. Бурый и серый — нужный цвет. Но дрожжи легче остальной массы, они всплывают, потому и требуется насос для циркуляции. Образование спирта должно происходить равномерно во всем объеме.

— Вы говорите, что дрожжи всплывают? И если не перемешивать содержимое, они соберутся в пленку на поверхности?

— Совершенно верно, — ответил мсье Бриссо.

Фредрик спустился по лесенке и пошел к выходу. Он увидел все, что ему было нужно. Бриссо последовал за ним и запер двери.

— Как отсюда быстрее попасть в Шато Лео-Понэ, если идти через виноградники? — спросил Фредрик, пиная ботинком дорожку.

— Лучше всего пройти несколько сот метров на юг по шоссе, до трактира. Там свернешь, и шагай прямо на восток. Минуешь два поместья и окажешься перед лесом, который окружает Шато Лео-Понэ.

— Спасибо, — сказал Фредрик.

Они постояли молча.

— Спасибо, — повторил Фредрик. — До свидания.

Мсье Бриссо крепко пожал его руку.

— Удачи тебе, мсье. Да хранит тебя Бог.

Дойдя до трактира, Фредрик вдруг почувствовал, что здорово проголодался. Поем, сказал он себе. Нельзя лезть в драку на пустой желудок.

Спросив у трактирщика, который час, он заключил, что может позволить себе посидеть полчаса. Заказал рагу из зайца и полбутылки «Шато Корбэ» 1979. Съев рагу и выпив почти все вино, Фредрик почувствовал себя на удивление бодро, вопреки выпавшим на его долю передрягам. Достал звездный кристалл и, поднеся его к глазу, поглядел на бокал, в котором еще оставалось вино. Края бокала отливали каким-то диковинным цветом. Не коричневым, не красным, не синим, вообще не поддающимся определению. И блики слабо пульсировали. Сигнал? Вспомнился прошлый раз, когда он пил «Шато Корбэ». Фредрик медленно кивнул. Все правильно.

Идя через виноградники на восток, он не встречал препятствий. Далеко в стороне остался первый замок — Корнэ-Фижак. Потом путь ему преградил ручей, и в поисках мостика пришлось немало прошагать на север. Время перевалило за полдень; тучи сулили дождь. На одном бугре он постоял, ориентируясь. На севере было видно сент-эмильонскую церковь. А прямо по курсу, которым он следовал, — лес, скрывающий строения Шато Лео-Понэ.

Фредрик стиснул зубы и сжал кулаки.

Отрезок до леса он успел одолеть до начала дождя, но тут хлынул такой ливень, что Фредрик поспешил укрыться под деревом с густой листвой. Долго стоять здесь он не мог, его поджимал собственный график. Дождь не унимался, но выбора не было, пришлось покинуть укрытие. Мгновенно Фредрик промок до костей. Почва раскисла, и он шлепал по грязи выше щиколоток. «Внешние трудности закаляют твое нутро, как сталь», — сказал бы Тоб. Однако Фредрик чувствовал, как его нутро пронизывает холод. Споткнувшись, он упал в канаву. Выбираясь наверх, обратил внимание на какие-то квадратные камни; это об один из них он споткнулся, даже содрал с него мох при падении. Повинуясь наитию, Фредрик принялся скрести камень, и вскоре из-под слоя мха и хвороста возникли контуры двух плит, разделенных широким просветом, из которого на него дохнуло сыростью.

Галло-римские развалины, сказал себе Фредрик. Которых не заметили ни владелец замка, ни полиция.

Он протиснулся в щель и очутился в небольшом подземном помещении. Опираясь руками о скользкие стены, сделал несколько шагов. Превосходный тайник…

Хорошо укрыться от дождя, но он должен двигаться дальше. Фредрик вылез через щель обратно. Постоял на краю канавы, озираясь. Постарался запомнить несколько приметных деревьев. Достав из кармана пузырек с анисовыми каплями, отошел подальше и побрызгал на землю вокруг тайника. После чего двинулся дальше.

Вскоре он увидел строения. Перед главным зданием стоял автофургон. Фредрик не спешил приблизиться, предпочитал как следует изучить расположение построек, прежде чем приступать к решительным действиям. Двери свежеокрашенного цеха были, судя по всему, крепко заперты. Без ключа внутрь не проникнуть. Перед главным зданием и цехом размещались два строения: какой-то сарай или конюшня и дом, очевидно предназначавшийся для управляющего и его семьи. Они были сильно запущены; вряд ли в них кто-нибудь обитал. Управляющий Шато Лео-Понэ, испанец Рибейра, наверно жил в одном из флигелей главного здания.

Фредрик отступил обратно в лес. Описал широкую дугу, чтобы зайти с тыла. Хотя дождь поумерился, он сильно продрог от сырого ветра, только что не стучал зубами.

Сзади к главному зданию, как и с фасада, примыкали два флигеля, так что в плане оно напоминало букву Н. Лес подступал совсем близко к одному из флигелей, и в несколько шагов Фредрик очутился у его стены. Почти все окна первого этажа, что здесь, что в других частях здания, были закрыты ставнями, но на втором этаже он увидел несколько открытых. Разглядывая их, Фредрик внезапно услышал душераздирающий крик, потом чей-то жалобный голос:

— Нет… нет! Не надо, не надо, оставьте меня!

Голос принадлежал Женевьеве Бриссо.